Филипп Красивый

Вьеннский собор, который открылся 16 октября 1311 года, был собором Филиппа Красивого. В каком-то смысле это стало апогеем его правления, поскольку освятило не только его господство в европейской политике, но и превосходство мирской власти над духовной. Король Франции был тем, кто созвал собор и контролировал все аспекты и решения. Даже если он появлялся лишь на несколько дней, он внимательно следил за ходом собора, поселившись в нескольких километрах от него в Лионе. Фактически, он был единственным государем, который там побывал. Собор проходил на границе королевства Франция, под председательством Папы-француза, и включал большинство французских епископов; его решения подчинялись директивам Королевского Совета. Это был личный триумф французского короля.

Подготовка к собору: проволочки и организация

Вселенские соборы в Средние века проводились чаще, чем в современное время. Вьеннский собор стала четвертым за столетие, после Латеранского в 1215 году, Лионских в 1245 и 1274 годах, и третьим подряд, проведенным в долине Роны. Инициатива исходила от короля Франции через Гийома де Ногаре, который в марте 1303 года созвал собор вселенской церкви против ереси Бонифация VIII. По канонам право созыва собора принадлежало Папе, но комментаторы Decretum Gratiani признавали, что собор может быть созван, если глава Церкви впал в ересь. Как только делу созыва собора был дан ход, уполномоченные отправились по всему королевству Франция, чтобы заручиться поддержкой докторов, епископов, религиозных общин, а также кардиналов и иностранных государей. Поддержку получить было трудно, так как эта французская инициатива вызвала подозрения в гегемонистском стремлении со стороны Капетингов. Новый Папа, Климент V, лишь неохотно уступил под давлением. Ему удалось перенести, на год, дату созыва собора, первоначально запланированную на 1310 год. Поэтому в Европе энтузиазма не было, так как все понимали, что этот собор был навязан королем Франции и предназначался для ратификации его политики.

Сдержанность была заметна с самого начала. Климент V пригласил всех государей Европы, но ни один не прибыл. Короли Арагона, Кастилии, Португалии, Англии и Сицилии прислали большие делегации, но Генрих VII, все еще находившийся в Италии, якобы бойкотировал собор. Папа созвал около 230 архиепископов и епископов: по словам продолжателя Гийома де Нанжи, явились только 114, что подтверждается исследованиями современных историков, в частности Эвальда Мюллера, который насчитал 20 кардиналов, 4 патриархов, 29 архиепископов, 79 епископов и 38 аббатов. Эта явка далека от явки на предыдущий Лионский собор, где присутствовало 500 епископов. Треть из прибывших во Вьенну были французами. На протяжении всего собора присутствующие были охвачены эпидемией дипломатической лихорадки, поскольку многие прелаты были против децимов, которые должны были быть одобрены собором, и не хотели брать на себя ответственность за это. Однако у некоторых отсутствующих было уважительное оправдание — смерть. 7 декабря в Лукке умер кардинал-епископ Альбано Леонард Патрасс, 9 декабря за ним в могилу сошел кардинал Стефан ди Суизи, а кардинал Тускулума Беренгар Фредоль и кардинал Сабины Арно де Фальгьер были по настоящему и тяжело больны. Пророчество с плохим предзнаменованием даже предсказывало, что десять кардиналов умрут до Пасхи, не говоря уже о том, "кого я не смею называть", то есть, возможно, о сам Папа. Это предсказание сильно нагнетало атмосферу. Но помимо этих конкретных случаев, многие прелаты воздерживались от явки на собор, и Климент V, очень недовольный этим, 3 июля 1312 года объявил, что отстраняет их от служения за непослушание, не называя, однако, ни имен, ни дат.

Еще одной причиной для упреков стал выбор места проведения мероприятия. Город Вьенна с его примерно 7.000 жителей, был очень скромным местом для проведения вселенского собора. Стесненный в своих старых стенах, зажатый между высокими холмами и стремительной Роной, он представлял собой лабиринт узких улочек и нагромождение разнородных зданий вокруг руин римского театра, храма Августа, церквей Святого Петра, Святого Мартина и Святого Севера, аббатств Святого Андрея Верхнего и Святого Андрея Нижнего и собора Святого Мориса. Именно в последнем, который еще не был достроен, проводились пленарные заседания собора. Размещение Папы и его свиты, 114 епископов и кардиналов, около тридцати аббатов, сопровождаемых секретарями и слугами, а также десятков членов делегаций иностранных государей, в таком маленьком помещении в течение семи месяцев было непростой задачей. Не прошло и месяца после открытия Собора, как епископ Раймонд Валенсийский 9 ноября написал королю Арагона: "Мне здесь очень скучно, ибо в стране очень холодно, и по этой причине она не подходит для моего здоровья. Город небольшой, людей много, отсюда и сутолока. Люди также страдают от многих неудобств, но должны терпеливо их переносить". Терпение — вот что понадобилось этому епископу, ведь ему пришлось провести там всю зиму. Английский посол Генри Файкс, в свою очередь, жаловался на высокую стоимость жизни: "В Авиньоне на черный денье мы могли купить еды больше, чем здесь на стерлинг!"

Почему же Папа выбрал такое неудобное место? Помимо его личной привязанности к городу с престижным христианским прошлым, где он хотел бы короноваться, решающее значение имела политическая ситуация. Город находился на имперской территории, но от королевства Франция его отделяла только река Рона; он находился под совместной властью архиепископа Бриана де Ланьо и дофина Вьеннского Жана II. Место было тесное, но безопасное, со стенами, над которыми доминировал с севера замок Ла Бати.

Собор готовился несколько месяцев, его официальная программа состояла из трех или четырех пунктов: судьба ордена тамплиеров, крестовый поход, реформа церкви и, во вторую очередь, суд над Бонифацием VIII. Поскольку этот последний пункт был отменен Филиппом IV, король Франции в основном ждал решения относительно тамплиеров, в то время как Папу интересовал в первую очередь крестовый поход и реформаторы. Климент V, созывая собор, попросил, чтобы каждый епископ представил список реформ, которые считаются необходимыми в его епархии. Подобные cahiers de doléances (тетради с жалобами) собраны и классифицированы по церковным провинциям, и они дают поразительную картину множества злоупотреблений, совершаемых в среде духовенства и в отношениях между клириками и мирянами. Так, тетради провинции Санс содержат многочисленные жалобы на чиновников светской власти: произвольные аресты клириков, конфискация имущества умерших клириков, отказ разрешить церковным судам судить мирян, нарушение привилегий клириков, несоблюдение приговоров об отлучении. Особенно злобный документ был представлен собору епископом Менде Гийомом Дюраном. Племянник известного канониста Гийома Дюрана Старшего, прозванного "доктор-спекулятор" за его главный труд, Speculum juris (Зеркало закона), и бывший епископом Менде с 1286 по 1295 год, Гийом Дюран Младший, сменивший его с 1296 по 1330 год, был энергичным и мстительным прелатом, с которым Филипп Красивый уже был вынужден заключить договор в 1307 году по вопросу о разделе графства Жеводан. В 1309 году ему удалось получить треть имущества евреев, конфискованного в его епархии. Готовясь к собору, он написал обширную программу реформ, De modo generalis concilii celebrandi (О порядке проведения вселенского собора), которая не щадила никого. По его словам, реформа должна начинаться с самого верха: Папа и римский двор злоупотребляют своей властью, которая должна быть ограничена регулярным созывом собора каждые десять лет; Папа злоупотребляет "апостольскими положениями" и "резервами", чтобы одаривать льготами неспособным людей и членов своей семьи, что как мы видели, соответствовало действительности. Критика папского произвола включала также аллюзию на королевский произвол, направленную именно против Филиппа Красивого: "Для государства и его администраторов было бы хорошо и полезно, чтобы их власть была ограничена разумом, чтобы Папа не пользовался прерогативами своей власти без совета кардиналов, подобно тому, как короли и принцы ничего не делали, по крайней мере до этого времени, без совета сведущих лиц. Папа должен поступать таким образом, прежде всего, в случае любой уступки, противоречащей постановлениям соборов и действующему общему праву. А если бы речь шла о новых статутах, противоречащих постановлениям соборов и общему праву, то он принимал бы их только на вселенском соборе".

Гийом Дюран также нападал на своих коллег-епископов, которые, по его словам, были надменными и высокомерными, злоупотребляли правом проживания во время своих епископских визитов, слишком часто отсутствовали на своем месте, а иногда были невежественны. Приходские священники также получили свою долю критики — невежды, пьяницы, развратники, симонисты. Необходимо создать для них учебные заведения и, возможно, даже рассмотреть вопрос о разрешении священникам жениться, чтобы избежать скандалов. Что касается каноников, которые должны отвечать за службы в соборах, то они особенно заметны своим неподобающим поведением во время служб: одни спят, храпя, другие приходят и уходят, третьи рассказывают анекдоты.

Затем Гийом Дюран посвящает длинную главу злоупотреблениям светской власти, и в его словах содержатся прямые нападки на практику Филиппа Красивого: "Мало-помалу, непрерывным ходом своих посягательств, мирские владыки перетягивают все на себя. Как волк поедает ягненка по частям, так и государи постепенно пожирают церковную юрисдикцию. Государи считают себя компетентными в вопросах церковной юрисдикции, в основном во всех вопросах, где она затрагивает мирскую. Во владениях Церкви очень мало случаев, когда епископальная юрисдикция прямо или косвенно не нарушается светской властью". Представители светских властей не уважают церковные иммунитеты, они используют церковные здания для своих собраний, они не уважают богослужения. И, наконец, несоблюдение воскресного дня, беспорядок на воскресных мессах, насилие, сквернословие, прелюбодеяние.

Понятно, что доклад Уильяма Дюранта заставил многих содрогнуться: племянник "доктора-спекулятора" выступил в роли, обличителя злоупотреблений Папы, короля, епископов, священников, клириков, сеньоров и всех мирян, и реформатора, выступающего за радикальную реформу внутри Церкви. Однако его рвение натолкнулось на инертность собора, в котором доминировали более животрепещущие проблемы тамплиеров и крестового похода.

Климент V покинул приорство Грозо, у подножия Мон-Ванту, около 15 сентября 1311 года, достиг Роны в Донзере 18 сентября, и через Монтелимар и Валанс прибыл во Вьенну 30 сентября. Он проделал сто пятьдесят километров за 15 дней. Его обоз с имуществом опередил его и остановился в Шато-де-ла-Бати. Церемония открытия вселенского собора состоялась в городском соборе Сен-Морис 16 октября. Присутствующие получили долгожданный подарок: индульгенцию на двадцать лет, которая будет использована в счет их пребывания в чистилище. В своей вступительной речи Папа объявил три цели собрания: дело тамплиеров, проект крестового похода и реформа церкви. Было проведено всего три пленарных заседания: 16 октября 1311 года, 3 апреля и 6 мая 1312 года. В остальное время работа велась в комиссиях. Та, что занималась тамплиерами, состояла из 40–50 членов со всего христианского мира. Им были предоставлены акты предыдущих расследований. По словам епископа Анжера Гийома Ле Мейра, мнения разделились. Комиссия "крестового похода" рассмотрела различные проекты, включая проекты Раймонда Луллия, Гийома де Ногаре и Анри де Лузиньяна, короля Кипра. Комиссия по "реформам" классифицировала жалобы по "нациям".

Дебаты о тамплиерах

Таким образом собор приступил к работе. Как и следовало ожидать, внимание сразу же было приковано к делу тамплиеров. Папа хотел быстро уладить этот вопрос. С этой целью он поручил изучение расследования и показаний ограниченной комиссии во главе с Оттобоно Рацци, патриархом Аквилеи, поскольку, по его словам, "трудно и фактически почти невозможно" обсуждать эту проблему в пленарной комиссии — дебатам не будет конца. Видимо Папа решил, что убедить небольшую группу людей в необходимости упразднения ордена будет легче. Никто не сомневался, что за этим решением стоял Филипп Красивый, который руководил всем на расстоянии, как писал делегат короля Арагона: "Ничто не смеет быть решено без ведома короля Франции, и поэтому в конце концов делается только то, чего он хочет. Дела все больше и больше решаются прелатами, которые принадлежат к его дому и его Совету".

Однако в конце октября возникло непредвиденное осложнение: семь тамплиеров представшие перед комиссией заявили о своей готовности защищать орден. Они утверждали, что поблизости ждали еще по меньшей мере 1500 или 2000 человек, готовых подтвердить их заявления. Чуть позже прибыли еще двое. Папа приказал посадить их всех в тюрьму, но счел инцидент достаточно серьезным, чтобы предупредить Филиппа Красивого в письме от 4 ноября. Затем, заметив, что все большее число прелатов выражают свою поддержку тамплиерам, он созвал в начале декабря тайное заседание Большой комиссии и представил ей четыре вопроса. 1. Можно ли предоставить тамплиерам право на самозащиту? 2. Если да, то может ли право быть предоставлено тем, кто отказался от защиты ордена в октябре? 3. Или, если нет, можно ли позволить тамплиерам, рассеянным по всему христианскому миру, собраться вместе, чтобы выбрать защитников? 4. Если это невозможно, может ли Папа назначить защитников сам? Епископы подавляющим большинством голосов ответили, что ордену должны быть предоставлены защитники. Неудивительно, что единственными, кто возражал, были французские епископы, в том числе Гийом Ле Мэр, епископ Анжера, и архиепископы Санса (Филипп де Мариньи), Реймса (Робер де Куртенэ) и Руана (Бернар де Фарж).

И снова дело приняло нежелательный для короля оборот и рисковало выйти из-под контроля Папы. Цистерцианский аббат Шаалиса Жак де Терен, уравновешенный человек, мнение которого уважали, выразил свои сомнения в длинном и убедительном заявлении:

"Преступления, в которых обвиняют тамплиеров и в которых многие из них, как в королевстве, так и в других странах, в частности, главный магистр ордена, публично признались, безусловно, отвратительны: они должны внушать ужас каждому христианину. Если сказанное верно, то эти люди впали в постыдные и преступные заблуждения с двух точек зрения — веры и естественной морали […]. Как это могло произойти? Как в такой большой организации, включавшей в себя простолюдинов и дворян, принадлежащих к разным народам, говорящих на разных языках, но выросших и воспитанных в семьях верных христиан, вдруг исказился и погас свет веры? Как факел естественного закона мог быть погашен таким позорным и ужасным образом? Они вступили в этот орден, чтобы отомстить за оскорбления, нанесенные Христу, защитить или восстановить святые места, бороться с врагами веры: и как так быстро князь тьмы смог извратить их и изменить до такой степени?

С другой стороны, если все это ложь, то как получилось, что главные члены ордена, люди, обученные владению оружием и приученные бесстрашно сражаться, признались в таких мерзостях, таких ужасах перед всем Парижским университетом, и повторили эти признания перед суверенным понтификом, к смятению их ордена? Но тогда, если это правда, и если это правда для всех членов ордена, как получилось, что на провинциальных соборах в Сансе и Реймсе многие тамплиеры добровольно позволили сжечь себя, отказавшись от своих признаний, когда они знали, что могут избежать пыток, просто повторив эти признания? Именно это заставляет многих людей, с обеих сторон, сомневаться.

И еще одно: с момента открытия вселенского собора результаты расследований, проведенных в различных королевствах, были публично зачитаны, и по многим пунктам они противоречат друг другу. Пусть Тот, Кто знает все сердца и от Кого не ускользнет ни одна тайна, Жених Церкви, Иисус Христос, откроет полную и чистую истину в этом вопросе до окончания этого собора, чтобы Церковь была прославлена, очищена и умиротворена! Как только правда станет известна, пусть самое чистое и пылкое рвение короля приведет к разумному и благотворному результату; пусть суверенный понтифик, викарий Иисуса Христа, направит в разгар бури вверенный ему корабль так, чтобы избежать кораблекрушения и привести его в гавань вечного блаженства".

Учитывая, что подавляющее большинство участников собора выступало в поддержку тамплиеров или, по крайней мере, желало, чтобы им было предоставлено справедливое право на защиту, а также смятение Папы, все взоры теперь обратились к Филиппу Красивому, реакции которого опасались. Английский хронист Уолтер из Хеминбурга осуждает это давление: "Во время второй [сессии] был долгий спор о Храмовом ордене, должен ли он сохраниться или быть уничтожен де-юре. И почти все прелаты высказались в пользу тамплиеров, кроме французских, которые, опасаясь французского короля, который, как говорили, был причиной всего скандала, не осмеливались действовать иначе". 27 декабря английский посол Генри Файкс выразил страх, царивший среди участников, и его слова свидетельствуют об ужасной репутации короля: "По поводу дела тамплиеров возник большой спор, чтобы узнать, следует ли им по закону позволить представить свою защиту. Большинство прелатов, вернее, все они, кроме пяти или шести, входящих в Совет короля Франции, придерживаются этого убеждения. Папа был очень зол на прелатов из-за этого. Король Франции был зол в еще большей степени, он в был ярости и говорят скоро прибудет с большим эскортом. Это пугает нас, и мы дрожим от страха. Считается, что по этой причине собор будет как минимум отложен или даже хуже, если король не получит желаемого. Одним словом, можно надеяться, что Папа Римский переедет в другое место, особенно из-за неудобства этого места. Но неизвестно, что он намерен делать. Что касается других вопросов, которыми должен заниматься собор, то ничего не решено, все остается в подвешенном состоянии".

Прелаты действительно могли трепетать. Король был в ярости, это правда. Но он, как всегда, отреагировал как законник. Применение силы должно быть предусмотрено законом. Если он и придет навязать свою волю собору, то сделает это как представитель воли всего королевства. И чтобы королевство могло выразить эту волю, он созывает представителей трех сословий в Лион 10 февраля 1312 года. Теперь, когда в 1308 году он обнаружил, насколько полезным может быть это послушное собрание Генеральных штатов для придания большего веса его решениям, он был полон решимости использовать его снова. Выбор Лиона для проведения встречи легко объясним, он был расположен в нескольких километрах к северу от Вьенна, что позволяло быстро передавать новости между двумя собраниями, церковным и государственным, с целью, чтобы последнее оказывала эффективное давление на первое. Город полностью находился под контролем короля с 1310 года, когда он отправил своего сына Людовика с войсками против архиепископа, для восстановления порядка, который согласился признать себя вассалом Капетингов.

Заседание Генеральных штатов фактически состоялось только в середине марта. Тем временем Филипп Красивый вместе со своими советниками готовил решения, которые необходимо было принять, тайно общаясь с Папой. Он обосновался в этом регионе в феврале, приближаясь угрожающим образом: 10-го числа он был в Жиене, 24-го — в Клюни, 29-го — в Маконе, 9-го — в Лионе. 17 февраля он отправил во Вьенну важную делегацию, в которую входили его сын Людовик, графы Булони и Сен-Поля, Ангерран де Мариньи, Гийом де Плезиан и Гийом де Ногаре. В течение двенадцати дней эти личные советники короля вели тайные переговоры с Папой в окружении пяти французских кардиналов: Арно де Пеллегрю, Арно де Кантелупа, Арно Нувеля, Беренжера Фредоля и Николя де Фреовиля. Все происходило между французами, и Папа, оказавшись в изоляции, подвергся непреодолимому давлению. Длительность дискуссий тем более примечательна: Климент V признал ситуацию и пытался добиться уступок, особенно в отношении судьбы имущества тамплиеров. Папа также должен был принять во внимание другие мнения. Существовало четыре варианта: конфискация имущества королем; создание нового ордена, который бы унаследовал имущество тамплиеров; предоставление его церкви для финансирования крестового похода; передача госпитальерам. Кроме того, король Арагона хотел, чтобы имущество тамплиеров в его королевстве было передано ордену Калатравы. О содержании этих напряженных переговоров ничего не известно, но мы можем догадаться о них по письму, которое Филипп Красивый написал Папе из Макона 2 марта, через два дня после возвращения послов:

"В ходе этих расследований были обнаружены столь великие ереси и другие преступления, столь ужасные и отвратительные, что по этой причине орден должен быть упразднен. Поэтому, горя ревностью к христианской вере, и чтобы столь великое оскорбление Христа не осталось безнаказанным, мы ласково, благочестиво и смиренно просим Ваше Святейшество милостиво упразднить вышеупомянутый орден, создать новый военный орден, и передать ему, с их правами, почестями и должностями, имущество вышеупомянутого ордена […..] или, если он предпочтет, согласиться на передачу этого имущества другому из старых военных орденов, в соответствии с тем, что покажется ему наиболее выгодным для чести Бога и интересов Святой Земли".

Таким образом, принцип упразднения ордена был установлен, но король не упомянул о новом судебном процессе, который позволил бы ему мотивировать это упразднение признанием и осуждением "преступлений" тамплиеров, на что он надеялся до тех пор. Развитие ситуации сделало исход нового судебного разбирательства неопределенным. В любом случае, факты давно были известны, и давно пора было положить конец этому делу. Поэтому было бы достаточно простого постановления о упразднении ордена. Что касается имущества, то король отказался от его приобретения и оставил Папе право выбора: передать его госпитальерам или новому ордену. Поэтому происходил торг и уступки, и это, конечно, можно рассматривать как работу Мариньи, в то время как Ногаре хотел бы осуждения, официально мотивированного религиозными причинами.

8 марта Климент V ответил Филиппу Красивому: "Принимая во внимание вашу преданность Господу, мы признаем и желаем, чтобы в случае роспуска ордена его имущество со всеми правами и сборами было сохранено для обороны Святой земли, разумеется, с сохранением ваших собственных прав, а также прав ваших прелатов и баронов".

На следующий день король прибыл в Лион, где через несколько дней состоялось заседание Генеральных штатов. Документальных следов обсуждений не сохранилось, но содержание не вызывает сомнений: собрание просило упразднить орден тамплиеров из-за злоупотреблений, выявленных в ходе судебных процессов. Около 15 марта Мариньи вернулся в Вьенну для дальнейших переговоров с Папой, что говорит о том, что окончательное решение еще не было принято. Об этом говорят делегаты короля Арагона в письме от 17 числа, в котором они описывают свои расспросы епископов и кардиналов. Считается, что Папа сказал им, что он еще не знает, будет ли орден распущен, а затем добавил: "Он верит однако, что это произойдет". Арагонцы были уверены в этом, так как закончили свое письмо словами: "Похоже, что мы скоро увидим конец этой истории, так как, согласно тому, что мы слышали, король Франции будет в Вьенне завтра утром".

Прибытие короля (20 марта) и булла Vox in excelso (3 апреля)

Арагонцы были хорошо информированы, хотя Филипп Красивый вошел во Вьенну только через два дня, 20 марта, с демонстрацией силы, призванной произвести впечатление на зрителей. Короля сопровождали два его брата, Карл и Людовик, три его сына, Людовик, Филипп и Карл, его советники, делегаты от трех сословий королевства и многочисленные солдаты. Цель была ясна, показать что прибыл хозяин. И сразу же начались прямые переговоры с Папой. 22-го числа он созвал Большую комиссию, занимавшуюся делами ордена тамплиеров, и задал вопрос: будем ли мы предоставлять ордену защитников и начинать новый процесс, или же примем уже имеющийся результат как должное, что позволит нам объявить о роспуске ордена не по судебному приговору (non per modum definitivae sententiae), а по фактическому положению и путем постановления (per viam provisionis et ordinationis)? Большинством голосов комиссия выбрала второе решение как меньшее зло. Присутствие короля сыграло свою роль: епископы, теперь убежденные в неизбежности исхода, отказались от рискованного и безнадежного судебного процесса. Единственная оппозиция исходила от епископов провинции Таррагона и некоторых итальянцев.

Оставалось только провозгласить роспуск ордена на торжественном пленарном заседании. Для этого нужно было подождать несколько дней, так как празднование Пасхи было в самом разгаре. На дворе было 22 марта. На следующий день — Страстной четверг, а Пасха приходилась на 26 марта. 28 марта на соборе произошло еще одно событие, которое на несколько дней задержало провозглашение буллы о роспуске ордена: пока король и Папа обсуждали во Вьенне судьбу тамплиеров, Генрих VII в Италии продолжал свой трудный поход на Рим, чтобы короноваться как император. Его продвижение затрудняли препятствия, чинимые гвельфскими городами, и противодействие короля Роберта Неаполитанского, который находился в Риме и все еще отказывался приехать к Генриху VII и принести оммаж за графство Прованс. Около 20 марта Роберт написал Филиппу Красивому и отправил ему список обвинений против Генриха: он приказал убрать статую Карла I Анжуйского из Пьяченцы; он планировал выдать свою дочь Беатрису замуж за сицилийского короля Федерико III Арагонского; он назначил Людовика Савойского, тестя Аццо Висконти, сенатором Рима; он презрел знамя короля Неаполя и отменил конвенции с Генуей и Асти.

Король Франции получил это письмо в Вьенне 28 марта, передал его консистории и направил к Папе внушительную делегацию, чтобы поддержать позицию Роберта, внука Карла I Анжуйского, которому папство было столь многим обязано. В королевскую делегацию, возглавляемую Плезианом, входили три сына короля, его брат Карл и Мариньи — важные фигуры, перед которыми Климент V был вынужден отступить. Хотя он был довольно благосклонен к Генриху, он отказался от отправки принцу Иоанну, сыну Роберта, приказа об отходе из Рима, и обещал отговорить короля Сицилии от женитьбы на дочери короля римлян. Очевидно, что Папа не мог позволить себе расстроить короля Франции накануне завершения дела тамплиеров.

Наконец, в понедельник 3 апреля 1312 года в Вьеннском соборе состоялось общее заседание делегатов, собравшее всех его участников. Климент V сидел на помосте в хоре, справа от него находились Филипп Красивый, его брат Карл, граф Сен-Поль и другие бароны, а слева — сыновья короля, сын короля Сицилии, сын герцога Бретани и герцог Бургундии. Папа произнес большую речь, в которой вспомнил всю историю дела тамплиеров и пришел к выводу, что из-за преступлений и мерзостей, признанных воинами-монахами по отдельности, он может только распустить орден, но поскольку нет никаких доказательств против всего ордена как организации, он делает это не по приговору суда, а апостольским постановлением.

Соответственно, была зачитана булла Vox in excelso, в которой вновь кратко излагались процедуры, которые были выполнены, включая сомнения, отступления и расхождения, и делался вывод: "Действительно, согласно результатам проведенных расследований, вышеупомянутый орден не может быть осужден канонически как еретический окончательным приговором. Но с другой стороны, орден сильно опорочен приписываемыми ему ересями […], он стал очень подозрительным из-за признаний, сделанных большим числом его членов, в частности, его Верховным магистром, визитатором Франции и его главными прецепторами […], он сделал себя отвратительным и одиозным, до такой степени, что есть основания полагать, что никто больше не захочет в него вступать […]. Следовательно, мерой апостольского постановления, а не окончательным приговором, мы навечно распускаем, с одобрения святого собора, вышеупомянутый орден, его устав, его обычай и его название, прямо запрещая кому-либо вступать в упомянутый орден, принимать устав или выдавать себя за тамплиера. Если кто-либо нарушит это постановление, он ipso facto (по факту) подвергнется приговору об отлучении от церкви".

Это был конец ордена тамплиеров. Затем Климент V снова заговорил и перешел к другой теме: он объявил, что король Франции, который находился рядом с ним, обещал вместе со своими сыновьями, братьями и большим количеством сеньоров принять крест в течение года. Папа, похоже, немного поторопился, поскольку присутствовавшие на собрании арагонцы сообщили, что в подписанном документе, подтверждающем обещание короля, который был зачитан перед собранием, не упоминаются ни сыновья, ни братья; с другой стороны, было предусмотрено, что непредвиденные препятствия могут задержать исполнение проекта. Поэтому осторожность была в порядке вещей, и, предвидя непредвиденное, король не стал сильно рисковать. С другой стороны, финансирование было весьма предсказуемым: Папа предоставил королю взимание децима на шесть лет. Королевская дипломатия работала хорошо, и если по какой-либо случайности крестовый поход не состоялся бы, деньги всегда можно было использовать для войны с фламандцами, если не с мусульманами. Наконец, Папа великодушно предложил всем присутствующим, которые ранее исповедовались, тридцатилетнюю индульгенцию.

Имущество и люди ордена (буллы Ad providam и Considerantes)

Однако оставались два вопроса, которые необходимо решить: что делать с имуществом тамплиеров и что делать с бывшими тамплиерами, теми, кто находился в тюрьме, и теми, кто в был в бегах? Что касается недвижимости, то потребовалось еще четыре недели тщательных обсуждений, прежде чем было принято решение. Французский король не стал дожидаться результатов дебатов. Он покинул Вьенну вскоре после этого, 3 апреля, с дополнительным подарком: Пьер де Савуа, архиепископ Лиона, официально уступил ему все свои права на город Лион и зависимые от него территории, как ниже, так и выше реки Саоны, в обмен на пенсию в 2000 ливров.

Имущество храма было весьма значительным. Если бы король не конфисковал его полностью, он бы хотел, чтобы оно было передано новому ордену монахов-воинов, руководство которым было бы поручено капетингскому принцу. Это имущество было конфисковано в октябре 1307 года по всему королевству Франция. Первоначально оно было переданы "под опеку", то есть под непосредственное управление королевских чиновников, но из-за неудобства такого управления весной 1309 года оно было сдано в аренду. Папа, со своей стороны, желал передать это имущество госпитальерам, чтобы доходы от него могли быть использованы непосредственно для организации борьбы с неверными, и Филипп Красивый в конце концов склонился к этой точке зрения на двух условиях: реформирование ордена госпитальеров и компенсация королю расходов на управление этим имуществом с 1307 года.

Но возникла трудность: неожиданно участники собора выступили против этого решения. Они хотели создания нового ордена, потому что госпитальеры, по их словам, уже были очень хорошо обеспечены. Папа пытался убедить епископов по отдельности, но с очень ограниченным успехом. Затем он созвал французских и итальянских прелатов и рассказал им о победе госпитальеров над турками, чтобы убедить их в необходимости поддержки ордена Госпиталя, который доказал свою эффективность. Затем он поставил их перед странной дилеммой: либо вы советуете мне отдать имущество госпитальерам, что я с радостью сделаю, либо вы против… и я сделаю это в любом случае! "Если епископы посоветуют, чтобы имущество ордена тамплиеров было обращено в пользу госпитальеров, это будет угодно Папе, чтобы он мог действовать по их совету; если нет, он сделает это, и он намерен сделать это, нравится им это или нет". Итальянцы ответили: "Ну! Пусть делает, что хочет!"

Именно так и поступил Климент V: 2 мая в булле Ad providam он объявил, что поскольку имущество ордена Храма предназначалось для интересов Святой земли и борьбы с неверными, он присоединит его к имуществу ордена Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского. Сюда входил "материнский дом тамплиеров, а также все остальные их дома, церкви, часовни, города, земли, с их правами, юрисдикциями, товарами, движимым и недвижимым имуществом […] за морями и под морями […]" короче говоря, все, чем тамплиеры владели в октябре 1308 года, когда они были арестованы во Франции. Эта мера должна была распространяться на весь христианский мир, за исключением королевств Кастилии, Арагона, Португалии и Майорки, где Папа оставил за собой право распоряжаться этим имуществом, ввиду особой ситуации, Реконкисты и уже значительной власти ордена госпитальеров.

В связи с этим решением, принятым Папой вопреки мнения собора, хронист Уолтер из Хеминбурга писал, что этот собор "не заслуживает называться собором, поскольку господин Папа сделал все по своей собственной власти, без ответа или согласия святого собора". По словам Джованни Виллани все решалось между Папой и королем. Король Франции, пишет он, "движимый жадностью, заключил тайные соглашения с Папой и заставил его пообещать уничтожить орден тамплиеров, обвинив их в многочисленных ересях; но говорят, что это было сделано прежде всего в надежде заработать на этом большие деньги и из-за вражды к магистру и ордену тамплиеров".

На самом деле, материальная выгода Филиппа Красивого от этого дела была весьма ограниченной. Тем не менее, король стремился получить как можно больше: он добился выплаты 200.000 ливров в качестве компенсации за убытки, понесенные в период, когда королевская казна находилась в Тампле, и за расходы на секвестр с 1307 года. Госпитальеры должны были выплатить эту сумму за три года, "и тогда упомянутый орден […] останется свободным навечно и полностью независимым". Только 28 марта 1313 года, почти через год после буллы Ad providam, Филипп приказал своим бальи и сенешалям передать имущество ордена тамплиеров госпитальерам, и это не всегда происходило без споров, которые продолжались еще долго после смерти короля. Филипп также добился от Папы обязательства реформировать орден госпитальеров.

А как же сами тамплиеры? Неизвестно, сколько их оставалось на конец собора. Многие умерли от старости или плохого обращения после 1307 года; многие скрывались. Судьба тех, кто остался, была определена 16 мая 1312 года буллой Considerantes dudum. Папа отложил суд над главными сановниками, Великим магистром Жаком де Моле, командором Франции Гуго де Пейро, прецепторами Нормандии, Палестины, Аквитании, Пуату и Прованса. Остальных должны были судить провинциальные соборы в соответствии со следующими правилами: тем, кто признал свою вину, отпускали грехи; они могли продолжать жить в бывших командорствах, где получали пожизненную пенсию; те, кто не признал вину или отрекся от ранее данных признаний, подвергались каноническим наказаниям, то есть их либо сжигали, либо запирали на всю жизнь в тюрьму; те, кто бежал, должны были явиться в течение года, чтобы их судили. В противном случае их должны были считать еретиками и отлучать от церкви. В целом, те, кто признавался во всем, что им говорили, чувствовали себя гораздо лучше, чем те, кто имел мужество все отрицать, сопротивляясь пыткам. Известно много случаев, когда отпущенные на свободу тамплиеры спокойно жили на безбедную пенсию, в то время как многие упорствовавшие братья-рыцари, томились в тюрьмах, а другие и вовсе канули в лету.

Это дело тянулось слишком долго: прошло почти пять лет между арестом в октябре 1307 года и решением о судьбе ордена в мае 1312 года, если не принимать во внимание судьбу главных сановников ордена, которая была решена только в 1314 году. Филипп Красивый, вероятно, не предвидел такого развития событий: бесконечные судебные процессы, папские комиссии, бесконечные повороты, в которых участвовали Папа и все короли Европы, и в довершение всего — заседание вселенского собора! Для достижения своих целей ему приходилось передвигать небо и землю. Он бы, наверное, дважды подумал, прежде чем начать это дело, если бы мог предвидеть, что оно вызовет такую бурю.

Прежде чем закрыть дело тамплиеров, необходимо сделать несколько заключительных замечаний. Прежде всего обсудить, реальность преступлений, в которых обвиняли тамплиеров. Тот факт, что признания были получены под угрозой пыток, не обязательно означает, что они ничего не стоят. Но общепринятое мнение историков сегодня таково: "Тамплиеры виновны в том, что позволили этой скабрезной дедовщине развиться внутри ордена и не смогли ее искоренить". Госпитальеры, с другой стороны, смогли устранить недостатки, по крайней мере, теоретически! Так говорит Ален Демургер. Все, в чем обвиняли тамплиеров, происходило во время церемонии приема в орден, а именно второй ритуал, за закрытыми дверями, который не имел никаких последствий для остальной жизни братьев. Все, кто признался, что подвергался этим глупым обрядам, заявили, что никогда не следовали им. Все сходится на том, что речь идет об имбецильной дедовщине, сочетающей унижение и братание, имеющей место и сегодня, как например при поступлении в Grandes Ecoles (Большие школы) Франции, способе, безусловно, одиозном, глупом и детском, закрепить свою принадлежность к определенной "элите". "Незаконные действия не являлись основой кощунственной церемонии приема, а скорее перегибами, применявшимися в конце традиционного и вполне законного обряда", — пишет Барбара Фрейл. Эти тайные обряды не были такими уж тайными: над ними иногда подшучивали, как вспоминает один из свидетелей, Этьен де Нери. Когда один из его родственников объявил, что собирается вступить в орден тамплиеров, ему сделаны иронически заметили: "Значит, завтра ты собираешься поцеловать задницу командора?" Похоже, что следователи по делу тамплиеров не были шокированы признаниями членов ордена об обряде вступления. У госпитальеров тоже была своя дедовщина, но она включала только унижения светского характера.

Но как же Филипп Красивый относился к этому вопросу? Для человека двадцать первого века, живущего в эпоху подозрительности, полностью разочарованного речами и делами политических лидеров, их лицемерием и ложью, трудно поверить в искренность короля, когда он утверждал, что действует из чистого очищающего благочестия. И все же! Начиная с XIX века, большинство историков склоняются к мысли, что его основной мотивацией была финансовая: уничтожение ордена стояло в одном ряду с изгнанием евреев и ломбардцев, принудительными займами и другими денежными манипуляциями вечно нуждающегося в деньгах государя, отчаянно пытавшегося сбалансировать свой бюджет. Так почему же ему было не заняться госпитальерами, которые были еще богаче? И прежде всего, как мы можем не удивляться той легкости, с которой король отдал имущество ордена? Ведь он держал его в своих руках, и вдруг, почти без сопротивления, согласился на его передачу госпитальерам. Должны ли мы предположить, что это был лишь отвлекающий маневр, и что он уже планировал позже напасть и на них, и таким образом овладеть всем богатством совокупно? Не было ли его требование реформировать орден госпитальеров подготовкой к будущему нападению на орден, когда 24 августа 1312 года он написал, что его необходимо "сделать угодным Богу, церковным и светским людям, не опасным и как можно более полезным для помощи Святой земле"? Его безвременная смерть два года спустя не позволяет ответить на этот вопрос, но после опыта многочисленных проблем и потрясений, вызванных делом тамплиеров, маловероятно, что Филипп Красивый намеревался повторить эксперимент против ордена госпитальеров.

Ликвидируя орден тамплиеров, действовал ли он скорее с политической целью, преследуя цель по объединению и централизации страны в интересах королевской власти, которая была единственным хозяином в королевстве, подчиняя клириков и мирян, в ущерб наднациональным организациям, таким как Римская церковь и зависящие от нее ордена? Сегодня историки все чаще отдают предпочтение этому объяснению. Это соответствует духу окружавших его легистов и, вероятно, является правдоподобным. Эти два мотива — желание захватить собственность ордена и желание укрепить национальный характер монархии — вполне могли сосуществовать. Но опять же, почему бы затем не заняться госпитальерами или даже нищенствующими орденами?

По сути, даже если эти две мотивации отсутствовали, нам кажется, что самой глубокой причиной уничтожения ордена тамплиеров остается религиозная причина. Филипп Красивый, вероятно, был искренен, когда обвиняет орден в ереси. Этот король-пуританин легко убеждался в нечистоте других людей, будь то Папа, евреи, ломбардцы, епископы, тамплиеры или его собственные невестки. Ногаре находился рядом, чтобы убедить его в этом: именно он подтолкнул короля к действиям против Бонифация VIII и инициировал гонения на орден. У Филиппа Красивого и Ногаре не было чувства юмора, особенно когда речь идет о священном: они не верили в истории о дедовщине, они были слишком серьезны для этого. Нельзя играть с богохульством, святотатством, ересью или содомией.

Собор и призрак крестового похода

Второй важной темой на повестке дня Вьеннского собора был крестовый поход. И здесь снова возникает вопрос об искренности вовлеченных в обсуждение сторон. Ибо все говорили, что хотят крестового похода, но никто не желал действовать; всегда находилось что-то другое, что нужно сделать в первую очередь. Главная, если не единственная, привлекательность этой превосходной идеи похода на Иерусалим заключалась в том, что волшебная фраза "крестовый поход" позволяла взимать налог — децим — со всего духовенства. По крайней мере, так считал Жоффруа Парижский, и не он один. Собор, говорил он, ссылаясь на крестовый поход, был предназначен только для того, чтобы "привлечь кресты и стопки", то есть стопки золотых монет:

Со своей стороны, продолжатель хроники Мартина Брабантского пишет, что Папа "притеснял Церковь различными способами и под предлогом похода в Святую Землю добыл много золота, которое затем полностью поглотил дьявол". А по словам английского хрониста, "Папа выдавал индульгенции для похода в Святую землю, он собрал много денег, но для Святой земли все это было бесполезно".

Тем не менее, как отмечает Жозеф Леклерк в своей истории Вьеннского собора, "никогда не было столько теоретиков священной войны, как в начале четырнадцатого века". Существовали многочисленные планы крестового похода, одни из которых были посвящены стратегии, другие — логистике. В составлении таких планов отметились: Пьер Дюбуа, францисканец Фиденцо Падуанский, Карл II Хромой, венецианец Марино Санудо, армянский принц Хетум, Раймонд Луллий и Великий магистр госпитальеров Фульк де Вилларе. Собору были представлены четыре таких проекта. Послание Генриха II Лузиньяна, короля Кипра, было привезено Симоном Кармадинским и каноником Анконы Яковом Казиастасским. Он рекомендовал подготовить почву, отправив сильную эскадру, и сосредоточить основные усилия на Египте. Гийом Ле Мэр, епископ Анжера, подсчитал, что потребуется десять или двенадцать лет подготовки, чтобы проповедовать крестовый поход, выдавать индульгенции, собирать средства, снаряжение и людей. В действительности, он выразил серьезные сомнения в том, "что время для освобождения Иерусалима когда-нибудь наступит".

Гораздо более уверенным, но совершенно утопичным являлся план Раймонда Луллия, о котором мы уже говорили. Почти восьмидесятилетний человек, он захотел присутствовать на соборе и для этого совершил трудное путешествие из Парижа в Вьенну осенью 1311 года, во время которого он нашел время написать поэму из 1200 стихов Lo Consili (К Собору) и диалог между клириком и мирянином Disputatio clerici et Raymundi phantastici. Когда он прибыл в Вьенну, то представил собору свое сочинение Ad acquirendam terram sanctam (Чтобы овладеть святой землей). Его великой идеей было обращение мусульман через проповедь, что подразумевало создание кафедр восточных языков в Риме, Париже и Толедо. Но до этого мусульманские территории должны были быть захвачены: побережья опустошены, Сирия разорена, Египет, Марокко и королевство Гранада оккупированы. Затем следовало разослать миссионеров, и покорив мусульман риторикой, диалектикой и схоластическими силлогизмами, массово обратились их христианство.

Комиссия собора по "крестовому походу" также рассмотрела проект Гийома де Ногаре, который выступал за объединение орденов монахов-воинов и подготовку большой экспедиции во главе с королем. Для достижения этой цели необходимо было использовать имущество ордена тамплиеров, повысить децим и собирать пожертвования — всем этим должно было управлять королевское казначейство.

Начиная с середины января 1312 года, Папа консультировался с участниками собора о крестовом походе по странам: немецкие и английские прелаты дали свое согласие, но у их государей в это время были другие заботы, такие как получение императорской короны для Генриха VII, спасение фаворита, сопротивление баронам и покорение шотландцев для Эдуарда II. Итальянцы также согласились при условии, что экспедиция пройдет через Константинополь. Испанцы, в согласии с Хайме II Арагонским, хотели сначала напасть на королевство Гранада. Что касается французских епископов, то они отказались высказывать свое мнение до того, как узнают мнение короля, что весьма показательно. Филипп IV прибыл в Вьенну 20 марта и дал свое согласие, а все прелаты королевства приняли решение в пользу сбора децима для крестового похода. Это позволило Папе, как мы видели, объявить 3 апреля, что Филипп Красивый и вся его семья обязуются подготовить крестовый поход в течение года. Для этой цели ему был предоставлен шестилетний децим, к которому письмом от 10 июня Папа добавил свой собственный децим на полтора года, который он передал королю, а вскоре после этого продлил на четыре года. Таким образом, благодаря собору Филипп Красивый получил право облагать налогом все духовенство Франции в течение одиннадцати лет, не отчитываясь за использование средств. Это стоило отказа от имущества ордена тамплиеров.

Однако это не означает, что король действовал недобросовестно. Он серьезно думал о крестовом походе: он не забывал Людовика Святого. Но это была экспедиция такого масштаба, что требовалось сначала решить другие проблемы, в частности, проблему Фландрии. И это произошло не раньше конца его царствования. Более того, его ближайшее окружение изменилось, а вместе с ним и приоритеты: Ногаре, который был сторонником крестового похода, умер в 1313 году, а Мариньи, который был противником этого дорогостоящего безрассудства, усилил свое влияние, подтолкнув короля к отказу финансировать снаряжения галер для Папы. Филиппу оставалось только мечтать о крестовом походе… и собирать деньги, которые должны были его финансировать.

Завершение работы собора (6 мая 1312 года)

Король был менее заинтересован в третьей теме обсуждавшейся на соборе — реформе церкви, которая также затрагивала вопрос о взаимоотношениях между клириками и мирянами в королевской администрации. Это связано с тем, что здесь суверен в большей степени находится в положении обвиняемого. Жалобы были связаны с растущим вторжением светской власти в церковную сферу под влиянием королевских легистов. В то время церковная и гражданская сферы были настолько переплетены, что малейшая попытка внести ясность неизбежно вызывала споры. Однако легисты были настойчивы, и это привело к появлению новых практик, которые церковные власти считали злоупотреблениями. Собранные в епархиях жалобы касались узурпации апелляций из церковных судов в светские суды, препятствования осуществлению церковной юрисдикции, нарушения церковных иммунитетов и расхищения церковного имущества лицами, осуществляющими королевские и опекунские права. Но собору оставалось только составлять перечень злоупотреблений: что еще он мог сделать, кроме как пожаловаться Папе, у которого не было ни желания, ни средств противостоять королю? Никаких конкретных мер в этой области принято не было.

Такое же бессилие было проявлено в отношении моральной реформы клириков, канонов и римского двора. Сетования на бродяжничество монахов, невежество, рассеянность, накопительство, симонию, разврат многих клириков привели лишь к благочестивым пожеланиям. "Моральный уровень духовенства упал очень низко, — отмечает Гийом Ле Мэр, — до такой степени, что во многих местах священники считаются мирянами даже более мерзкими и презренными, чем евреи". Это говорит о многом! Были приняты постановления, регламентирующие одежду клириков на службах (Gravi nimirum turbatio), размер, покрой и цвет их облачений (Quoniam), запрещающие им заниматься ремеслами мясника и трактирщика (Diocesanis locorum) и осуждающие доктринальные ошибки, приписываемые нищенствующим орденам (Ad nostrum), которые склонны были считать, что, достигнув определенного уровня духовности, можно позволять себе все. Проблема освобождения от религиозных орденов вызвала оживленные дебаты. Это был застарелый вопрос, который периодически возникал на протяжении всей истории Церкви: епископы не могли терпеть, когда религиозные организации в их епархиях выходили из-под их контроля и позволяли себе бросать вызов властям, защищая отлученных от церкви, допуская тайные браки, узурпируя права и десятину. Гийом ле Мэр, епископ Анжера, и Эгидий Римский, архиепископ Буржа, возглавляли борьбу против этих "независимых", которых энергично защищал Жак де Терен, цистерцианский аббат Шаалиса.

Однако некоторые внутренние проблемы были все же решены, например, разногласия между францисканцами: булла Exivi de paradisio была попыткой примирения между духовным течением, которое, следуя трудам лангедокца Пьера Жана Оливи, умершего в 1298 году в Нарбонне, выступало за абсолютную бедность, и остальными членами ордена. Булла Fidei catholicae, со своей стороны, разрешила вопрос доктрины, который разделял богословов в течение тридцати лет, подтвердив, что рациональная и интеллектуальная душа действительно является "формой", в схоластическом смысле этого слова, тела: "Всякий, кто отныне осмелится утверждать, защищать или упорно утверждать, что рациональная и интеллектуальная душа не является сама по себе и по существу формой тела, должен считаться еретиком".

6 марта 1312 года состоялось торжественное закрытие собора. Король к тому времени уже две недели как уехал. В соборе, после мессы, Папа подвел итоги, суммировал указы и вскользь затронул вопрос, который не поднимался в публичных дебатах: посмертный суд над Бонифацием VIII. Вероятно, именно во время тайных переговоров, которые он вел с королем за кулисами собора, они договорились закрыть этот вопрос. Для проформы Климент V в последний раз зачитал эдикт, приглашая тех, у кого есть показания по этому делу, так или иначе, явиться в апостольский трибунал. Поскольку никто являться не собирался, дело было закрыто. После прочтения Te Deum и Sanctus, благословения и объявления новой индульгенции на тридцать лет, собор закончил свою работу. Все моли разъезжаться по домам.

Анализируя результаты семимесячных обсуждений, можно сказать, что гора родила мышь, очень маленькую мышь, поскольку единственное конкретное решение, которое действительно было применено, было известно еще до открытия: упразднение ордена тамплиеров и передача его имущества госпитальерам. Епископы лишь ратифицировали, правда проявив определенный норов, волю папы и короля. Все остальные решения остались мертвой буквой. Вьеннский собор в конечном итоге был собором Филиппа Красивого: именно он инициировал его, руководил им и добился того, чего хотел. Все, что от него для этого потребовалось, — краткое появление на соборе: он пришел, он увидел, он победил. По мнению историка собора, иезуита Жозефа Леклерка, "Филипп Красивый не созывал Вьеннский собор, как это делали римские христианские императоры в древности. Но все говорит о том, что он, путем ряда маневров, навязал эту идею Клименту V. Даже если ему не удалось таким образом осуществить все свои планы по делу Бонифация VIII и тамплиеров, его личное вмешательство серьезно нарушило свободу дискуссий и решений собора. В этом вопросе Вьеннский собор не являлся преемником предыдущих вселенских соборов. Не будучи отрицаемым теоретически, примат Папы и независимость епископального органа сдерживались намеренными действиями короля Франции".

Год славы (Генрих VII, Фландрия, Англия)

После 6 мая члены собора разъехались по своим епархиям. Папа покинул Вьенну 11 мая и вернулся в приорство Грозо 19 мая. Даже в таком коротком путешествии произошло происшествие. Солдат из папского эскорта убил жителя Валанса. Все больше болея, Климент V провел лето в Грозо, а осенью вернулся в Авиньон, страдая от проблем с желудком и кишечником.

Он получил известия из Италии, которые не побудили его вернуться в Рим. Генрих VII наконец-то прибыл в Вечный город, примерно в то время, когда закончился собор. Но ему пришлось остановиться на левом берегу Тибра: правый берег удерживал принц Иоанн Анжуйский, сын Роберта, короля Неаполя, который не позволил Генриху переправиться через реку в Ватикан, где должна была состояться императорская коронация. Филипп Красивый написал римлянам письмо, в котором побуждал их выступить против Генриха. Последний, после полуторагодичной экспедиции, потерял три четверти своей армии и был бессилен. Поэтому он предложил папскому легату короновать его на левом берегу, в Латеране. Но легат не захотел: папская булла давала ему мандат на проведение коронации только на правом берегу, в Ватикане. Поэтому он обратился к Папе за инструкциями, но Папа не ответил. Проходили дни. Так не могло продолжаться вечно. Наконец, присутствующие в Риме кардиналы попросили двух легатов, Никколо Альбертини и Арно де Фальгьера, провести коронацию в Латеране, что и было сделано 29 июня 1312 года, несмотря на протесты каноников собора Святого Петра.

Генрих VII был страшно унижен. Вместо ожидаемого апофеоза он оказался коронован на левом берегу двумя простыми легатами, даже не сумев войти в Ватикан, и это после мучительной полуторагодичной военной кампании, чтобы силой открыть путь в Рим. Через три недели он начал отступление на север и решил отомстить за то, что над ним так посмеялись: он попытался взять Флоренцию, город гвельфов, но был вынужден отказаться от этого после шестинедельной осады. Затем он объявил о браке своей дочери Беатрисы Люксембургской с сыном арагонского короля Сицилии.

Филипп Красивый мог только радоваться бедам Генриха VII. 1312 год был для него благоприятным. Дело тамплиеров было закончено, как и дело Бонифация VIII, и ситуация во Фландрии, казалось, повернулась в его пользу. Мы помним, что граф Роберт де Бетюн и его сын Людовик де Невер были вызваны в суд, чтобы ответить за неисполнение Атисского договора. Людовик де Невер предстал перед парламентом в конце декабря 1311 года, но он выступил в качестве обвинителя, а не обвиняемого. Он протестовал против того, как с ним обращались, и требовал вернуть ему графства Невер и Ретель. Королевский адвокат Рауль де Пресль обвинил его в лжесвидетельстве, и Людовик де Невер был заключен в тюрьму Море. Ангерран де Мариньи, по словам Жоффруа Парижского, особенно угрожал Людовику, говоря, что ему повезет, если он сохранит свою голову, и что в любом случае он будет находиться в тюрьме до окончательного приговора.

Это была простая попытка запугивания, поскольку уже шли разговоры о поиске заложников для освобождения Людовика. Тем временем 2 января 1312 года Людовика де Невер перевели в Париж, и разместили в отеле, где он был достаточно свободен, чтобы найти способ сбежать 6 января, во время вечерней попойки с друзьями на которую были приглашены охранники, и побег не стал проблемой. Разъяренный король пригрозил Роберту де Бетюну вызовом в суд пэров, что могло привести к конфискации графства. В то же время, в середине января, он отправил Мариньи в Турне, чтобы встретиться Людовиком де Невер. Встреча состоялась в монастыре Сен-Мартен, и, согласно Chronique des Pays-Bas (Хронике Нидерландов), обмен мнениями был весьма оживленным: Людовик де Невер проявил презрение к камергеру и спросил его, даже не поприветствовав: "Где король или его представитель, который упрекнет меня в моем поступке?" Мариньи ответил: "Я прошу Вас ответить, почему вы находясь под стражей без каких-либо притеснений, нагло сбежали?" Тогда Людовик де Невер дал волю своему гневу: "Мерзавец, за свои поступки я дам отчет только королю, и то если захочу!". Затем Мариньи вернулся в Париж, а в начале февраля Людовик де Невер был осужден судом пэров как преступник и лишен своих графств Невер и Ретель.

Судьба его отца, графа Роберта де Бетюн, еще не была решена. Для этого король дождался окончания Вьеннского собора, который занимал его внимание с марта по май. Решающая встреча состоялась в июле. Филипп Красивый заранее отправил армию в Аррас с целью запугать графа. Затем последний предстал в Понтуазе перед государем и судом пэров. Более благоразумный, чем его сын, он смирился, признал свою вину и извинился. Был достигнут компромисс: король отказался от уже уменьшенной вдвое ренты в 20.000 ливров, на которую были обречены города Фландрии по Атисскому договору, а взамен получил замки городов Лилля, Дуэ и Бетюна, которые уже служили залогом исполнения договора. Этот договор, подписанный 11 июля 1312 года, был выгоден королю: в обмен на отказ от теоретической ренты, выплата которой постоянно ставилась под сомнение, он получил три прекрасных промышленных города, полных налогоплательщиков. Он также сделал благородный жест: вернул Кассель Роберту и заставил своего брата Карла Валуа отказаться от претензий на Намюр. Он также поручил Гуго Палиарту и Пьеру де Галарт провести демаркацию границ между Фландрией и графством Эно. После этого возобновил выезды на охоту: в июле-августе он находится в Вексене, путешествуя по полным дичи лесам вокруг Лоншам-ан-Лайона и на землях Мариньи.

Закончился год радостными новостями, король узнал, что его дочь Изабелла, королева Англии, беременна, и что Пирсу Гавестону, фавориту короля Эдуарда, только что отрубили голову. С января Филипп Красивый внимательно следил за супружеской и политической жизнью своего зятя. Ослепленный страстью к Гавестону, он потерял всякое благоразумие: 16 января 1312 года Эдуард объявил, что отвергает требования о реформах, которые навязали ему бароны, 18 января он заявил, что отозвал из ссылки Пирса Гавестона, который присоединился к нему в Йорке, а 20 января вернул ему его земли и титул графа Корнуолла. Это была глупость, которая могла стоить ему короны. Эдуард, казалось, потерял всякое чувство реальности и готов был на все, чтобы спасти своего возлюбленного Гавестона: он запретил Гавестону сдаваться баронам, даже если они захватят и убьют короля; он говорил, что готов обратиться за помощью к своему врагу Роберту Брюсу, чтобы защитить своего возлюбленного; и он посылал Томаса Кобхэма и Генри Кентерберийского к своему тестю, королю Франции, в надежде, что тот вступится за него перед баронами. Ради этого он готов был отказаться от Аквитании!

Бароны, уставшие от экстравагантности короля, преследовали его на севере королевства, и 19 мая им удалось захватить Гавестона. Запертый в замке Уорик, он был предан смерти 19 июня в нескольких милях от него. Его голова была отправлена главе баронов, графу Ланкастеру, в качестве доказательства его смерти, а затем пришита к остальному телу, которое было похоронено в Оксфорде. Англия была на грани гражданской войны. После казни Гавестона бароны разделились, некоторые из них присоединились к королю, у которого теперь была другая цель: отменить навязанные ему реформы, ограничивающие его власть. Для этого он полагался на монархическую и семейную солидарность: 6 августа он отправил графа Пембрука и Генри де Бомона во Францию с заданием склонить Филиппа Красивого на свою сторону. Оба английских лорда были также французскими сеньорами: Пембрук был сеньором Монтиньяка и других земель в Пуату и женат на Беатрисе, дочери французского коннетабля Рауля де Клермона; Генри де Бомон был младшим сыном Людовика де Бриенн, виконта Бомона в Мэне. Филипп Красивый был тем более склонен к посредничеству в пользу своего зятя, что препятствие в лице Гавестона было устранено, и ему сообщили, что Изабелла находится на шестом месяце беременности и судя по всему, отцом ребенка был Эдуард II. Поэтому король Франции был вынужден поддержать своего зятя, который сражался против мятежных вассалов, чего не потерпит ни один законный государь. Он отправил двух своих клириков, Уильяма де Ново Кастро и Раймонда Субирана, в Англию, чтобы они присоединились к Эдуарду в Фавершеме 17 августа. 13 сентября к ним присоединился единокровный брат короля, Людовик д'Эврё, семейный дипломат. Английские бароны с недоверием отнеслись к вмешательству французского короля в их дела, поскольку знали, что в таких обстоятельствах короли поддерживают друг друга: именно так поступил Людовик Святой в 1264 году, подписав Амьенский мир в пользу Генриха III.

Эдуард также обратился за помощью к Папе Римскому: 29 августа в Англию прибыли два папских посланника с миссией восстановления мира и полномочиями отменять ордонансы. С этими могущественными союзниками король начал переговоры с баронами, которые проходили в Лондоне. Представители Филиппа Красивого сыграли важную роль в этих переговорах, составив возражения на ордонансы, Prima Tractatio ad Pacem Confirmandam и Rationem baronum (Главные требования для утверждении мира с баронами). Они сделали это в стиле французских легистов, доказывая, что ордонансы недействительны, поскольку предъявившие их не были законно избраны, что они превысили свои полномочия, что требования противоречат Magna Carta (Великой Хартии) и коронационной клятве, и что Людовик IX и Климент V уже осудили подобные ордонансы. Все эти юридические аргументы не имеют никакого значения в этом королевстве, — ответили бароны, — это не Франция, Англия управляется не писаными законами, а древними обычаями. Договор был окончательно заключен 20 декабря, скреплен печатями в присутствии Людовика д'Эврё и двух папских посланников, Арно Нувеля, кардинала-священника Сен-Приска, и Арно д'О, епископа Пуатье, будущего кардинала Альбано. Преследование сторонников и противников Гавестона было прекращено, об ордонансах не было упомянуто, что скорее было благоприятно для английского короля.

Эдуард был благодарен королю Франции, а тот, как никогда ранее, чувствовал себя арбитром европейской политики. Казалось, что, без него ничего не решается. Связи между двумя королями укрепились после рождения первого ребенка Эдуарда и Изабеллы, будущего Эдуарда III, в Виндзоре 13 ноября 1312 года. Крестины, которые праздновались 16 числа, стали поводом для дипломатического инцидента: Людовик д'Эврё, брат Филиппа Красивого, который был одним из крестных родителей, настоял на том, чтобы новорожденному дали имя французских королей: Филиппа или Людовика. Английские бароны настаивали, что ребенок должен носить имя Эдуард. По иронии судьбы, этот маленький Эдуард стал бичом и для своего отца, свергнутого в 1327 году, и для французов, униженных при Кале и Креси в 1346 году.

Но в то время оба королевских двора были в восторге от этого события. Королевская чета Эдуард II и Изабелла, казалось, стала "нормальной". Молодая королева, которой было всего двадцать лет, вела королевский образ жизни, имея свой двор на 200 человек, гардероб и впечатляющую коллекцию драгоценностей. 20 октября, за месяц до родов, она составила завещание — полезная мера предосторожности в те времена, когда беременность была сопряжена с высоким риском. В нем было указано, что графство Понтье и сеньория Монтрей, подаренные ей мужем, будут управляться в течение трех лет после ее смерти ее душеприказчиками. Наличие копии этого завещания во французских архивах заставляет профессора Сеймура Филлипса полагать, что "оно было составлено по предложению и, возможно, настоянию французских посланников, чтобы обеспечить выполнение условий сохранности приданого Изабеллы после ее смерти". Гипотеза является вполне правдоподобной: Филипп Красивый, как хороший юрист, хотел контролировать все возможные варианты.

Ему было уже сорок четыре года, и именно этот молодой дед в это особенно благоприятное завершение 1312 года, стал поистине центральной фигурой в европейской политике.