Где ночует зимний ветер

Глава 12 СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ

…Александра Савельевича заслушаешься, когда он начинает рассказывать о камнях; он объездил всю страну, исходил со своим геологическим молотком тысячи километров, облазил горы Крыма, Кавказа и Памира. Наверное, после Хорога окружающие нас горы были для него горушками.

А горы здесь поразили меня своей высотой и неприступностью. Они вздымались четырьмя хребтами. Я не признавалась девочкам, Вере и Ольге, что каждому из них придумала свое название. Самый высокий — Главный. Он упирался в небо снежными пиками. Потом стояли рядом Братишки. Они сжимали Хауту крепкими плечами. А за рекой подымался Скалистый. Его острые верхушки напоминали двуручную пилу с выкрошенными зубьями.

Каждый день геологи вместе с коллекторами карабкались на Главный. Он был заранее поделен на маршруты. Пары выхаживали с севера на юг, с запада на восток, с юга на север, с востока на запад.

Вечером, возвращаясь в лагерь, геологи высыпали из своих рюкзаков в камералку камни.

Наблюдая однажды, как они разбирали и сортировали образцы, я подумала, что так они скоро перетаскают в палатку гору. Улыбнулась про себя пришедшей мысли.

— Ты чего развеселилась, Анфиса? — полюбопытствовал Сергей, хмуря высокий лоб с залысинами.

— Смотри, как гора поменьшала. — Я не могла удержаться от разбирающего меня смеха и показала рукой на Главный хребет. — Боб Большой уже пудов пять на горбу приволок. И все ему мало. А камни все попадаются с зеленью. Такие он и вчера притащил. Их у нас на берегу Хауты до чертиков.

— Ай-да Анфиса! — Глаза Александра Савельевича молодо засверкали. — Выйдет из тебя геолог. Наблюдательность есть. Борис Кириллович, а ведь Аникушкина верно подметила. Основные породы мы выяснили. Не стоило тебе сегодня рюкзак набивать дайками. В самом деле горушка поменьшала! — засмеялся он.

Лариса Чаплыгина, взглянув на меня, недовольно фыркнула: обиделась за Боба Большого. А чего обижаться — меньше надо таскать.

Тося Ермолова повернулась ко мне. Поймала и крепко пожала руку.

— Анфиса, садись, будешь мне помогать. Я образцы сортирую. Ешь! — и пододвинула дольку шоколада.

— А я сумею?

— Не боги горшки обжигали. Научу.

Я пристроилась на лавке около студентки. Тося опускала руку в карман рюкзака и вытаскивала из него разноцветные мешочки, как кубики лото. Вытряхивала на стол камни. Большие и маленькие. Камни у нее старательно обвернуты бумажками. На каждой бумажке номера.

— Семьсот — номер нашего маршрута, — пояснила Тося и взглянула на Сергея. — У Боба Маленького, Президента, Боба Большого, Александра Савельевича свои порядковые номера. Номер образца — под чертой. — Она зашелестела разворачиваемой бумажкой. — Десятый образец. Сергей на карте поставил точку, где нашел этот камень.

Тося объяснила мне работу. Я раскручивала бумажки. Потом приклеивала к камням кусочки липкого лейкопластыря и черной тушью надписывала на нем нужные номера.

«Ты чего развеселилась, Анфиса?» — вспомнила я вопрос Сергея. Сколько ни думала, не могла понять, почему он встретил меня неприветливо.

— Тося, посмотри, так я делаю? — Сказала я и бросила взгляд на Сергея. «Краснову наплевать на меня. У него ласковые глаза только для Веры. Воображала! Когда Володька Свистунов гладил его утюгом, нос так не задирал».

Но Сергей не обратил внимания на мой вызов. Он сосредоточенно рассматривал через стереоскоп аэрофотоснимки, казалось, отрешившись от всего на свете. Лицо его то хмурилось, то светлело.

Тося с хрустом сломала плитку шоколада и протянула мне кусок:

— Анфиса, бери!

Увлеченная работой, я забыла о шоколаде. Студентка успела съесть свою порцию и протянула руку за моим куском.

— Подожди, Сладкоежка! — Я хлопнула Тосю по руке. — Это мой. Ты забыла?

— Да, да, — покраснела Тося, чмокая пухлыми губами. — Ты все сделала? Так быстро?

Передо мной лежали разноцветные мешочки: синие, зеленые, голубые. Я загадала: если Тося достанет из узла мешочек другого цвета, произойдет что-то важное.

— Сладкоежка, загадай.

— Зачем?

— Надо.

Тося вытащила красный мешочек и протянула мне. Я обрадованно захлопала в ладоши.

— Что случилось, Анфиса? — удивленно спросил Сергей. Брови у него приподнялись, морща высокий лоб.

— Я загадала, — ответила я Сергею и спросила Ермолову: — А ты, Тося, что хочешь чтобы исполнилось?

— Чтобы Вера открыла новый ящик с конфетами! — влезла в разговор Лариса Чаплыгина, подошла к Тосе, прижалась щекой к ее лицу и весело закончила: — По «мишкам» соскучилась!

— Конфеты у меня есть, — сказала с вызовом Тося. — «Мишками» могу тебя угостить, если хочешь.

— Ты думала о варенье? — не сдавалась Лариса. — Можешь не волноваться, варенье будет на ужин.

— А ты на что загадала? — спросила я у Чаплыгиной, стараясь примирить девушек.

— Это мой секрет, — Лариса поправила цветной платок и кончиком языка облизала красные губы.

— Тося хочет узнать, когда найдут халькопирит! — громко объявила я.

— Это и меня интересует чрезвычайно, — поднял голову от карты Александр Савельевич и окинул нас вопрошающим взглядом, как будто старался узнать, кому из нас посчастливится первому найти халькопирит. Озабоченно поскреб пальцами бороду. — Чрезвычайно интересно, интересно.

«Найти надо халькопирит!» — думала я, старательно выводя красивые и ровные цифры на образцах. Из красного мешочка высыпала четыре камня. Они похожи друг на друга, как будто отколоты от одного куска. Но мне надо записать их под разными номерами. Задумалась. Хотела спросить у Сергея, как быть, но испугалась его строгого лица. Мой добрый учитель Тося вышла из камералки.

Сергей неотрывно смотрел на карту, что-то старательно изучал. Упавшие на лоб волосы закрывали глаза.

Я решила его не беспокоить и самой разобраться с камнями. «Выйдет из тебя геолог. Наблюдательность есть», — вспомнила похвалу начальника партии. Почему он так уверен? Я лучше его знаю себя: задрала нос, поверила в свою необыкновенность. А на самом деле — я обыкновенная девчонка. Не допустили до экзаменов… Заводских ребят надула… Стыд… И геологический институт мне не видать как своих ушей! Неужели Дядя Степа ничего не написала о моих «успехах» Александру Савельевичу? А вот Лариса относится ко мне по-другому.

В Чаплыгиной мне не нравились ее самоуверенность, желание командовать. Она с Тосей заспорила, чтобы тоже унизить ее. Сладкоежка не стеснялась своих слабостей. Любит конфеты и шоколад. Но главное для нее — камни!

Я решительно пододвинула к себе образцы и пристально принялась их разглядывать. Хотелось лучше их запомнить. Но сколько ни вертела перед глазами, они по-прежнему вызывали удивление.

— Анфиса, передай образцы, — попросил вдруг Сергей. Он улыбнулся широко, одобряюще: мол, с нами не пропадешь. Помочил палец слюной и протер скол камня. Так же неторопливо поступил и со вторым образцом.

На моих глазах произошло превращение. Серо-пепельный цвет камня пропал, загорелись ярко-синие звездочки. Ниже их проявились желтые прожилки, как полоски облаков при закате, солнца.

Во втором образце я увидела звездочки. Они блестели, как шляпки гвоздей. А вокруг них густо рассыпаны черные маковинки.

— Анфиса, учись смотреть! — Сергей протянул мне лупу. — Геолог должен понимать камни. У каждого свой характер, душа!

Интонация голоса Сергея стала другой, я услышала доброту в его голосе. Даже показалось, что он хотел извиниться за свою недавнюю сухость.

— Здорово! — я не удержалась от восклицания, изумленно вглядываясь в волшебный рисунок.

В линзе звездочки увеличились, и я заметила, что они разных цветов — красные, фиолетовые, серые. Но среди них больше попадалось зеленых зерен.

Сергей впервые посмотрел мне прямо в глаза и открыто улыбнулся. Мне показалось, что он что-то хотел сказать, но не решился. Инстинктивно я одернула свой костюм и торопливо застегнула карманчик на куртке, чувствуя радостное волнение, что он обратил на меня внимание.

— Запутался. К какой группе отнести этот образец?

Лариса снисходительно улыбнулась. Ответила с нескрываемым превосходством:

— Сщебенка!

— Щебенка? — переспросил Боб Большой, заглядывая через плечо студентки. Хохотнул. — Боб Маленький, а ты как думаешь в данном разрезе?

— Щебенка? В Мезантийском, — спокойно ответил его друг, не подымая глаз от стола.

— Правильно, сщебенка! — Сергей не скрывал улыбки.

— Сщебенка, — машинально повторила я за Сергеем и поняла, что геолог передразнил сюсюканье Ларисы. — Сщебенка!

— Это габбро дайка, — Сергей продолжал улыбаться, заговорщически подмигивая Бобу Большому. — Учись, Анфиса, определять!

— Это разве дайка? Не сочиняйте. — Лариса окинула гордым взглядом геологов, подняла руку и, охорашиваясь, пригладила волосы.

И я стала не один раз слюнявить палец, протирать кусочки породы. Теперь только на первый взгляд они казались одинаковыми. Стоило приглядеться, и камни поражали богатым набором цветов, зерен, прямоугольников, черточек, ниточек, вкрапленных, втянутых и втиснутых.

— Александр Савельевич, Посмотрите образец. Это сщебенка? — громко спросила я, стараясь привлечь к себе всеобщее внимание.

— Какая щебенка? Габбро.

— Не сщебенка? — деланно удивилась я, взглянув на Ларису.

— Сказал, габбро!

Все засмеялись, а лицо Ларисы покрылось красными пятнами.

«Красней, красней, — подумала я. — А с геологией, видать, ты не дружишь».

— К нам гости идут! — заглянув в камералку, оглушительно закричала Ольга. Глаза ее сияли радостью. — Надо встречать! Саурейцы пришли.

— Саурейцев встречать! — поддавшись общему настроению, распорядился Александр Савельевич и, прихрамывая, запрыгал к выходу, словно пытался всех обогнать.

Начальник партии мог не отдавать приказания. Ребята помчались к Братишкам. Я бросилась за девчонками, размахивая сорванной с головы косынкой.

— Анфиса, — остановил меня громкий голос Александра Савельевича. — Вера убежала. Капитан и повар не имеют права покидать свой пост. Ты займись на кухне. Заведи керосинки. Ставь чай. Доставай печенье, конфеты, варенье. Гостей надо хорошо принять!

— Поняла, — четко, по-военному доложила я. — Сейчас заступлю в наряд. — Прежде чем нырнуть в палатку, где стояли огневые средства — керосинки и примусы, я оглянулась. Ребята успели добежать до гостей и теперь одной группой двигались к нашему лагерю.

Я поставила сразу три чайника, прислушиваясь к оглушительному гулу завывающих примусов. «Капитан и повар не имеют права покидать свой пост», — вспомнила я слова начальника отряда. Александр Савельевич учил меня осторожно, без нажима, стараясь не обижать.

Мимо меня бежала Тося Ермолова, хлопая широкими голенищами сапог. Студентка успела переодеться: вместо штормовки на ней был темно-красный свитер с двумя полосами на груди, на голове — берет.

— Сладкоежка, — остановила я ее. — Выручай. Надо гостей кормить. Поищи топор. Открывай ящик с конфетами. Поставим на стол сухари и печенье. Я достану для тебя варенье. Какое хочешь?

— Вишневое.

— Получишь.

Саурейцы с нашими ребятами уже приближались к первым палаткам. Шли, обнявшись, оживленно болтая.

Из палатки вышел Александр Савельевич. В руках — белое вафельное полотенце.

— Анфиса, Тося, становитесь рядом со мной. — Он быстро растянул полотенце у меня на руках. Сверху положил сухарь, луковицу. Налил в стаканчик от термоса спирт. Быстро, по-военному одернул штормовку и торжественно сказал:

— Добро пожаловать, дорогие гости! Прошу откушать наш хлеб и соль, чтобы не войной на нас шли, а жили мы с вами в мире и согласии.

Из группы ребят шагнул вперед широкоплечий парень в накомарнике. Он, как рыцарь, отбросил забрало шлема — черный накомарник, пригладил рукой волосы.

— Мы пришли с Саурея с миром! Хотим дружбу водить! В дар примите от нас свежую поленицу и пирожки с олениной. Братством всегда славилась наша Русь. Дружбой славились и ее землепроходцы!

— Славились землепроходцы! — гаркнули вместе с нашими ребятами саурейцы.

Позже я узнала, что от саурейцев — геологов стационарной экспедиции, которая работала круглый год. — выступал Кирилл Утехин.

Вместе с ним пришли к нам в гости рабочие, бурильщики, взрывники, коллекторы — Света, Лиза и Кира.

— Я к вам по поручению месткома, — громко сказала Кира, большеглазая молодая женщина с начесанными светлыми волосами, когда стали все знакомиться между собой. — Я групорг. Кто еще из вас, ребята, не член профсоюза, подавайте заявления. Будем принимать!

— Вот это забота о человеке! — радостно потирал руки Лешка Цыпленков. — Как на Красноярской ГЭС. Я свой профсоюзный билет потерял. Напишу заявление, пусть принимают. Здорово! Все, как у приличных людей. Местком. Профсоюз. Бюллетени и прочие льготы для трудящихся.

— Ты кем работал, Леха? — спросил вдруг Володька Свистунов. — Травишь каждый день про Красноярскую ГЭС, а кем работал — не пойму.

— Разве не говорил? Бетонщиком, — ответил парень.

— Кира, я тоже неохваченная единица, — заулыбался Аверьян Гущин. — Горнорабочий. Так сказать, из вредного цеха. Должен быть обеспечен бесплатной путевкой за счет соцстраха. Есть такой пункт в соцдоговоре: рабочие горячих цехов обеспечиваются молоком. А нам почему здесь не дают молока?

— Не знаю, — заморгала глазами Кира.

— Вот видите, вы не знаете наших льгот, — Аверьян повысил голос, переходя в атаку. — Если молоко мы здесь не получаем за вредность, должны тогда компенсировать бесплатной соцстраховской путевкой в первую очередь.

— Думаю, что вы получите путевку.

— Хватит болтать, передовик, — я решила прийти на помощь Кире. Молодая женщина мне понравилась. Я успела присмотреться к ее обветренному лицу, маленькому вздернутому носику.

— Друзья, идемте пить чай! — пригласил широким жестом хозяина дома Александр Савельевич, пропуская вперед девушек.

Вера ходила вокруг накрытых столов злая, незаметно делала мне угрожающие жесты и грозила кулаком.

Я смеялась, корчила ей в ответ рожицы, дразнила:

— Капитан и повар не имеют права покидать свой пост.

— Какой капитан? — шипела повариха сквозь зубы. — Сладкоежке доверила. Нашла себе помощницу. Посмотри, как варенье гребет. Нет совести. Ложку большую взяла.

— Правильно делает: гулять так гулять! Александр Савельевич приказал не жадничать! — Я дотянулась до уха Веры.

Напившись чаю, Кира вышла из-за стола. Я быстро догнала ее. Шла рядом, стараясь подладиться под ее широкий шаг. Взяла Киру под руку. Неторопливо сказала:

— Не обращайте внимания на Аверьяна Гущина. Болтун он, а вообще, парень ничего. Разыграть вас хотел… Путевка ему не нужна!

— Я так и поняла. А вы хорошо устроились! Место для лагеря отличное. — Кира повернулась ко мне, приветливо улыбаясь. Блестели ровные зубы. — Вы к нам приходите. Скоро у нас концерт будет. Наша Лиза хорошо поет. Первая артистка!

— Отпустят — придем. У нас Свистунов артист. В цирке работал. Сам говорил.

— В цирке?

— Да, фокусником был, — сказала я, чтобы поднять авторитет Свистунова, вспомнив слова Александра Савельевича о том, что Володька не открыл еще всех своих талантов.

— Фокусников у нас, правда, нет, — засмеялась Кира. — Но парни есть толковые. Видела парня в клетчатой кепке? Рядом с Кириллом стоял. Это Коль-Коль. В армии сапером был. — Она поглядела мне в глаза и возбужденно сказала: — Без Николая Николаевича не знаю, что бы мы делали в лагере. Зимой мороз сорок пять градусов, а у нас батареи лопнули. Николай Николаевич починил… Над вышедшей из строя радиостанцией поколдует — заработает. Сгорел электромотор на буровой — перемотал. Не упомнишь все, что делал… Руки у него золотые… Ты читала про Левшу у Лескова? Так Николай Николаевич — наш Левша. Попроси, и блоху подкует. С Горьковского автозавода рабочий он. Вездеходы приезжал с товарищами испытывать. Ребята вернулись на Волгу, а он застрял… Горы заманили… В экспедиции народ разный: одни хорошие — трудяги-романтики, другие — так себе, а третьи — дрянь. А поле, как решето, всех просеет. Хорошие остаются, а дрянь когти рвет. Хорошим ребятам Николай Николаевич рад, учит их по-рабочему и спуска не дает. Хлеб пробовала наш? Николай Николаевич печь сделал на форсунках! А то раньше на одних сухарях сидели.

— Нам бы такого парня, — сказала я со вздохом и спросила застенчиво гостью: — Можно мне вступить в профсоюз? — Я замялась, не знала, что делать с руками. Боялась, что Кира начнет расспрашивать подробно о школе, о Москве. — Я не доучилась… У меня нет аттестата.

— Пиши заявление… А отец у тебя есть, мать?

— Папа умер… Мама в Москве… ждет меня…

— Ну, показывай хозяйство, — требовательно сказала Кира, увлекая меня за собой. — Посмотрим ваш городок. Ты повариха?

— Нет. Я рабочей оформлена. Второй разряд присвоили.

Сзади загремела перекатывающаяся галька. Нас обогнал Лешка Цыпленков, топая резиновыми сапогами.

— Я заявление написал, вот, держите. — Он улыбнулся, сбил рукой на затылок черную мичманку. Видимо, специально ее надел, чтобы покрасоваться перед гостями. — Демобилизован с Балтики. Старшина второй статьи. Просолен морским ветром.

— Хорошо, мы разберем заявление. — Кира свернула Лешкину бумагу. — Разберем, товарищ Цыпленков!

Но Лешка не отставал от нас, топал сзади, шумно вздыхал. Бросал загадочные взгляды.

— Лешка, у нас секрет, — сказала я. — Нам надо поговорить.

Мы отошли далеко от парня, и Кира, повышая голос из-за грохота реки, спросила:

— Парень с бородой — член профсоюза?

— Бугор? — Я быстро поправилась: — Володька Свистунов? Я вам о нем говорила. В цирке работал, ножи кидал… Спросить его?

— Узнай.

Я не верила своим ушам. Вторая женщина спрашивала меня о Володьке Свистунове, интересовалась им. Что они находили в нем особенного? Лариса Чаплыгина грозилась отбить его у меня. Чем он понравился Кире? А может, ей просто надо больше людей принять в профсоюз? Даже мне не отказала!

Ушла к себе в палатку. Долго мучилась, пока написала заявление.

Вернувшись к гостям, увидела Олю, оживленно разговаривающую с Николаем Николаевичем, о котором так много хорошего поведала мне Кира.

— Думаете, лампа в передатчике будет работать?

— Я панель укрепил. От тряски лампа отошла.

Провожали саурейцев до Малой Хауты, где сливались два гремящих потока. Долго прощались. Пообещали новым друзьям, что придем к ним в лагерь с ответным визитом.

Незаметно пролетела неделя. Погода выдалась неустойчивая. Несколько раз срывались дожди. Через хребты ползли тяжелые серые тучи. Острые вершины рвали их, ветер подхватывал лохмотья и уносил. Однажды выпал снег, и горы сразу побелели.

Но геологи не обращали внимания на дождь и снег и уходили по своим маршрутам. Приносили в рюкзаках образцы пород. Старательно сортировали, приклеивали лейкопластырь, отмечали цифры. Камни были самые разные, но никому пока еще не попадался халькопирит серовато-желтого цвета. Только ради него геологи каждый день забирались в горы, месили в тундре грязь и снег.

Геологи с коллекторами отправлялись в горы, а я слонялась без дела. Володька Свистунов и Лешка Цыпленков находили себе работу. Обносили палатку ВВ колючей проволокой, точили лопаты, кайла и ломы, а то день-деньской пропадали на рыбалке, снабжая лагерь свежей рыбой.

Надолго исчезал и Мишка Маковеев. Он забирался под капот вездехода, смазывал, проверял. Набивал в сальники тавот.

После придирчивого осмотра машины и смазки он запускал мотор и на третьей скорости носился вокруг лагеря. Взлетал на высокие бугры или бросал машину под уклон реки.

Однажды во время очередного пробега Малюта Скуратов засмотрелся и сорвал растяжку антенны радиостанции. Из палатки выбежала разъяренная Ольга. Она размахивала кулаками вслед умчавшейся машине, громко ругалась:

— Малюта сорвал мне передачу!

Только Аверьян Гущин не находил себе работы. Он то слонялся по лагерю, то пропадал на рыбалке, но хариусов почему-то не приносил.

Меня постоянно влекла к себе камералка. На столах лежали знакомые образцы. По оставленным вещам в пустой палатке узнавала аккуратного Александра Савельевича, Боба Большого, Сергея, Президента и Боба Маленького. Пока никого не было, доставала лупу и внимательно изучала камни. Мне хотелось разобраться в них, запомнить вкрапления, изгибы и рисунки. Попробовала зарисовать. Но черный карандаш не передавал богатства красок. В ящике нашла цветные карандаши. Моя мазня была далека от совершенства, и это раздражало меня и злило, но я решила не сдаваться. Продолжала рисовать. Портила один лист за другим, стараясь добиться сходства в рисунке и цвете.

Скоро заметила, во многих камнях видны мелкие слоики, которые построены одинаково: слоики грубых частиц в правой стороне, а тонкие слева. Слоики похожи на годовые кольца пней. «Может быть, слоики тоже «годовые кольца»?» — подумала я. — Талые воды выносят с земли крупные частицы, а потом летом и зимой постепенно осаждается на дно моря более мелкая «муть». Вот и образуется такой слой. А за следующий год — еще один. За тысячи лет набралась толщина. По ней можно определить.

Догадка поразила меня: нельзя ли по рисунку камней определять образование породы и узнавать, откуда они сами? Мне захотелось это точнее узнать.

Выручала всегда Тося Ермолова. Она охотно доверяла мне образцы, учила меня. Я рассказала подруге о своих наблюдениях.

Сладкоежка внимательно выслушала меня. Приоткрыла рот от удивления.

— Анфиса, ты сама придумала? Скажи, вычитала в книге?

— Придумала.

— Не врешь? — Тося пытливо смотрела мне в глаза.

— Честное слово!

— Анфиска, ты прирожденный геолог! — Студентка порывисто обхватила меня и закружила по палатке. — Тебе надо учиться на геолога, а мне идти работать на кондитерскую фабрику. Названия новых конфет я уже придумала: «Северное сияние», «Олененок», «Уральская сказка».

Однажды я забыла в камералке свою тетрадь с рисунками. Прибежала за ней и остолбенела: Александр Савельевич внимательно перелистывал страницы.

— Точно передано, типичный кварцит!

Я покраснела от радости: он признал мой успех.

— Лариса, ты рисовала? — спросил начальник партии, смотря на девушку. Она неторопливо затачивала острым ножом цветные карандаши.

— Кажется, Президент рисовал, — ответила лениво Чаплыгина и, посмотревшись в зеркало, поправила сбившийся локон.

Я решила промолчать.

Через день я набралась храбрости и попросила Александра Савельевича взять меня с собой в горы. Александр Савельевич улыбнулся.

— Придется попробовать. Ты готовься. Рюкзак припаси. Нож. Сумку полевую.

— Рюкзак есть. Нож у меня охотничий. Сумку достану! — обрадованно закивала я головой.

Проснулась неожиданно. Глаза уперлись в темную стенку палатки. Рядом с койкой на ящике стучал дятлом будильник радистки. По нему Ольга точно два раза в день выходила в эфир и слушала рацию сто десятого километра.

Стрелки встретились на цифре двенадцать и застыли, похожие на пузатого черного жука-носорога. Напрасно я силилась понять, что это — двенадцать дня или ночи.

За палаткой светло, как днем. Трава и ближние скалы сверкали по-прежнему своими зелеными и темно-красными первозданными цветами. В ущельях и на хребтах белел снег, переливалась прозрачная голубая вода в Хауте.

Белые ночи закружили, спутали все мои понятия о времени. Я давно потеряла счет дням месяца и не представляла ясно, когда легла спать: в воскресенье, среду или субботу.

Глухие удары сердца заставили прислушаться. Внутренний календарь закончил свой отсчет. Новый толчок крови, и я поняла причину необыкновенного волнения. Радостно улыбнулась, горячо шепча:

— Сегодня двадцать восьмое, сегодня двадцать восьмое! Я именинница! Я именинница! — чуть не закричала громко, ошалело, во весь голос, в восторге от своей ранней побудки. Но в последний момент сдержалась: девчонки безучастно храпели, и мое ликование их совершенно не трогало.

С грустью невольно вспомнила маму. Представила, как в этот день бывало в Москве. Мама поднималась на рассвете, ставила на кухне тесто. Я просыпалась. В комнате на столе под белым полотенцем стоял теплый пирог. Мама подходила к моей кровати, гладила рукой по голове: «Дорогая дочуля, поздравляю с днем рождения! Поздравляю! — мама осторожно дергала меня за уши и весело приговаривала. — Расти большая. Будь умницей. Расти большая!».

Я босиком, в рубашке подскакивала к столу и сдергивала полотенце. На круглом пироге черными изюминами выложена цифра моих лет.

В прошлом году, когда мне исполнилось шестнадцать лет, мама подарила мне шерстяную кофточку и босоножки с кожаными бантиками. Мы сели к столу. Мама достала три рюмки — одну для папы: он всегда словно присутствовал с нами за столом на всех семейных торжествах. Выпили.

Потом приходили поздравлять соседи: Зина, Славик, Алевтина Васильевна, Абажуркина Серафима Ивановна. Кондитер Яковлев преподнес торт, и я съела шестнадцать маленьких розочек!

Поздравляли девчонки в классе, мальчишки. Дарили безделушки, открытки.

«Какой подарок приготовила бы мне сегодня мама?» — подумала я. Милая, дорогая мама, как мне тебя не хватает. Многое я поняла за это время и передумала. Жалко, что я не скоро встречу Дядю Степу. Сказала бы, какая стала теперь. Я поблагодарила бы за советы и предупреждения милую Петрушу. Я не понимала ее. Советы принимала, сопротивляясь, считая их насилием над личностью. Я не хотела жить чужими подсказками. А оказалось, что своего ума не хватило! Чем меня увлек Алик? Стыдно признаться, но я выдумала себе героя и решила, что это Воронец! Многие его поступки мне не нравились, но я их прощала. Даже гордилась и считала отвагой, когда ему удалось продать около комиссионного магазина свой «Зоркий». Фотоаппарат ему купил отец.

Глупая, глупая! Много воображала. Считала себя необыкновенной, которой все дозволено. Но такая ли я на самом деле? Я и себя выдумала. Я самая обыкновенная. Нет во мне ничего особенного и выдающегося.

Воспоминания растревожили меня. Едва сдержалась, чтобы не соскочить с койки и не растолкать девчонок. Громче всех всхрапывала Вера. Она меня особенно злила, злила из-за узости своих интересов. Надо было поделиться с кем-то своей радостью. Не сдержавшись, громко закричала:

— Девчонки, я именинница! Я именинница!

Но подруги не проснулись. Новое дружное посапывание раздалось мне в ответ. Я не могла больше совладать с собой, нырнула с головой в спальный мешок и громко закричала от обиды. Долго ворочалась, размазывала по лицу слезы, пока, наконец, заснула.

Проснулась я поздно. Солнце высветило брезент палатки, и он сверкал, как киноэкран. Подруг не было. Койки их старательно заправлены. Ольга ушла на передачу и унесла с собой будильник.

Торопливо оделась и вышла. Навстречу попалась Лариса Чаплыгина. Она что-то хотела сказать, но показала рукой на забинтованное горло.

— Болит?

Лариса болезненно сморщила лицо. Ко мне подбежала сияющая Тося Ермолова. Протянула шоколадную конфету в яркой обертке.

— Спасибо! — Я с трудом сдержала навернувшиеся слезы. Добрая душа Сладкоежка не подозревала, что сделала мне подарок: я именинница, мне семнадцать лет! Но все безразличны ко мне. Этого не случилось бы в Москве. Девчонки из нашего десятого «Б» не забыли бы меня поздравить.

— Почему не разбудили? — с обидой спросила я, не в силах успокоиться от душевной обиды.

— Пожалели мы тебя с Верой. Ты так сладко спала! — Тося обняла меня. Протянула руки и застегнула пуговицу на штормовке. — Ты не заходила в камералку?

— Нет.

— Александр Савельевич интересный маршрут вычертил. Ребята в восторге.

— Сейчас загляну.

В камералке душно. От фотоснимков карт и бумаги по брезенту палатки разлетелись пестрые зайчики.

— Подъем в лагере для всех, — строго сказал Александр Савельевич. — И для тебя тоже, Анфиса! — Лицо нахмуренное, брови сведены на переносице.

— Я проспала. Простите, больше не буду, — чистосердечно призналась я и прерывисто вздохнула: — Я именинница. У меня праздник!

Александр Савельевич встретился со мной взглядом, улыбнулся. Около его глаз растаяли многочисленные морщинки, и лицо стало по-отцовски добрым-предобрым.

Я почувствовала радостное волнение.

— Ребята, я думаю, надо простить именинницу! Давай, я тебя поздравлю, Анфиса. Ты прости, что мы поздно узнали и хороший подарок не припасли. — Он закашлялся. — Вот держи! — и протянул голубой мешочек для образцов.

— Спасибо.

Глаза залило слезами, и все поплыло: Александр Савельевич, ребята, девчонки. Мешочек давил на ладонь. Достала серый камень с острыми краями, усыпанный блестящими звездочками. На лейкопластыре старательно выведены тушью слова:

Я поцеловала Александра Савельевича в колючую бороду. «Зачем мне другой подарок? Дороже халькопирита ничего нет!».