Фройляйн Штарк

30

На титульном листе было написано: «Dessous de luxe. Кружевное белье из шелка больших, средних и маленьких размеров», и этот некогда шикарный, уже слегка пожелтевший от времени каталог был единственным, что осталось от текстильной фабрики «Кац и Цельвегер». Здание обветшало, станки разворовали, и вскоре за печатью судебного исполнителя на воротах фабрики, в широких цехах со стройными колоннами зазеленел молодой лес, буйно разрослись кусты, заблестели маленькие пруды, расплодились лягушки и голуби. Потом в один прекрасный весенний день, кажется в тридцать третьем году, пришел батальон пехотинцев и довершил работу времени. Говорят, солдаты отрабатывали тактику уличных боев. Тк это или иначе — доподлинно известно только одно: после ухода солдат название фирмы, «Кац и Цельвегер», утратило свою первую часть. Носителя низвергнутой фамилии это не очень огорчило, напротив: теперь обгоревшие руины фабрики были обузой прежнего владельца, Цельвегера. Когда у Йозефа Каца отняли и виллу, он собрал самые важные образцы тканей, взял с собой последний каталог, чемодан кружевного белья и укатил на автомобиле. Вместе с ним уехали бывшая прядильщица, уроженка Аппенцеля, и его семилетняя дочь Тереза, как всегда в нарядном, вышитом летнем платьице.

Позади у них были тяжелые времена. Хозяйка, умирая, становилась все толще, все помпезней; вгрызающаяся в нее смерть наградила ее вторым подбородком, непомерно толстой грудью, многочисленными жировыми складками на животе, пальцами — сосисками и растущими как на дрожжах нарывами на голове, однако, когда все уже опасались, что в своем беспрерывном разрастании она скоро сравняется с китом, процесс вдруг пошел в обратном направлении: она стала стремительно уменьшаться в размерах, она таяла на глазах. Ткхо угасая и становясь все менее заметной среди дорогих подушек и одеял, лучших образцов ее собственной фабрики, она прощалась с Кацем, своим вторым мужем, и двумя детьми, которых подарила ему. Еще совсем недавно она была великаншей, повелительницей прядильщиц, мотальщиц, крутильщиц и шлифовщиц, а теперь? Теперь из груды шелковых подушек торчал лишь бледно-восковой нос, острый, как плавник. Наконец она тихо, едва слышно вздохнула в последний раз и погрузилась небытие, а ее старший сын Якобус и маленькая Тереза в ту же минуту поняли, что вместе с матерью в небытие ушло и богатство. К тому же это богатство существовало лишь за стенами фабрики, в воображении людей, на самом деле они давно уже разорились, однако теперь (дети чувствовали это) у них отнимут и виллу, и они лишатся последних ковров, столового серебра, гобеленов и фабрики. Вместе с фабрикантшей отошел в прошлое целый мир, а с ним, судя по всему, и загостившийся век.

Юная, необыкновенно богатая фройляйн Зингер в свое время вышла замуж за старого Цельвегера. Они оба были друг для друга выгодной партией. Она теперь принадлежала к одной из первых фамилий кантона, а он поправил свои финансовые дела, во всяком случае был спасен. Лучше хозяйствовать после женитьбы он не стал, напротив, куролесил еще самозабвенней, пока наконец не угодил в какую-то сомнительную историю и не был застрелен на дуэли где-то в лесу под Варшавой. Через три месяца после его смерти вдова вышла за молодого юриста Йозефа Каца, сына портного, — этот парень еще, может, сумеет во второй раз спасти чахлое предприятие, подумала она. Но тут пришла Первая мировая война, за ней революция, и благородные дамы со своими шелковыми блузками и зонтиками от солнца в мгновение ока исчезли, были расстреляны, изгнаны, заморены голодом, а для производства грубого сукна, из которого шьют колючие одеяла, шинели и мундиры, на фабрике «Кац и Цельвегер» не было ни оборудования, ни станков. Йозеф Кац сделал все возможное и невозможное, чтобы удержать фабрику на плаву, но, похоже, он с самого начала знал, что сражается с ветряными мельницами — время тонких, благородных тканей миновало.

Похоронив жену, он уехал в город и заявил о своем банкротстве. На снимках того времени — он все еще любил фотографироваться с детьми — маленькая Тереза сидит у его ног с белым шелковым зонтиком, а Йозеф Кац, мой будущий дед, смотрит на фотографа, подняв левую бровь, словно желая выразить ему недоверие.