Филипп Красивый

Весть о событиях в Ананьи дошла до Филиппа Красивого в конце сентября 1303 года. Его реакция неизвестна. Сначала не было причин менять его планы: пока был жив Бонифаций VIII, созыв собора оставался на повестке дня. Более того, второй посланник короля, Пьер де Парэ, с теми же инструкциями, что и Ногаре, только что уехал. Он прибыл в Рим 6 октября. Передача информации из Парижа в Рим, составлявшая около трех недель, была важным фактором в случае ускорения событий, требовавших принятия экстренных решений, как это было в сентябре-октябре. Гийом де Ногаре, который после Ананьи укрылся в Ферентино под защитой Ринальдо да Супино, который был там подестой, был вынужден предпринимать действия по личной инициативе ведь обмен сообщениями занял бы шесть недель. Как в этих условиях он мог обратиться к королю за инструкциями в условиях столь быстро меняющейся ситуации? 12 октября: смерть Бонифация VIII; 22 октября: избрание Бенедикта XI. Король узнал об этом лишь около 10 ноября.

Тем временем Ногаре решил пойти на встречу с новым Папой, чтобы попросить его начать судебное разбирательство по поводу Бонифация. Это был смелый шаг, но он, вероятно, чувствовал, что лучшей защитой его позиции в деле Ананьи было продолжать двигаться в том же направлении, чтобы показать свою убежденность в том, что он был прав. Колебание и ожидание могло быть истолковано как выражение сомнения или сожаления. Но Бенедикт XI отказался принять его. Он попросил кардинала Пьера де ла Шапеля, архиепископа Тулузы, сказать ему, что сначала он должен получить дальнейшие инструкции от короля. Очевидно, что новый Папа хотел отложить все на потом, успокоить людей, возможно, в надежде похоронить дело. Ногаре оставалось только вернуться во Францию, чтобы представить свои объяснения королю. Он отправился в путь в середине ноября.

Поездка в Лангедок (декабрь 1303 — февраль 1304)

Король совершил путешествие в Лангедок, где он пробыл три месяца, отпраздновал Рождество в Тулузе, которая на некоторое время стала центром власти. Нужна была очень веская причина, чтобы Филипп Красивый решил оставить на всю зиму дичь лесов Иль-де-Франса. И такая причина была. Неистовый францисканец Бернар Делисье продолжал свою агитационную кампанию против инквизиции и доминиканцев Лангедока. Его пламенные проповеди вызывали тревогу среди населения, которое понимало, что ему угрожает вездесущее присутствие глаз и ушей инквизиции. Судебные процессы по обвинению в ереси здесь всегда были жестокой реальностью: 30 дел в Корде в 1299–1300 годах; 35 обвиняемых были привлечены к ответственности в Альби в период с декабря 1299 по март 1300 года, и 17 были заключены в тюрьму. Малейшее подозрение в катаризме могло привести к серьезному преследованию: 40 горожан Лиму были повешены в ноябре 1304 года, 14 — в Каркассоне в сентябре 1305 года; в 1310 году Пьер Отье был сожжен в Тулузе за то, что сказал, что крестное знамение — это жест, который годится только для того, чтобы отгонять мух. Инквизиторы Жоффруа д'Аблис и Бернар Ги свирепствовали в графстве Фуа в 1308–1309 годах и в Лиму в 1308 и 1313 годах соответственно.

Поэтому угроза инквизиции была очень реальной, и Бернару Делисье не составило труда убедить буржуа из городов Лангедока, что никто не застрахован от ареста. Тревога распространилась, начались выступления против доминиканцев. Следователи Жан де Пиквиньи и Ришар Ле Невё, посланные в Лангедок королем, могли лишь констатировать серьезность ситуации. Опасность заключалась в том, что в сознании народа инквизиция ассоциировалась с королевской властью. В этом регионе, сильное чувство культурной идентичности поддерживало скрытую враждебность к монархии, считавшейся представителем народа Севера, несмотря на присутствие многих советников-южан в окружении Филиппа IV.

В конце августа 1303 года, чтобы помешать горожанам Каркассона взять штурмом инквизиторскую тюрьму, Пиквиньи и Ле Невё перевели узников в крепостную башню, что было расценено инквизицией как нарушение церковного правосудия. Инквизитор Жоффруа д'Аблис отлучил Ришара Ле Невё от церкви. В начале сентября церковь доминиканцев в Каркассоне подверглась нападению, в результате которого были разбиты витражи. Пиквиньи, стремясь сохранить престиж короля среди населения, все чаще вел себя как союзник Делисье. Горожане Лангедока обратились в Рим прося защиты для так называемых еретиков и Пиквиньи. Альбигойцы написали королеве Жанне, чей духовник был францисканцем, прося ее вмешаться и освободить так называемых еретиков, арестованных доминиканцами: "Мы все обращаемся к Вам, мужчины и женщины, юноши и девушки, старики и дети, Вам, которая является нашей надеждой. Нежное благочестие королевского величества послало нам этих почтенных людей [Иоанна, виконта Амьена, сеньора Пиквиньи, рыцаря короля, и Ричарда Ле Невё, архидиакона Оже в церкви Лизье, чиновника короля], чтобы эта земля, которая часто чувствовала Вашу любовь, благодаря их служению все более и более благоденствовала под властью нашего господина короля, чтобы доброе имя было восстановлено для невинных, чтобы мир и согласие были дарованы всем, и чтобы такая огромная верная Вам страна, не подвергалась клевете и самым опасным бедам".

В Лангедоке царила суматоха, и ситуация могла выйти из-под контроля. Именно в этот момент Филипп Красивый, не зная, что новый Папа был доминиканцем, решил лично вмешаться и предпринять грандиозное турне по югу. В поездке приняла участие вся семья: королева Жанна Наваррская, конечно же, которая, похоже, способствовала принятию этого решения по наущению своего духовника, и все дети: Людовик — четырнадцати лет, Филипп — двенадцати, Карл — девяти, Роберт — семи, Изабелла — десяти. Все они отправились в путь в конце ноября. 1 декабря процессия была в Пуатье, затем через Ангулем, Перигор и Керси направилась на юг, причем дневные переходы были разной длины, иногда около двадцати километров, иногда вдвое больше (41 от Эксиде до Таррассона, 45 от Таррассона до Мартеля, 56 от Кагора до Монтобана). Не обошлось и без отклонений от маршрута, чтобы посетить места паломничества, такие как Рокамадур. По словам продолжателя Гийома де Нанжи, король был хорошо принят везде. Длительный королевский визит для встречи с жителями был исключительным явлением в Средние века, когда государи почти не пересекали пределы королевства, разве что для войны или охоты. Как отмечает Жак Ле Гофф, сам Людовик Святой "не практиковал инспекционных поездок и демонстрации власти, которые стали более распространенными в позднем Средневековье и в эпоху Возрождения. Он также не предпринимал никаких специальных поездок на юг Франции". Началом этих политических путешествий королей стало большое путешествие Филиппа Красивого на Юг в 1303–1304 годах.

И народ был благодарен королю, как пишет продолжатель Гийома де Нанжи: "Упомянутый Филипп всю зиму путешествовал по провинциям Аквитании, Альби и Тулузы и своей добротой и благодеяниями привлек к себе и удержал в для себя сердца всех дворян и людей низкого происхождения, некоторые из которых, как говорили, возбужденные дурными советами, уже хотели восстать". Это намек на беспорядки, вызванные Бернаром Делисье, которые стали причиной этой поездки.

Король воспользовался своим пребыванием на юге, чтобы решить несколько конкретных проблем, таких как бесконечный конфликт между семьями Фуа и Арманьяк по поводу наследования Беарна: он объявил перемирие, которое было снова нарушено в 1308 году. Будучи человеком Севера, он никогда не пренебрегал делами Юга, вмешиваясь, например, как граф города Мийо, в конфликты между консулами города и доминиканцами, которые хотели там поселиться.

Именно в Тулузе Ногаре присоединился к королю. Последний принял его довольно холодно. По крайней мере, так позже скажет Ногаре. Говорили, что король призвал его к ответу и попросил объясниться перед Советом по поводу событий в Ананьи. Было ли это притворством, призванным показать, что он не имеет никакого отношения к совершенному насилию? Возможно, отчасти, ведь Филиппу не нужно было сильно напрягаться, чтобы создать впечатление охлаждения к деятельности Ногаре. В любом случае, он заявил, что удовлетворен объяснениями своего посла, и наградил его аннуитетом в 500 ливров из казны за услуги, оказанные "в важных и трудных делах", что служит доказательством того, что он не осуждал поведение Ногаре, если таковое требовалось. Награда, полученная вскоре после этого Наполеоне Орсини, только усилила это впечатление.

Как только этот вопрос был решен, Ногаре присоединился к королевской поездке по Лангедоку. Его видели на рождественских торжествах в Тулузе в 1303 году вместе со всей королевской семьей, Гийомом де Плезианом, архиепископом Жилем Айселином, епископом Безье Беренжером Фредолем и несколькими видными вельможами. После празднеств начались действия по умиротворению края. Теоретически король приехал, чтобы призвать доминиканцев к порядку. Но его быстро стали раздражать, а затем и бесить бесчинства, волнения и дерзость местной буржуазии, приведенной в движение проповедями Делисье. Эти бойкие, шумные и суетливые южане были полной противоположностью его холодному характеру, и их настойчивость быстро стала его раздражать. Вскоре после Рождества послы из Каркассона и Альби прибыли, чтобы обвинить духовника короля, доминиканца Николя де Фреовиля, в передаче информации фламандцам. На это их надоумил кардинал Лемуан, враг Фреовиля. Поскольку между королем и его духовником не было ни малейшего недопонимания, обвинение, очевидно, было отвергнуто как нелепое. Затем король вызвал Бернара Делисье на свой Совет в Тулузе и попросил его объяснить свою точку зрения. Францисканец был крайне неуклюж: он заявил, что инквизиция больше не нужна в Лангедоке, потому что там больше нет ни одного еретика; что методами инквизиторов будут осуждены даже святые Петр и Павел; что вмешательство короля до сих пор ничего не изменило. Это подразумевало, что королевская власть бессильна; что касается отсутствия еретиков в Лангедоке, то это заявление заставило Айселина и Фредоля подпрыгнуть. В любом случае, у Филиппа Красивого, который теперь искал примирения с новым Папой, больше не было причин для лобового столкновения с его прерогативами и 13 января 1304 года он признал суверенитет Бенедикта XI над инквизицией, а значит, и независимость последней от короля.

В феврале он отправился в Каркассон, где его радушно принял богатый буржуа Эли Патрис, который, имея титул "короля" буржуа, командовал местным ополчением и считал себя хозяином города. Он досаждал государю своими угодливыми и назойливыми замечаниями. У входа в замок он начал декламировать театральное двустишие: "Король Франции! Посмотри на этот жалкий город, который принадлежит твоему королевству и с которым так жестоко обращаются!" Без единого слова, одним жестом Филипп приказал своим сержантам отстранить болтуна. Оскорбленный, Эли Патрис отправился в город и попросил горожан снять праздничные знамена и объявить в городе траур. Другой случай, несколько дней спустя произошел в Безье: Бернар Делисье попросил Ногаре поторопиться и отправить в Рим прошения против инквизиции, на что получил ответ: "Подождите более благоприятных обстоятельств", т. е. есть более срочные дела, которые нужно решить. Послы из Каркассона явились предложить королю две драгоценные вазы; он отказался от них; они прибыли к нему в Монпелье, чтобы все объяснить; король не стал их слушать и даже вернул вазу, которую приняла королева. Разрыв был полным. Придя на помощь инквизиции, Филипп лишь подтвердил ее власть над беспокойными горожанами Лангедока. Теперь было важнее найти общий язык с Папой, чем примириться с муниципалитетами Лангедока. Он пришел, увидел, передумал и ушел, несомненно, став еще более непопулярным, чем прежде. 29 февраля он был в Ниме, затем через Алес добрался до Ле-Пюи, оттуда до Монферрана, где находился с 8 по 13 марта, Монпансье — 14-го, Сен-Пурсен — 15-го, Бурж — 20-го, Шатонеф-сюр-Луар — 25-го. Наконец, он вернулся в свои охотничьи угодья.

Лангедок после его поездки не успокоился и находился на грани восстания. Пока Бернар Делисье продолжал проповедовать, буржуа Эли Патрис договорился с Фернандо, третьим сыном короля Майорки Хайме II, о подготовке заговора с целью превращения Лангедока в независимое королевство. Затея не удалась благодаря Хайме II, который сам наказал своего сына-негодяя, а Делисье в своей проповеди обвинил короля Франции в том, что тот не справился со своими обязанностями, дав инквизиции свободу действий. 16 апреля доминиканцы добились от Папы приказа арестовать его, но это решение оказалось неисполнимым: францисканец оставался популярным в народе и под его защитой продолжал антидоминиканскую кампанию. Смерть Бенедикта XI в июле позволила ему продолжать безнаказанно бросать вызов сильным мира сего.

Политика умиротворения Бенедикта XI (март-июль 1304 года)

По возвращении из поездки по Лангедоку в конце марта 1304 года Филипп Красивый вновь столкнулся с римской проблемой. Призрак Бонифация VIII продолжал отравлять отношения с новым Папой, который заявил, что готов к примирению, но без осуждения памяти своего предшественника. Его тактика заключалась в том, чтобы разделить противников Бонифация, возложив всю ответственность за нападение на Папу Ананьи на Гийома де Ногаре, и в то же время оправдать короля. Это была классическая тактика в истории государственных отношений: наказать исполнителей, чтобы пощадить руководителей. Проблема в данном случае заключалась в том, что Филипп Красивый не был готов предать своих слуг, что было одной из главных особенностей его правления. Поэтому переговоры оказались сложными. Они проходили в течение весны 1304 года на уровне послов.

Бенедикт XI, надеясь разрядить ситуацию, отменил все санкции, принятые Бонифацием VIII против Филиппа Красивого и его представителей, за исключением Ногаре. Любая идея об отлучении короля Франции была исключена, а для пущей убедительности государю были дарованы два децима и доходы от аннатов на три года: достаточно, чтобы заставить его изменить свое мнение по делу Бонифация, думал Папа, и в то же время исключить возможность созыва собора.

В марте и апреле король отправил нескольких своих легистов на переговоры с Папой, который теперь жил в Перудже, из-за напряженной обстановки в Риме. Сначала это были Берар де Меркур, Пьер де Беллеперш, Гийом де Плезиан и сам Ногаре, к которым присоединились Гийом де Шатенай и Гуго де Селле, на которых также легла задача проконсультироваться с кардиналами о возможном созыве собора. Из опрошенных в Риме, Витербо и Перудже, в апреле, легистами кардиналов, девять из них благоразумно ответили, что решение должен принимать Папа, а семь высказались за созыв собора.

Обезопасив свое положение, Бенедикт XI 8 июня издал буллу Flagitiosum scelus, надеясь окончательно похоронить этот вопрос. После девяти месяцев размышлений он решил возмутиться "чудовищным преступлением" и "святотатством" произошедшим в Ананьи, напустив на себя искусственный гнев с единственной целью — помешать попыткам посмертного преследования Бонифация. Это было просчитанное решение. В то время как король Франции был полностью оправдан, четырнадцать человек, поименно, были отлучены от церкви за участие в нападении на Папу: Гийом де Ногаре, Скьярра Колонна, Ринальдо да Супино и дворяне из Лацио. Все они были вызваны в Перуджу 29 июня, чтобы ответить за свои действия. В то же время Папа призвал жителей Ананьи подать иск против соучастников нападения, которые были изгнаны из города под страхом обезглавливания, а их имущество конфисковано.

Если Бенедикт XI думал, что на этом дело закончилось, то он сильно ошибался, поскольку Ногаре не был человеком, способным принять роль козла отпущения. Будучи искренне убежденным в еретичности Бонифация VIII, в необходимости созыва собора и в том, что он вел себя справедливо и достойно в Ананьи, он настаивал на полной идентичности взглядов короля и себя, о чем он напомнил Филиппу Красивому в письме, сохранившемся в архиве: "Есть много важных людей, светских и церковных, даже среди друзей короля, чье мнение и совесть обеспокоены и оскорблены в отношении короля, и которые думают, что у него и у меня, должно быть, не совсем чистая совесть". Король был прав, когда принял меры против Бонифация VIII, считал Ногаре, и эти меры должны быть продолжены. Отказ от них сейчас означал бы отказ от королевской политики. И если король был прав, то его роль в Ананьи, где он призвал к ответу Папу, и защитил его от насилия Скьярра Колонна, полностью оправдана, а его отлучение совершенно несправедливо. Такова была линия защиты, которую Ногаре неустанно развивал в течение многих лет, умножая свои мемуары — первые датируются сентябрем 1304 года — в которых он оправдывал свое поведение и очернял образ Бонифация. Одним из результатов его неустанных усилий, в глазах истории, парадоксальным образом стало то, что он стал "человеком Ананьи", главным действующим лицом нападения на Папу, в котором он играл лишь второстепенную роль. И в то же время Филипп Красивый, который никогда не отрекался от него, даже наградил его и назначил хранителем печати в 1308 году, должен был выступить в качестве заказчика нападения, которое должно было внести большой вклад в его репутацию защитника светской власти в глазах потомков.

29 июня Ногаре был вызван в Перуджу для вынесения приговора. Он не приехал. Неделю спустя, 7 июля, Бенедикт XI умер от несварения свежего инжира, что поставило все дело под вопрос. Пришлось избрать другого Папу. Поскольку смерть произошла в Перудже, 18 июля кардиналы собрались там на конклав. Конклав проходил тяжело, кардиналам потребовалось десять месяцев, чтобы прийти к согласию в выборе нового понтифика. Началось новое понтификальное междуцарствие.

Тупик был очевиден с самого начала: 19 кардиналов были разделены на две яростно противоборствующих партии с одинаковой значимостью, что делало невозможным достижение необходимого большинства в две трети голосов. С одной стороны, партия, возглавляемая Маттео Россо Орсини и Франческо Каэтани, выступала против французских интересов, против созыва собора и против любых действий против покойного Бонифация. Ей противостояла, профранцузская и антикаэтанистская партия, в котором находились два французских кардинала, Жан Лемуан и Робер де Понтиньи, и прежде всего Наполеоне Орсини, креатура Филиппа Красивого. На этот раз последний был намерен добиться выбора, по крайней мере, послушного Папы. Для этого он без колебаний воздействовал на конклав через двух представителей, которые выдвигали два типа аргументов: денежные аргументы с неизбежным sire Mouche, человеком с хорошо набитым сундуком, то есть банкиром Мушиатто Гуиди Францези, и дипломатические аргументы с Жоффруа дю Плесси, который был папским пронотарием и одновременно чиновником короля, одним из его любимых дипломатов и специалистом по деликатным миссиям. Он являелся носителем конфиденциальных документов, которые, вероятно, содержали обвинения против Бонифация VIII.

Однако эти аргументы оказались недостаточными. В отчаянии Наполеоне Орсини предлагал клану Каэтани выбрать одного… из списка имен, который он составит. "И почему бы не избрать моего повара", — ответил разгневанный кардинал. "А что, если мы спросим мнение Карла Анжуйского, короля Неаполя", — предложил другой. Время шло, кардиналы были пожилыми людьми, некоторые были вынуждены были покинуть конклав из-за болезни. Сначала выбыл Жан Лемуан, что ослабило французский лагерь, но затем баланс был восстановлен уходом Маттео Орсини, который также был болен. Конклав заглох.

Фландрская кампания. Монс-ан-Певель (18 августа 1304 года)

Пока кардиналы размышляли, Филипп Красивый летом 1304 года обратил свое внимание на другую главную нерешенную проблему — Фландрию. В этой области перемирие, заключенное 20 сентября 1303 года, закончилось на Пятидесятницу 1304 года. Король Франции был твердо намерен загладить свою вину за поражение под Кортрейком и решить эту проблему раз и навсегда. В течение весны он активизирует дипломатическую и военную подготовку к решающей летней кампании. Он заручился союзом с графом Эно Жаном д'Авен, который предоставил в его распоряжение свои крепости, и королем Англии, который все еще был вовлечен в шотландские дела, преследуя мятежника Уильяма Уоллеса, который продолжал насмехаться над ним. С апреля по июль Эдуард I вел осаду Стирлинга, осаду обставленную как великолепное представление, за которым дамы могли наблюдать из окон специально построенного здания. С посланниками Филиппа IV было достигнуто соглашение, по которому король Англии обещает отправить свои войска в армию своего сеньора и двадцать кораблей для усиления его флота. Он также приказал изгнать фламандских купцов и прекратить экспорт шерсти во Фландрию. Экономическое, военное и дипломатическое удушение фламандских городов усиливалось, и король Франции предпринял последнюю попытку добиться их покорности без войны: он отправил старого графа Ги де Дампьера, которого он держал в плену в Компьене в течение шести лет вместе со вторым его сыном Гийомом де Кревекером, в поездку по главным городам Фландрии с проповедью капитуляции. Его хорошо приняли, но города отказались сдаться, их воля к сопротивлению была подкреплена присутствием во Фландрии Вильгельма фон Юлих. В мае Ги де Дампьер, обескураженный, вернулся в Компьень, где оставался его старший сын Роберт де Бетюн.

Так что эта война должна была быть продолжена. И на этот раз Филипп Красивый должен был лично возглавить кампанию. Это был исключительный случай, потому что Филипп не был королем-воином. Он всегда предпочитал дипломатические приемы опасностям сражений. Но он хотел загладить вину за оскорбление, нанесенное ему под Кортрейком; была задета честь королевской власти, и чтобы отомстить за нее, присутствие короля было необходимо, считал он. Поэтому 22 июля он присоединился к армии, собранной в Аррасе. Там собрались все: два его брата, Карл Валуа и Людовик д'Эврё, коннетабль Гоше де Шатийон, два маршала, граф Савойский, герцог Бургундии, герцог Бретани и другие крупные вассалы. Король вел жесткую игру, потому что лояльность всех этих крупных феодалов была шаткой. Они откликнулись на вызов, но были готовы воспользоваться малейшей неудачей, чтобы навязать свои условия. Недовольные посягательством королевской администрации на их права, они искали возможности положить этому конец. Согласно Фландрской хронике, герцог Бретани Иоанн II даже был готов предать короля вместе с графами Савойи, Фореза, Сен-Поля и дофином Вьеннуа. Король Англии только что вернул графство Ричмонд в Йоркшире герцогу Бретани в соответствии с актом, подписанным в Стерлинге 1 мая, и, как пишет Фредерик Морван в исследовании La Chevalerie bretonne et la formation de l'armée ducale (1260–1341) (Бретонское рыцарство и формирование герцогской армии (1260–1341)): "Если считать, что фламандский хронист не выдумывает, то можно сделать вывод, что герцог Бретани, как и другие крупные вассалы, не хотели победы и воспользовались ситуацией, чтобы попытаться отомстить королю Франции, чьи чиновники постоянно посягали на их прерогативы в их владениях. Этот хронист вполне мог быть прав, поскольку Иоанн II оставался очень близок к своему шурину, королю Англии". Иоанн II даже написал Вильгельму фон Юлих письмо, чтобы сообщить ему, что готов предать короля в разгар битвы. Эти переговоры, реальные или фиктивные, ни к чему не привели, но точно известно, что Филипп Красивый вторгся во Фландрию в начале августа во главе не слишком преданной ему армии. Малейшая неудача могла вызвать лавину дезертирства.

Нападение на Фландрию также было осуществлено и с моря. В Кале был собран флот. Это был очень разномастный флот, состоящий из торговых судов, переоборудованных в военные корабли просто путем принятия на борт арбалетчиков; были также иностранные суда, взятые в аренду, включая восемь испанских кораблей. Всего было собрано 38 кораблей и 11 галер, которыми командовали генуэзец Ренье Гримальди и капер из Кале Педогр (Пайе д'Огр). Такой флот собранный с бору по сосенки не выглядел особенно боеспособным. Однако, отправленный в Зеландию для разблокирования порта Зирикзее, осажденного пятым сыном Ги де Дампьера, Ги де Намюром, 11 августа он добился неожиданного успеха: несколько фламандских кораблей были потоплены, а Ги де Намюр взят в плен.

На суше Филипп и его армия находились в Турне с 7 по 11 августа, затем они направились в Лилль. Их встретила фламандская армия под командованием Вильгельма фон Юлих и двух сыновей Ги де Дампьера, Филиппа де Кьети и Жана де Намюр. 13 августа обе армии находились на виду друг у друга в Понт-а-Марк, недалеко от Лилля. Местность была болотистой и не очень подходила для кавалерийских атак. Король приказал стратегически отступить в Понт-а-Венден и встретился с фламандцами 17 августа при Монс-ан-Певеле, где у него не осталось реального выбора — он должен был принять бой.

Это произошло 18 августа 1304 года. Две армии напоминали те, что сражались при Кортрейке: пехотинцы на одной стороне, большинство всадников на другой. Но французская сторона извлекла уроки из катастрофы 1302 года, и король был в значительной степени ответственен за это. Больше не было вопроса о том, чтобы атаковать, не думая. Ночью он установил тяжелую артиллерию: пять баллист, которые обрушили на ряды фламандцев дождь огромных каменных шаров. Он также попросил всех надеть белый шарф или ленту как знак отличия. Детали, которые могли стать очень полезны. Ему также помогла ошибка фламандцев, которые вместо того, чтобы ждать нападения французов, начали атаку сами, в пешем строю, подставляя себя под огонь баллист и арбалетчиков.

Это была сумбурная битва, без предварительного плана, во время которой Филипп Красивый проявил удивительное мужество, чем заслужил уважение всего своего окружения. Его огромный рост, физическая сила, поддерживаемая интенсивными занятиями охотой, и мастерство верховой езды делали его грозным бойцом в рукопашном бою, ловко обращающимся с топором. По словам продолжателя хроники Гийома де Нанжи, он на мгновение оказался в большой опасности, но трудно поместить этот эпизод в ход сражения. В тексте говорится, что из-за сильной жары французские рыцари "отступили, чтобы немного освежить себя и своих лошадей, чтобы, когда придет время битвы, они были свежими и сильными, потому что весь день они были без нужды обременены тяжестью своего оружия и сильно измучены и изнурены жарой полуденного солнца". Затем фламандцы напали врасплох: "Они стремительно атаковали армию короля, которая была застигнута врасплох, не дав ни одному рыцарю времени, чтобы как следует вооружить своих людей", но "монсеньор-король проявил такое непоколебимое мужество, что, вскочив на коня, выдержал удар врагов". "Однако он сам подвергся большой опасности, на его глазах погибли рыцарь из его отряда Гуго де Буйе и два жителя Парижа, братья Пьер и Жак Генен, которые почти всегда были рядом с ним из-за своей верности и храбрости. Но затем, по благоволению Божьему, со всех сторон к нему на помощь поспешили воины, и он одержал славную победу". Согласно другим источникам, он потерял свой шлем и продолжал бой с простой капеллиной на голове, которую ему подали; вокруг него падали люди, не только братья Генсьен (Генен) и Гуго де Буйе, но и Ансельм де Шеврез, носитель орифламмы, и Брюн де Верней, который держал поводья его лошади. Вассалы, вопреки опасениям, добросовестно участвовали в битве, в частности герцог Бретани и его контингент. Личное участие короля в битве стимулировало его армию. Согласно анонимной хронике, как только его видели верхом на коне вооруженным булавой или топором, раздавались крики: "Король сражается! Король сражается!"

Судьбу этого жаркого сражения решил последний удар короля и его рыцарей. Многие обескураженные фламандские ремесленники бежали; Вильгельм фон Юлих, который яростно сражался, был убит при обстоятельствах, напоминающих смерть Роберта д'Артуа. Согласно Chronique tournaisienne (Хронике Турне), он хотел сдаться Рено де Три, но тот зарубил его, чтобы отомстить за смерть своего отца и Роберта д'Артуа при Кортрейке. Согласно Annales de Gand (Гентским анналам), его голова была отрублена и на следующий день представлена на конце пики Филиппу Красивому, которому она не понравилась, "но многие фламандские родственники и вельможи говорили, что на самом деле это была голова некоего капеллана из Гента, что Вильгельм был приверженцем магии, и некоторые говорили, что его безрассудное поведение во время битвы было вызвано тем, что один из его магов заставил его поверить, что он будет неуязвим для врагов; другие говорили, что на самом деле он не погиб, и что его спасли демоны". В любом случае, он исчез со сцены, и битва при Монс-ан-Певеле была фламандцами проиграна.

Победа Филиппа Красивого не была ошеломляющей, но она позволила ему 24 августа осадить Лилль. Филипп де Кьети возглавил оборону, а его брат Жан де Намюр формировал новую армию, чтобы прийти ему на помощь. Но он прибыл слишком поздно: город капитулировал 24 сентября. Филипп де Кьети предложил королю оммаж, который вместо короля принял Жан де Дрё. Дуэ также сдался без сопротивления. Филипп счел себя удовлетворенным и 27 сентября распустил армию. 28 числа он отправился в благодарственное паломничество в Нотр-Дам де Булонь.

Однако проблема Фландрии была еще далека от завершения. Жан де Намюр все еще располагал значительными силами, а крупные фламандские города все еще небыли покорены. Но король, после демонстрации силы, не хотел ставить под угрозу достигнутые результаты, рискуя потерять все. При Монс-ан-Певеле была одержана трудная победа. В военном отношении лучше было оставить все как есть. Теперь настало время для переговоров, которые можно было начать с позиции силы, с тем большим шансом на успех, что разжигателя войны Вильгельма фон Юлих больше не было в живых. Король дал знать фламандским городам, что он не намерен трогать их привилегии и обычаи, а также конфисковывать графство. После того, как ситуация успокоилась, в декабре в Париже приступили к подготовке мирной конференции.

Оставалась еще одна проблема: урегулирование ситуации в Аквитании. Согласно условиям Парижского договора от мая 1303 года, предусматривалось, что Эдуард I или его сын прибудут в Амьен для принесения оммажа в сентябре после возвращения герцогства королю Англии, которое официально состоялась в июне. Но шотландские дела отнимали все время Эдуарда. В марте 1304 года французские посланники прибыли к нему во время осаде Стирлинга, и было достигнуто соглашение: именно Эдуард, принц Уэльский, должен был принести вассальную присягу в Амьене 1 ноября. 25 октября принц прибыл в Дувр, где ожидал гарантий безопасности от Филиппа IV, а герцоги Бретани и Бургундии должны были ждать его в Виссане, чтобы сопроводить в Амьен. Однако Филипп не прислал ни конвоя, ни герцогов. Причины его перемены настроения неизвестны, но историки обычно считают, что оно должно было быть вызвана осложнениями в Аквитании.

Осень 1304 года была относительно спокойной для короля Филиппа: Папа все еще не был избран, вопрос Бонифация потерял актуальность, во Фландрии в ожидании переговоров восстановилось шаткое спокойствие. Спокойствие было нарушено только волнением парижских студентов, о котором продолжатель Гийома де Нанжи сообщает следующее: "В Париже возникли разногласия между университетом и королевским прево, поскольку последний поспешно схватил и повесил некоего университетского служащего, занятия были надолго приостановлены на всех факультетах, пока, по приказу короля, прево не возместил ущерб университету и не отправился к апостольскому судье, чтобы получить милость отпущения грехов; так что к празднику Всех Святых занятия наконец возобновились". Рутина, так сказать. А когда ничего не происходит, всегда можно посмотреть некрологи: осенью умер епископа Парижа Симон, которого заменил Гийом д'Орильяк, "врач короля Франции, человек достойной жизни и знаток медицины", что является наименьшим, что может сделать врач. Филипп Красивый провел рождественские каникулы со своей семьей в Мобюиссоне. Но периоды спокойствия для короля всегда кратковременны. 1305 год был насыщен событиями, как общественными, так и частными.

Смерть королевы Жанны (апрель 1305 года) и пуританская набожность короля

Зима 1304–1305 годов была суровой. Король провел ее в Париже и Венсене. В столице цены на хлеб и другие продукты питания достигли беспрецедентного уровня из-за серьезного дефицита, усугубляемого спекуляцией. Необходимо было остановить рост цен, подавить беспорядки, пресечь деятельность спекулянтов. В марте, пишет продолжатель Гийома де Нанжи, "голод был такой, особенно в Париже и окрестностях, что бушель пшеницы продавался в Париже за сто су, а в конце зимы — за шесть ливров. Король публично провозгласил указ, запрещающий продавать пшеницу дороже сорока су, но цены не снизились, а наоборот, выросли, до такой степени, что в Париже булочники, у которых не хватало хлеба для продажи, были вынуждены закрывать окна и двери, чтобы толпа простых людей не отобрала его у них силой. Однако затем указ был отменен, амбары богачей были обысканы, а владельцы вынуждены были продавать хлеб по установленной цене, и этот недостаток стал уменьшаться, а затем и вовсе прекратился, хотя и был значительно усилен бедствиями предшествующего времени".

В том же марте Филипп узнал о смерти своей сестры Бланки, герцогини Австрийской, которая вышла замуж за Рудольфа Габсбурга в 1300 году. По поводу подозрительной смерти 21-летней принцессы, которая умерла одновременно со своим маленьким сыном, стали распространяться слухи об отравлении.

Затем, 2 апреля, произошла трагедия: супруга Филиппа Красивого, королева Жанна Наваррская, в возрасте 32 лет умерла в Венсене. Король был глубоко потрясен. Этот аспект его личности часто игнорируется, потому что он не вписывается в традиционный образ холодного, бесчувственного, сурового государя, завещанный потомкам, и потому что в целом королевские браки — это политические дела, не имеющие ничего общего с чувствами. На самом деле под оболочкой "железного короля" скрывалась глубокая, нежная и искренняя любовь к Жанне. Он женился на ней в шестнадцать лет, когда ей было одиннадцать, и в течение двадцати лет они были неразлучны. Она сопровождала его во всех его путешествиях и родила ему семерых детей. Слухи о неверности между супругами никогда не возникали, и Филипп не женился повторно и не заводил романов до конца своей жизни, хотя ему было всего тридцать семь лет, когда умерла Жанна. Некоторые хроники предполагают, что он даже был склонен отречься от престола, если бы это было возможно, и все документальные источники указывают на изменения в его поведении. Начиная с 1305 года, стало меньше выездов на охоту и больше набожности. Жанна была похоронена в церкви братьев Миноритов, и король регулярно умножал число поминальных служб для спасения ее души. Робер-Анри Ботье насчитал 4 в 1306 году, 3 в 1307 году, 21 в 1308 году, 43 в 1309 году, 28 в 1310 году, в церквях королевского домена, лепрозориях, монастырях и аббатствах, особенно женских. Он усердно посещал места паломничества: Мон-Сен-Мишель в марте 1307 и мае 1310, Нотр-Дам де Булонь в январе 1308 и апреле 1309, Шартр в сентябре 1310. Филипп неоднократно останавливался в аббатствах: более месяца в Мобюиссоне в мае-июне 1311, в Лонгпоне, а затем в Сен-Жан-о-Буа в октябре-ноябре того же года, затем в Лонгшам и Лис. Одним из его любимых мест уединения было Роялье, в Валь-де-Эколье, которое он основал в 1303 году, благоустроил в 1305 году, и которому он сделал значительное пожертвование в 1308 году. В декабре 1308 года он основал аббатство целестинцев Сен-Пьер-о-Мон-де-Шатр, в Компьенском лесу, которому в октябре 1309 года сделал очень крупное пожертвование; в апреле 1310 года он основал монастырь Бедных Кларисс из Монселя, близ Пон-Сен-Максанса, монастырь кармелитов в Париже, картезианский монастырь Мон-Сен-Луи, близ Нуайона, и пожертвовал ему часовню в Лувре. Его милостыня и благотворительные пожертвования были бесчисленны. Так, в марте-апреле 1310 года он пожертвовал подати которые платили ему церковные прелаты при вступлении в назначенную должность, бедным дочерям дворян в качестве приданного, а в своих путешествиях он отдавал всю солому, использованную во время постоя, ближайшей колонии прокаженных или больнице. Пожертвования от короля получали и капитулы городов, например, Лаона, Арраса и Суассона; в сентябре 1308 года приорство Мортемер-ан-Лайонс получило аннуитет за поминальные службы по королеве; то же самое Нотр-Дам де Божанси в январе 1309 года, Сен-Мартен де Тур в сентябре того же года, доминиканцам и Бедным Клариссам Каркассона в октябре 1309 года, в июне 1310 года, Нотр-Дам де Клери, аббатству Ториньи-сюр-Вир, кармелитам Руана, Валь-дез-Эколье в Нуайоне, Хеннемонту близ Сен-Леже-ан-Ле. Страницы церковных инвентарных книг заполнены записями об основании королем часовен и монастырей, и подавляющее большинство из них — после 1305 года.

И тогда же почитание Людовика Святого стало почти навязчивым. С момента канонизации в 1297 году кости святого короля находились в Сен-Дени, где они были положены на хранение 25 августа 1298 года за главным алтарем. В июле 1304 года Филипп Красивый основал монастырь Сен-Луи де Пуасси, вверенный монахиням-доминиканкам, а с 1305 года часто посещал его и делал пожертвования, которые заполнили целые страницы инвентарной книги монастыря. Но теперь он захотел большего: он хотел заполучить весь скелет своего деда для себя, перенеся его в Сент-Шапель, свою личную часовню, поскольку он твердо верил в чудодейственную силу реликвий. Монахи Сен-Дени возражали: Людовик IX должен оставаться в королевской усыпальнице, как и его предки; это были престижные реликвии, которые привлекали посетителей и их пожертвования. И все же в ноябре 1305 года новый папа, Климент V, согласился на передачу мощей: король получил голову святого, за вычетом нижней челюсти и зубов, которая осталась в Сен-Дени. Передача состоялась во время торжественной церемонии 17 мая 1306 года. Нотр-Дам-де-Пари также получила толику святых мощей — ребро. Это было началом расчленения останков Людовика: "Эту политику создания реликвий Филипп Красивый проводил почти маниакально", — пишет Жак Ле Гофф. Король велел разделить кости деда на части, чтобы сделать небольшие но очень ценные подарки: фаланги пальцев — королю Норвегии, ребро — Папе Римскому, два — герцогам Беррийскому и Бургундскому, кости — каноникам Парижа и Реймса, а также аббатствам Ройомон и Понтуаз. Его преемники продолжили раздачу мощей, настолько, что в XVII веке коллекционеры все еще обменивались кусочками святого короля, которых в гробнице осталось совсем немного. Филипп Красивый увеличил количество праздников и церемоний в честь Людовика Святого: 24 мая 1306 года он поручил монахам-августинцам праздновать каждый год передачу черепа, который был помещен в драгоценный ковчег. В 1309 году он поручил францисканцам и доминиканцам праздновать День Святого Людовика в Сент-Шапель. В 1306 году он посвятил Святому Людовику часовню за стенами в Кане, часовню в Отеле-Дье в Пон-Сен-Максансе и картезианский монастырь в Мон-Сен-Луи.

Он также все более и более серьезно относился к своим религиозным обязанностям, особенно к своей способности лечить больных золотухой наложением рук. Он совершал этот обряд при каждом удобном случае, и больные стекались со всех провинций королевства и даже из-за границы, чтобы получить излечение от чудесного прикосновения. Об этом свидетельствуют записи, которые вел Рено де Ройе, отвечавший за раздачу милостыни больным. Этот очень добросовестный чиновник записал имена и места происхождения сотен больных людей с 18 января по 28 июня 1307 года и с 1 июля по 30 декабря 1308 года. Они приходили из таких далеких мест, как Нижняя Бретань, Бигорр, Лотарингия, Лангедок, Италия и Испания, что свидетельствует о репутации короля среди набожных людей. Марк Блох в своем большом исследовании Les Rois thaumaturges (Короли-чудотворцы), отмечая этот феномен, без колебаний пишет, что "этот государь, нанесший папству столь жестокий удар, был, несомненно, глубоко религиозным человеком, набожным, аскетом". Филипп Красивый был убежден, что обладает этой чудесной исцеляющей силой благодаря помазанию при коронации, и на смертном одре он передал своему сыну и преемнику Людовику слова, которые, как говорят, должны были сопровождать этот жест.

Вера в эту целительную силу не является анекдотичной. Она часто использовалась, особенно во время конфликта с Бонифацием VIII, для доказательства святости французского короля. "Бог через его руки творит очевидные чудеса излечивая больных", — писали Ногаре и Плезиан в мемуарах 1310 года. И события в Ананьи никак не изменили это убеждение: итальянцы из Перуджи и Урбино, входивших в Папское государство, получили прикосновение от короля в 1308 году. Нормандский доминиканец Гийом де Соквилль в проповеди "Осанна Сыну Давидову", произнесенной в начале XIV века, чтобы показать превосходство королей Франции, начинает ее так: "Каждый принц, наследующий королевство Франции, как только он помазан и коронован, получает от Бога эту особую благодать и эту особую способность исцелять больных прикосновением своей руки: поэтому мы видим, как больные королевской болезнью приходят к королю из многих мест и из разных земель". В трактате под названием Quaestio in utramque partem (Вопрос с обеих сторон), написанном во время конфликта между королем и Папой, королевское чудо также упоминается как знак святости государя. В тексте, который для Карл V перевел Рауль де Пресль, говорится: «Эту способность совершать чудеса, о которых известно всему миру, и которые, как известно, величественны, наш господин король, может подтвердить словами из Евангелия, которыми наш господин Иисус Христос ответил иудеям на обвинения в обмане, сказав так: "Если вы не хотите верить мне, верьте в мои дела". Ибо как по праву наследования сын наследует отцу в принятии королевства, так и по своего рода праву наследования один король наследует другому в той же власти совершать те же самые чудеса, которые Бог совершает как через них, так и через своих служителей". А летописец Гийом Гиар в длинной исторической поэме, написанной в 1306 году, La Branche des royaux lignages (Ветви королевского рода), посвященной славе Франции и ее династии королей, также утверждает, что Филипп получил власть непосредственно от Бога.

Набожность Филиппа Красивого была основной чертой его характера, и она, несомненно, стала более выраженной после смерти Жанны в 1305 году. Его новый духовник, доминиканец Гийом Парижский, вступивший в должность в том же году, поощрял его в этом направлении. Николя де Фреовиль, который ранее исполнял эту обязанность, стал кардиналом. Он был больше политиком, чем религиозным деятелем, и с этого момента он стал служить интересам короля вместе с Папой. Гийом Парижский, доктор теологии, настоятель монастыря Сен-Жак и капеллан короля, обладал более мистическим характером. Он был приближенным короля, который еще в 1288 году назначил его своим душеприказчиком, и под его влиянием государь еще больше погрузился в мрачную религиозность. "Он практиковал пост, носил власяницу, а его духовник налагал на него ношение вериг в качестве акта смирения плоти", — писал монах Ив де Сен-Дени.

Значит ли это, что с 1305 года Филипп Красивый впал в фанатизм и что "окончательно сломленный смертью своей супруги, королевы Жанны, он погрузился в мистицизм, значение которого можно измерить дипломатическими документами и который не позволял ему вмешиваться в дела людей", как пишет Робер-Анри Ботье? Скорее можно сказать, что этот человек, наделенный холодным и строгим характером, не очень чувственный, от природы склонный к строгости, испытывал физическое отвращение к безнравственности. Одержимый желанием подражать своему деду Людовику, он, по словам Ботье, "был помешан на чистоте нравов" — для себя, своего окружения, своей семьи, своих подданных и всей Церкви. Считая себя ответственным за нравственное здоровье и чистоту веры и морали своих подданных, он безжалостно преследовал любые реальные или предполагаемые отклонения от нормы морали с решимостью почти фанатичного пуританина.

Все великие дела его правления были подкреплены опорой на чистоту моральных норм: от борьбы с якобы еретическим Папой до жестокой казни любовников его невесток и уничтожения якобы развращенного ордена тамплиеров. Конечно, сыграли свою роль и другие причины, но Филипп Красивый всегда отличался принципиальной моральной строгостью. Этот король был прежде всего пуританином, и его характер стал еще более строгим после смерти королевы Жанны, что только усилило его мистические наклонности. Жанна, постоянная спутница, привносила элемент мягкости, нежности и человечности в грубую и строгую набожность короля. Ее смерть, в некотором смысле, дегуманизировала его, радикализировав его желание искоренить нечистоту и безнравственность в своей семье, в королевстве и в Церкви.

В своем завещании королева Жанна оставила отель на улице Сент-Андре-дез-Ар факультету теологии Парижского университета, доход от которого был достаточен для содержания колледжа: Наваррского колледжа быстро ставшего одним из самых престижным в столице. На самом деле, исполнители завещания продали отель и построили здание колледжа рядом с аббатством Сент-Женевьев, с 1309 по 1314 год. Там могли разместиться 70 студентов, и король финансировал покупку части учебных материалов, в том числе прутьев для порки нерадивых учеников.

Королевство Наварра после смерти Жанны унаследовал ее старший сын Людовик. Этот шестнадцатилетний юноша, которому также было суждено стать королем Франции, а значит, первым "королем Франции и Наварры", выполнял свои первые обязанности государя под присмотром отца, который также подыскивал ему подходящую жену: ею должна была стать пятнадцатилетняя Маргарита Бургундская, дочь герцога Роберта II Бургундского. Свадьба была назначена на сентябрь.

На сцене появляется Ангерран де Мариньи

Королева Жанна также оставила мужу некоторых людей из своего близкого окружения, в частности, рыцаря, который вскоре стал самым влиятельным советником короля. В своем завещании от 25 марта 1305 года она упоминает "мессира Ангерран де Мариньи, кавалера и камергера, сеньора ле Роя", которого она называет одним из своих душеприказчиков и которому она завещает значительную сумму в 500 ливров и столько же его дочери Марии де Мариньи в качестве приданого. В это время Ангерран де Мариньи, которому было всего тридцать лет, еще не играл ведущей роли в правительственных кругах, но и не был там чужаком, и его быстрый взлет по карьерной лестнице свидетельствовал о его способностях. Он родился в 1275 году в нормандской мелкой дворянской семье в окрестностях Гурнея и был сыном рыцаря и королевского чиновника из провинции Андели. Впервые он появляется в документах в 1291 году, как оруженосец. В 1295 году, в возрасте двадцати лет, он уже был одним из приближенных королевы, которая благоволила его браку с ее собственной крестницей Жанной де Сен-Мартен, от которой у него было два сына и, возможно, одна или две дочери. Именно в это время он стал приближенным Жанны Наваррской, для которой он был не просто верным советником, но и настоящим другом, как позже подтвердит один из духовников королевы. Она без колебаний доверила ему исполнение административных функций в Шампани. Будучи протеже королевы, Ангерран также пользовался поддержкой влиятельных союзников, которые благоприятствовали его карьере. Все они были нормандцами, выходцами из регионов, близких к Мариньи: вероятно, это больше, чем совпадение. Столкнувшись с южанами, тяготевшими к Флоту, Ногаре и Плезиану, региональная солидарность сыграла неоспоримую роль в возвышении нескольких крупных нормандских чиновников и советников. Соседи налаживали связи и помогали друг другу: Мариньи, несомненно, был оруженосцем камергера Гуго де Бувиля, который представил его ко двору. Очень влиятельный архиепископ Руана с 1278 по 1306 год, Гийом де Флавакур, также был близким соседом и дальним родственником Мариньи, который, вероятно, подтолкнул его к должности хлебодара королевы. К Ангеррану также благоволил другой сосед, духовник короля Николя де Фреовиль, который выступал за его назначение на должность камергера. При такой поддержке неудивительно, что подъем Мариньи был стремительным. Его жена умерла в 1300 году, и в следующем году он женился на Алипс де Монс, что принесло ему новые выгодные союзы: Алипс была кузиной маршала Франции Жана де Греса и епископа Осерра Пьера де Греса, и она подарила ему четверых детей. В 1302 году он отказался от должности хлебодара, оставаясь другом королевы, и король поручил ему первую дипломатическую миссию — к мятежным фламандцам в компании Гийома де Таллея и Готье де Митри. В следующем году он был посвящен в рыцари, а в 1304 году принял участие в битве при Монс-ан-Певеле, о чем свидетельствует отрывок из Branche des royaux lignages Гийома Гиара, в котором упоминается "Анжоррант де Марегни". Камергер Гуго де Бувиль был убит во время этого сражения, и Ангерран де Мариньи сменил его на этом посту.

С тех пор он стал одним из приближенных короля, с которым находился в тесном контакте почти ежедневно, днем и ночью: если королевы не было дома, он ночевал в спальне короля, рядом с альковом; столовался в "гардеробе" (кладовой), также рядом с государем. Кроме того, он также был шателеном Лувра и поэтому часто проживал в старой крепости, где король часто гостил во время строительства дворца Сите. Ангерран также скупил дома и землю в окрестностях с целью строительства большого отеля. В Лувре он исполнял обязанности счетовода и хранителя королевских драгоценностей и ценных предметов. Он отвечал за снабжении королевского двора и текущие расходы, вместе с другими камергерами и сановниками; он докладывал королю о просьбах о помиловании, милостях, должностях, льготах, пенсиях, и поэтому имел все возможности рекомендовать своих друзей. Он без колебаний ходатайствовал за своих соотечественников-нормандцев, таких как Людовик де Мариньи, Лоран Нувель, де Баквиль, Гийом де Ре и Мишель де Бурдене. Жоффруа Парижский упрекал его в том, что он превратил "ничтожных людей" в "господ":

Камергер также отвечал за организацию постоя для членов королевской семьи во время дипломатических поездок и путешествий — задача, которая зачастую была очень деликатной, чтобы не оскорбить чувства знатных людей. Наконец, помимо официальных обязанностей, у Мариньи была еще одна причина для посещения короля: последний особенно любил охотиться в лесах нормандского Вексена, как, например, в Лион-ля-Форе, недалеко от земельных владений камергера, который предложил ему свое гостеприимство в своих замках. У него их была дюжина в этом регионе. В мае 1305 года государь передал ему в лен земли Лонгвиль и Лонгвей. Позже он добавил еще много других.

Ангерран де Мариньи — был невысоким человеком с большой головой, с длинными светлыми или рыжими волосами, кудрявыми на затылке, согласно письменным свидетельствам, статуям и наблюдениям, сделанным во время эксгумации его останков во время Революции. Он не был юристом, не обладал образованием, и его культурный уровень был безусловно более низким, чем у большинства советников короля. Даже поднимался вопрос о том, знал ли он латынь, которая в то время была так же необходима, как сегодня знание английского языка. Действительно, в 1311 году король был вынужден перевести для него письмо к кардиналам, потому что он сказал, что не понимает его. На самом деле, как показал Жан Фавье, он имел в виду, что не понимает общий смысл текста, а не буквальное значение. Не понимая, к чему клонит государь, он не надеялся на свое знание латыни.

Но у Мариньи были и свои достоинства, которые выделяли его среди других: приятный, благоразумный, умелый и опытный, он также был прекрасным собеседником. "Он самый лучший из всех собеседников", — писал о нем Жоффруа Парижский. Это подтверждают трувер Жан де Конде: "Он был утонченным и отличным собеседником", а также анонимный автор Renart le Contrefait: "Он обладал лучшими и изящными манерами во Франции". Самоуверенный, с непоколебимым апломбом, граничащим с высокомерием, амбициозный и жадный до почестей и богатства, он вскоре стал ненавистен всему королевскому двору и королевству и закончил свою жизнь на виселице в Монфоконе в 1315 году, после смерти короля. Но он нравился Филиппу Красивому. Король, как мы уже отмечали, который так мало говорил, был очарован болтунами. И прежде всего, Мариньи был эффективным и отличным козлом отпущения для отражения ударов, направленных против непопулярных аспектов королевской политики. Даже если они не всегда были во всем согласны, король никогда не отрекался от него. И Ангерран немного напоминал ему о Жанне.

Атисский договор (июнь 1305 года)

Глубоко переживая смерть королевы в начале апреля 1305 года, Филипп Красивый в течение весны не предпринимал активных действий, в то время как переговоры с фламандцами и дебаты кардиналов в конклаве продолжались. В июне эти два вопроса были закрыты.

Что касается Фландрии, то в декабре 1304 года в Париже начались переговоры между четырьмя фламандскими рыцарями и четырьмя крупными французскими дворянами: родным братом короля, Людовиком д'Эврё, герцогом Бургундским, графами Дрё и Савойи, к которым в феврале 1305 года добавились Пьер де Морнэ, епископ Осерра, и Жиль Айселин, архиепископ Нарбонны. Но как могли простые фламандские рыцари вести переговоры на равных с этими крупными фигурами? Результат не удивил: появился катастрофический для Фландрии договор, текст которого был распространен для одобрения знати и буржуазии, избегая раскрытия деталей простым людям, которые должны были стать главными жертвами.

7 марта старый граф Фландрии Ги де Дампьер умер в своей тюрьме в Компьене. Его старший сын Роберт де Бетюн, ставший новым графом, был освобожден вместе со своим братом и многими другими заключенными. После некоторых приготовлений договор был скреплен в небольшом городке к югу от Парижа, Атисе, ныне Атис-Монс, 24 июня 1305 года. Графству Фландрии надлежало выплатить королю колоссальную компенсацию в размере 400.000 турских ливров в течение четырех лет и ежегодную ренту в размере 20.000 ливров, обеспеченную залогом имущества семьи де Дампьер за пределами графства. Кто же должен был платить в реальности? В основном это жители городов, за исключением лелиартов, которым также должна была выплачена компенсация за ущерб, нанесенный во время войны. Фландрия также должна была содержать армию из 500 человек для короля в течение одного года. Стены Брюгге, Ипра, Гента, Лилля и Дуэ должны были быть снесены, оставив города беззащитными. Наконец, для Брюгге было назначено особое наказание из-за заутрени в 1302 году. Чтобы подчеркнуть моральную сторону вопроса, 3.000 жителей города должны были совершить паломничество, 1.000 из них в Святую землю, остальные, возможно, в Рим и Сантьяго-де-Компостела. "Король, наш сеньор, может наказать, паломничеством три тысячи человек из города Брюгге и его окрестностей, тех, кто покажется ему наиболее виновным в прошлых проступках: если ему будет угодно, тысяча поедет за границу, и две тысячи туда, куда он укажет, по ту сторону моря, и на столько, на сколько ему будет угодно. Упомянутые лица должны быть принуждены упомянутым монсеньором Робертом Фландрским и его братьями, дворянами, добрыми городами и народом Фландрии совершить паломничество, которое наш государь король назначит им в течение трех месяцев, которое упомянутый монсеньор Роберт Фландрский или его преемники должны будут совершить по приказу упомянутого нашего государя короля". Три тысячи мужчин — это 10 % взрослого населения Брюгге и 50 % рабочей силы занятой в текстильном производстве.

В качестве гарантии исполнения договора король получал внутренние крепости Лилля, Дуэ, Бетюна, замки Кассель и Кортрейк, а Роберт де Бетюн автоматически подлежал отлучению от церкви в случае невыполнения обязательств. Атисский договор, настоящая кабала, мог вызвать только ненависть и недовольство фламандского населения, особенно рабочего класса, которому предстояло нелегкое испытание. Города отказались ратифицировать договор и обвинили Роберта де Бетюн в желании воспользоваться этим соглашением для удовлетворения личных интересов. Пока ремесленники расплачивались за войну, семья Дампьеров укрепляла свои связи с французской знатью посредством браков: Жан де Намюр женился на дочери графа Клермона, а внуку Роберта де Бетюн, Людовику, была обещана Изабелла, дочь графа Валуа. В связи с трудностями, возникшими при ратификации договора, перемирие было продлено до Пятидесятницы 1307 года: если договор не будет выполнен к этой дате, граф должен был вернуться к королю в качестве пленника.

Для Филиппа Красивого установление мира во Фландрии имело, по крайней мере, одно важное преимущество, которое заключалось в облегчении его финансового бремени и в попытке вернуться к полноценным деньгам, которых давно требовала буржуазия. С начала конфликтов в 1294 году качество денег в обращении неуклонно ухудшалось. Монеты становились все легче и имели все меньшую ценность. В мае 1305 года королевские мастерские начали чеканить серебряные монеты с более высоким содержанием серебра: 31 % для турских и 38 % для парижских ливров. Но драгоценного металла не хватало, и поэтому, пишет Жан Фавье, "старые деньги пустили в оборот по старому курсу, а новые деньги получили курс, основанный на ослабленных деньгах 1303–1305 годов". Турский грош — который теперь содержал двенадцать серебряных денье, то есть 100 за 100, тогда как предыдущий содержал только девять (75 за 100) — являлся законным платежным средством за 42 с половиной турских денье, тогда как грош при Людовике Святом, на который делается ссылка, стоил 12. Поэтому то, что было объявлено как возвращение к полновесной монете, долгое время было лишь робким восстановлением прежнего. Вас не удивит тот факт, что читатель XXI века понимает в этом не больше, чем человек XIV века. По сравнению с этими изменениями, введение "новых франков" или евро было детской забавой, однако оно вызвало определенную панику среди некоторых слоев населения. Легко представить себе, какова была эта сумятица для средневековых потребителей. В течение нескольких месяцев царило замешательство. Говорили, что плохие деньги вытесняют хорошие, но все же необходимо было уметь определять, какие деньги хорошие, а какие плохие.

Налоги же продолжали расти. С 1304 года была принята новая система сбора, более простая и эффективная для налоговых чиновников, а потому более непопулярная: налог был разделен между группами домов, владельцы которых несли солидарную ответственность за его уплату. На севере королевства каждая группа из ста домов должна был платить налог на содержание шести сержантов, то есть по два парижских су на сержанта за день его службы. Отвечал за сбор и уплату налога назначенный нотабль, который должен был распределять его по налогоплательщикам. Можно представить, какие конфликты породила эта система оценки платежеспособности каждого человека. Дворяне были обязаны содержать одного всадника на каждые 500 ливров дохода, иначе они должны были служить в армии лично. Что касается духовенства, то оно должно было платить аннаты и децимы. Кроме того, применялись принудительные займы, конфискации и отъем доходов от имений.

После заключения Атисского договора, компенсация в размере 400.000 ливров и ежегодная рента в размере 20.000 ливров давали надежду на снижение налогового бремени. Но сначала фламандцы должны были заплатить. Но они не заплатили. Налоговое давление не ослабевало, а поскольку королевство больше не было в состоянии войны, налогоплательщик не понимал почему он должен платить. Недовольство росло, как и непопулярность короля. Спорадические беспорядки вспыхивали, особенно в Париже, где в 1305 году власти запретили любые собрания более пяти человек, днем или ночью, под страхом тюремного заключения в Шатле.

Новый Папа: Бертран де Го (Климент V)

В начале июня 1305 года долгожданные новости наконец-то дошли из Италии: избран новый Папа! После десяти месяцев переговоров конклав в Перудже наконец-то решил выбрать Папу. Сама по себе эта новость не была приятной для Филиппа Красивого: христианскому миру было спокойнее без Папы, а три последних Папы создали больше проблем, чем их решений. Но на этот раз король Франции мог радоваться: счастливчик оказался французом, который, можно было надеяться, будет послушным и будет соблюдать интересы страны откуда он был родом. Им был Бертран де Го, архиепископ Бордо, принявший имя Климента V. 5 июня, в отчаянии и для того, чтобы выйти из тупика, кардиналы, собравшиеся в Перудже, согласились с идеей, выдвинутой Наполеоне Орсини: выбрать нейтральную фигуру, не входившую Священную коллегию; он выдвинул имя архиепископа Бордо, который, казалось, предлагал все необходимые гарантии, как для Колонна, так и для Орсини и Каэтани. При первом голосовании десять кардиналов проголосовали за Бертрана де Гот, остальные дали свое согласие.

Бертрану де Го было около пятидесяти пяти лет. Он был одним из одиннадцати детей Беро де Го, сеньора Вилландро, из знатной гасконской семьи к югу от Бордо. Предназначенный для сана священника с юного возраста, как и его брат Беро, он изучал право в Болонье и особенно в Орлеане. Его карьера уже была расписана, и он не сомневался о ее благополучном росте: его дядя, которого также звали Бертран де Го, был епископом Ажена, а его старший брат Беро, ставший архиепископом Лиона в 1289 году, взял его к себе на службу. Он стал генеральным викарием Лиона, а затем, когда его брат стал кардиналом, он взял его с собой в Рим, где сделал его капелланом Папы. Там его заметили за его мастерство, гибкость и дипломатические качества. Хороший знаток гражданского права, он был особенно полезен в переговорах, которые Бонифаций VIII вел между Францией и Англией. Действительно, будучи гасконцем, Бертран де Го был одновременно человеком Филиппа Красивого и Эдуарда I, чьим юридическим советником он некоторое время был во время пребывания того в Париже, отвечая за дела, которые поступали в парламент как апелляции из Аквитании. Дважды Папа посылал его в Лондон для участия в переговорах. Его мастерство проявилось в том, что он не только сумел услужить обоим королям, используя свое прекрасное знание феодального и римского права, но и сумел без ущерба проскользнуть через перипетии конфликта между Филиппом Красивым и Бонифацием VIII. Он присутствовал и на собрании в Лувре в апреле 1302 года, и на соборе французских епископов в Риме в ноябре, мягко осуждая эксцессы с обеих сторон. Папа назначил его епископом Комменжа в 1295 году и архиепископом Бордо в 1299 году. Он платил децим королю, но испрашивал на это разрешения Папы. Он подчинился конфискации Аквитании королем Франции, но в то же время получил защиту от посягательств королевских чиновников.

Был ли Бертран де Го ловким политиком и дипломатом в действительности? Возможно что он просто не имел личного мнения, и его многолетний опыт дипломатических миссий дал ему ясное понимание относительности всего сущего. О нем говорили, что он был робок, нерешителен, чрезмерно осторожен и не способен принимать ответственные решения. Это было, несомненно, проявлением тонкого ума, который ясно взвешивал возможные последствия своих действий и, поразмыслив, предпочитал бездействие. Климент V немного напоминал Гамлета на троне Святого Петра.

В любом случае, если Филипп Красивый думал, что сможет сделать из него послушное орудие в своих руках, он обманывался: таким человеком так же легко манипулировать, как угрём. От затягивания ответов до дополнительных расследований, от консультаций до продлений, Климент V никогда не говорит "нет", но он редко говорит "да". Он уклонялся, откладывал, уступал в деталях, но, никогда открыто не выступал против. Он поступал так, как ему заблагорассудится, ловко топя дебаты в аргументах, которые заставляли упустить из виду главное. Во многих отношениях его характер был противоположен характеру Бонифация VIII, но, возможно, это еще больше раздражало французского короля. Избрание Папы француза ошибочно считалось преимуществом для короля, и именно из досады на Папу не итальянца флорентийский хронист Джованни Виллани придумал тайную встречу, которая якобы состоялась между Филиппом IV и Бертраном де Го в лесу Сен-Жан-д'Анжели, во время которой король пообещал архиепископу избрание его Папой в обмен на осуждение Бонифация VIII. Насколько известно, Филипп Красивый не играл никакой роли в избрании Климента V.

Была только одна область, в которой новый Папа проявлял решительность без малейших колебаний, и это касалось его собственной семьи. Никогда прежде папский непотизм, который, тем не менее, являлся традицией в Ватикане, не достигал такого уровня, даже при Бонифации VIII. Число племянников и кузенов, ставших епископами и кардиналами при его понтификате, вопреки всем каноническим правилам, было бесчисленным. Среди них четыре брата Фарж, его племянники: Раймон де Фарж стал кардиналом, Бернар де Фарж архиепископом Нарбонны, Беро де Фарж епископом Альби, Аманье де Фарж епископом Ажена. Другие племянники: Гияр де Прейсак, архиепископом Арля, Раймон де Го, кардиналом, Арно де Кантелу, архиепископом Бордо и камергером церкви. Внучатые племянники: другой Арно де Кантелуп, сменивший предыдущего на посту архиепископа Бордо, за которым последовал Аманье де ла Мот, а Гияр де ла Мот стал кардиналом, Раймон-Бернар де ла Мот стал епископом Базаса. Миряне из числа семьи де Го не были забыты и получили земли и должности: Арно Гарси де Го, старший брат папы, получил виконтство Ломань и стал ректором герцогства Сполето; его сын Бертран получил Анконскую марку; племянник Раймон Гийом де Будо получил регентство над графством Комта-Венессен; другим были пожалованы Маремма в Тоскане, Беневенто из патримония Святого Петра и Кампанья.

Избранный 5 июня, Бертран де Го находился в Лузиньяне, в Пуату, когда 19 июня до него дошли новости. Он немедленно вернулся в Бордо, а через несколько дней получил письмо от кардиналов с просьбой немедленно прибыть в Рим, где ситуация была нестабильной. Именно по этой причине он отказался приехать, тем самым предвосхитив свой излюбленный метод: ничего не решать и дать всему успокоиться само собой. Решение проблем он поручил Наполеоне Орсини.

Теперь должна была состояться официальная церемония коронации, которая являлась возможностью собрать вместе все важные фигуры христианского мира, чтобы подвести итоги текущих дел. Климент не хотел ехать в Италию, пока там не установится спокойствие. Поскольку он не хотел никому досаждать или оказывать предпочтение, он решил короноваться в Вьеннуа, которое находилась на территории империи, но совсем рядом с Францией, Германией и Италией. Город на Роне казался нейтральным местом. Однако вмешался Филипп Красивый: он хотел показать всем, что Папа — его креатура, или так он думал. Поэтому в июле он отправил своего брата Людовика д'Эврё и архиепископа Нарбонны Жиля Айселина в Бордо, чтобы убедить Климента V короноваться на территории Франции. В августе приехал Карл Валуа, чтобы выступить в поддержку места коронования во Франции, и в конце концов Климент уступил: коронация должна была состояться в Лионе осенью, и король будет на ней присутствовать.

Папа также хотел бы, чтобы на церемонии присутствовали король Англии и его сын, что позволило бы публично примирить двух государей и открыть понтификат впечатляющим дипломатическим успехом. Поэтому 25 августа он написал Эдуарду I: "Почему бы вам не приехать с принцем Уэльским, чей давно запланированный брак с Изабеллой, дочерью Филиппа IV, может быть отпразднован в то же время? Ей еще только тринадцать лет, но не волнуйтесь, я сделаю исключение; а что касается эскорта, то я все предусмотрел: я получу его от короля Франции". "Это очень любезно с вашей стороны, — ответил король Англии 4 октября, — но мы не сможем приехать: времени для подготовки слишком мало, но я пришлю представительную делегацию с подарками".

В действительности, у отказа Эдуарда были и другие причины. Снова и снова Шотландия: в августе, в результате предательства, Уильям Уоллес был наконец пойман, застукан в постели со своей любовницей. Его отправили в Лондон, судили в ускоренном порядке, повесили, выпотрошили, обезглавили, разрезали на куски, которыми украсили Лондонский мост, Ньюкасл, Бервик, Стирлинг и Перт. Но страна должна была быть реорганизована и умиротворена. На сентябрьском заседании парламента было решено, что Жан Бретонский будет назначен королевским наместником и опекуном Шотландии, с пенсией в 3.000 марок и советом из 22 шотландских лордов. Но страна оставалась неспокойной, и король не хотел уезжать. Фактически, в феврале следующего года Роберт Брюс, которого Эдуард поставил во главе Шотландии в 1302 году, поднял восстание, так как посчитал, что его плохо вознаградили, и в марте он был коронован королем. Разъяренный Эдуард был вынужден начать новую военную кампанию вместе с сыном, принцем Уэльским, во время которой он вел себя особенно жестоко, повесив, обезглавив и четвертовав сотни людей, включая многих дворян. Жены мятежников не были пощажены: сестра Брюса Мэри и графиня Бьюкен были выставлены в клетках на всеобщее обозрение. Короче говоря, Эдуард был не в настроении для папской коронации.

И это еще не все. Он опасался оказаться в Лионе во враждебном окружении, под давлением короля Франции и Папы, в присутствии крупной европейской аристократии, в таком положении, что был бы вынужден пойти на уступки, особенно в отношении Аквитании. Затем ухудшились его отношения с сыном, принцем Уэльским. Последний, которому было двадцать один год, проявлял тревожные признаки женоподобного поведения и жаловался на недостаточность предоставленных ему финансовых средств. Его сексуальные отклонения и скрытный характер являлись причиной споров с его ужасным отцом. Летом 1305 года граф д'Эврё, брат Филиппа IV, и Мария Брабантская, свекровь Эдуарда I, прибыли в Англию для переговоров об условиях брака Изабеллы с принцем Уэльским, но король запретил своему сыну сопровождать их. Переговоры об этом знаменитом браке затянулись, несмотря на добрую волю, проявленную французской стороной: Филипп IV позволил Изабелле выбрать представителей для брака по доверенности. Изабелла выбрала своего дядю Людовика д'Эврё и еще двух дворян. Папа дал разрешение на брак, но английские представители сначала хотели вернуть Молеон, который Филипп все еще удерживал в Беарне. Нет Молеона — нет брака.

Поэтому обстановка была совсем не благоприятной для прибытия Эдуарда I, который, по мнению некоторых британских историков, например, Сеймура Филлипса, также начал ощущать последствия своего возраста: в шестьдесят шесть лет, значительную часть которых он провел верхом на лошади в любую погоду, сражаясь в горах Уэльса и Шотландии, он был измотан, и в следующем году ему пришлось прервать свою шотландскую кампанию из-за болезни. Поэтому Клименту V пришлось обойтись без короля Англии для своей коронации.

Филипп Красивый, однако, настоял на своем присутствии. Эта коронация во Франции французского Папы была для него личной победой, и он намеревался воспользоваться возможностью обсудить с Климентом V вопросы, которые были близки его сердцу, и добиться от Папы решений в соответствии со своими желаниями. Настоящей звездой коронации должен был стать именно он. В ожидании этого события, запланированного на ноябрь, что ему оставалось делать, кроме как охотиться? Вот чем он занимался летом, особенно жарким и засушливым. "Летом во Франции была очень сильная засуха", — пишет продолжатель Гийома де Нанжи. В сентябре король находился в Лонгшампе, одном из своих любимых охотничьих угодий, а оттуда отправился в близлежащий город Вернон, где 23 числа была отпразднована свадьба его старшего сына Людовика с Маргаритой Бургундской.

В течение этого лета в королевстве было более или менее спокойно. Тех, кто вел антиправительственную агитацию, вешали: 28 сентября так поступили с Эли Патрисом и пятнадцатью буржуа в Каркассоне, затем с 40 буржуа в Лиму два месяца спустя. Были выявлены подробности заговора, возглавляемого Фернандо, сыном короля Майорки, с целью создания независимого королевства Лангедок. Репрессии обрушились на его сообщника Эли Патриса, который не был защищен своим социальным статусом. Арестованный сенешалем и виконтом Нарбонны, он был быстро предан суду и казнен. Оставался еще Бернар Делисье, громогласный францисканец, который был как всегда активен и пользовался определенным иммунитетом как церковный деятель. В июне он прибыл в Париж с шестью консулами, двумя из Альби, двумя из Каркассона, одним из Корде и одним из Кастра, чтобы оправдаться перед королем, который поместил его под охрану в монастырь Кордельеров. Королевский судья не знал, что с ним делать, и, чтобы избавиться от него, перевел его в Лион, в место пребывания Папы. С тех пор Клименту V и Филиппу IV пришлось иметь дело с Делисье, который был скорее помехой, чем опасностью, будучи теперь единственным, кто все еще верил в его кампанию против инквизиции. Ни король, ни Папа не хотели брать на себя ответственность осудить его, рискуя спровоцировать новые неприятности между доминиканцами и францисканцами, поэтому мятежный монах метался туда-сюда между светским и церковным правосудием, которые в кои-то веки были согласны друг с другом. Окончание его карьеры носит анекдотический характер, но давайте подведем краткий итог, чтобы поставить точку. В ноябре 1307 года он предстал перед королевским судом, который освободил его в 1308 году при условии, что он будет молчать, что было невыполнимым требованием. Он подал жалобу на сенешаля Каркассона, которая была отклонена; затем он обратился ко двору Папы, который, в свою очередь, отстранил его от должности; затем он снова обратился к королю и попросил разрешения жить в монастыре по своему выбору. Пять лет спустя он был в Безье, где принял участие в ссоре между обсервантами и конвентуалами ордена францисканцев. В 1318 году он приехал в Авиньон во главе делегации, чтобы встретиться с Папой. Чтобы положить конец раздорам в ордене, его посадили в тюрьму, где он умер через два года.

Насыщенная событиями коронация (Лион, ноябрь 1305 года)

Вернемся к осени 1305 года. 4 сентября Климент V покинул Бордо. Он созвал членов Священной коллегии в Лион на коронацию. Статус города на самом деле был сложен и не определен. Оспариваемый на протяжении веков между графами Фореза, императорами и королями Франции, он фактически находился под властью архиепископа, который в то же время был могущественным светским владыкой, но после восстаний второй половины XIII века, особенно восстания 1269 года, король Франции расширил свой сюзеренитет. Левый берег Роны, на востоке, теоретически находился на территории Империи, но король Франции владел предместьем Сен-Жюст, и в 1312 году архиепископ Пьер Савойский уступил ему полный суверенитет над городом. В 1305 году архиепископом стал член большой местной семьи Людовик де Виллар. Он отвечал за прием многочисленных гостей съехавшихся на коронацию: помимо Папы, были кардиналы, большое количество архиепископов, епископов и аббатов, король Франции, его братья, Генрих, граф Люксембурга, несколько герцогов и графов, а также послы от короля Арагона. Король Англии отправил епископов Ковентри и Личфилда, Вустера, графа Линкольна, Хью Диспенсера и других дворян и дипломатов с подарками на сумму 1.343 фунта.

Церемония состоялась 14 ноября, когда Папа был коронован в церкви Святого Юста деканом Священной коллегии Наполеоне Орсини. Но торжества были омрачены несчастным случаем, который многие восприняли как дурное предзнаменование для понтификата: когда процессия проходила вдоль стены древней ограды, та, переполненная зрителями, обрушилась. Папа упал с лошади, получив легкие травмы; его тиара укатилась под обломки, а украшавший ее рубин стоимостью 6.000 флоринов был найден только после интенсивных поисков. Из двух человек, державших уздечку лошади Папы, один, Карл Валуа, был тяжело ранен, а другой, герцог Бретани Иоанн II, был убит, вместе с дюжиной других людей. Король, который также держал уздечку лошади, остался невредим.

Пребывание Папы в Лионе также было отмечено многочисленными инцидентами и драками. Климент V прибыл с целой свитой буйных гасконцев, включая племянника, Гияра де Го, молодого развратного охотника за девушками. Каждый день и каждую ночь, рассказывает Жоффруа Парижский, они устраивали хаос на улицах, напивались, приставали к горожанам и насиловали девушек. Архиепископ Людовик де Виллар приказал своим людям вмешаться, и во время стычки племянник Папы был убит. Климент, у которого, как мы знаем, было обостренное чувство семьи, хотел отомстить; тогда архиепископ обратился к королю, который уже покинул город, но вернулся, чтобы успокоить ситуацию и Папу.

Во время этих бурных событий Филипп Красивый несколько раз встречался с Климентом V, чтобы обсудить нерешенные вопросы. Вскоре он обнаружил, что новый понтифик был готов слушать, но не был готов к тому, чтобы им манипулировали или помыкали. Требовалось проявить терпение. Главной темой обсуждения стали последствия нападения на Папу в Ананьи. Филипп настаивал на созыве собора для суда над Бонифацием VIII, на отмене доктрины о верховенстве духовной власти, изложенной в булле Unam Sanctam, и о снятии санкций с Ногаре и других участников нападения. Но он не получил никаких немедленных конкретных результатов.

Он также сообщил Папе, что некий Эскье де Флоран, настоятель Монфокона, зависимого от аббатства Сен-Мартьяль-де-Лимож, расположенного в Дордони, в течение года приходил к нему с сообщениями относительно очень серьезных фактов, касающихся ордена тамплиеров: ереси, богохульства, идолопоклонства и содомии. Эти достоверные сведения, как он утверждал, были переданы ему тамплиерами, находившимися в Аквитании. Об этом запутанном деле совершенно по-разному сообщают Виллани и хронист из Битерруа Амори Ожье. Говорили, что король попросил Ногаре разузнать об этих слухах, о которых он теперь сообщил Папе. Некоторые историки считают, что это был политический маневр со стороны короля, чтобы оказать давление на Папу в деле Бонифация VIII, угрожавшему придать этому делу огласку, если он не получит удовлетворения в деле Папы-еретика. На наш взгляд, нет необходимости рассматривать такую попытку шантажа. Учитывая то, что мы писали о пуританской строгости нрава Филиппа, у нас нет причин подозревать его в неискренности. Король намеревался преследовать любые следы ереси, как доктринальной, так и моральной, в своем королевстве. Если обвинения против тамплиеров более или менее совпадают с обвинениями против Бонифация, этого недостаточно, чтобы оправдать подозрения в политическом маневрировании. Пуританизм Филиппа, возможно, не был просвещенным, но он был искренним.

Климент V также мог быть искренним, но он был гораздо менее подвержен пуританизму и избегал поспешных решений. Он пообещал разобраться в этих вопросах, несомненно, втайне надеясь, что со временем они сойдут на нет. Его пребывание в Лионе затянулось. 15 декабря он решил восстановить двух кардиналов Колонна в Священной коллегии и произвел первые назначения, назначив одним махом десять кардиналов: девять французских и одного английского! Это нарушило баланс сил в Священной коллегии и удовлетворило французского короля. На самом деле, из девяти новоиспеченных кардиналов-французов семеро были гасконцев, в том числе пять племянников или кузенов Климента: Арно де Кантелуп, которого он назначил архиепископом Бордо и которого заменил на этом посту его тезка и племянник; Раймон де Го; Арно Беарнуа, капеллан Папы; Гийом д'Арруфа, референдарий Папы; Арно де Пеллегрю, епископ Базаса; Беренгар Фредоль, епископ Безье; Пьер де Ла Шапель, епископ Тулузы. Единственными двумя выдвиженцами, которые были по-настоящему преданы королю Франции, были его духовник Николя де Фреовиль, ставший кардиналом-священником с титулом Сент-Эзеб, и хранитель печати Этьен де Суизи, родом из Лаона. Что касается английского назначенца, то им стал доминиканец Томас Йорзский, провинциал Англии и духовник Эдуарда I, автор нескольких богословских работ и комментария к Sentences (Сентенциям). Он стал кардиналом-священником с титулом Санта-Сабина. Таким образом, Климент V имел рядом с собой двух бывших духовников королей Франции и Англии, которые, не нарушая тайны исповеди, могли быть полезными информаторами о своих бывших подопечных.

1 февраля 1306 года Папа, который все еще находился в Лионе, уступил одному из требований короля, отменив буллы Unam Sanctam и Clericis laicos, поскольку, по его словам, они вызвали скандал. Через несколько дней он покинул город на Роне, но вместо того, чтобы направиться в Рим, как того желали итальянские кардиналы, он взял направление на Бордо, где он чувствовал себя намного безопаснее. Путешествие заняло несколько недель, поскольку Папа делал длительные остановки в епископствах и аббатствах, вымогая значительные суммы для своей казны и для своих многочисленных родственников и друзей, которые сопровождали его, как саранча. Он покинул Лион в феврале в сопровождении девяти кардиналов и ряда сановников и остановился сначала в Маконе, а затем на пять дней в Клюни, что нанесло тому значительный ущерб. 26 марта он был в Невере, затем прибыл в Бурж, где заставил архиепископа заплатить 300 ливров под предлогом того, что тот не соблюдал свою обязанность посещать Святой Престол каждые два года. Оттуда 23 апреля он отправился в Лимож, где остановился у доминиканцев и встретился с приором Бернаром Ги, будущим инквизитором, которого он, несомненно, знал, поскольку тот изучал философию в Бордо, а затем стал приором доминиканцев Альби (1294–1297), Каркассона (1297–1301), Кастра (1301–1305) и, наконец, Лиможа. Затем, после последней остановки в Перигё, Климент V отправился в Бордо, где 11 мая его приветствовал племянник и преемник архиепископства Арно де Кантелуп.

Вымогательство денег, совершенное во время и после поездки им самим и его окружением, по словам продолжателя Гийома де Нанжи, побудило епископов в июле пожаловаться Филиппу Красивому. Король отправил своего маршала Миля де Нуайе и еще двух рыцарей в Бордо, чтобы сообщить Папе о поступивших на него жалобах. 27 июля Климент V ответил… что выяснит это. Он был удивлен, что епископы не обратились к нему напрямую, и пообещал устранить нарушения, как только проверит факты. Его письмо королю доставили Гийом, аббат Муассака, и Арно д'Ос, каноник Кутанса.

Климент V был шестым Папой, с которым пришлось иметь дело Филиппу Красивому, и самое меньшее, что мы можем сказать, это то, что он не был избалован выбором сменявших друг друга обитателей Святого престола. Бордоский Папа с его проволочками, злоупотреблениями и непотизмом наверное раздражал короля, который видимо почти скучал по Бонифацию, с которым он, по крайней мере, знал как действовать. Ему придется проявить много терпения, чтобы справиться с большими проблемами в конце своего правления.