Финская оккупация Петрозаводска. 1941-1944

7.1. ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПРОДУКТАМИ ПИТАНИЯ

Когда осенью 1941 г. Военное управление приступило к ра­боте, ситуация с обеспечением населения продуктами питания по ряду причин была сложной. Перед отступлением советские власти пытались, по возможности, вывезти с оставляемой терри­тории все имевшиеся запасы продовольствия. Часть урожая из-за военных действий осталась неубранной или была уничтожена, а часть его — реквизировала для своих нужд оккупационная ар­мия. К концу года в Олонецком округе запасов самого основно­го продукта питания, хлеба, из собственного урожая оставалось только до февраля 1942 г. С целью решения проблемы дефицита продовольствия начальник Военного управления распорядился конфисковать запасы зерна, сахара, пищевых жиров, мяса, мясо­продуктов, а также кофе и чая.

В части продовольственного снабжения большинство насе­ления Яанислинны с самого начала оказалось в зависимости от действий оккупационных властей. В дни, последовавшие за за­хватом города, в разных его частях на базе армейских продоволь­ственных складов были организованы пункты, на которых жела­ющие могли бесплатно получать продукты питания. Эти пункты использовались также для распределения продовольствия в на­чальный период организации карточной системы. Продуктовые карточки давались горожанам одновременно с регистрацией.

Поначалу дневная продовольственная норма на человека со­стояла из 400 гр. хлеба, 40 гр. сахара и 10 гр. соли. Сокращенная до 300 гр. в конце октября 1941 г. норма выдачи хлеба считалась властями недостаточной, поскольку «у большинства жителей го­рода не было никаких запасов продовольствия, а... картофель и овощи из-за ранних холодов остались неубранными и замерзли». Дополнительно горожанам стали выдавать по куску соленой тю­ленины из тех запасов, которые нельзя было использовать для продовольственного снабжения армии.

Оккупационные власти исходили из того принципа, что насе­ление должно было само обеспечивать свое существование, и во второй половине ноября 1941 г. районный штаб прекратил вы­дачу ему продуктов. В дальнейшем продовольствие предполага­лось выдавать в основном за плату. За организацию розничной торговли в Восточной Карелии на правах монополии отвечало образованное четырьмя наиболее крупными финляндскими оп­товыми фирмами (СОК, OTK, «Кеско» и «Туко») акционерное общество «Вако» (Vako Оу), деятельность которого контроли­ровали чиновники ВуВК, отвечавшие за снабжение населения. Людям, обращавшимся с просьбой о выдаче продуктов питания в районный штаб, предлагалось теперь устраиваться на работу.

Согласно планам, в нормируемые продуктовые пайки долж­ны были включаться хлебобулочные изделия, корнеплоды, кар­тофель, мясо, пищевые жиры, молоко и сахар; затем этот список пополнился мармеладом. Время от времени в пайки добавляли горох, крахмал и т. д. Право приобретения продуктов зависело от возраста, пола, национальности работника и тяжести тру­да. По заключению врача больные могли пользоваться правом приобретения дополнительных продуктов питания, а с осени 1942 г. это право было предоставлено беременным женщинам и кормящим матерям. В конце 1943 г. существовало 11 категорий продуктовых пайков. Кроме того, дети обеспечивались дополни­тельным питанием в столовых народных школ, а также в яслях и детских садах. Правда, до конца 1943 г. в школах учились только дети родственных финнам народов.

До октября 1943 г. в обеспечении продуктами питания свобод­ного национального и ненационального населения применя­лись разные нормы: представителям ненационального населе­ния приходилось довольствоваться меньшими пайками. Финны, проживавшие в городе, получали такие же пайки, как население в самой Финляндии, а большая часть работников Военного уп­равления — более калорийный армейский паек. В концентра­ционных/переселенческих лагерях пайки рассчитывались по таким же нормам, как в лагерях для военнопленных. Поначалу в лагерях выдавались пайки двух типов: для неработающих (А) и для работающих (В).

В январе 1942 г. в лагерях стал выдаваться С-паек для заклю­ченных, занятых особо тяжелым физическим трудом. Осенью того же года А-паек был отменен, после чего всем заключенным выдавался как минимум В-паек.

На графике 2 представлены оценки теоретической питатель­ной ценности ежедневных норм потребления продовольствия для разных групп населения, составленные на основе послево­енных сводных данных. Из графика следует, что продуктовые нормы для гражданского населения как самой Финляндии, так и Восточной Карелии изменялись практически ежемесячно.

В пайки свободного населения включалось также незначитель­ное количество ненормированных дополнительных продуктов, таких как рыба, яйца, ягоды, грибы. Впрочем, в первый год окку­пации эти виды продовольствия не имели сколько-нибудь сущес­твенного значения, и питательная ценность пайков оставалась значительно ниже потребностей людей. До осени 1942 г. паек представителей родственных народов превышал паек ненационального населения примерно на 10%, т. е. ненамного, но в су­ществовавшей тогда ситуации это означало сокращенное потреб­ление самого необходимого. После сбора нового урожая пайки заметно увеличились, а дискриминация в их величине по национальности оказались столь большие недостатки, что их положение было другим (хуже, чем у свободных). Продукты питания могли быть частич­но испорченными, а недостающие заменялись другими, менее калорийными. В худшем случае вместо мяса и пищевых жиров выдавалась только мука, в которую, по свидетельству некоторых заключенных, добавляли суррогаты. Согласно инструкциям, ра­ботающие заключенные должны были получать продовольствие как минимум в соответствии с В-пайком, однако в 1942 г., наибо­лее тяжелый по снабжению продовольствием период, более 90% заключенных — по-видимому, и большинство работающих — вы­нуждены были довольствоваться А-пайком. Контрольные про­верки пайков В и С выявили недостачу дневной продовольс­твенной нормы, достигавшую 400 Ккал. Приготовление пищи в стесненных условиях само по себе уже представляло проблему. Весной начался голод — в источниках содержатся упоминания о потреблении в пищу отбросов и падали — и показатели смерт­ности резко пошли верх. Только в июле 1942 г. от голода в лаге­рях умерли по меньшей мере 500 человек.

Особенно тяжело переживали недоедание многотысячное дет­ское население и ослабленные старые люди. Молока, получае­мого от коров лагерного хозяйства, хватало для распределения, например в сентябре 1942 г., кроме скотников только больным и ослабленным людям, детям до двух лет и финскому персоналу концлагерей. Дневная норма молока составляла примерно чет­верть литра.

Очевидно, что возможности получать дополнительное про­довольствие в лагерях были незначительны. Брать продукты у посторонних было запрещено, но голод заставлял людей, даже под угрозой наказания, без разрешения выходить за пределы огражденной зоны. Так, например, командир дислоцированной в городе егерской бригады жаловался в июне 1942 г., что заклю­ченные бродят и просят милостыню на территории раскварти­рования войсковых частей. Уже в феврале солдатам запретили делиться своими пайками с гражданскими лицами после того, как у некоторых женщин-заключенных был обнаружен хлеб из пайков финских солдат.

Общее улучшение продовольственной ситуации осенью 1942 г. отразилось также на положении в лагерях. В начале октября был отменен наименее калорийный А-паек. По всей видимости, на это решение повлияли помимо гуманных соображений причи­ны самого практического свойства, например, необходимость повышения низкой производительности труда.

В дальнейшем помимо повышения норм, по-видимому, и рас­пределение стало осуществляться более эффективно. С целью получения дополнительного продовольствия весной 1942 г. в ла­герях стали устраиваться огороды, и к 1944 г. эта деятельность получила весьма широкое развитие. Кроме прочего, обрабаты­вались 40 га пашенных земель совхоза №4, были разработаны целинные земли на территории лагерей и в прилегающих к ним местностях, а в лагерях № 2 и № 5 занимались животноводством. Весной 1943 г. на территории двух лагерей были открыты две продовольственные точки акционерного общества «Вако», в ко­торых продавались промышленные товары и такие ненормируемые продукты питания, как рыба и квашеная капуста.

Память о голодных временах пробудила среди свободного на­селения города большой интерес к самостоятельному возделыва­нию земельных участков. Кроме клочков земли на придомовой территории под огороды использовались, к примеру, пепелища сгоревших домов. По оценке начальника района, в личном поль­зовании свободного населения в 1944 г. насчитывалось пример­но 25-30 га обрабатываемой земли. Тем не менее частично обес­печить себя продовольственным зерном могли лишь немногие; например, в 1943 г. таких земледельцев насчитывалось около 20 человек. Для нужд школьных столовых сельхозпродукты выра­щивались на участках, обрабатывавшихся учащимися, у части населения еще с довоенного периода имелся домашний скот, а для пополнения скудных мясных пайков выдавались разреше­ние на приобретение поросят. По мнению начальника района, в 1944 г. продовольственные пайки могли в целом считаться до­статочными, хотя в какой-то мере торговля продуктами на чер­ном рынке по-прежнему продолжалась. Незаконной торговлей занимались в основном финские солдаты, продававшие продо­вольственные товары из армейских запасов.

В начале 1944 г. пашенные земли Петрозаводского района, за которые отвечал сельскохозяйственный отдел штаба Прионеж­ского района, по предложению Симойоки были переданы в подчинение штаба Петрозаводского района. Площадь пашни составляла в общей сложности почти 490 га, а наиболее крупны­ми хозяйствами были совхоз № 1 (около 230 га) и Сулажгорская ферма (около 128 га). Из общей площади пашни примерно 355 га принадлежало сельскохозяйственному отделу, а остальные земли были переданы в пользование армии, переселенческих лагерей, АО «Вако» и др. Помимо выращивания зерновых, картофеля и корнеплодов, по инициативе районного штаба занимались садо­водством и разведением домашнего скота. Весной 1944 г. стадо молочного скота насчитывало около 100 голов .

7.2. ОБЕСПЕЧЕНИЕ ОДЕЖДОЙ

В долговременной перспективе обеспечение одеждой оказа­лось более трудной задачей, хотя и не столь серьезной, как снаб­жение продовольствием. Уже в начале 1942 г. отмечался недоста­ток товаров для свободного населения города, и, прежде всего, обуви и нижнего белья. Кроме того, в продаже фактически не имелось тканей. Когда в конце 1941 г. открылись народные школы, оказалось, что посещавшие их дети были очень плохо одеты. Поскольку чиновники Военного управления не могли ре­шить этот вопрос, то учителя по собственной инициативе стали организовывать доставку одежды из Финляндии. В результате, одежда и обувь поступили в таком количестве, что их хватило для распределения всем детям школьного возраста и частично даже их младшим братьям и сестрам. Представляется, что на долю ненациональных детей, не посещавших школу, из этой по­мощи ничего не досталось.

В дальнейшем товарами из захваченной военной добычи, пос­тупивших в магазины, спрос был удовлетворен настолько, что ситуация с обеспечением одеждой летом 1942 г. даже считалась нормальной, а с обувью — удовлетворительной. По мере продолжение войны и истоще­ния трофейных запасов дефицит товаров стал проявляться вновь, и в 1943 г. обеспечение насе­ления одеждой и обувью получило неудовлетво­рительную оценку. То­вары для нужд населе­ния Восточной Карелии из самой Финляндии поступали в очень огра­ниченном количестве и, например, кожаные изделия поставлялись только взамен присыла­емых необработанных шкур.

Большую часть одежды и обуви приходилось передавать взрослым, занятым выполнением работ на открытом воздухе; часть же тканей считалось необходимым выделять для одежды младенцев, которая имелась в каждом комплекте белья, выда­вавшемся роженицам бесплатно. В конце 1943 г. в Яанислинну поступила довольно крупная партия обуви из кожзаменителя, а также небольшие партии штапельных тканей, но еще и в нояб­ре отмечалось, что многие дети не могли посещать школу из-за отсутствия обуви. Весной 1944 г. ситуация со снабжением жи­телей города одеждой и обувью характеризовалась в целом как удовлетворительная.

О положении дел с одеждой и обувью в концентрационных лагерях осенью 1941 г. и в начале 1942 г. не имеется никакой ин­формации. Возможно, часть имущества заключенных была ут­рачена в ходе эвакуации. Летом же 1942 г. ситуация ухудшилась, поскольку запасы одежды и обуви иссякли, а новых поступлений не было. В лагерях открылись швейные и сапожные мастерские, но из-за отсутствия сырья от них было мало пользы. Считалось необходимым обеспечить одеждой и обувью в первую очередь детей. Дефицит одежды и обуви снижал производительность труда заключенных, занятых на лесозаготовках, и, судя по жало­бам, вопрос обеспечения их зимней одеждой не был решен до конца 1942 г.

Довольно тяжелой ситуация в лагерях оставалась и в начале 1944 г., хотя, согласно докладу о деятельности переселенческих лагерей, весной положение улучшилось. За счет ремонта списан­ной армейской обуви и выделки валенок были изготовлены ты­сячи пар обуви. Другие предметы одежды распределялись мел­кими партиями. Тем не менее, например, заключенные лагеря № 6, по утверждению его начальника, и в 1944 г. не получили из одежды и обуви ничего.

7.5. МЕДИЦИНА И ЗДРАВООХРАНЕНИЕ

При организации военного управления в качестве главной задачи деятельности врачей в Восточной Карелии было опре­делено предотвращение распространения эпидемических забо­леваний. Особое внимание предполагалось уделять жилищным условиям населения, ситуации с продуктами питания, водоснаб­жению, содержанию отхожих мест и борьбе с паразитами. Боль­ницы, поликлиники и аптеки необходимо было, по возможнос­ти, открывать там, где они имелись прежде, и в первую очередь в важнейших населенных пунктах.

Выявление случаев заболеваний на возможно более ранней ста­дии предполагало наличие хорошо оборудованных лабораторий в центрах оккупационных районов. В качестве профилактичес­кого мероприятия могла проводиться вакцинация населения.

В течение двух недель после захвата Яанислинны вопросы здравоохранения решались с помощью армии. В середине ок­тября 1941 г. на средства, выделенные Красным Крестом, была открыта больница для гражданских лиц, в которой могли про­ходить лечение только жители города, относившиеся к наро­дам, родственным финнам. Вначале в ней имелось лишь 10-15 больничных коек, а персонал состоял из медсестры, патронаж­ной сестры и двух лотт медицинской службы. В том же месяце приступили к работе родильный дом и аптека. На попечении осталась также не эвакуированная советскими властями психи­атрическая больница, сбежавших пациентов которой собирали по городу почти неделю.

Для ненационального населения лечебный пункт открылся только в середине ноября 1941 г. после того, как относившаяся к этой же категории населения русская женщина-врач согласи­лась заниматься врачебной практикой. При лечебном пункте действовало родильное отделение, а весь его персонал состоял из местного населения.

Первый финский городской врач приступил к работе в ян­варе 1942 г., а весной 1943 г. в Яанислинну прибыл второй врач. Увеличилась также и численность представителей других кате­горий медицинского персонала: в июне 1944 г. на службе район­ного штаба состояли два стоматолога, девять медсестер, две пат­ронажные сестры и две акушерки. Количество больничных коек преобразованной в городскую больницу бывшей национальной больницы для гражданских лиц увеличилось до 40, что считалось достаточным. Для пациентов с заболеваниями зубов действовала стоматологическая поликлиника.

В связи с большой численностью детского населения на реше­нии проблем детского здравоохранения пришлось обратить осо­бое внимание. В январе 1942 г. под контролем городского врача была открыта детская больница Яанислинны на 25 больничных коек, число которых затем увеличилось до 35. Детские консуль­тации стали функционировать с весны 1943 г. Осенью 1942 г. от­крылся туберкулезный диспансер Восточной Карелии на 60 коек. Психиатрическая больница в феврале 1943 г. была подчинена ме­дицинскому отделу штаба ВуВК, и только после этого в ней смог­ли приступить к более организованному лечению больных.

В результате такой целенаправленной деятельности организа­ция здравоохранения на оккупированной территории стала во многом напоминать систему, существовавшую в самой Финлян­дии. В отчетах говорится о том, что в период оккупации финс­кий медицинский персонал смог добиться полного доверия на­селения. Численность пациентов городской больницы за период с 1941 по 1944 гг. составила в целом примерно 1 800 человек, из которых часть были сельскими жителями. За этот же период по­сещений поликлиник насчитывалось почти 26 000. Численность пациентов детской больницы с 1941 по 1944 гг. составила 950, а количество посещений поликлиники детьми — 3 200. В 1943 г. почти все роды принимались в родильном доме. В психиатри­ческой больнице в 1943 г. находилось на лечении 76 человек, а в 1944 г. — 174 человека.

Развитие медицинского обслуживания улучшало положение в основном представителей национального населения, поскольку дискриминация по национальному признаку сохранялась в этом секторе до самого конца оккупации. В городской больнице для не­национального населения медицинский персонал состоял в нача­ле 1942 г. из врача, фельдшера, 4 медсестер и 2 акушерок. Финский городской врач контролировал работу этой больницы, проверяя, кроме прочего, заявки на лекарства. Начальник медицинского от­дела штаба ВуВК А. Балле в марте 1942 г. оценивал работу больни­цы для ненационального населения как удовлетворительную. Тем не менее еще в июне того же года отмечалось, что положение с ее обеспечением оборудованием, постельным бельем и больничной одеждой было крайне неудовлетворительным. Статистических данных за 1941-1942 гг. о количестве больных, прошедших лечение в этой больнице, не найдено. В 1943 г. их насчитывалось 401 чело­век, а за помощью к врачу обратилось 6 003 человека — весьма вну­шительные показатели, хотя и составлявшие лишь около половины соответствующих показателей национальной больницы. В 1943 г. показатели средней численности национального и ненациональ­ного населения городского района были примерно одинаковыми. В ноябре 1943 г. больница для ненационального населения была ликвидирована, и оказание медицинской помощи сосредоточилось в центральной больнице переселенческого лагеря №6, в которой насчитывалось 120 больничных мест. Что касается стационарно­го лечения ненациональных детей, то оно было организовано явно хуже, чем детей представителей родственных финнам народов. Еще в начале мая 1944 г. больничные койки для ненациональных детей отсутствовали полностью, и в детскую городскую больницу их помещали только в исключительных случаях. Ненационалъные дети не были охвачены работой детских консультаций и не наблю­дались патронажными сестрами. Только в конце весны в централь­ной лагерной больнице организовали пять детских мест.

Посетивший концентрационные лагеря в ноябре 1941 г. глав­ный врач вооруженных сил Финляндии Суолахти охарактеризо­вал увиденную им больницу на 20 мест как хорошо организован­ную. Врач-ординатор военного госпиталя руководил ее работой и, наряду с выполнением своих обязанностей, принимал боль­ных. Русские фельдшеры проводили назначенные им процеду­ры и следили за соблюдением правил общей гигиены. Таким образом, с самого начала положение дел в этой сфере формально было в порядке, но на практике — не настолько благополучно. Так, судя, например, по показаниям людей, занимавших руководящие должности в лагере №1, ситуация с медицинским обслуживанием поначалу была очень тяжелой. Главный военный врач Восточ­ной Карелии Балле в апреле 1942 г. также оценивал ситуацию как неудовлетворительную, поскольку в лагерях отсутствовало даже самое простое оборудование. В то же время, по его мнению, рас­ход лекарств в лагерях был чрезмерно большим.

Уже зимой 1941-1942 гг. во всех лагерях были открыты поли­клиники и дополнительные больницы. Импульсом для даль­нейшего развития медицинского обслуживания в концлагерях стали случаи сыпного тифа, выявленные весной в лагерях воен­нопленных, расположенных в Южной Карелии. Распростране­ние этой опасной болезни среди гражданского населения и боль­шого по численности гарнизона Яанислинны могло привести к серьезным последствиям. По этой причине лагеря попали под более пристальный контроль финских специалистов, и в апреле 1942 г. врача Олонецкого округа с двумя другими военными вра­чами назначили ответственными за состояние здравоохранения в них. Кроме того, врачу примыкавших к городу территорий, должность которого учредили в июне 1942 г., вменили в обязан­ность вникать в вопросы ухода за больными и общей гигиены лагерей.

Весной 1942 г. в трех лагерных больницах насчитывалось в общей сложности 85 больничных коек, и их русский персонал состоял из 5 врачей, 4 фельдшеров, 11 медсестер, 7 акушерок и 12 человек младшего медицинского персонала. В июле 1942 г. в лагерях имелось семь больниц, из которых три — для инфек­ционных больных, с общим количеством коек — 162. Первый финский лагерный врач прибыл в Яанислинну в январе 1943 г., когда, несмотря на профилактические меры, началась эпиде­мия сыпного тифа. В помощь ему были командированы также финские медсестры, а весной в качестве сменщика в лагеря на­правили еще и второго доктора. В 1943 г. в лагерях насчитыва­лось 195 больничных мест; в лагерных больницах за год прошло лечение 2 500 человек, а число побывавших на приеме у фель­дшеров превысило 33 000 человек. На заключительном этапе оккупации в каждом лагере помимо поликлиники имелась своя больница. При центральной лагерной больнице, находившейся в концлагере на Перевалке, функционировало отдельное вене­рическое отделение, где можно было получить и стоматологи­ческую помощь.

Весной 1942 г. стали проводиться массовые прививки насе­ления. Не считая детей младшего возраста, от брюшного тифа стремились привить всех — как свободное население, так и заклю­ченных концлагерей. Кроме того, части жителей были сделаны прививки от оспы, а медицинскому персоналу и прививки от сыпного тифа. Затем детям стали делать прививки от дифте­рии и туберкулеза. Прививочные мероприятия продолжались еще и в 1944 г.В сравнении со всеми группами местного населения медицин­ское обслуживание финляндских оккупационных войск относи­лось совсем к другой категории. Медицинские части прибыли в город вскоре после его захвата, и уже во второй половине ок­тября 1941 г. был готов к работе большой госпиталь 7-го армей­ского корпуса (66-й военный госпиталь). В нем оказывались все важнейшие виды специализированной медицинской помощи, а количество больничных мест увеличилось к 1943 г. примерно до 1 300. Кроме того, в гарнизоне действовали более мелкие ле­чебные учреждения, например, в октябре 1943 г. — три полевых госпиталя и гарнизонная больница. Армейским медицинским обслуживанием в некоторой степени пользовалось и восточно­карельское гражданское население. В военный госпиталь на­правляли также некоторых тяжелобольных и из лагерей, и в нем весной 1942 г. открылось отдельное хирургическое отделение для военнопленных.

7.4. САНИТАРНОЕ СОСТОЯНИЕ, ЗАБОЛЕВАЕМОСТЬ И ПРИЧИНЫ СМЕРТНОСТИ

Общее санитарное состояние города после его захвата было, по мнению главного санитарного врача вооруженных сил Фин­ляндии, крайне неудовлетворительным. Строения и отхожие места находились в антисанитарном состоянии, большинство колодцев во дворах домов не имело крышек, и их пригодность в качестве источников питьевой воды вызывала сомнения. Цен­трализованная система канализации отсутствовала, впрочем, учитывая возможность распространения инфекций, это могло считаться скорее достоинством, чем недостатком.

В октябре прибыли и приступили к работе два специальных взвода: дезинфекционный и взвод, занимавшийся очисткой, на базе которых в начале 1942 г. сформировали коммунального предприятие, отвечавшее за санитарное состояние города. Ру­ководитель этого предприятия одновременно являлся и поли­цейским по вопросам санитарного состояния Петрозаводского района. В городе стали проводиться систематические проверки санитарного состояния, а весной, после схода снега, приступи­ли к уборке домов, улиц, парков и других публичных мест. В ка­честве вспомогательной силы на этих работах использовались заключенные концлагерей, численность которых достигала мак­симально 500 человек. В городе оборудовались свалки, давались указания по санитарному уходу за отхожими местами, а также проверялось качество воды в колодцах. С целью уничтожения получивших повсеместное распространение паразитов летом было введено обязательное посещение населением бань, причем одновременно проводилась дезинфекция жилья. Эти меропри­ятия проходили регулярно до начала 1944 г. Тем не менее еще осенью 1943 г. санитарное состояние жилищ особенно ненацио­нального населения, оставляло желать лучшего. В сентябре 1943 г. был назначен специальный инспектор, который контролировал санитарное состояние, к примеру, предприятий общественного питания, магазинов, частного жилья, общественных туалетов и свалок. В многоквартирных жилых домах за этим следили и вы­бираемые жильцами старосты.

Наиболее острой была проблема соблюдения гигиеничес­ких норм в условиях перенаселенных концлагерей. Внешний порядок на их территории навели уже в течение первой зимы, но чрезмерное скопление людей внутри помещений вызывало затхлость воздуха, неопрятность и опасность распространения инфекционных заболеваний. В марте 1942 г. на территории четырех лагерей обнаружили попадание в некоторые колодцы загрязненных фекалиями грунтовых вод. Нежелательным счи­талось также использование для пищевых целей воды из рек и озер, что делалось по необходимости. Еще в июле в документах упоминалось о том, что часть туалетов не соответствовала сани­тарным требованиям.

Изолированным в лагерях почти не выдавалось мыло, а в круп­нейшем лагере, расположенном в Красном поселке, не имелось бань еще и в конце 1941 г. Все же к февралю 1942 г. было объяв­лено о наличии бань во всех лагерях, посещение которых стало обязательным. В апреле того же года началось строительство спе­циальных бань для выведения вшей. Подчиненные штабу ВуВК взводы химзащиты приступили к проведению санитарных и дез­инфекционных мероприятий в отношении жилищ и заключен­ных концлагерей. Санитарный врач Вартиоваара в августе кон­статировал, что все проверенные им объекты были обработаны, часть из них — дважды.

После начала эпидемии сыпного тифа в лагерях установили карантин и увеличили их санитарный персонал. Согласно отче­ту, составленному в начале 1944 г., после этого в санитарном со­стоянии концлагерей не отмечалось значительных недостатков. Все население лагерей могло посещать бани, по крайней мере, раз в неделю; уборные и система уборки отходов были приведе­ны в порядок, качество питьевой воды улучшено, в частности, путем строительства водопроводов. Кроме того, было заявлено о полном уничтожении вшей, распространявших инфекции.

По мнению городского врача, в первый год оккупации состо­яние здоровья свободного взрослого населения Яанислинны на­ходилось на неожиданно высоком уровне. Все же случаев заболе­вания ревматизмом вследствие недостатка одежды, наблюдалось много; было зарегистрировано несколько фактов заболевания брюшным тифом, а летом — малярией и дизентерией. По причи­не однообразного питания весной отмечались случаи заболева­ния цингой. Общее состояние здоровья детей, напротив, в пер­вой половине 1942 г. было удручающе плохим. Почти все дети дошкольного возраста страдали малокровием и рахитом. Состо­яние здоровья школьников было лучше, что, по-видимому, стало и результатом работы школьных столовых, правда, это относи­лось лишь к представителям родственных финнам народов.

В 1943 г. ситуация с состоянием здоровья свободного населе­ния в целом характеризовалась как удовлетворительная. Особо значимые положительные тенденции имели место в состоянии здоровья детей, хотя случаи слабости и анемии встречались еще часто, а в первой половине года также отмечались заболевания рахитом. В основном, рахитом болели ненациональные дети, ко­торые провели первый год своей жизни в концлагерях. Согласно оценке начальника Петрозаводского района, состояние здоровья свободного населения города в завершающий период оккупации могло считаться даже «отрадно хорошим». На положительные тенденции в этой сфере указывала также постоянно снижающа­яся смертность.

По мнению военного врача Балле, еще в феврале 1942 г. об­щее состояние здоровья заключенных концлагерей, принимая во внимание условия их содержания, могло считаться удовлет­ворительным. Тем не менее в лагерях отмечалось много случаев заболевания туберкулезом и чесоткой и несколько — брюшным тифом и дифтерией. Все же распространения эпидемий удалось избежать, и в дальнейшем инфекционные болезни не оказали существенного влияния на ухудшение ситуации.

Дефицит продовольствия стал основной причиной ухудшения общего состояния заключенных, что отмечалось уже в марте 1942 г., и эта тенденция сохранялась в течение всей весны. Про­должительный недостаток белков в летний период вызвал боль­шое количество случаев опухания от голода, в то время как нет ни одного упоминания о таких случаях среди свободного населе­ния. Когда главный врач вооруженных сил Финляндии Суолахти в сентябре 1942 г. ознакомился с положением дел в лагере №6, кар­тина, увиденная им в лагерной больнице, была неутешительной: «Все тяжело больны, много худых, истощенных или опухших от голода. Среди больных много туберкулезников и умирающих».

В месячных отчетах отдельных лесозаготовительных отрядов без прикрас характеризуется состояние заключенных, выпол­нявших тяжелую физическую работу. Например, из списков 56-й рабочей роты лагерников, которая находилась в Кутижме и некоторое время в Яанислинне, были вынуждены в период с июля по октябрь 1942 г. исключить по причине болезни, смерти и по другим причинам — по-видимому, в основном из-за нетру­доспособности — более половины из примерно 300 заключенных. В октябре значительная часть численного состава роты, не менее трети, ежедневно была не в состоянии выходить на работу.

Ухудшение физического состояния и высокая смертность за­ключенных не стали неожиданностью для Военного управле­ния. Балле предвидел кризис уже в марте 1942 г. и рекомендо­вал увеличить продовольственные пайки или сократить нормы выработки и уменьшить интенсивность труда. Представляется, что ни того, ни другого не было сделано. В составленном в мае 1942 г. докладе о причинах смертности в лагерях главный врач Олонецкого округа Э. Сарасте также пришел к выводу о недо­статочности продовольствия как основной причине смертности заключенных. Наряду с этим им упоминались и другие факто­ры, вызывавшие повышенную смертность лагерного населения. К ним относились качество человеческого «материала», выра­женное плохим физическим состоянием людей уже при поступ­лении в лагеря, широкое распространение туберкулеза, а также влияние на показатели смертности весеннего периода, когда больше, чем когда-либо, умирало ослабленных людей. Сарасте оптимистично полагал, что ситуация улучшится уже в июне.

В марте 1942 г. было дано разрешение использовать трофей­ные препараты, содержавшие витамин С, которые выписыва­лись для лечения больных с подтвержденным диагнозом цинги, а в апреле шведский Красный Крест подарил партию витамина D для лечения детей, больных рахитом. Весной заключенным рекомендовалось добавлять в пищу свежие побеги растений, а лагерных врачей учили готовить хвойный экстракт и объяснять способы его применения.

Настоящий же перелом наступил только после улучшения продовольственного снабжения, однако выздоровление после тяжелых заболеваний, вызванных недоеданием, продолжалось долго, и люди, опухшие от голода, находились на излечении в лагерных больницах еще и в начале 1943 г. Впрочем, следует от­метить, что новых случаев водянки тогда уже не отмечалось. Посетившие лагеря в августе 1943 г. шведские наблюдатели не заметили в них истощенных людей, что, по всей видимости, со­ответствовало действительности, поскольку большое количество людей, страдавших дистрофией, вряд ли смогли бы скрыть.

Высокую смертность, имевшую место в концлагерях в 1942 г., можно было бы, без сомнения, в основном предотвратить, увели­чив продовольственные пайки. То обстоятельство, что исправле­ние ситуации задержалось до осени, можно было обоснованно объяснять критическим положением с продовольствием в Вос­точной Карелии и самой Финляндии, что и сделал, например, окружной врач в своем докладе. Сопоставление ситуации в ла­герях с положением остального населения города указывает все же на то, что в этом объяснении содержится не вся истина и что существовали также другие причины высокой смертности. Об этом говорит в своих воспоминаниях Эдвард Линкомиес, кото­рый в период войны был депутатом финляндского парламента и занимал пост премьер-министра Финляндии. По его мнению, численность военнопленных — а ведь к ним приравнивались и гражданские заключенные концентрационных лагерей — не была настолько значительной, чтобы увеличение им продовольствен­ных пайков выше границы дистрофии оказало бы существенное влияние на общее продовольственное положение страны. Упо­мянутые категории составляли лишь 2% от всего снабжаемого продовольствием населения страны, и при желании в рамках во­енной организации эти вопросы можно было быстро решить[46].

Все же следует отметить, что на пути принятия беспристраст­ного решения оказалось много препятствий, поскольку речь шла о населении враждебной страны, дискриминация которого офи­циально одобрялась. Кроме того, поскольку было известно о том, что немцы в то же самое время истощали голодом жителей Ле­нинграда, то свои собственные действия на их фоне могли пока­заться очень даже умеренными. В системе управления лагерями, особенно в начале 1942 г., имелись недостатки, и местные власти были во многом бессильны изменить ситуацию, поскольку для повышения норм питания требовалась санкция Главной став­ки. Уменьшение интенсивности труда улучшило бы положение взрослого населения, но предпочтение отдавалось потребностям оккупантов. Поскольку вера в поражение Советского Союза в войне была еще сильна, то невозможно было предположить, что плохое обращение с заключенными может в будущем стать по­литической проблемой. Что же касается общественности Фин­ляндии, то из-за цензуры она, видимо, тогда абсолютно ничего не знала о положении в лагерях.

После некоторого улучшения продовольственной ситуации в начале 1943 г. новую угрозу стал представлять сыпной тиф. Не­сколько случаев этого заболевания было отмечено уже прошлой весной, однако на этот раз заболевших насчитывалось более четырех с половиной сотен, в основном на территории лагеря в Красном поселке. До объявления карантина болезнь успела распространиться и на рабочих, занятых на лесоразработках в районе Вилги, Деревянного и Кутижмы. Наиболее тяжелый удар пришелся по Кутижемскому лесозаготовительному отря­ду, в котором заболело более трети заключенных. Усиленными мерами по противодействию этой болезни удалось предотвра­тить распространение эпидемии за пределы лагеря, и от сып­ного тифа умерли в общей сложности около 30 человек, что, принимая во внимание характер этой болезни, следует считать невысоким показателем.

Причины смертности свободного и изолированного населения в той мере, в какой имеющиеся материалы позволяют это сде­лать, рассматриваются в таблице 11. В отношении заключенных концлагерей приходится использовать общие данные по всем лагерям Восточной Карелии, поскольку соответствующих ста­тистических данных отдельно по Яанислинне не имеется. К то­му же, в них нет сведений по крайней мере о трети всех случаев смерти в лагерях (данные за 1941 г. отсутствуют полностью), что, со своей стороны, указывает на недостатки в медицинском обслуживании. Велико было и количество смертей как в лагерях, так и среди свободного населения, причины которых остались не выясненными.

В обеих группах данные о причинах смертности за 1942 г. от­ражают кризисное положение с продовольствием, что особенно заметно среди лагерного населения. Помимо ясных случаев, воз­никших вследствие голода и недоедания, таких как рахит, цинга и водянка, значительная часть различных заболеваний органов пищеварения, слабость и увядание (атрофия) проявлялась, по крайней мере частично, вследствие недостаточного питания. Из общего показателя смертности свободного населения на долю болезней, вызванных голодом, приходилась треть всех смертей, а в лагерях — примерно две трети, хотя в действительности, оче­видно, эта цифра была еще больше. В 1943 г. удельный вес смер­тей, вызванных голодом, сократился в обеих группах пример­но до одной пятой. Впрочем, вероятно, что вызванная голодом слабость была косвенной причиной смерти и во многих других случаях. Следующими в порядке значимости причинами смертности были заболевания сердца и органов кровообращения. В 1942 г. смертность по этим причинам относительно средней численнос­ти населения в лагерях превышала аналогичный показатель для свободного населения примерно — в два, а в 1943 г. примерно в три раза. В дальнейшем эти абсолютные показатели в обеих группах снижались, а в 1944 г. и относительные различия стали незначи­тельными[47].

В отношении туберкулеза как причины смерти заключенные по сравнению с другими категориями населения находились в худшем положении. В 1941-1942 гг., согласно статистическим данным, относительная смертность, вызванная этой причиной, превышала аналогичный показатель для свободного населения примерно в два с половиной раза, и еще в 1944 г. — почти в два раза. Опасность заражения туберкулезом в стесненных условиях лагерей, хотя и в них наблюдалось явное улучшение ситуации по мере продолжения оккупации, была выше.

В документах отмечается, что от воспаления легких или гриппа в лагерях умерли более 150 человек, из которых большинство — в 1942 г. Среди свободного населения Яанислинны таких случаев насчитывалось менее десятой части от этого показателя. Из таб­лицы следует, что показатели смертности, вызванной другими причинами, намного уступали упомянутым выше болезням, а случаи смертей вследствие заболевания сыпным тифом в статис­тических данных и вовсе не выделяются.

Более детальное рассмотрение случаев насильственных смер­тей возможно только в отношении свободного населения. На долю несчастных случаев, жестокого обращения, казней, само­убийств и т. д. приходится примерно 14%, а в 1943 г. — почти чет­верть от общего числа смертей. К погибшим на войне, по-видимому, были отнесены зарегистрированные в списках населения городского района бывшие военнопленные-красноармейцы, представители родственных финнам народов, поступившие на службу в финляндскую армию.

Из таблицы следует, что основная часть смертей приходилась на младшие и старшие возрастные группы. Из 383 человек, зарегист­рированных в списке умерших в Яанислинне в 1941-1944 гг., более трети составляли дети младшего возраста (1935-1944 г. р., всего 138 человек), а более четверти (99) — люди, родившиеся до 1880 г.

Смертность детей и пожилых людей достигла пика в 1942 г., когда, например, из общего числа новорожденных в течение года умерли примерно 24% (28 человек). Соответствующие данные о концла­герях имеются только за 1942 г., и показатели смертности разных возрастных групп в основном соответствовали данным для свобод­ного населения. Впрочем, удельный вес смертности людей трудос­пособного возраста несколько превышал аналогичный показатель людей, находившихся по другую сторону колючей проволоки.

7.5. СОЦИАЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ

Организуя систему обеспечения свободного населения Вос­точной Карелии, оккупационные власти стремились, главным образом, к тому, чтобы люди, по возможности, зарабатывали средства существования для себя и близких своим трудом. Лю­дям, не способным делать это, должны были оказывать помощь на основе подходящих в данном случае норм законодательства Финляндии попечительские органы Военного управления. Ре­шение вопросов, относившихся к компетенции органов муници­пального самоуправления, планировалось передать районным штабам. В Яанислинне социальное обеспечение было отделено от других видов обеспечения вскоре после захвата города.

Наибольшую потребность в помощи население испытывало осенью 1941 г. В первые недели, когда проводились мероприя­тия по обеспечению людей работой и организации торговли, власти вынуждены были оказывать помощь практически всем жителям, и еще в конце 1941 г. в ней нуждалось более 80% насе­ления. Проблема заключалась главным образом в обеспечении продовольствием. Начиная с весны 1942 г., после стабилизации положения, численность людей, получавших помощь, резко со­кратилась. В январе 1942 г. их насчитывалось около 2 800 человек, в августе того же года — более 300, а в 1944 г. осталось чуть более 100 человек. За весь период оккупации помощь была оказана в денежном выражении на сумму почти 900 000 марок, из которой на 1941-1942 гг. пришлось 85%.

Вопрос о том, осуществлялась ли в оказании помощи населе­нию дискриминация по национальному признаку, остался, на основании имеющихся источников, в некоторой степени невы­ясненным. В феврале 1942 г. относительное количество получа­телей продуктовой помощи среди национального и ненацио­нального населения было равным; весной того же года помощь, видимо, оказывалась в большей мере представителям родствен­ных финнам народов, а начиная с осени, напротив, ненацио­нальному населению. Кроме того, нет и точных данных об объ­емах оказанной помощи. Что касается одежды, то практически вся она выдавалась национальному населению.

Для пресечения спекуляции социальной помощью получатель таковой обязывался позже возместить Военному управлению ее стоимость, о чем каждый давал письменное обязательство. Взи­мание денег началось уже в 1942 г., и к весне 1944 г. общая сумма выплат составляла примерно половину затраченных на оказание помощи средств.

Дети, оставшиеся сиротами и найденные в городе и концлаге­рях, были помещены в детский дом, открытый в октябре 1941 г. Их численность достигла пика в 1943 г., когда в детском доме находились на попечении почти 100 детей, в основном из числа ненационального населения. В конце 1941 г. начались провер­ки условий содержания детей в родительских семьях. Помимо социальных работников этим занимались учителя народных школ и две патронажные сестры из дислоцированного в горо­де полевого госпиталя. В случае ненадлежащего содержания мог быть поставлен вопрос о взятии ребенка на попечитель­ский контроль или передаче его на воспитание в детский дом. Например, весной 1943 г. в детском доме на полном казенном попечении числилось, как уже было отмечено, почти 100 чело­век. Попечительский контроль осуществлялся также за воспи­танием всех приемных детей.

Для т. н. «трудных» детей летом 1942 г. открыли исправи­тельную школу на противоположном берегу Петрозаводской губы, на Бараньем берегу. Осенью того же года исправительную школу перевели в Лохикоски[48], а в конце 1943 г. — в Шую. В ней воспитывалось в общей сложности только 10 мальчиков из Яанислинны. Потребность в изолировании по причине плохого поведения была больше, однако недостаток мест ограничивал направление детей в исправительные заведения. В 1944 г. на тер­ритории переселенческого лагеря №6 заканчивалось строитель­ство более вместительного детского исправительного заведения, но этот проект до конца оккупации так и не был реализован.

Для ухода за малолетними детьми, и, с другой стороны, с целью решения проблемы дефицита рабочей силы, с весны 1942 г. ста­ли открываться детские ясли и сады. В конце 1943 г. действовали четыре таких учреждения — три для детей родственных финнам народов и одно для ненациональных детей. Детские дошколь­ные учреждения посещали в среднем 250 детей, что позволило устроиться на работу почти 230 матерям. Поначалу население настороженно относилось к детским учреждениям, и хорошей приманкой, очевидно, стал дополнительный продовольствен­ный паек, который начали выдавать в них с конца 1942 г..

В исключительных условиях оккупации рождалось много вне­брачных детей. Из числа зарегистрированных в 1941-1944 гг. но­ворожденных таких насчитывалось 45% (178). Среди местного населения было много так называемых «волчьих пар»[49], но чаще всего отцом ребенка оказывался финский солдат.

После установления личности отца ребенка власти стремились заключить с ним соглашение о выплате алиментов, но оконча­тельное решение вопроса о денежных компенсациях отклады­валось до весны 1943 г., когда на территории ВуВК было нала­жено судопроизводство по рассмотрению гражданских исков. Решение о выплате алиментов, после вступления решения суда в силу, обязано было в принудительном порядке исполняться и на территории самой Финляндии. В Яанислинне на рассмотрение третейского суда попадал примерно каждый третий случай рож­дения внебрачных детей.

Содержание пожилых людей в стационарных учреждениях не получило значительного развития. Для представителей обеих национальных групп были открыты отдельные дома престарелых, и в июне 1942 г. в них находились в общей сложности 46 человек, через год — 36, а в 1944 г., после объединения националь­ных домов престарелых Яанислинны и Пряжи в одно учрежде­ние, — 73 человека. Находившийся на Бараньем берегу дом инва­лидов закрыли весной 1942 г, а его жильцы были распределены по другим учреждениям.

В соответствии с принятыми принципами, бродягой считал­ся человек, который без разрешения или веской причины на­ходился за пределами района своего проживания; не соблюдал распоряжений, касавшихся порядка исполнения трудовой по­винности; нищенствовал или позволял своему ребенку поби­раться; вел аморальный образ жизни или представлял в силу сво­их привычек угрозу для общественного порядка, безопасности и благопристойности. Если мягкие меры воздействия не давали эффекта, бродягу могли поместить в исправительно-трудовую колонию, открытую летом 1942 г. в Лохикоски. Большая терри­тория города затрудняла контроль, и количество выявленных случаев бродяжничества оказалось небольшим. В 1942-1943 гт. предупреждение было сделано 13 человекам, и в исправительно-трудовую колонию отправили примерно столько же.

Контроль за употреблением алкоголя осуществляла в основ­ном полиция. Работники социальных служб вмешивались в тех случаях, когда речь шла, например, о невыплате алиментов или вызывавшем осуждение образе жизни. До конца 1942 г. таких слу­чаев не отмечалось, и в дальнейшем пьянство оставалось, по всей видимости, в основном проблемой самих финнов. Местное насе­ление не имело права покупать спиртные напитки, хотя, конеч­но, их можно было приобрести на черном рынке, однако главным препятствием оставались очень высокие относительно доходов населения цены. «Пиво»[50] варили в небольших количествах прак­тически везде, однако его употребление не вызывало проблем, связанных с алкоголизмом. Необходимости в организации ста­ционарного учреждения для лечения больных алкоголизмом не было ни в Яанислинне, ни в других районах Восточной Карелии. Понятно, что благоприятная ситуация в этой сфере частично объ­яснялась малочисленностью взрослого мужского населения.

Со времени открытия концентрационных/переселенческих лагерей в них, помимо изолирования ненационального населе­ния, решались и вопросы попечительского плана. Помещенные в лагеря люди должны были, в принципе, обеспечиваться необ­ходимым во всех случаях, независимо от их трудоспособности или других обстоятельств. В 1941-1944 гг. система плохо справля­лась с решением этой задачи, но представляется, что во второй половине периода оккупации там смогли обеспечить, по край­ней мере, минимальные потребности жизнеобеспечения. Для сирот и престарелых организовывались специальные заведения, и в 1944 г. стационарный уход за ними начали сосредотачивать во вновь открытом лагере на Кукковке. Для женщин, которые вели аморальный образ жизни, был оборудован барак-изолятор в лагере №3. В исправительно-трудовой колонии в Лохикоски к концу 1943 г. содержались 14 человек, переведенных туда из пе­реселенческих лагерей.