Фройляйн Штарк

6

Это началось июльским вечером. Дядюшка был в своей шелковой летней сутане от лучшего римского портного, а Штарк в своем альпийском убранстве — вельветовых брюках и клетчатой рубахе. Дядюшка, по обыкновению, восседал в прелатском кресле во главе стола с салфеткой за воротом и, проповедуя аскетический образ жизни, то и дело прикладывал к влажному лбу надушенный батистовый платочек. Я сидел в двух стульях от монсеньера, спиной к открытой двери на кухню, и изображал благодарного, жаждущего знаний ученика. Если дядюшка поднимал бровь — всегда левую, — я, впечатленный глубокими морщинами на его могучем челе мыслителя, тоже пытался поднять свою левую бровь.

— Ну надо же, какая духота! — говорил дядюшка.

Фройляйн Штарк, как обычно, сидела на кухне, и с каждой ложкой супа, которую она шумно заглатывала, в столовой словно все больше сгущался сумрак; все громче тикали настенные часы, все дальше отодвигались в черную лаковую сень изможденные лица архиепископов и хранителей библиотеки, висевшие на стене против меня.

Дядюшка поднял глаза.

На пороге стояла Штарк.

— Башмаки — это не занятие для мальчишки, — сказал она.

Мы опустили ложки.

— Он что, допустил какой-то ляпсус? — спросил дядюшка.

— Нет, он все делает правильно, — ответила Штарк (короткая пауза), — может, даже слишком правильно!

— А не кажется ли вам, что вы мелете чушь?

— Нет.

— Объясните наконец, о чем идет речь.

— О спасении его души. О том, что написано в катехизисе.

Фройляйн Штарк стояла на пороге, скрестив на груди руки, поджав губы и сузив глаза. Дядюшка перевел взгляд на меня, поднял левую бровь; я печально пожал плечами. Фройляйн Штарк схватила своими крепкими руками супницу и, не глядя на нас, понесла ее на кухню. Часы на башне пробили четверть, за окном тихо пламенел закат. Мы с дядюшкой затаили дыхание, мы оба чувствовали: это еще не все! Главное впереди. И действительно, через минуту она опять выросла на пороге, улыбнулась своей улыбкой Мадонны и сказала:

— Ваш племянник, монсеньер, прегрешает против седьмой заповеди!

— Что вы имеете в виду?

— Похотливые взоры.

Дядюшка, явно слегка растерявшись, ухмыльнулся и покачал головой, покрытой мелким бисером пота. Но через мгновение, совладав с собой, он положил руки на стол, справа и слева от тарелки, откинулся на спинку своего похожего на трон кресла и сказал, возведя глаза к потолку:

— Фройляйн Штарк, я не помню, чтобы я нажимал на кнопку звонка.

Она кивнула.

— Я подумала: мальчишку мы переведем к ассистентам.

— Любезнейшая, кто здесь шеф?

— Вы заведуете книгами, — ответила она хитро, — а мое дело присмотреть за мальчишкой.

— Мой племянник останется там, куда я его поставил.

— В скрипторий.

— Нет, — сказал дядюшка.

— Да, — сказала фройляйн Штарк.

— Фройляйн Штарк, hie est nepos praefecti, это племянник шефа…

— Да, — перебила она его, — в том-то и дело! Ваш племянник — маленький Кац, поэтому за ним нужен глаз да глаз.

Фройляйн Штарк опять улыбнулась своей улыбкой Мадонны, а дядюшка, вновь воззрившись на потолок, произнес бесцветным голосом:

— Мальчик носит фамилию своего отца.

Все предметы в столовой погрузились во мрак, а в окне на противоположной стороне двора закат вставал багровой стеной над черной крышей монастыря. В общем-то, это было верно. Мама была урожденной Кац, ту же фамилию носил и дядюшка, но оба утратили свое родовое имя: мама — выйдя замуж, дядюшка-став священником; его теперь называли монсеньер.

— Наша фройляйн Штарк, — вздохнул дядюшка, — прямо скажем, звезд с неба не хватает.