Финская оккупация Петрозаводска. 1941-1944

ГЛАВА 12. ОБЛИК ГОРОДА ВЕЛИКОЙ ФИНЛЯНДИИ

«Теперь, через год, я встречаюсь с сильно изменившейся Яанислинной. Самые страшные дома-развалюхи снесены, а груды развалин расчищены. Но дело не только в этом, ко всему про­чему из незанятых домов вынесен весь хлам, и в них оставлена только самая тяжелая мебель. Полы подметены, как перед праз­дником... 4-я рота пропаганды по-прежнему располагается на улице Дзержинского, в доме, вокруг которого благодаря романам «Постороннего» формируется детективная загадочность. Таинс­твенная Яанислинна становится популярным местом действия в финских детективных романах.

Вообще, финны пытаются не только привести город в опрят­ный вид, но и украсить его. Говорят, что в Яанислинне введе­на даже такая должность, как городской садовник. Это заметно по роскошным посадкам цветов, среди которых есть и дорогие виды, вокруг монумента-орудия на Административной площа­ди и здания вокзала. На площади растут прекрасные хризанте­мы, на второй — сияет масса ярко-красных пенстемонов.

Ноющими от усталости ногами я иду посмотреть на замечатель­ное полнолуние над волнами Онего. Из парка исчезли афишные тумбы, объявления и огромные фотографии. Яснее, чем когда-либо прежде, при лунном свете, я внезапно замечаю, насколько во многих своих проявлениях Яанислинна — экзотический и, в сущности, южный город. Что это за редкостные, немного напо­минающие акацию деревья вдоль бульвара, огибающего высоко вверху расположенный в глубокой ложбине Спортивный парк? Когда смотришь при луне в промежутки между ними на виднею­щиеся на другой стороне ложбины низкие светло-желтые и свет­ло-красные каменные здания, порой кажется, что этот город мог бы быть Саратовом или Сталинградом. Или, возможно, каким-нибудь маленьким южным французским городком — Авиньоном или Виллефрансом...».

Во время второго, в конце лета 1942 г., посещения Яанислин­ны Олави Пааволайненом облик города разительно отличался от того, каким он бы л прошлой осенью, во время хаоса, последо­вавшего за его захватом. Прогресс, достигнутый за прошедшие месяцы, бросался в глаза, и, кроме прочего, были созданы весьма благоприятные условия даже для гостей города — поэтому такие романтические зарисовки карельского августовского вечера под луной не удивительны. Для солдат частей гарнизона с размеще­нием их на квартирах, спокойными условиями, а также дозво­ленными и недозволенными возможностями проведения досуга, город также был лучшей альтернативой фронту. С другой сто­роны, наблюдатель мог заметить и менее привлекательные сто­роны жизни города.

«Завтракаем в уютном ресторане «Вако», рядом с универси­тетом. Его внутренняя отделка с художественно выполненным текстилем и лампами представляет собой лучший хельсинкский ресторанный стиль функционализма. Госпожа Киуру, заведу­ющая рестораном, наша знакомая по гостинице в Олонце, при­нимает нас с достоинством хозяйки первоклассного заведения. Обедаем во втором, возможно, еще более шикарном ресторане города «Лоттахови», в оформлении которого забавно и стильно используются элементы прославленной «блиндажной» архитек­туры. Большие, уже предвещающие осень, вечерние тучи пере­ливаются разными цветами над Онего. Окна открыты, и теплый ветер колышет перед ними странного темно-красного цвета де­коративную гречиху, что снова напоминает террасу на набереж­ной в Сталинграде. Олонецкие дети, «освобожденные соплемен­ники», клянчат хлеба под окном...

Картина напоминает о другом тяжелом впечатлении этого дня. В ходе поездки по ознакомлению с работой хлебозавода, находящегося на берегу Онежского озера, мы проезжали мимо окруженных колючей проволокой мрачных концлагерей для русских жителей Яанислинны. Неужели на самом деле было не­обходимо и здесь вводить эту систему, изолировать часть русских и заставлять их носить отличительные повязки во время работ за пределами лагеря?»

«Ежедневная картина утром и вечером — это проходящая через двор колонна женщин. Их приводили из лагеря под охраной двух вооруженных винтовками солдат, один — впереди, другой — по­зади колонны. Эти женщины работали на прополке брюквы, моркови и картофеля, поля которых находились совсем рядом, между школой и Онежским озером. Женщины среднего возрас­та. Была ли причина в лагерном начальстве, плохой еде, старой грязной одежде, в тоске по детям, тяжелой работе в жару или в чем-то другом, но все они выглядели не по возрасту увядшими. Женщины работали и на железнодорожной станции, они раз­гружали вагоны с дровами и складывали их в поленницы рядом. Вооруженный охранник сторожил и этих женщин».

Общий облик города сильно отличался от привычного для Финляндии и часто в худшую сторону. В особенности пригоро­ды, по словам фронтового корреспондента Тауно Сиимеса, были слишком отмечены «печатью Клондайка». По мнению врача по­левого госпиталя гарнизона Клемола, в целом город был каким угодно, но не экзотичным.

«Мне вместе с врачом-ординатором пришлось жить в городс­кой гостинице под названием «Лоттахови». Здание по западным стандартам не соответствовало статусу гостиницы. Все извест­ные у нас к тому времени удобства отсутствовали. Не имелось ни умывальников, ни туалета, ни ванной комнаты. Вместо цент­рального отопления в каждой комнате громоздилась необъятных размеров и безобразного вида печь.

Но «Лоттахови» казалась все-таки роскошным заведением по сравнению с жилищем моего персонала, которое было постро­ено из круглых бревен, поставленных прямо на землю, и места­ми настолько дырявым, что в щелях между бревнами виднелся свет. Этажи соединялись лестничными пролетами, и на каждом имелась какая-нибудь кухня и умывальная комната. Канализа­цией служила сделанная из досок четырехугольная труба, про­ходящая сверху вниз через все этажи прямо в землю.

Дом кишел насекомыми. Тараканы, клопы и блохи были по­всюду, и за те шесть недель, которые мы провели в Яанислинне, их не удалось вывести никакой отравой.

Большинство улиц города были не мощеными и в дождливую погоду — особенно грязными. На окраинах города тротуарами служили толстые доски, положенные на козлы. Мощеные улицы были только в центре города, где находились также и лучшие городские здания, относящиеся в основном к царскому времени. По пути из центра к окраинам город напоминал нескончаемую деревню с построенными из круглых бревен маленькими дома­ми, окруженными небольшими огородами с посадками капусты и картофеля. Вокруг домов в качестве единственных декоратив­ных растений виднеются дудник, крапива и репейник».

Несмотря на то, что военные действия не затрагивали непос­редственно сам город, он все же находился недалеко от линии фронта, что вызывало известную неуверенность. По словам офи­цера по вопросам просвещения, служившего в штабе Олонецко­го округа: «В вечернее и ночное время ноября Яанислинна пре­вращалась почти в мертвый город. На улицах темно и холодно. Лишь изредка свет автомобильных фар на мгновение освещал небо. В темноте настораживал любой скрип или звук закрывае­мой двери. На уме всегда партизаны».

Несмотря ни на что, после первой зимы Яанислинна стала по­пулярным местом для частых визитов представителей военных, политических кругов и средств массовой информации. Транс­портное сообщение с городом было удобным, военное положе­ние прочным и в отношении исхода войны преобладали опти­мистичные настроения. Карельское академическое общество[58] уже в апреле 1942 г. смогло отметить в городе свой 20-летний юбилей. В мероприятии участвовало более 300 молодых офице­ров, и оно стало своего рода апофеозом в истории идеи Великой Финляндии и племенного родства.

Главнокомандующий армии и Военного управления Восточ­ной Карелии маршал Маннергейм и министр обороны Валден прибыли в Яанислинну в июне. В детально разработанной про­грамме визита гостям стремились дать представление о городе и условиях жизни его населения. Из-за отсутствия документов неизвестно, были ли включены в программу посещения живших в условиях голодного кризиса заключенных концлагерей. Со­гласно начальнику штаба 7-го армейского корпуса, отвечавшего за организацию визита, Маннергейм заявил, что прибыл ознако­миться с военными делами, но показался ему не очень заинтере­сованным в этом. «Когда маршал в довершение всего ушиб ногу на лестнице в промышленной зоне в Соломенном, его терпение лопнуло. В плохом настроении он продолжил путь в Медвежье­горск на своем поезде».

В этой работе не рассматриваются отношения главнокоман­дующего и начальника Военного управления и возможные их изменения. Безусловно, для Маннергейма Восточная Карелия была прежде всего стратегическим вопросом, и, вероятно, он ни­когда не был особенно воодушевлен племенной идеей. Второе его посещение Яанислинны в августе того же года происходило подчеркнуто под военным знаком.

Из представителей государственной власти Финляндии пер­выми в апреле 1942 г. посетили город, видимо, члены парламент­ского комитета по обороне. В июне прибыли министры народ­ного снабжения, финансов, транспорта, общественных работ и внутренних дел. В июле последовал визит премьер-министра Рангеля, а в августе прибыли члены парламентского финансо­вого комитета. О посещении Яанислинны президентом Фин­ляндии Рюти ничего не известно, а единственный входивший во «внутренний круг»[59] представитель левых сил министр Таннер игнорировал в этом отношении всю Восточную Карелию.

Кроме официальных делегаций с городом знакомилось также большое число представителей средств массовой информации: в документах содержатся упоминания, во всяком случае, о немец­ких, датских, шведских и румынских журналистах. В програм­му поездки обычно включалось ознакомление с деятельностью Военного управления и штабов, а объектами, которые наибо­лее часто посещались, были «Дворец Куусинена», Онежский завод, хлебозавод акционерного общества «Вако», университет, подсобные сельские хозяйства и детская больница. По крайней мере, немцам были бегло показаны также и концлагеря. Напро­тив, программу поездки военного атташе США было приказано составить так, чтобы он не увидел заключенных лагерей, военно­пленных, а также больных и утомленных солдат.

Начальник командного отдела Главной ставки констатировал в июле 1942 г., что «он никуда не может деться от иностранных экскурсантов, которые все хотят попасть в Яанислинну и в Вос­точную Карелию, как будто война уже закончилась... Маршал зол и никого не хочет туда пускать». Государственному совету было направлено сообщение, в котором говорилось, что эти ви­зиты мешают деятельности войск и Военного управления, и под­черкивалась важность их ограничения. Судя по редко встреча­ющимся после этого упоминаниям о визитах, желаемый эффект был достигнут. Все же в октябре 1942 г. была пышно отмечена годовщина завоевания города с проведением парада и торжес­твенных мероприятий. В обращении, предназначенном для финнов, когда армия и Военное управление использовали свою монополию на цензуру, подчеркивались достигнутые в городе положительные изменения. Такого же содержания была и ста­тья корреспондента Пааво Корттейнена, которую планировали опубликовать в это же время:

«Уже год, как город в наших руках. Еще и сейчас Яанислинна в некотором смысле — город развалин и, особенно на окраинах, неприглядна. На впервые приехавшего сюда человека он все еще может произвести удручающее впечатление. На того же, кому при­шлось со дня захвата города наблюдать за его развитием, он теперь, после восстановительных работ, которые были здесь проведены, во многих местах кажется красивым и уютным. Местность, в которой находится Яанислинна, предоставляет возможности для того, что­бы он превратился в очень красивый город. Сразу после захвата снег скрыл следы войны и заодно всю грязь, оставленную «рюсся» во дворах и на улицах за многие годы. Если сравнивать весеннюю Яанислинну, когда начал таять снег, обнажив грязь, и сегодняш­ний, то кажется, будто город умыл свое лицо, став опрятным, как перед праздником. На улицах снесены дома, которые нельзя было использовать под жилье. Многие дома основательно отремонтиро­ваны, и их серость превратилась в белизну, а ветхость — в опрят­ность и добротность. Эти работы по очистке заметно ослабили уд­ручающее впечатление, которое поначалу производил город.

Все же Яанислинна похожа на инвалида, медленно оправляю­щегося от полученных им увечий. Посреди всего целого и краси­вого, построенного заново и восстановленного, развалины зияют, как открытые раны. Разрушены целые кварталы, и, в особеннос­ти, в свое время красивая прибрежная часть города все еще нахо­дится в удручающем состоянии. Там, квартал за кварталом, тор­чат одинокие печные трубы, окруженные остатками зданий. На прекрасном бульваре у берега стоят деревья, производя впечат­ление одиноких и брошенных. Портовый квартал сожжен дотла. Все находившиеся там предприятия уничтожены, от грузового причала остались лишь почерневшие сваи...

На площади, образованной административными зданиями, больше не красуется огромный памятник Ленину. Вместо него на постаменте сейчас находится финское орудие со стволом, на­правленным на восток. По всему городу многочисленные памят­ники господам-большевикам убраны, и повсюду теперь можно идти без вызываемого их видом неприятного чувства.

Облик города сильно изменился за год, и продолжает меняться с каждым днем. По мере того, как исчезает мало-помалу убогость и город становится опрятным, горожане теряют свой первона­чальный облик оборванцев. Отрадно отметить, что местные жи­тели, подражая финнам, стали одеваться чище, так что поначалу заметная резкая разница между зажиточностью и нищетой и в этом отношении заметно смягчилась. Плохо одетые люди, встре­чающиеся на улице, — это те, у которых красная повязка на рука­ве, издалека говорящая: "Я рюсся"».

Последнее предложение, в котором проскочило упоминание о неравноправном отношении к населению, цензор зачеркнул красным, и эта статья не была опубликована. Статьи военных корреспондентов, в которых затрагивалась национальная по­литика Военного управления, и раньше «клали на полку», а в августе 1942 г. разведывательное отделение Главной ставки дало уточненные указания о порядке освещения в прессе вопросов, касавшихся захваченных территорий. Ими запрещалось упо­минать, кроме прочего, о концлагерях и вообще об отношении финнов к различным группам населения и наоборот. В феврале 1943 г. военным корреспондентам были запрещены любые спе­куляции о будущем Восточной Карелии. Кроме того, очередное празднование годовщины Карельского академического обще­ства по приказу Главной ставки было отменено.

Ясно, что пересмотр линии был связан с поворотом хода Второй мировой войны в невыгодном для финнов направлении. К тому же политика, проводившаяся Финляндией на оккупированной территории, стала объектом пропаганды противника. Советский Союз с начала 1942 г. стал доводить до сведения иностранных го­сударств обвинения в связи с оккупационной политикой, стремясь поставить деятельность финнов в один ряд со зверствами немцев. В 1943 г. появился памфлет Отто Куусинена «Финляндия без мас­ки», который стали зачитывать в радиопередачах, направленных на Финляндию. В тексте, неприятном для официальных властей, говорилось и о положении в Яанислинне:

«Заправилы Финляндии уже перестали разглагольствовать об «освобождении» карелов и, таким образом, молчаливо признали факт полного провала своей национальной демагогии в Советс­кой Карелии. Но они не перестали грабить и терзать население Карелии, разрушать ее города и села... В этом может убедить­ся любой иностранный наблюдатель, взглянув хотя бы на город Петрозаводск, чтобы узнать, до какого безобразного состояния белофинская администрация за полтора года довела эту цве­тущую, культурную столицу нашей республики: разрушены культурные памятники и все лучшие здания, фабрики и заводы, обезображены прекрасные улицы и красивые сады города. Все разрушили белофинны, ничего не построили. Наш советский Петрозаводск имел несколько театров и большой концертный дворец филармонии, университет и другие высшие учебные за­ведения, замечательный Дворец пионеров, десятки школ и биб­лиотек, много клубов и много хороших магазинов. В настоящее же время в городе имеется один кинотеатр для маннергеймовцев, 4 магазина, 6 концлагерей и большой дом терпимости — вот все, что и нужно для удовлетворения «культурных» потребнос­тей белофинских представителей «нового порядка».

По образцу гитлеровцев и финские оккупанты организовали концентрационные лагеря, где тысячи мучеников томятся за колю­чей проволокой. В Петрозаводске около 90% оставшихся в городе жителей были брошены в концентрационные лагеря. Этих голо­дных, истощенных людей избивают и заставляют выполнять тяже­лую работу в течение 14-16 часов в сутки. Многие, конечно, долго не выдерживают таких мучений. В лагере, расположенном в местечке Северная точка (недалеко от Петрозаводска), не осталось почти ни одного человека, который не был бы избит. Бежавший из лагеря на Кукковке Юрьев рассказывал, что в этом лагере уже много людей умерло от голода и побоев. За колючую проволоку загнаны даже дети, которых заставляют выполнять непосильную работу»[60].

Распространялась также и краткая версия изданной в Лондо­не на английском языке книги под тем же названием «Finland Unmasked». Те же темы, разрушение Петрозаводска и жестокое обращение с жителями, содержались и в предназначенном для западных стран издании под названием «Клика Маннергей­ма ответит за свои преступления!» (The Mannerheim Clique Will Answer For Their Crimes).

Для прояснения ситуации следовало предпринимать контр­меры, и информационную блокаду частично приоткрыли, при­гласив в Восточную Карелию независимых иностранных наблю­дателей. Уже весной 1943 г. в Яанислинне побывали шведские журналисты, ознакомившиеся с просветительской деятельнос­тью и ситуацией в здравоохранении после того, как в прессе страны-соседа появились заметки о том, что население города выступает за русский язык и настроено прорусски.

В концлагерях, которые теперь для показа были приведены в надлежащий вид, по приглашению Союза защиты детей Ман­нергейма побывала группа шведов. В качестве доказательства увиденного они оставили весьма положительный отзыв об уп­равлении лагерями. В питании не отмечалось недостатков, жи­лье содержалось в хорошем состоянии и в чистоте, вопросы ги­гиены и ухода за больными были решены, и официальные лица относились к заключенным должным образом.

Название «концентрационный лагерь», указывавшее на негу­манное обращение, с точки зрения гостей, не давало правильно­го представления об условиях пребывания в них, поскольку, по их мнению, принимая во внимание обстоятельства, для блага за­ключенных было сделано все возможное. Предоставляя сведения о лагерях, хозяева, конечно, не были совсем уж честными. Так, например, заявлялось, что все работы выполнялись в доброволь­ном порядке и что система домовых старост являлась неким са­моуправлением, действовавшим наряду с финляндскими влас­тями. О нехватке продовольствия, высокой смертности и других проблемах предыдущих лет вряд ли упоминалось вообще.

В начале 1944 г. с ситуацией в лагерях снова ознакомились в присутствии начальника ВуВК шведские, а также швейцарские журналисты. В этот же период был подготовлен упоминавшийся выше доклад о ВуВК, предназначавшийся для ведения будущих мирных переговоров и составленный юридическим помощником начальника ВуВК профессором Мерикоски. В докладе подчерки­валось гуманное отношение к населению и содержались попыт­ки показать ложность обвинений в разрушениях, произведенных финнами на оккупированной территории. Напротив, к пожела­нию государственного комитета по информации о предоставле­нии сведений об условиях жизни восточно-карельского населения для распространения внутри Финляндии Военное управление от­неслось сдержанно, попросив отложить вопрос на более поздний период. Вплоть до окончания войны финляндская обществен­ность знала о событиях периода оккупации очень мало. Это вряд ли считалось властями большой проблемой, ведь, несомненно, су­ществовали и более важные темы для размышлений.