Филипп Красивый

1308 год был одним из самых насыщенных событиями за все время правления Филиппа Красивого. В то время как дело тамплиеров занимало центральное место с его новыми поворотами, королю также приходилось решать старые вопросы, касающиеся Фландрии, Бонифация VIII и Англии, а также возникли новые проблемы, такие как выборы нового императора и суд над Гишаром де Труа. Встречи с Папой, проведение первого в истории Франции собрания Генеральных штатов, борьба с частными войнами и ношением оружия дополняют картину двенадцати месяцев напряженной деятельности в самых разных областях. Дела пересекаются и мешают друг другу, но, рискуя показаться немного хаотичными, мы будем продолжать отдавать предпочтение хронологическому аспекту перед тематическим, поскольку только так можно восстановить сложность течения жизни и, следовательно, лучше всего передать превратности личной истории государя. Король сталкивался со всеми этими вопросами одновременно, а не последовательно; именно эту одновременность мы должны соблюдать, за некоторыми исключениями, которых требует ясность повествования. С самого начала следует отметить, что, несмотря на скопление крупных государственных дел, король все же находит время для охоты: в феврале, когда дело тамплиеров было снова в самом разгаре, мы находим его в лесах Вексена, в замке Нейфмарше. Тем не менее, он лично присутствовал на всех важных мероприятиях.

Королевские свадьбы (январь 1308 года)

Год начался с двух теоретически развлекательных мероприятий. В январе 1308 года Филипп Красивый присутствовал на свадьбе двух своих детей: сына Карла и дочери Изабеллы. Но мы знаем, что королевские свадьбы ― это прежде всего политические дела, повод для дипломатических встреч, переговоров и, если повезет, соглашений. Обе церемонии прошли с разницей в неделю и на расстоянии нескольких километров друг от друга на севере королевства. 18 января король находился в Хесдине, где его третий сын, Карл, который был так же красив, как и его отец, и поэтому носил то же прозвище, женился на Бланке Бургундской, второй дочери графини Маго д'Артуа и пфальцграфа Отона IV Бургундского. Обоим супругам было по тринадцать лет, но родители торопились: Маго совершила хорошую сделку, выдав двух своих дочерей замуж за двух сыновей короля, Жанну за Филиппа в 1307 году, а Бланку за Карла в 1308 году. Что касается короля, чьи финансы были еще очень скудны, то он получил приданое Бланки ― 200.000 парижских ливров и 10.000 турских ливров. Свадьба была отпразднована во дворце графин Маго в Хесдине.

Через неделю Филипп был в Булони, на этот раз для того, чтобы выдать замуж свою дочь Изабеллу. Мероприятие еще более деликатное, ведь жених ― не кто иной, как король Англии Эдуард II. Бракосочетание, решение о котором принималось с 1299 года, несколько раз откладывалось из-за юного возраста будущих супругов, но прежде всего из-за постоянных разногласий по поводу Аквитании, и переговоры продолжались до самого кануна церемонии, причем каждый из двух королей пытался добиться наиболее выгодных условий. 22 января Эдуард пересек Ла-Манш, а 24 в четверг в соборе Нотр-Дам де Булонь в присутствии Филиппа IV, его трех сыновей и их жен, двух братьев, графа Фландрии Роберта де Бетюна и его братьев, маркграфа Намюра, герцога Брабанта Иоанна и его жены Маргариты, сестры Эдуарда, графа Эно, Роберта д'Артуа, графов Невера, Сен-Поль, Дрё, Савойи, Людовика де Клермон, Гуго герцога Бургундского и его братьев, а с английской стороны ― вдовствующей королевы Маргариты, сестры Филиппа IV, графов Линкольн, Суррей, Херефорд, Энтони Бека, епископа Даремского и патриарха Иерусалимского, графа Пембрука Эмери де Валанса, королевских советников Хью Деспенсера и Роберта де Клиффорда, многочисленных баронов и епископов. Фаворит короля, Пирс Гавестон, остался в Англии, управление которой король доверил ему на время своего отсутствия с титулом custos regni (хранитель королевства).

Булонь никогда не видела столько знатных людей одновременно. Банкеты и приемы следовали один за другим. Оба короля с радостью тратили деньги, которых у них не было, на вечеринки. Изабелла была молодой девушкой шестнадцати лет, которая еще не знала, что делать с пошатнувшейся репутацией своего двадцатичетырехлетнего мужа. Филипп IV подарил своей дочери свадебные подарки, платья, меха, драгоценности, посуду, мебель на сумму 21.000 ливров. Выдать дочь замуж было делом дорогостоящим, но, к счастью, феодальное право предусматривало, что платить будут подданные: сюзерен мог получить помощь на брак своей старшей дочери, и король не преминул потребовать ее. Он надеялся хорошо заработать на этом, но на деле взимание нового налога вызвало многочисленные протесты и обращения в парламент; города назначали представителей для обсуждения суммы, так что три года спустя парижане все еще оспаривали взимание с них 10.000 ливров, а жители Орлеана все еще не закончили выплаты.

Со своей стороны, Эдуард предложил жене великолепный иллюстрированный псалтырь, который сейчас хранится в Государственной библиотеке в Мюнхене, и, прежде всего, сумму в 20.000 турских ливров, которая должна была быть взята из доходов графства Понтье. Филипп IV тщетно просил, чтобы эта сумма была выплачена ему, а не его дочери. Наконец, король Франции сделал гораздо менее дорогой подарок Булонскому собору: небольшой кусок дерева, предположительно от нерукотворного Креста Иисуса.

Также короли воспользовались возможностью, чтобы решить вопрос о оммаже за Аквитанию и Понтье. Церемония состоялась 31 января, тогда же был подтвержден Парижский договор 1303 года и назначена комиссия для урегулирования нерешенных проблем в аквитанской Гаскони.

3 февраля Эдуард и Изабелла отплыли на двух разных кораблях. Давайте проследим за ними некоторое время, прежде чем вернуться к Филиппу в Булонь. Высадившись в Дувре, Эдуард бросается в объятия Гавестона, приехавшего встретить его, "со множеством поцелуев и объятий", что шокирует баронов, которые уже обвиняют Гавестона в том, что он растратил государственные сокровища за несколько дней. Теперь необходимо было подготовить церемонию коронации, которая должна была состояться 18 февраля в Вестминстерском аббатстве. Последовали новые разногласия между королем и его баронами. Последние потребовали изгнания Гавестона до 18-го февраля. Эдуарду удалось отложить решение и пообещать, что оно будет обсуждаться в следующем парламенте. Кроме того, не было достигнуто согласия относительно формулы коронационной присяги. В последний момент был достигнут компромисс, и церемония состоялась, как и планировалось, в присутствии дядьев Изабеллы, Карла Валуа и Людовика д'Эврё, ее брата Карла, герцога Бретани, графа Генриха Люксембургского, будущего императора, и, конечно, всей английской знати. Карл Валуа имел честь надеть на короля правый сапог и закрепить на нем шпору. Но французская делегация была шокирована тем, что главная роль была отдана Пирсу Гавестону, которого король якобы чествовал на последующем банкете, оставив свою молодую жену сидеть рядом с роскошно одетым фаворитом, а на гобеленах, украшавших зал, вместо гербов Франции и Англии были изображены гербы Эдуарда и Гавестона. Изабелла знала, на что шла, но Филипп чувствовал себя оскорбленным таким обращением с дочерью.

Однако его внимание занимали другие проблемы. Во время свадебных торжеств в Булони были возобновлены переговоры с фламандцами, по-прежнему на условиях Атисского договора. Было решено снизить контрибуцию, причитающуюся с фламандцев до размера 20.000 турских ливров, вместо 200.000 турских ливров. Но в новой или в старой монете? Неоднократная смена монеты королем серьезно осложнила переговоры, поскольку 200.000 ливров в монете 1308 года означали 600.000 ливров в монете, которая была актуальна на момент заключения договора в Атиссе. Поэтому в новой монете она составила бы 200.000 ливров, но оплата не была бы немедленной, и король, у которого были другие проблемы, требующие решения, и который не хотел возобновления войны во Фландрии, был снисходителен. Он даже разрешил спор между своим братом Карлом Валуа и братом графа Фландрии Жаном де Намюр в пользу последнего: Жан де Намюр мог жениться на дочери Роберта де Клермона (младшего сына Людовика Святого), Изабелла де Валуа вышла замуж за старшего внука графа Фландрии.

Консультация университета и договоры против Папы (февраль-март)

После перерыва, связанного с королевскими браками, Филипп Красивый, вернувшись в Париж в начале февраля, снова перешел в наступление в деле тамплиеров. Следствие по делу тамплиеров было приостановлено с тех пор, как Папа решил взять дело в свои руки и положить конец действиям инквизиторов. Но тамплиеры все еще находились в королевских тюрьмах, поскольку Климент V не имел возможности обеспечить их содержание под стражей. Единственный пленник, находившийся в его подчинении, ломбардский командор Оливье де Пенне, сбежал в ночь на 13 февраля, и это неловкая ситуация укрепила позиции короля. В Париже тамплиеры были заключены в Тампле и в нескольких десятках других мест: 20 в аббатстве Сент-Женевьев, 12 в аббатстве Сен-Маглуар, 13 в Сен-Мартен-де-Шам, 21 в отеле епископа Бове, 14 в отеле епископа Амьена, 18 в отеле графа Савойского и так далее.

В феврале Филипп Красивый вновь проявил инициативу в двух направлениях, он обратился к богословским авторитетам с консультацией у докторов Парижского университета и начал пропагандистскую кампанию путем распространения памфлетов, написанных чиновниками его администрации.

Обращение к магистрам университета было составлено в форме анкеты из семи пунктов, которая должна была заставить их заявить, что король может судить членов религиозного ордена в случае проявления явной ереси, даже до передачи дела Папе. Это было первым вопросом. Второй вопрос касался сущности ордена тамплиеров: нельзя ли рассматривать его как "коллегию рыцарей, а не клириков", и, следовательно, отдать под светскую юрисдикцию? Учитывая массу уже полученных признаний, разве нельзя немедленно осудить членов ордена? Могут ли они по-прежнему считаться католиками? Если орден фактически уничтожен, кому должно быть передано конфискованное имущество? Кто станет его владельцем?

Очевидно, что доктора права были очень смущены. Положения канонического права были против короля, но не в интересах докторов было вызывать его недовольство. Поэтому 25 марта они с бесконечной осторожностью ответили, после более чем месячного размышления. И это были совсем не те ответы, которых ожидал Филипп Красивый. В качестве преамбулы они попытались смягчить его, используя риторический подхалимаж, заявив, что "самые христианские короли самого прославленного королевства Франции, как известно, с самого возникновения королевства блистали не только масштабами своей власти, но и совершенством нравов и христианским благочестием своей веры". Доктора называли себя "смиренными клиентами" государя, чьим рвением и верой они восхищаются: "вы обратились к нам согласно похвальным обычаям ваших святых предшественников, воспламененных ревностью веры, но все же желающих защищать эту веру в соответствии с законными правилами разума". Эти меры предосторожности свидетельствуют о страхе, который король внушает докторам университета. Однако такая преамбула не сулила ничего хорошего. И действительно, доктора с сожалением сообщили своему государю, что даже если есть "серьезные подозрения, что все члены ордена являются еретиками", не светскому государю судить их. Более того, "такие рыцари, дающие обеты ордена, учрежденного Церковью, должны рассматриваться как члены религиозной организации" и, следовательно, подлежат папскому правосудию. От вопроса о имуществе ордена доктора предпочли уклониться: имущественные пожертвования, по их словам, были сделаны тамплиерам не "в особом качестве и в качестве владельце, а скорее как защитникам веры и хранителям Святой земли", и поэтому они должны быть использованы для этой цели. В заключение доктора, прекрасно понимая, что король не будет удовлетворен их ответами, умножают заверения в преданности: "Вот выводы, светлейший государь, на которых мы сошлись и которые мы составили, как могли, желая всем сердцем повиноваться королевским приказам и также истине; да даст Бог, как мы желаем, чтобы они оказались приемлемыми для вашего королевского величества; ибо, и очень охотно, мы готовы посвятить наше усердное прилежание тому, что может быть угодно столь великому величеству. И да будет угодно Небесам, чтобы столь великое оскорбление веры, главным поборником и защитником которой вы являетесь, оскорбление, столь скандальное и ужасное для всего христианского мира, было быстро наказано согласно вашему святому желанию".

Упаковка была очень красивая, но содержание было очень разочаровывающее. Интересно, что дало докторам смелость ответить королю таким неблагоприятным образом? Четырнадцать докторов подписали это решение, одиннадцать из которых принадлежали к монашеским орденам: два доминиканца, два августинца, один францисканец, один кармелит, один цистерцианец, один викторианец, один клюниец, два каноника Святого Августина ― все они были заинтересованы в защите независимости религиозных орденов от королевской власти. Принимая негативное решение по тамплиерам, они также защищали свои собственные ордена. Признать, что король может, не обращаясь к Папе, арестовать и судить всех членов религиозного ордена, значило поставить под угрозу их собственный статус. Добавим, что среди подписантов есть как минимум пять иностранных докторов: францисканец Александр Боннино, также известный как Александр Ломбардский, или Александр Александрийский, каноники Святого Августина Александр Фассителли из Сант-Эльпидио и Генрих Немецкий, кармелит Герард Болонский, каталонский доминиканец Роме де Бругария. Эти люди не чувствовали себя столь зависимыми от короля Франции, как их собратья-монахи из королевства Франция.

Король не настаивал. Но поскольку интеллектуалы не пожелали этого делать, он обратился к массе своих подданных в пропагандистской кампании, призванной привлечь общественное мнение на свою сторону. Целью было показать Папе, что все королевство поддерживает короля, и это создавало новую легитимность: это было не больше и не меньше, чем применение принципа Vox populi, vox Dei (Глас народа, глас Божий). Это обращение к общественному мнению, сформированному заранее во всех важнейших делах царствования, является главным нововведением Филиппа Красивого и его легистов и делает его предшественником современных правителей, порвавших с традиционными архаичными методами своих предшественников. Пропагандистская кампания включала в себя два этапа: формирование общественного мнения путем распространения брошюр и одобрение действий короля на большом собрании представителей королевства.

Сначала о брошюрах. С февраля по всей стране распространялись прокламации. Правда, не все они, что примечательно, вышли из правительственных кабинетов и это свидетельствует об интересе и страстях, вызванных делом тамплиеров. Есть даже несколько редких выступлений в пользу тамплиеров, например, это анонимное письмо от февраля, которое выдается за мнение доктора Университета, утверждающего, что обвинения абсурдны и мотивированы исключительно жадностью; признания были получены под пытками и не имеют никакой ценности; тамплиеры ― подлинные защитники веры и христианства, которые неоднократно демонстрировали свою храбрость перед лицом неверных. Это было, по крайней мере, мнение меньшинства. В остальных анонимных памфлетах февраля-марта, содержались нападки на Папу, с обвинениями его в желании похоронить этот вопрос, и предлагались радикальные решения.

Среди этих прокламаций выделялись два анонимных трактата. Один из них, написанный на французском языке и, следовательно, предназначенный для более широкой аудитории, назывался Remontrance du peuple de France (Протест народа Франции) и обычно приписывается Пьеру Дюбуа. Он обвинял Папу в преступной слабости, в отсутствии рвения к защите веры, "потому что он, кажется, наказывает только на словах". Поэтому король был совершенно прав, наказывая тамплиеров, ведь Моисей действительно приказал убить 20.000 человек, виновных в отступничестве, не спрашивая мнения первосвященника! "Князь сынов Израилевых показал нам, что делать. Я имею в виду Моисея, друга Бога, того, кто говорил с Богом лицом к лицу. И когда сыны Израиля совершили подобное отступничество, поклоняясь золотому тельцу, он сказал им: Пусть каждый возьмет меч свой и убьет ближнего своего. И вот он убил двадцать тысяч человек, чтобы потомки помнили и боялись этого. Это он сделал без согласия своего брата Аарона, который по повелению Господа был назначен первосвященником".

Дюбуа также нападает на большой недостаток Климента V ― его бесстыдный непотизм. "Он, ― говорит памфлетист, ― раздал своим родственникам больше церковных льгот, чем сорок пап вместе взятых; один из его племянников, Раймон де Го, имеет больше льгот для себя, чем 200 магистров теологии и права, которые гораздо способнее его". И перечисляет кузенов, племянников, братьев, дядьев, которым Папа даровал кардинальства, епископства, аббатства, приходы и капеллы. Но пусть Климент остерегается, ибо тот, кто занимается "подарками или обещаниями, страхом, любовью или ненавистью, является сыном дьявола и одним этим фактом отрицает Бога, Который есть истинная справедливость". Его родителям придется расплачиваться за это, а что касается его самого, то пусть он вспомнит судьбу Бонифация, ибо "Господь наш повелевает, чтобы правосудие вершилось как в отношении малых, так и в отношении великих, без исключения в пользу кого-либо".

Другой трактат был написан на латыни, очевидно, членом королевской администрации и, вероятно, кем-то близким к Гийому Плезиану, который в мае в Пуатье скажет примерно то же самое. Здесь можно также найти отсылку на прецедент Моисея и Аарона ― король может взять правосудие в свои руки против этого ордена, который своими огромными грехами поставил себя вне власти Церкви. "Не являются ли эти тамплиеры убийцами или нечестивцами, сторонниками, соучастниками и подстрекателями убийств, объединившимися достойным осуждения образом с отступниками и убийцами? Если они не будут наказаны, это только подтолкнет других к совершению злоупотреблений". И король может законно действовать по своему усмотрению, "если только учение Писания не будет ниспровергнуто ложным суждением людей, показывающих, что антихрист уже пришел, и отрицающих Бога, по свидетельству апостола, такими порочными действиями".

Первая Генеральная Ассамблея (5–15 мая)

Для завершения компании оставалось публично одобрить королевскую политику на большом собрании, представляющем все королевство, что показало бы всем, и в особенности Папе Римскому, что король действует как глава великого национального организма, в полном согласии со своими подданными. 25 марта, в тот самый день, когда он получил отрицательный ответ от магистров университета, Филипп Красивый созвал представительное собрание горожан, дворян и духовенства в Туре на 5 мая, чтобы обсудить дело тамплиеров и утвердить королевскую позицию. Эта инициатива стала настоящим новшеством, поскольку впервые французский король объявил о проведении столь масштабного собрания. Те, что были в 1301 и 1302 годах, были гораздо менее представительными, тогда как на этот раз, помимо сеньоров и духовенства, были созваны представители "всех городов, где есть ярмарки и рынки", что касалось даже весьма заурядных населенных пунктов. Собрание 1308 года по праву считается первым собранием Генеральных Штатов. Целью Consilium generale было установить право короля судить орден тамплиеров, фактически создать прецедент, чтобы оказать давление на Папу.

Инструкции о созыве были очень четкими. Считается, что они были составлены Ногаре, чья яростная проза отражает возвышенный дух человека, который искренне верил, что ему была дана провиденциальная миссия по искоренению ереси. В своем письме к "мэрам, эшевенам, консулам и коммунам" он говорил от имени короля: "Наши предшественники всегда заботились о том, чтобы не допустить ереси в Церковь Божью и особенно в королевство Франции; они всегда заботились о том, чтобы защитить бесконечно драгоценную жемчужину католической веры как несравненное сокровище от воров и бандитов". За этим следовало поистине пламенное исповедание веры, которое можно ожидать скорее из уст доминиканского проповедника, чем из уста легиста или короля: "Вы знаете, что католическая вера ― это то, что сделало нас во Христе теми, кто мы есть; из нее мы черпаем жизнь; через нее, слабые и смертные, мы обретаем благородство в Господе нашем Иисусе Христе, и вместе с Ним нас согревает надежда стать истинными сынами живого Бога и вечного Отца, наследниками небесного Царства; такова наша сущность! Если кто-то пытается разорвать эту цепь, он убивает нас, католиков. Христос есть для нас Путь, Жизнь и Истина. Кто же осмелится отвергнуть Его ― Того, через Кого и в Ком мы существуем, ― не разрушив себя? Он возлюбил нас настолько сильно, что не побоялся принять на Себя наши плотские грехи и претерпеть самую жестокую смерть. Давайте все подумаем об этом! Будем же любить Спасителя, мы, которых Он возлюбил первыми; мы ― одно тело, призванное царствовать с Ним; давайте трудиться, чтобы отомстить за оскорбления, которые Он претерпел".

Затем следовал пассаж о тамплиерах: "О, боль! О мерзкое, горькое и смертельное отступничество тамплиеров! Вы знаете, что они не только отреклись от Христа в своем заблуждении, но и принуждали к этому тех, кто вступал в их святотатственный орден. Его дела, необходимые таинства нашей жизни и все Его творение, плюя на Его крест, они плевали на них. Они попирали их ногами, презирая достоинство Божьих созданий, целовали друг друга в самых мерзких местах, поклонялись идолам; и они без колебаний утверждали, что противоестественные нравы, отрицаемые животными, были разрешены им в силу невежественных обрядов. Небо и земля негодуют от таких преступлений. Эти преступления были совершены во всех частях королевства; сановники ордена ― едва ли мы осмелимся назвать их так ― ясно признались в них. Распространенные в нашем королевстве и за рубежом, вполне вероятно, что они были совершены по всему лицу земли. Против такой мерзкой чумы восстанут закон и оружие!"

После этого заявления следовал призыв: "Что касается нас, то мы постараемся искоренить эти ужасные преступления и ошибочные убеждения, ради безопасности веры и чести нашей Святой Матери Церкви. Очень скоро мы лично доведем этот вопрос до сведения Апостольского престола. Всех вас мы желаем приобщить к этому святому делу, как участников и верных ревнителей христианской веры; от каждого из выдающихся городов королевства мы призываем по два человека, уверенных в своей вере, присоединятся к нам в Туре, где мы назначаем вам встречу через три недели после следующей Пасхи".

Письмо к баронам было гораздо более приземленным. Просто напомнив, что "мы должны сделать так, чтобы враги имени Иисуса [...] были изгнаны из пределов нашего королевства", король просто оправдывает созыв собрания феодальным долгом вассалов давать советы: "Узами верности, которые вы нам присягнули, мы повелеваем вам прийти и заседать в Туре в нашей компании, через три недели после следующего праздника Пасхи, чтобы оказать нам помощь и содействие, а если не получится, то делегировать нам одного или нескольких полномочных представителей".

Что касается письма к "архиепископам, епископам, аббатам и духовенству в целом", без малейшей ссылки на мнение Папы, оно сообщает о "отвратительной ошибке этого ордена", "этой осуждаемой секте, проклятой своими собственными преступлениями, этой орде лисиц, маскирующихся под монахов и похожих на Антихриста, несмотря на крест, который они несут на своих плечах... О нечестивый порок! О позор! О ужасная опасность!"

Три сословия королевства отреагировали совершенно по-разному. Согласно сохранившимся документам, 558 населенных пунктов направили около 700 депутатов, в том числе 31 в Лангедоке, 35 в Шампани, 25 в Нормандии, 19 в Бургундии, 17 в Орлеане и Керси, 12 в Иль-де-Франсе и 11 в Оверни. Большинство из этих населенных пунктов ― не более чем деревни с населением менее 1.000 человек. Выбор делегатов осуществлялся самыми разными способами: "жители, собравшиеся на кладбище аббатства Сен-Мартен" (Невер), "мещане и жители" (Иссудун), "самая достаточная и здоровая часть города" (Жиен), "несколько мужчин и женщин" (Феррьер-ан-Турен), "около пятидесяти горожан, за всех остальных, собранных общим собранием" (Мулен), "около тридцати знатных особ" (Нейи-ан-Шампань). В Лангедоке делегатов назначали консулы городов, в других местах ― мэры, бальи, прево. В таком крошечном городке, как Эрви, в Шампани, 28 апреля бургомистр Пьер Верюз созвал собрание буржуа, и они назначили двоих из них для поездки в Тур. Главное, что все они, как говорилось в созывном письме, были "доказанной веры", то есть убеждены в виновности тамплиеров. Общины часто давали им императивный мандат: они не хотели навлечь на себя гнев короля. В Жиене депутаты Этьен Картье и Жан Галебрен получили мандат "отправиться в Тур или куда угодно нашему повелителю королю, чтобы выслушать и узнать волю, приказы и установления короля нашего повелителя и его благородного совета относительно приказа, оправдания или осуждения тамплиеров и всего прочего, что угодно королю нашему повелителю и его упомянутому совету приказать и установить, и сделать все, что могут и должны сделать верные представители". За надлежащее выполнение своей миссии делегаты отвечали своим имуществом.

Реакция знати была гораздо менее единодушной, скорее по политическим, чем по религиозным причинам. Они с подозрением относились к этому беспрецедентному общему собранию, за которым они видели новое посягательство со стороны королевской власти на свои права. Вот почему под разными предлогами многие из них воздерживались от приезда в Тур. Одни сказались больными или слишком занятыми, как графы Фореза, Оверни, Перигора, Астарака, Комменжа, Валентинуа, Ла Марша и Ангулема, виконты Тюренна, Нарбонна и Полиньяка, герцог Бретани Артур и его сын Жан, виконт Лиможа. Жан де Лавис, сеньор Мирепуа, считал, что сроки были слишком короткими, что было не совсем неправдой. Граф Фландрии Роберт де Бетюн сослался на продолжающиеся волнения в крупных городах; его представляли его сын Людовик де Невер и Ливинус, глава Сен-Верле в Генте. Фламандские города, с другой стороны, направили своих делегатов.

Что касается духовенства, то оно тоже колебалось... и ссылалось на плохое состоянии здоровья, судя по количеству епископов, заявивших, что они не в состоянии приехать. Епископ Кагорский Раймон Пошель был пригвожден артритом, но он говорил, что готов послать своих представителей куда угодно, "в Бурж, Тур, Пуатье, в суды, в парламенты и по вызовам, которые были и будут направлены Святейшим Отцом Климентом, нашим суверенным понтификом и господином королем Франции", словом, в любое место и в любое время, если только он не должен был лично взять на себя обязательства и навлечь на себя гнев короля или Папы. Епископ Нима Бернар де Лангиссель, прежде чем отправить своего представителя, опросил тамплиеров, содержавшихся под стражей в его городе, чтобы получить представление о сути вопроса. Возраст, болезни, реальные или мнимые, а также неотложные дела не позволили многим другим приехать лично, а своим представителям отправленным на собрание они выдали уклончивые инструкции: "без ущерба для Святой Римской Церкви и при условии, что власть Святого Престола будет защищена и сохранена". Находясь между королевским троном и Святым Престолом епископы пытались усидеть на двумя стульями.

Собрание в Туре примечательно и с другой точки зрения: как и арест 13 октября, оно подтверждает поразительную эффективность королевской администрации в передаче сведений и инструкций. Письма были отправлены между 24 и 29 марта, а все должны были собраться в Туре 5 мая, то есть оставалось чуть больше месяца, чтобы разослать сотни писем в самые отдаленные уголки королевства, назначить делегатов, подготовиться к поездке и добраться до места. Именно бальи и сенешали выступали в роли ретрансляторов, что означало, что им приходилось делать десятки копий писем, чтобы отправить всем адресатами. Было несколько сбоев, как мы бы сказали сегодня, но они были редки и касались в основном духовенства провинции Нарбонна: 17 из 140 писем были отправлены не туда, куда нужно, и местом собрания делегатов указан город Пуатье. Например, монах из Вальманьи, расположенного недалеко от Монпелье, прибыл измученным после 500-километрового путешествия в Пуатье, только за тем, чтобы узнать, что собрание состоится в Туре. Обескураженный, он послал кого-то вместо себя. Возникает вопрос, почему король выбрал Тур, а не Пуатье, где проживал Папа, на которого собрание могло бы произвести более сильное впечатление. И с другой стороны, на епископов могло произвести впечатление присутствие Папы.

Генеральная ассамблея продлилась десять дней, с 5 по 15 мая. Делегатов, вероятно, было более тысячи, что являлось хорошим бизнесом для владельцев гостиниц, постоялых дворов, магазинов и проституток. Однако гора родила мышь. Не велось никаких протоколов и не принималось никаких важных решений. Но дело было не в этом. Тысяча человек со всей Франции была доставлена туда за большие деньги и за сотни километров, чтобы услышать несколько речей и проповедей об ужасах тамплиеров, чтобы заставить их одобрить уже принятое решение покончить с этим орденом. Это было все, чего хотел король, и теперь он мог предстать перед Папой как выразитель воли народа Франции. Еще одним преимуществом было то, что делегаты на родине могли распространять информацию и распространять отвратительные истории о злых тамплиерах. Генеральные Штаты оказались великолепным инструментом королевской пропаганды.

Встреча в Пуатье и давление на Папу (май-июнь)

Не всем депутатам разрешили сразу вернуться домой. Король оставил при себе некоторое количество самых убежденных, чтобы они могли пойти на встречу с Папой. Он даже планировал ввести специальный налог, чтобы компенсировать и покрыть расходы на это новое собрание, которое должно было продлиться два месяца. Расстояние от Тура до Пуатье было небольшим, но Филипп Красивый сделал крюк через Париж, куда он прибыл 18 мая, покинув Тур 15 мая. Не долго побыв в Париже он быстро уехал и 26 мая прибыл в Пуатье, где его ждал Папа. Он приехал во главе внушительной делегации. Как обычно, вся семья была в сборе: братья, Карл Валуа и Людовик д'Эврё, сыновья и их жены, Людовик, король Наварры, пятнадцатилетний Филипп, который в качестве графа Пуатье играл роль хозяина и принимал своего отца в только что отремонтированном дворце, и Карл, четырнадцатилетний новобрачный. Здесь также присутствовали король Неаполя, который приходится Филиппу кузеном, бароны, прелаты, высшие должностные лица, советники, Ногаре, Плезиан, Айселин и несколько десятков делегатов от городов, которые представляли подданных. Со всем штатом слуг это составляло несколько сотен человек. В город Пуатье съезжались люди короля, и, скорее всего, это происходило намеренно: цель ― произвести впечатление на Папу и кардиналов.

По оценкам, в городе уже находилось более 400 членов папской администрации. Для города с населением менее 10.000 человек это было очень много. Сразу же возникли проблемы с размещением, тем более что всем этим важным людям требовались резиденции, соответствующие их статусу, а встреча, скорее всего, продлится некоторое время. Именно поэтому уже 13 мая кардинал Раймон де Го обратился к Филиппу Красивому с письмом, в котором просил его отправить Ангеррана де Мариньи в Пуатье, чтобы решить проблемы с жильем. Камердинер, получивший 52.000 ливров на расходы по пребыванию в городе короля, часть из которых он оставил себе, прекрасно справился со своей работой, и всем нашлось место, даже если кардиналам было тесновато. Король остановился в доминиканском монастыре, а Папа ― во францисканском. Заседания консистории проходили в большом зале графского дворца.

Два главных действующих лица, Папа и король, изображали улыбки и были очень вежливы. Однако обе стороны знали, что дискуссия будет трудной, и "считалось, что она будет недолгой", писал свидетель встречи, Жан Бургонь, посол короля Арагона. Его рассказ очевидца является наиболее полным и достоверным. Но у нас также есть хроника Толомео да Лукка и анонимные рассказы, которые делают встречу в Пуатье одной из самых хорошо документированных в период правления Филиппа Красивого. И все согласны, как и хронист Жан де Сен-Виктор, что переговоры были длинными, напряженными и трудными: король "отправился в Пуатье в компании своих братьев, сыновей и опытных советников; там обсуждался этот вопрос; были представлены обвинения и доводы Папы, затем ответы короля, затем множество доводов и ответов с обеих сторон, перед кардиналами и духовенством и всеми остальными, кто присутствовал при этом тесном обсуждении".

По своему обыкновению, Филипп Красивый не стал лично выходить на арену. К удивлению Папы, он лишь мимоходом обменялся с ним несколькими словами на эту тему: "Мы говорили об этом лишь настолько долго, чтобы пересечь комнату", ― сказал Климент V. Дебаты от имени короля вели его ближайшие советники, в частности Гийом де Плезиан, которому принадлежала главная роль, поскольку Папа не хотел иметь ничего общего с Ногаре, который все еще официально находился под отлучением. Король, который часто уезжал и колесил по окрестностям присутствовал только на больших торжественных заседаниях. Не сохранилось ни одного достоверного слова, произнесенного им в течение этих двух решающих месяцев. Но ясно, что за этими решениями стоял именно он.

На следующий день после его прибытия, 27 мая, в Пуатье пришло важное известие, которое нарушило повестку дня и на время отодвинуло тамплиеров на второй план: император Священной Римской империи Альбрехт Габсбург был убит 1 мая на переправе через Рейсс, недалеко от замка Хабихтсбург, своим племянником Иоганном Швабским, прозванным Паррицида (Отцеубийца), при помощи трех местных дворян, не удовлетворенным раздела семейного наследия. Таким образом, появилась возможность занять вакантную должность короля римлян (короля Германии), при условии, что он сможет уговорить семь германских избирателей, которые уже твердо решили не выбирать кандидата от Габсбургов, которые стали слишком авторитарными. То, что Филипп Красивый был заинтересован в избрании, доказывает тот факт, что в тот же день, 27 мая, он написал избирателям письмо, в котором просил их отложить выборы, пока он не договорится с Папой о кандидате. Письмо сопровождалось щедрыми подарками.

Видимо поначалу королю в голову пришла идея выдвинуть себя в качестве кандидата в императоры, но будучи реалистом он быстро оставил это. Риск был слишком велик. Король Франции, отец короля Наварры, тесть короля Англии, кузен короля Неаполя, с французским Папой под влиянием, императорский титул сделал бы его новым Карлом Великим, что вызвало бы множество проблем и оппозицию. Быть императором ― дело дорогое и неблагодарное: трое последних провели свое время в борьбе с восстаниями германских князей, из них Адольф Нассауский был убит в битве при Гёльхайме, Альбрехт Габсбург убит. Филипп Красивый как император столкнулся бы с непреодолимыми трудностями, когда у него и так было много дел по управлению французским королевством. Но соблазн поставить Капетинга во главе Германии был очень силен, и у короля был готовый кандидат: если не он сам, то его брат, Карл Валуа, который проводил свое время в погоне за вакантными коронами. Карл не смог захватить ни корону Арагона, ни корону Константинополя, так почему бы ему не попытать счастья с короной Священной Римской империи? Конечно, он был не очень умен, и Филипп это знал, но глупый Капетинг всегда лучше умного и враждебного иностранца. Через него французский король мог бы контролировать ситуацию в Германии. Карл сразу же согласился. В тридцать восемь лет, будучи трижды женатым, он хотел видеть себя императором. Папа думал об этом же. Валуа в Германии мог бы способствовать возобновлению крестового похода; но он также опасно укрепил бы авторитет французского короля в Европе. Поэтому Климент сохранил нейтралитет. Именно его племянник, кардинал Раймон де Го, написал архиепископу Кельна в от себя письмо в пользу Карла Валуа. 9 июня Филипп Красивый также написал каждому из избирателей письмо с предложением избрать его брата. Но, освободившись от тяжелой опеки Габсбургов, они без энтузиазма отнеслись к кандидатуре принца из династии Капетингов.

После этой интермедии, собравшиеся в Пуатье, вернулись к главной теме: тамплиерам. 29 мая Папа провел публичную консисторию во дворце графа в присутствии кардиналов, советников короля и многочисленных церковников и мирян из партии Филиппа. От имени последнего выступил Гийом де Плезиан. Он говорил, вопреки обыкновению, по-французски, чтобы напомнить понтифику, где они находится. Это была длинная речь, более агрессивная, чем следует из ее официальной письменной версии: Жан Бургонь, который присутствовал там, сообщил подробности, которые не были занесены в протокол и которые прямо обвиняли Папу в промедлении и желании спустить дело на тормозах. "Это дело, ― сказал Плезиан, ― слишком затянулось, и вам следовало бы немедленно его закончить. Если нет, нам придется сделать это самим". Основная же часть речи была панегириком королю, который со своими баронами, прелатами и всем своим народом, "как ревнители католической веры, защитники Церкви, опора Иерусалима и искоренители еретических извращений", разоблачил преступления "вероломных тамплиеров". "Не обижайтесь на меня, святой отец, но король Франции сделал для Церкви Божьей больше, чем вы. Многие из его предков, которые были королями Франции, пролили свою кровь за веру во Христа и за Церковь Божью. Вспомним, что его дед святой памяти, Святой Людовик, умер в стремлении возвысить веру. Король Филипп, отец короля, погиб на службе Церкви".

Плезиан изложил историю дела тамплиеров. Король, "который является наместником Бога по мирским делам в его королевстве", сначала сомневался в обвинениях, потому что они исходили от людей низкого происхождения, но расследование и признания не оставили сомнений в виновности братьев ордена, так что "никто, кто является истинным католиком и хочет избежать опасности поощрения ереси", не мог колебаться в их осуждении. Он снова перечислил все эти пороки, "чудесным образом вскрытые Богом". Король показал себя во всем этом деле ревностным защитником веры; "в начале борьбы упомянутая цель была ужасной и страшной, радостной и восхитительной в своем развитии и в своем ясном, пресловутом и несомненном исходе". "Он уже говорил вам об этом, ― продолжал Плезиан, обращаясь к Папе, ― в Лионе и Пуатье, и это было без всякого скрытого мотива жадности, потому что он уже обладает огромным богатством. Если вы не предпримете немедленных действий, то вместо вас это сделает король при поддержке своего народа, который, услышав эти оскорбления, богохульства и нападки на Христа, восстал и хочет напасть на братьев ордена тамплиеров, не дожидаясь суда".

Затем слово взял архиепископ Нарбонны Жиль Айселин. Тамплиеры, сказал он, утверждают, что Иисус ― лжепророк; необходимо срочно принять меры. За тем выступил архиепископ Буржа, а за ним последовали бароны, буржуа из Парижа, которые говорили от имени французов, говорящих на языке ойль, и буржуа из Тулузы от имени говорящий на языке ок. Все они требовали осуждения этого ордена.

Климент V, столкнувшись с этим шквалом, проявил большое самообладание и мастерское искусство уклонения. Он ответил на латыни (способ усыпить аудиторию?), а затем повторил свои слова на французском. Не возвращаясь к Потопу, он начал со ссылки на Амоса и Малахию, говорил об обязанности Папы осуждать зло и защищать добро, что, по его словам, требует большой проницательности; затем он настаивал на том, что мы должны действовать "не поспешно, а честно и зрело". Не надо путать скорость с поспешностью. Когда перед ним будут установленные факты, он будет действовать решительно, уверял он собравшихся. Вы говорите, что король уже говорил об этом в Лионе и Пуатье? Но это было настолько туманно, что даже не понятно, о чем шла речь; с другой стороны, Папа не уполномочивал его арестовывать тамплиеров. Что касается их собственности, известно, что король действовал не из жадности, и поэтому у него не будет проблем с "передачей ее в распоряжение Церкви для нужд Святой Земли". На самом деле, король говорил совсем не это; Климент V, интерпретируя слова Плезиана таким образом, стремился навязать свою волю государю. Жан Бургонь, внимательный слушатель, не преминул отметить мастерство Папы. "Мессир Гийом не говорил о передаче имущества в распоряжение Церкви", ― заметил он.

Климент оказался гораздо более жестким переговорщиком, чем ожидалось. Неуловимый и непреклонный, он затягивал решение вопроса. 14 июня Гийом Плезиан вернулся к теме переговоров. Его раздражали медлительность Папы. Напряжение возрастало и становилось угрожающим. "Король попросил вас о трех вещах: чтобы вы приказали епископам действовать в своих епархиях против тамплиеров; чтобы вы отменили свое решение о приостановке действий инквизиторов; чтобы вы осудили орден тамплиеров апостольским постановлением. Вы дали лишь расплывчатые ответы. Вы знаете, что присутствующие слушатели удивлены, и что это вызывает у них большое недовольство. Поэтому остерегайтесь: если вы будете продолжать медлить, вас могут счесть защитником ереси. Могучий вопль возносится к Богу и к вам, его представителю: теперь мякина может быть отделена зерна и брошена в огонь. Время на исходе! В огонь их! В таких вопросах промедление ― это дьявольский промысел [...]. Все, кого касается этот вопрос, все призваны к защите веры. Если вы не будете действовать, мы будем действовать вместо вас. Если же правая рука, то есть церковная рука, не сможет защитить священное тело Церкви, разве левая рука, то есть мирское правосудие, не встанет на его защиту? И поэтому, из вышесказанного следует, что вы отдаете свои обязанности, связанные со служением Богу, другому, что постыдно для вас. Когда ересь очевидна, как, например, ересь тамплиеров, все христиане могут и должны действовать для ее искоренения, с согласия или без согласия Папы, и тем более короля, как служителя Бога, защитника и ревнителя католической веры. Остерегайтесь".

Папа Римский остался непоколебимым, считая, что именно ему надлежит решать судьбу верующих, и он не может этого сделать, пока заключенные не будут переданы ему для личного допроса, чтобы судить об их виновности. Король заявил, что рассмотрит этот вопрос и даст ответ через несколько дней.

Пуатье (продолжение): новые признания и созыв собора (июль-август)

Действительно, 27 июня он объявил, что передает французских тамплиеров в руки папской власти, чтобы Папа мог их судить. Этот поворот, который можно было бы принять за капитуляцию, на самом деле был изменением стратегии, разработанной Филиппом Красивым и его советниками. Если Папа, выслушав признания заключенных, продолжит медлить, он понесет всю ответственность за дальнейшие действия. 72 тамплиера, представленные папским властям, были тщательно отобраны: 60% из них были тамплиерами-отступниками или людьми, ранее подвергшимися жестокому обращению. Что касается сановников ордена, Жака де Моле, командора Кипра Рамбо де Карона, командора Нормандии Жоффруа де Шарне, командора Аквитании и Пуату Жоффруа де Гонневиля и досмотрщика Франции Гуго де Пейро, которого Папа также хотел допросить, то их везли из Парижа в Пуатье, но по несчастной случайности они все одновременно заболели и, будучи слишком слабыми, чтобы продолжать путь, остановились в Шиноне, где король предложил им гостеприимство в подвале замка.

72 главных тамплиера должны были быть допрошены в Пуатье. Папа разделил эту задачу с несколькими кардиналами с 29 июня по 2 июля. Как и следовало ожидать, все они подтвердили свои признания, а некоторые даже дополнили их. Одним из самых ревностных был Жан де Фоллиньи, который инсценировал сцену своего приема в орден, утверждая, что ему угрожали пожизненным заключением, если он не отречется от Бога. Этьен де Труа, со своей стороны, как рассказывали, подвергся угрозе быть пронзенным мечом; по просьбе брата, который хотел переспать с ним, он отказался, за что получил удар, который выбил ему три зуба и сломал челюсть, с таким братским комментарием: "Ты не знаешь обычаев ордена! Один из его обычаев состоит в том, что один брат не должен отказывать другому". А затем он увидел эту голову идола во время ежегодного капитула в Париже: "Посреди ночи принесли голову, которую нес священник, впереди которого шли два брата, державшие две большие восковые свечи в серебряном канделябре; он положил ее на алтарь на две подушки покрытые шелковым гобеленом. Голова, как ему показалось, была из плоти от макушки до сустава шеи, с собачьей шерстью, не покрытая золотом или серебром, лицо действительно было из плоти; она показалась ему совсем синюшной и покрытой пятнами; борода была как у некоторых тамплиеров, смесью черных и белых волос. И тогда гость поднялся и сказал всем: Пойдемте, поклонимся Ей и воздадим должное Той, Которая помогает нам и не оставляет нас. И все вышли вперед с великим почтением, воздали ей почести и поклонились голове. И свидетель слышал, что это была голова первого магистра ордена, то есть Гуго де Пейна. А от шеи до плеч он был полностью инкрустирован драгоценными камнями, золотом и серебром". Другой брат, Жан де Шалон, утверждал, что ему угрожали, если он не отречется от Бога, бросить его "в яму в Мерлане". И он говорил, что эта яма или тюрьма была настолько суровой, что никто не мог жить там долго. Он видел, что туда посадили человека, который прожил всего пять дней; иногда он был смотрителем этой тюрьмы. В течение этого периода девять братьев умерли там из-за бесчеловечных условий содержания".

Выслушав эти ужасы, повторявшиеся в течение четырех дней, Папа убедился в том, что лица, сделавшие эти признания говорят правду, было "совершенно ясно, что указанные преступления и злодеяния были истинными". Король оказался прав. 2 июля, тамплиеров привели на публичную консисторию, где им были зачитаны их показания на французском языке, которые они подтвердили. Папа Римский даровал им помилование и примирение. Но они еще не сошли с крючка. 5 июля в булле Subit assidue Папа дал инквизиторам право продолжать судебные процессы в каждой епархии. Следственные комиссии, наделенные правом церковного порицания и осуждения, возглавлялись местным епископом, которому помогали каноники, францисканцы и доминиканцы.

Что касается содержания под стражей арестованных людей и хранение их имущества, то король признал, что тамплиеры должны быть переданы Церкви, но поскольку у Церкви не было средств, чтобы обеспечить надзор за 2.000 человек, Папа согласился, что "король все же должен держать их в своих руках по просьбе Церкви". Но они должны были быть доступны для инквизиторов "без всяких затруднений", и Климент зарезервировал для себя следствие над сановниками ордена, "чтобы по ним можно было судить обо всем ордене". Что касается имущества, то оно должно было управляться совместно чиновниками короля, епископами и кураторами, назначенными Папой. Деньги от дохода с этого имущества должны были быть тщательно учтены и помещены в безопасное место для использования в Святой земле.

Поэтому в начале июля было достигнуто соглашение, которое очень устраивало короля. Именно тогда, Гийом Плезиан, несомненно, по просьбе Филиппа Красивого и его советников, в частности Ногаре, поднял три тесно связанных вопроса, несомненно, для того, чтобы использовать свое выгодное положение: канонизация Целестина V, суд над Бонифацием VIII, который должен был привести к эксгумации и кремации его останков, и снятие отлучения с Ногаре. Удивленный, Папа отложил свой ответ, который он должен был дать только после отъезда короля. По первому вопросу он готов был распорядиться о проведении расследования; по второму он был более сдержан, но предложил назначить комиссию для проведения расследования, по результатам которого будет составлен отчет, позволяющий понять, есть ли основания для возможного начала процедуры. Одним словом, похоронить дело под кипой бумаг ― излюбленный метод Клемента V избавляться от неудобных дел. Однако вскоре после этого, Папа признал, что не может возражать против рассмотрения дела в суде, и пообещал, что займется им с начала 1309 года. Что касается Ногаре, то последовал категорический отказ. По неизвестной причине Папа испытывал глубокую антипатию к хранителю печати, которого он отказывался видеть и о котором всегда говорил "с ненавистью", писал Толомео да Лукка.

Филипп Красивый, в любом случае, не стал дожидаться ответа. 24 июля он после двухмесячного пребывания покинул Пуатье, оставив нескольких советников для оказания давления на понтифика. Последний покинул город только 13 августа, после принятия некоторых окончательных решений, зафиксированных 12 августа в булле Regnans in excelsis. Вернувшись к вопросу о порядках в ордене тамплиеров, он позволил своей боли вырваться наружу в хоре причитаний, вызванных "ужасом" перед "огромностью злодеяний этих братьев", которые наполнили "новую и невыразимую чашу горечи"; он произносил "горькие вздохи", произносил "слова плача и печали" и бросился "в траур", "терзаемый муками", его конечности "изнемогли от слишком сильной боли". Короче говоря, это очень печальное дело, важность которого заслуживает не меньше, чем созыв вселенского собора для его решения. Поэтому он объявил о созыве его через два года, 1 октября 1310 года, во Вьенне, в Дофине. Собор также будет посвящен реформе Церкви и вопросу о крестовом походе.

Эта булла о созыве Вьеннского собора напоминала о прерогативах Римской церкви, "матери и госпоже всех церквей", выражала просьбу о освобождении Святой земли, а также рассматривала и обобщала все этапы дела тамплиеров, отдавая должное Филиппу Красивому за то, что он выявил мерзости братьев, не руководствуясь меркантильными мотивами (nono typo avaritiae). Одной из особенностей этой буллы являлось то, что в ней поименно вызываются 253 церковных сановника (4 патриарха, 74 архиепископа, 151 епископ, 13 аббатов, 7 генералов орденов и 3 приора), а остальным просто предлагается прислать своих представителей, чтобы не нарушить функционирование пастырского служения своим отсутствием в течение нескольких месяцев. Это новая иллюстрация прогресса юриспруденции, которая около 1300 года касалась не только королевской, но и церковной власти. Понятие представительства, до тех пор весьма расплывчатое, приобрело точный смысл: отсутствующего прелата должно было представлять лицо, которому он дал "полные полномочия" (plenaria potestas), официальный документ (per publica documenta) или "соответствующий прокуратор с полными полномочиями" (procuratores idoneos cum potestate simili). Булла также была направлена государям: Филиппу Красивому, Эдуарду II, Карлу II Хромому, Карлу Венгерскому, Хайме II Арагонскому, Фердинанду Кастильскому, Хайме Майоркскому, Людовику Наваррскому, Динишу Португальскому, Иоганну Богемскому, Генриху Кипрскому, Федерико Сицилийскому, а также королям Дании, Швеции и Норвегии. Король римлян в Германии еще не был избрали. Все были приглашены на собор. Действительно ли Климент V надеялся собрать всех этих людей вместе? И если да, то не означало ли это, что влияние французского короля в августейшем собрании будет сведено на нет? Была выдвинута и такая гипотеза.

Пуатье (конец): булла Faciens misericordiam (конец августа)

Поэтому Папа хотел покинуть Пуатье, где он чувствовал себя под постоянным королевским надзором. Но куда уезжать? В Рим, как того требовала традиция, и как желали многие кардиналы, уставшие от этой бродячей жизни и временного жилья? Климент V, похоже, некоторое время обдумывал эту идею, заявив, согласно Толомео да Лукка, что его папская администрация не может задерживаться "в одном уголке христианского мира". Избранный три года назад, Папа до сих пор не ступал ногой на землю Италии. Но Рим все еще оставался для него небезопасным городом. Не могло быть и речи о том, чтобы поселиться на постоянное место жительства в Бордо, который находится гораздо дальше. Италия оставалась долгосрочной целью. Тем временем можно постепенно приближаться к ней, а поскольку собор должен собраться в Вьенне, Прованс ― идеальный регион для среднесрочного пребывания. Один город выделяется среди других ― Авиньон.

С 1274 года город и прилегающая территория принадлежали папству, которое выкупило его у Филиппа III. Конечно, статус города был довольно сложным: Авиньон находится в графстве Венессен, которое являлось частью графства Прованс, принадлежащего Карлу II Хромому, королю Неаполя. Венессен был небольшим графством, со столицей в Карпантрасе, сменившим Сорг в 1305 году. Но поскольку Карпантрас находился во владении местного епископа, настоящей столицей был Перн-ле-Фонтен. Этот маленький городок не мог вместить 400 сотрудников администрации папской курии. Авиньон с его монастырями был единственным подходящим местом для этого. Но город находился в совместном владении епископа, которому принадлежал собор Нотр-Дам-де-Дом, и графа Прованса, представленного викарием. Таким образом, в Авиньоне Папа был вассалом графа Прованса, который сам был вассалом Папы за Неаполитанское королевство.

Важно то, что город не находился в королевстве Франция, хотя и находился очень близко, отделенный от него лишь рекой Рона, которая также представляла собой естественный путь в Италию проходящий через Марсель и далее по Средиземному морю. Путешествие из Авиньона в Рим занимало от двух до трех недель в зависимости от погоды. Город был укреплен, но стена, занимавшая 45 гектаров, частично лежала в руинах. Нынешнего папского дворца, очевидно, не существовало, и Климент V поселился в доминиканском монастыре. Летом он обычно проживал в Малауцене, у подножия Мон-Ванту, в соседнем монастыре Грозо, а также в Шатонефе, который вскоре стал известен как "Папский". Было еще одно преимущество: город был связан с королевством Франция мостом через Рону, построенным между 1177 и 1185 годами и восстановленным в 1226 году. Со своей стороны моста Филипп Красивый в 1292 году заложил городок Вильнёв-лез-Авиньон, а в 1293–1307 годах построил мощную башню, которая до сих пор доминирует над ландшафтом и носит его имя. В Авиньоне проживало не более 8.000 человек, и, тем не менее, здесь был университет, основанный Бонифацием VIII в 1303 году.

Поэтому было принято решение: Авиньон будет резиденцией Папы, по крайней мере, до проведения собора через два года. Покидая Пуатье 13 августа 1308 года, Климент V объявил, что встретится с членами курии 1 декабря в Венессене. На самом деле, из-за различных задержек, встреча состоялась только 9 марта 1309 года. Тем временем Папа продолжал свои странствия через Бордо, Ажен, Тулузу и Ним. На данный момент он задержался на несколько дней в окрестностях Пуатье, чтобы дождаться результатов допроса пяти сановников ордена, которые из-за болезни все еще находились в замке Шинон. 14 августа Папа отправил трех кардиналов, Беренджера Фредоля, Этьена де Суизи и Ландольфо Бранкаччо, чтобы выслушать их. Допросы проходили с 17 по 20 августа и подтвердили все обвинения. Жак де Моле вернулся к своим декабрьским показаниям и снова во всем признался, как и четыре других сановника ордена. Присутствие Ногаре, Плезиана и тюремщика тамплиеров Жана де Жанвиля, возможно, помогло убедить сановников ордена вернуться к признаниям сделанным ранее. Протокол допроса был недавно найден в архивах Ватикана и опубликован в 2003 году Барбарой Фрейл. После исповеди сановники ордена получили отпущение грехов от имени Папы: "После этого, упомянутый брат Жак, великий магистр упомянутого ордена, отрекшись в наших руках способом и в форме, указанной ранее, от этой и всех других ересей и принеся телесную клятву на святых Евангелиях Божьих и смиренно попросив отпущения грехов, мы даровали ему это отпущение по форме, принятой в Церкви, и восстановили его в единстве Церкви и вернули его к общению верных и совершению таинств".

Затем кардиналы передали документ Ногаре и Плезиану, которые скопировали его, возможно, исказив, по словам Алена Демюргера, перед отправкой королю. Последний был полностью удовлетворен, написав через несколько дней королю Арагона, что теперь он может без страха действовать против тамплиеров, поскольку они подтвердили свои признания, и что сановники сделали это "более полно, чем раньше". Более того, рекомендуя Филиппу Красивому простить виновных, кардиналы создали впечатление, что считают его судьей в этом деле, что не преминули отметить эксперты в области права.

Сановников ордена, очевидно уже выздоровевших, вернули в Париж. Что касается Папы, то ему оставалось лишь осознать последствия этих признаний. Он сделал это в булле Faciens misericordiam, датированной 12 августа, за день до его отъезда из Пуатье. Эта ложная дата интриговала историков до тех пор, пока Х. Финке не заметил, что реестр актов Климента V содержит не менее 483 документов, датированных 12 августа! Переписчики фактически указали дату, которая является датой последней консистории, состоявшейся в Пуатье, ей помечены все документы, которые находились в работе на момент отъезда и составление которых было завершено несколько дней спустя, в хаосе кочующей курии. Это также относится к булле Regnans in excelsis, которой созывался вселенский собор.

В булле Faciens misericordiam Папа вновь вернулся к истокам дела, к слухам об "ужасающих преступлениях отступничества, идолопоклонства, мерзкого порока Содома и всевозможных ересей"; он говорил, что сначала не поверил им. Но, к счастью, говорил он, "наш дражайший сын во Христе Филипп, благородный король Франции, был информирован об этих преступлениях; он провел расследование, насколько это было возможно для него, чтобы сообщить нам о них очень полно (не следует думать, что это было сделано из жадности; у него не было намерения присвоить что-либо из имущества ордена тамплиеров, напротив, он с великодушным благочестием оставил нам управление, руководство и опеку над орденом тамплиеров; он совершенно материально не заинтересован; из любви к христианству он лишь следует благородным примерам своих отцов)". Эта высокая оценка действий короля одновременно являлась способом гарантировать, что он не прикоснется к конфискованному имуществу. После этого Папа вспоминал допросы и признания, которые он сам слышал, и допросы высокопоставленных лиц ордена, проведенные кардиналами. Поскольку факты теперь были доказаны, уместно было приступить к вынесению приговора. С одной стороны, необходимо было провести индивидуальные суды над тамплиерами, в каждой епархии, комиссиями под председательством епископа, которым должны помогать каноники, доминиканские и францисканские монахи; приговор должен быть вынесен в каждой провинции синодом епископов под председательством архиепископа. С другой стороны, сам орден должен быть подвергнут оценке, и для этого планировалось провести еще одно расследование: восемь комиссаров были направлены "в город, епархию и провинцию Санс, чтобы вызвать с помощью эдикта всех тех, кто должен быть вызван, и расследовать вопросы, которые мы передаем вам, включенными в нашу буллу, а также любые другие, которые ваша мудрость сочтет целесообразной. Результаты расследования должны быть предоставлены нам в подлинном виде и скреплены нашими печатями".

Определив таким образом общие контуры последующих действий по делу тамплиеров, Климент V смог покинуть Пуатье и подготовиться к своему переезду в Авиньон. В конце этой долгой встречи в Пуатье можно считать, что Филипп Красивый получил решающее преимущество, но Папе все же удалось совершить почетное отступление, которое позволило ему сохранить интересы церковной власти. Филипп Красивый, несомненно, набрал очки: он заставил Климента V признать реальность фактов, в которых обвиняли тамплиеров, поскольку он держал их в своих тюрьмах. В судебных процессах, которые должны были состояться, важную роль должны были играть инквизиторы-доминиканцы во главе с его духовником, а место арбитров должно было быть отдано архиепископам, большинство из которых были его людьми, такими как Айселин в Нарбонне, Регнат де Монбазон в Туре, Роберт де Куртенэ в Реймсе, а вскоре, в 1309 году, родной брат Ангеррана де Мариньи Филипп де Мариньи в Сансе, от которого зависел приговор для сановников тамплиеров содержащихся в Париже. Поэтому у короля были основания быть довольным. Однако были и причины для недовольства: во-первых, дело тамплиеров затягивалось гораздо дольше, чем хотелось бы, и можно было быть уверенным, что Климент V затянет все, как только сможет: будут созданы комиссии, проведены расследования, допросы, отчеты, протоколы, не говоря уже об общем переезде в Авиньон, обосновании и обживании на месте, соборе, который должен быть созван не ранее чем через два года. Если раньше надеялись уладить дело за три месяца, то теперь, скорее всего, на это потребуется три года. Папе также удалось удержать под контролем управление имуществом. Что касается канонизации Целестина V и осуждения Бонифация VIII, он просто сказал, что подумает об этом, но ничего определенного решено не было. Наконец, Ногаре оставался персоной нон грата. Приходилось снова запастись терпением.

Дело Гишара де Труа (август-октябрь)

Не для того ли, чтобы оказать дополнительное давление на Папу, в начале августа Филипп Красивый направил ему просьбу расследовать дело епископа Труа Гишара, которого, как ни странно, подозревали в тех же преступлениях, что и Бонифация VIII и тамплиеров? Совпадение таково, что у многих историков оно вызывает большие подозрения. Именно в разгар дела тамплиеров, когда Папа еще не принял своего решения, король написал ему о Гишаре: "Принимая во внимание, что преступления епископа представляют собой нападение на божественное величество, королевское величество и католическую веру; что они станут серьезным и опасным примером, если останутся безнаказанными; что существует большая опасность и неминуемый скандал для детей и родителей королевы... Ибо если бы Церковь не требовала возмездия за такие преступления и не заставляла правосудие идти своим чередом, они не могли бы, хотя и движимые справедливой скорбью, получить возмещение за столь великий грех".

Какой же это был грех? Не что иное, как отравление двух королев, попытки отравить принцев, занятия магией и колдовством, содомия, ересь и коррупция. Тем не менее, дело Гишара де Труа являлось старым, и по нему уже было вынесено два оправдательных приговора. Вероятно, не случайно, что в августе 1308 года о нем заговорили вновь. Несчастный епископ, конечно, не вызывает симпатии, но создается впечатление, что в этот момент он был просто пешкой, которую продвигают на шахматной доске, где разыгрывается партия между Филиппом Красивым и Климентом V, и где главными фигурами являются тамплиеры и Бонифаций VIII.

Гишар был сыном крестьян из Шампани, одаренным блестящим умом, который позволил ему, что было редкостью для человека столь низкого происхождения, стать приором Сент-Аюль-де-Прованс, аббатом Монтье-ла-Сель близ Труа и епископом этого города с 1298 году. В этом качестве он стал одним из советников вдовствующей королевы Наварры, Бланки, и ее дочери, Жанны Наваррской, королевы Франции. К сожалению, возвышение плохо повлияло на него. Он стал высокомерным, авторитарным, наглым и невыносимым и потерял симпатии духовенства и двух королев. В 1300 году его судьба изменилась: амбициозный архидиакон Вандома Симон Фесту и его итальянский сообщник, довольно сомнительный делец, Арнольфо Деги, известный как Ноффо Деи, обвинили его в том, что он помог Жану де Кале, казначею графа Шампани, сидевшему в тюрьме за растрату, бежать за взятку. Став неугодным при дворе, Гишар удалился в Труа, где, став очень непопулярным, подвергался все более жесткой критике. Говорили, что он спекулировал на ярмарках Шампани с ломбардскими банкирами, был симонистом, бесчестным, виновным в растратах и насилии; его даже обвиняли в наличии любовниц. Все это было довольно банально и обычно для епископа, пока обвинители не придумали заговор, в котором он якобы намеревался отравить вдовствующую королеву. Неправдоподобность этого дела спасла Гишара от осуждения, и его просто попросили заплатить 40.000 ливров в 1304 году за свои проступки. Жан де Кале и Ноффо Деи признались, что сфабриковали все это дело. Сам Папа Римский официально признал невиновность Гишара 3 июня 1307 года.

Однако, это дело вновь всплыло в феврале 1308 года, когда отшельник из Санса признался, что видел, как епископ занимался колдовством незадолго до смерти королевы Жанны Наваррской в 1305 году, и заявил, что он даже намеревался отравить брата короля, Карла Валуа, и старшего сына короля, принца Людовика. Отшельник, ободренный чиновником архиепископа, рассказал обо всем королевскому бальи Санса Гийому де Хангесту, который доложил обо всем королевскому Совету. С этого момента дело приобрело масштабы государственного преступления. Дурная репутация Гишара, количество и сила его врагов, а также воспоминания обо всех слухах, которые касались его с 1300 года, в совокупности превратились в грозное досье, в котором самые неправдоподобные факты, смешанные с фрагментами правды, превращали епископа в настоящее чудовище. Он сын демона-инкуба, который изнасиловал его мать; у него был ребенок от монахини, которую он затем убил; он колдун, он отравил королеву Жанну и собирался сделать то же самое с принцами; он плевал на крест; конечно, он содомит и ростовщик, и, как может быть иначе с такой родословной еретика.

Это было очень много для одного человека, даже если он епископ и сын дьявола. Если эти обвинения не отбрасывались сразу как абсурдные, то это потому, что культурный контекст того времени развивался в направлении иррационального. С конца тринадцатого века наблюдается рост сатанизма, смешанного с историями об Антихристе и колдовством, которые усугублялись несчастьями того времени: климатическими катастрофами и первыми нехватками продовольствия. Для некоторых проповедников это было началом великого наступления дьявола, агенты которого множились. В то же время развивалась мания отравлений, как показало недавнее исследование Франка Коллара, в котором подчеркивалась частота обвинений, в этом преступлении: в 17% случаев в них были замешаны церковники. Бонифаций VIII жил в постоянном страхе перед ядом и имел множество средств для его обнаружения. В своей книге 2004 года Satan hérétique: naissance de la démonologie dans l'Occident médiéval (1280-1330) (Еретический Сатана: рождение демонологии на средневековом Западе (1280-1330)) Ален Буро охарактеризовал этот период как "поворот к демонизму".

Именно это делало обвинения против Гишара де Труа такими актуальными. По мнению большинства историков, это была затея Ногаре и его команды, направленная на дальнейшее давление на Климента V в делах тамплиеров и Бонифация VIII. Выбор даты, а также личности главного обвиняемого и список обвинений делают эту историю подозрительной. Дата: именно 9 августа 1308 года Климент V по просьбе Филиппа Красивого поручил архиепископу Санса арестовать Гишара и начать против него расследование совместно с епископами Орлеана и Осера. Гишар был арестован 15-го числа. "Трудно поверить, что это простое совпадение. Короче говоря, август 1308 года стал решающим моментом в двух процессах ― над орденом и над Бонифацием VIII, к которым добавилось дело Гишара де Труа как дополнительный элемент давления со стороны короля и его советников", ― пишет Ален Провост в книге The Debate on the Trial of the Templars (1307-1314) (Дебаты о суде над тамплиерами (1307-1314)).

Действующие лица: помимо основных фигурантов, сомнительных дельцов, выпущенных из тюрьмы, таких как Ноффо Деи и Жан де Кале, интриганов и амбициозных священнослужителей, таких как Симон Фесту, архидиакон Вандома, а затем епископ Мо, главными действующими лицами были люди, тесно связанные с правительством, Ногаре и Ангерраном де Мариньи. Этьен Бекарт, архиепископ Санса, являлся родственником Ногаре; Рауль Гроспарми, епископ Орлеана, является двоюродным братом Алипс де Монс, второй жены Мариньи; Пьер де Грес, епископ Осерра, является братом маршала Жана де Грес, также родственника Мариньи. "Нельзя не отметить вмешательство Гийома де Ногаре, ― пишет Ален Провост, ― один из документов суда над епископом Труа был отправлен ему (список обвинений); другой, несомненно, находился в его руках (обвинения, выдвинутые против Гишара бальи Санса)".

Список обвинений, на самом деле, содержит точно такие же обвинения, как против тамплиеров и Бонифация, "как будто обвинения были взяты из списка обвинений в сношении с дьяволом и сексуальной ориентации, направленных на дискредитацию и демонизацию противника".

То, что имел место подлог, вполне вероятно. При этом необходимо отметить два момента. Стоит ли удивляться, что во всех этих делах фигурируют одни и те же обвинения: ересь, гомосексуализм, дьяволизм? В чем еще можно обвинить людей, которых стремятся устранить из гражданского и религиозного общества? Такие преступления, как мошенничество, насилие, ложь, воровство, караются только гражданскими наказаниями, даже если они могут доходить до увечий и смерти. Для того чтобы вывести человека на чистую воду, в его духовном плане, необходимо было участие дьявола. Когда Мариньи предстал перед судом, недостаточно было обвинить его в недобросовестной работе, масштабов которой было бы достаточно для обвинительного приговора, необходимо было добавить колдовство. Элементы этих обвинений присутствовали во всех основных судебных делах царствования Филиппа Красивого. Кстати, следует отметить, что существовали некоторые вариации: убийство, клевета, мошенничество, присутствовавшие в одних случаях, отсутствовали в других.

С другой стороны, можно задаться вопросом, насколько Ногаре, его коллеги и даже король были недобросовестны в этих вопросах. Люди своего времени, очень религиозные с мистическими наклонностями и явным пуританским уклоном, разве они сами не были склонны верить этим историям о дьяволе? Можно сказать, что они были искренни, что эти слухи соответствовали их собственным убеждениям, что способствовало ослаблению их критического мышления. Они тем более склонны были верить в дьявольские последствия и ужасы этих преступлений, потому что они способствовали достижению их целей, и они преследовали своих противников с прискорбной добросовестностью восторженных верующих.

Поэтому неудивительно, что разбирательство по каждому из этих дел шло по идентичному пути. Гишар был арестован 15 августа 1308 года сержантами архиепископа Санса, которые передали его сержантам короля, и он был заключен в Лувр. Все имущество епископства было конфисковано. 6 октября в садах городского дворца вновь был организован публичный суд как большое шоу. Народ был приглашен послушать королевских ораторов, которые разоблачали порочность епископа. Апелляция к общественному мнению ― обычная черта всех этих дел. Затем епископ был опрошен в аббатстве Сент-Женевьев папскими уполномоченными. Но очень быстро дело зашло в тупик и ни к чему окончательному не привело. В 1311 году Гишар, который всегда отрицал все обвинения, был переведен в Авиньон, чтобы его судил Папа. К тому времени он потерял всякий интерес в глазах королевской администрации, которая использовала его в 1308 году лишь для давления на Папу. Как только его роль была выполнена, его дальнейшая судьба никого не интересовала, как и судьба Бернара Саиссе в свое время. В 1313 году его освободили и назначили епископом Диаковара в Боснии, куда он так и не поехал. Он умер в своей родной Шампани, всеми забытый, в 1317 году.

Хмурая осень: Фландрия, Германия, Англия

Осенью 1308 года в деле тамплиеров наступила пауза в ожидании создания комиссий и проведения новых допросов. Однако это не было периодом отдыха для Филиппа Красивого, который в октябре возобновил переговоры с городами Фландрии в Париже. Фламандские делегаты прибыли с требованиями, которые считались непомерными и ставили под сомнение Атисский договор. Они хотели, чтобы контрибуция в 20.000 турских ливров, которую они были обязаны выплатить, была погашен полностью, а не наполовину, как было заявлено, и чтобы все, что они должны, было выплачено в облегченной монете; чтобы штрафы, причитающиеся за нарушение мира, были вносимы в графскую казну; чтобы лелиарты были судимы фламандскими судами; чтобы городские стены не были снесены, так как это противоречило бы обещанию оставить города в их довоенном состоянии. Король отказался и отослал их прочь. Отношения снова стали напряженными, но на этот раз граф Роберт де Бетюн был на стороне короля. Радикальная партия в Брюгге снова набирала силу, и в конце года еще ничего не было решено.

И тут пришли плохие новости из Германии, где избиратели, похоже, решили не избирать императором Карла Валуа, которого они считали слишком опасным для своих свобод. Они поблагодарили Филиппа Красивого за подарки и обратились к другому кандидату, который заявил, что готов пойти на политические уступки: графу Генриху Люксембургу, брату архиепископа Трирского. Когда король Франции, от имени своего брата попросил Папу вмешаться, Климент V ответил, что Генрих является вассалом короля за некоторые из его земель, и поэтому король имеет право сам принудить его. На самом деле, Папа не был недоволен сложившейся ситуацией: избрание Генриха Люксембурга позволило бы ему несколько ослабить влияние Капетингов. Это произошло 27 ноября: Генрих был единогласно избран королем римлян, Генрихом VII. Оставалось только короновать его Папой Римским как императора.

Для Филиппа Красивого это была пощечина, так как он открыто поддерживал кандидатуру своего брата. Однако избранный кандидат не был враждебен ему: он был одним из его вассалов; он был человеком французской культуры и языка; он заседал среди баронов королевства, и эти два человека знали и уважали друг друга. Неудачником снова стал Карл Валуа, от которого уплыла еще одна корона. Однако это не мешало ему реализовывать свои фантазии. Он женил на своей старшей дочери от Екатерины де Куртенэ Филиппа де Таранто, одного из сыновей Карла II Хромого, короля Неаполя, которому она передала свои права на корону Константинополя. Карл Валуа по-прежнему мечтал о крестовых походах и Востоке, что раздражало его третью жену, Матильду Шатийон де Сен-Поль, которая имела более реалистичный взгляд на эти идеи.

Поэтому конец года был довольно неоднозначным для короля, который видел, как срываются или задерживаются его планы относительно тамплиеров, Фландрии и Империи. Он также был очень недоволен тем, как его зять Эдуард II обращался с его дочерью Изабеллой. В мае он отправил Пьера де Курпале, аббата Сен-Жермен-де-Пре, и трех рыцарей в Англию, чтобы потребовать изгнания Пирса Гавестона, которого он считал личным врагом. Считается, что король и его сестра Маргарита, вдова Эдуарда I, отправили 40.000 ливров графам Линкольну и Пембруку, которые возглавили восстание баронов против Гавестона. 25 июня Гавестон был сослан в Ирландию, а Эдуард II, чтобы умиротворить Филиппа Красивого, предоставил Изабелле все доходы от графства Понтье и арестовал тамплиеров. Однако недоверие между королями сохранялось. В октябре король Франции направил в Лондон своего брата Людовика д'Эврё и епископа Суассонского, которые способствовали примирению между Эдуардом и его баронами, а также между Шотландией и Англией. Но ситуация оставалась нестабильной. Для Филиппа Красивого урок 1308 года заключался в том, что ничто не вечно под луной.