Фройляйн Штарк

1

Мой дядя, прелат и хранитель монастырской библиотеки, ходил в шляпе с широкими круглыми полями, а прежде чем прикоснуться к тысячелетней Библии, надевал шелковые перчатки, черные, как белье моей матери.

— На борту нашего книжного ковчега, — говаривал он, — есть всё — от Аристотеля до ящура.

У него, как у циркового клоуна, было в репертуаре несколько номеров. Его любимый номер выглядел так:

— В начале было Слово, — изрекал досточтимый хранитель, — затем библиотека, и лишь на третьем и последнем месте стоим мы, люди и вещи.

При этом он указывал сначала на потолок, вероятно имея в виду Бога, затем на себя, подразумевая библиотеку, и, говоря о «третьем и последнем месте», обводил взглядом своих слушателей, посетительниц библиотеки.

Никто не поднимался к алтарю так элегантно, как мой дядя, подобрав левой рукой полы ризы, вспыхивающей при каждом шаге алым шелком подкладки, из-под которой весело выглядывали его туфли с пряжками; а тот, кому выпадало на долю лицезреть его в качестве священника, служащего обедню, когда он разражался ликующим, почти экстатическим воплем, воссылая к алтарю возглас «Сие есть кровь Моя Нового завета», испуганно, почти возмущенно опускал глаза. В конце мессы дядюшка внезапно вырывал прихожан из полудремы оглушительным «Ite missa est!»[1] и обрызгивал их святой водой, а если господин хранитель пребывал в радостном расположении духа, то, едва успев благословить свою паству, он несся через весь неф к органу и обрушивал на головы прихожан всю мощь его труб, так что под ногами дрожал пол, и ни фройляйн Штарк, его экономка, ни его помощники, хранившие вместе с ним библиотеку, не удивились бы, если бы в один прекрасный день эта органная буря вдруг подняла купола собора и понесла их, как воздушные шары, над вершинами и хребтами швейцарских Альп.