Где ночует зимний ветер

Глава 5 ГДЕ МОЕ СЧАСТЬЕ?

От каждого дома у нас на сто десятом убегали в разные стороны протоптанные в снегу глубокие канавки. По ним сновали, как челноки, взад и вперед ребята из разных отрядов и партий: вездеходчики, геологи, радисты, завхозы, рабочие.

И, глядя на эти дорожки, я без особого труда узнавала, что непоседливый и беспокойный народ больше всего топал в контору Тюменской геологической экспедиции, на вещевой склад, на почту и в магазин.

В магазине торговала Королева Марго. Так прозвали продавщицу с выпученными, рачьими глазами. Королева Марго всегда сидела, прислонившись спиной к печке, на высоком ящике и грызла семечки.

В поселке давно свирепствовала эпидемия. Но не грипп, а полное безденежье. И хотя магазин поселка был забит товарами, полки его заставлены темными бутылками с шампанским, вермутом, водкой и спиртом, покупателей не находилось.

У прилавка постоянно толкались ребята из других экспедиций и наши парни Лешка Цыпленков и Аверьян Гущин. Они пробовали объясняться в любви Королеве Марго. Но это не трогало скучающую продавщицу. Она невозмутимо щелкала семечки или принималась пудрить синий нос. Доставала из кармана зеркало, изучала свое лицо, изредка вырывала седые волосы. Королева Марго отпускала в долг вино лишь тем из парней, на кого она заглядывалась.

В нашей партии самый красивый и сильный парень — Володька Бугор. Так решили мы, девчонки. В его силе я убедилась уже при приезде, когда он поймал меня на руки. Бугор мне нравился, но влюбляться в него я не думала. Хватит с меня одного Алика Воронцова! Хватит!

Пока я еще не оформлена в штат экспедиции. А когда это произойдет, не представляю.

Лешка Цыпленков, Боб Маленький и Президент каждый день бегали в контору глазеть на доску с приказами.

Наша партия поисково-ревизионная. Так сказал Александр Савельевич. Сокращенно: «ПРП-1».

Дни проходили, а приказа на меня не было. Ребята, как и я, с нетерпением ждали зачисления в штат и мечтали о первом авансе.

Лешка Цыпленков и повариха считали причитающиеся им суточные, полевые и полярные надбавки. Я совершенно не разбиралась в путанице цифр, процентов, но слушала внимательно, боясь что-то пропустить.

Обычно разговор о деньгах первым заводил Аверьян Гущин. Объяснялось просто: он успел побывать в магазине. Потом брал слово Лешка Цыпленков. Он обстоятельно давал разъяснения по заработной плате. Без ошибок перечислял все разряды, тарифные ставки. Удивительно быстро в уме множил и делил трех- и четырехзначные цифры. От него я узнала, что должна получить больше ста рублей!

Я заметила, что Володька Бугор никогда не принимал участия в нашем споре. Смотрел спокойно, прищурив глаза. Нельзя понять: смеялся над нами или жмурился от яркого света и белизны снега. В такие минуты он казался мне старше своих лет, много пожившим и бывалым человеком.

Мы с Олей особенно довольны были Лешкиным расчетом. Если даже ошибался, прощали. Несколько раз вместе с Олей бегали в магазин и выбирали себе обновки. Королева Марго встречала неласково. Выбор наш не одобряла. Но мы с Олей решили назло продавщице купить два красных свитера с петухами, которые нам не особенно нравились.

Ребята не отрывали глаз от полок с товарами, щупали наши покупки, ко всему приценивались, но пока ничего не покупали. Лешка Цыпленков попросил пару желтых ботинок и, щелкая согнутым пальцем по кожаной подошве, громко говорил:

— Получу деньги, куплю себе такие ботинки. Фасонистые. Мне к костюму ботинки новые надо купить!

Вера уговорила нас с Олей купить с получки бутылку шампанского и выпить. Я согласилась. Мне хотелось попробовать шампанское. Его я должна была пить на школьном балу.

…Каждую субботу к клубу пробивали новую дорожку. За неделю ее потом переметало ветром, заносило снегом, но любители кино и танцев в положенный день снова растоптанными валенками крошили снежную целину.

Клуб в поселке маленький, тесный. Всего три комнаты. Но какой-то шутник масляной краской на стене начертил указатели и развесил фанерные таблички: «Буфет», «Библиотека», «Зрительный зал».

Буфета нет и в помине. На дверях библиотеки висит огромный замок. Трудно представить, какие книги спрятаны за толстой, обитой железом дверью.

В зрительном зале горячо дышала жаром печка — большая бочка из-под солярки. Посередине сбились затертые скамейки.

— Сегодня кино! — однажды ворвавшись с улицы, громко закричала вертушка Оля. Она принялась ладошками оттирать примороженную щеку. Подлетела к Вере, растормошила ее: — Вставай, соня! Сегодня суббота. Кино привезли.

Вера торопливо принялась одеваться. Ополоснула лицо чаем из моей кружки.

— Верок, попей чайку! — сказала я.

— Некогда!

На середину комнаты выполз обтертый чемодан — хранитель всех нарядов поварихи. На койку полетели платья и блузки. Сборы в кино доставляли поварихе всегда много хлопот. Она торопливо принималась что-то укорачивать или лихорадочно перешивать.

Оля заняла место у подоконника. В руке оказались зеркало и огрызок черного карандаша. Она старательно подрисовала брови. Потом попудрилась и подкрасила губы.

Радистка старше меня на три года, но держится уверенно, самостоятельно. Не кичится своими знаниями и не любит поучать. Учебник по радиоделу — ее любимая книга. С ним она никогда не расстается.

Мне трудно понять, почему девчонки так волновались перед каждым киносеансом. Мне все равно, какую картину привезли. Интересно пройтись лишний раз по поселку, повеселиться. Глядя на подруг, как они старательно готовились в кино, я хмурила брови. Но моей выдержки хватало всегда ненадолго. Через минуту я принималась барабанить в стенку к ребятам.

— Кино приехало!

— Денег нет! — басил Лешка Цыпленков. Он первый отзывался на стук, не понимая и не догадываясь, что нам, девчонкам, приятней услышать голос Бугра.

Пробежав по коридору, я оказалась перед комнатой Сергея. «Надо заглянуть к геологу, может быть, в кино пойдет?» — подумала я. Постучала, но никто не ответил.

— Дрыхнет, наверно! — в сердцах пробормотала я и хотела уйти. Болезненный стон остановил меня на пороге. Натыкаясь в темноте на койки, отыскала спящего. Откинула клапан спального мешка. Пальцы коснулись потного лица.

— Пить!

— Сейчас, — испуганно прошептала я. Чиркая и ломая спички, чтобы зажечь керосиновую лампу, заметила, что руки мои дрожат.

— Пить!

Спичка догорела и обожгла пальцы. Я замахала рукой. Стекло вырвалось и упало на пол, рассыпаясь на мелкие кусочки. Очистила нагар с фитиля. Красный огонек быстро проглотил сухую палочку, перебрался на шнурок. Потянул керосин и ярко разгорелся. Я выкрутила фитиль, и длинный шлейф черной копоти пополз к потолку.

Сергей терпеливо ждал. От тусклого света под глазами легли черные тени, зрачки лихорадочно блестели. Я успела заметить, что он похудел. Скулы заострились. Черная щетина подчеркивала нездоровую синеву лица. Меня поразили сухие, растрескавшиеся губы.

Я принесла из кухни чай, который остался в кружке. Пока Сергей пил, стуча зубами о край кружки, я мучительно думала: «Слышал ли он, как я его обругала».

— Принести еще?

— Спасибо. Достань из мешочка таблетку. Я сейчас приму и засну.

— Вы слышали, как я вошла?

— Нет.

— Вера приходила?

— Не знаю.

Я в упор смотрела в глаза геологу: он говорил правду, не лгал. Хорошо, что он ничего не слышал.

Лампа начала сильно коптить. Я подвернула фитиль. Когда шевельнулась, за мной качнулась тень и шагнула к середине комнаты.

Таблетку протянула в темноту. Руки встретились. Пальцы у Сергея влажные и горячие.

— Принести чаю?

— Спасибо. Я скоро засну. Принял снотворное.

— Я посижу.

— Не надо, Анфиса. Ты иди в кино. Какую картину привезли?

— Не знаю.

— Иди, посмотришь, а потом мне расскажешь. Уйдем в поле, забудешь, что на свете существует кино, есть театр, метро. Не один месяц будем вышагивать по маршрутам, лазить по горам.

— Вам нравится такая работа?

— Люблю.

— Я первый раз буду в экспедиции.

— Это хорошо… полазишь по горам… камни полюбишь!

— Не знаю.

— Полюбишь… Работа интересная… захватит… на всю жизнь… А сейчас отправляйся в кино.

— После кино зайду, — сказала я и смутилась, впопыхах я наговорила много лишнего. — Вера зайдет… мы вместе с ней… зайдем… я все расскажу… она должна была навестить вас.

…Киномеханик в большой лохматой заячьей ушанке показывал «Девчат». Лента все время рвалась. Я не следила за картиной и с беспокойством думала о Сергее, не могла слышать веселый смех сидящей рядом Веры. Как она могла бросить геолога одного. Почему она смеется?

Я снова ехала на аэродром разыскивать летчика Виктора Горегляда.

Над березами с черными галочьими гнездами пронесся самолет. Деревья, как по команде, затрясли голыми вершинами. Меня обдало пушистым снегом.

В рубленом домике знакомой мне уже проходной жарко. Перед открытой дверкой чугунной печки на коленях стоял солдат. Подкладывал дрова. Молодой лейтенант с красной повязкой на рукаве сидел за столом и читал книгу.

Я осторожно постучала в стекло форточки. Солдат прикрыл дверку печи и вышел ко мне. Офицер поправил портупею, встал из-за стола и с интересом посмотрел.

— Слушаю вас! — Маленькая форточка распахнулась и стукнула по стене.

У меня сразу вылетели из головы все заранее приготовленные слова. Я уставилась на офицера, старалась вспомнить, зачем я приехала, что мне здесь надо.

— Я лейтенанта ищу. Горегляд мне нужен. Виктором его зовут.

— Сейчас узнаю, где он, — сказал офицер и нахмурил брови, чтобы придать своему лицу больше строгости. — Как передать, кто спрашивает?

— Знакомая. Одна знакомая из Москвы. Он мне нужен по важному делу. Так и передайте. Я из Москвы к нему приехала.

— Горегляд сейчас летает, — задумчиво произнес солдат и улыбнулся мне, чтобы я простила неосведомленность офицера.

— Точно, сейчас у их эскадрильи полеты. Придется вам в другой раз приехать… Можете написать… Я передам записку.

— Я буду ждать.

Моя настойчивость понравилась офицеру. Иначе бы он не стал мне все так подробно объяснять.

— После полетов у нас комэски… Ну, понимаете, командиры эскадрилий проводят всегда разбор полетов… Лейтенант сегодня не скоро освободится.

— Я буду ждать.

Стемнело, когда в проходной появился незнакомый молодой летчик.

— Что случилось? — с тревогой спросил он.

— Вы Горегляд?

— Лейтенант Горегляд.

— Маша хочет вас видеть. Ей очень плохо.

— Маше? Подождите, попробую отпроситься.

Мы вместе с лейтенантом Гореглядом ехали в ночной электричке в Москву.

— А я вас знаю… Маша мне много о вас рассказывала, Анфиса. Я домой к вам заходил, хотел поблагодарить…

Я смотрела на открытое, волевое лицо летчика и думала: «Маша дурит. Ведет себя, как девчонка… Этот человек не обманет… Мне бы такого друга!».

Через порог кухни с трудом перешагнул Сергей. Болезнь согнула геолога. Старик стариком. Лицо бледное, темные полукружья залегли под глазами. Скулы торчат, подбородок заострился.

— А у тебя хорошо, — сказал он, немного передохнув, тихим голосом и протянул руку к красным кирпичам. — Тепло как! Обжилась, вижу, ты. Полку для посуды сколотила.

— Полка — работа Бугра. Он мастер.

— А мне ничего не сказал. Ты не против, если я немного погреюсь?

— Грейтесь, пожалуйста, — отвернулась я и принялась рубить мороженую оленину. Посмотрела бы на меня мама или Дядя Степа. Я стала заправским поваром. Топором орудую не хуже любого мясника.

Геолог прижался спиной к печке и открыл потрепанную книгу. На меня он уже не обращал никакого внимания, словно я не существовала, не двигалась, не стучала топором, не вскрывала ящик с макаронами. Изредка поглядывала на Сергея, удивляясь, что может сделать болезнь с человеком. И зачем он поехал в экспедицию? Пожалела.

Занятая своими делами, не заметила, как появилась Вера.

Повариха посмотрела на меня подозрительно, подошла к Сергею, заглянула в книгу.

— Можно посмотреть?

Он показал обложку.

— «Молодая гвардия», — протянула разочарованно Вера. — А я думала роман про любовь.

Сергей удивленно посмотрел на Веру, но ничего не сказал.

Вера загадочно усмехнулась. Ее толстые губы сложились в улыбку:

— Про любовь интересно читать.

— Фисана, а ты как думаешь?

Своим вопросом геолог застал меня врасплох. Не сразу сообразила, что ему отвечать. Наверное, не удастся сразу высказаться, но я люблю героев-молодогвардейцев Олега Кошевого, Улю Громову, Сергея Тюленина и Любу Шевцову. Я всегда им завидовала. Опоздала родиться, а то бы тоже воевала. Стала бы снайпером, как Людмила Павличенко, или подымала в ночное небо бомбардировщик, как Марина Чечнева, или стала бы санитаркой, как Валя Токарева.

Мне книга о молодогвардейцах слишком дорога, чтобы спорить о ней, делиться своими сокровенными мыслями. Я всегда поражалась храбрости комсомольцев. В войну они показали себя настоящими героями. Такая ли я на самом деле комсомолка?

Промолчала и ничего не ответила геологу.

— Вот видите, Сергей, Анфиса на моей стороне, — громко захлопала в ладошки повариха. — Ты согласна со мной, Анфиса? Правда?

Надо все-таки защищать своих любимых героев, и я не сдержалась:

— Ты не читала книгу. Лучше сознайся!

— С чего ты взяла? — щеки Веры покраснели, засверкали глаза. — Разве ты забыла, что эту книгу мы проходили по школьной программе? Ты должна лучше меня помнить: только закончила школу. Может быть, ты лишь прошлась по коридорам?

— Не ругайся, не нужно, — примирительно сказал Сергей. — Каждый имеет право на свое суждение. Но я так и не слышал твоего мнения, Анфиса?

— Хорошая книга, я ее люблю.

Вера разозлилась и презрительно посмотрела на меня. Уходя из кухни, сильно хлопнула дверью.

Наступило долгое молчание. Сергей скрипел ящиком, удобно пристраиваясь спиной к печке, вздыхал.

Глупая стычка с поварихой вывела меня из себя. Неужели Вера догадалась, что я не закончила десятилетку? Сказала издевательски: «прошлась по коридорам». Если разобраться, то она права. Аттестат не получила. На завод не пошла. Я со своей фантазией залетела слишком высоко, а на поверку оказалась самой обыкновенной девчонкой. Мало ли о чем можно мечтать. Но все мечты надо подкреплять делом. А чем я могу похвалиться? Даже настоящего товарища не смогла выбрать. Увлеклась Аликом Воронцовым. А он дрянь. Петруша оказалась куда зорче меня и дальновидней. Зря я на нее обижалась!

Я в новом коллективе. В нашей партии — взрослые люди, намного старше меня, еще несовершеннолетней. Мало мне приглядываться к ним — надо у них учиться, набираться уму-разуму. Александр Савельевич — добряк из добряков. Не за это ли его полюбила Дядя Степа. Интересные люди два Боба — Боб Большой и Боб Маленький. Один без другого никуда. Водой не разольешь. Не разобралась пока в Президенте. Он или очень умен, или бесконечно глуп. Упорное молчание не признак гениальности! Володька Бугор, Аверьян Гущин и Алешка Цыпленков — тоже не простые орешки. Попробуй раскусить и узнать до конца каждого.

Аверьян Гущин жаден, я в этом сумела убедиться. При мне Цыпленков попросил у него как-то кусок рога на ручку для ножа.

— Лучше не проси. Сам бы достал. У меня все рассчитано. Буду делать сувениры. Привезу с Севера.

Слово какое откопал — сувениры. Мог просто сказать — на подарки надо…

— Печка прогорела, Фисана! — Голос геолога вернул меня к действительности.

— Сейчас подложу.

— Надень телогрейку, — остановил меня в дверях Сергей. — Сегодня холодно. Еще простудишься.

— Я закаленная.

На улице мороз обжег мои открытые руки. Я стремительно вбежала на кухню, бросила к печке замерзшие поленья, и они звонко застучали, ударяясь друг о друга.

— Мороз не сдает, — сказал геолог. — Поняла, какая весна на Севере? Когда тепла дождемся? Скорей бы в поле, засиделись.

— Вы разве поедете?

— А ты как думаешь? А зачем тогда я здесь? Поправлюсь. Радикулит во время настоящей работы отпускает. Выйдем в поле — буду здоровым!

Разговор незаметно перешел на геологическую тему. Сергей оживился. Я старалась не перебивать его, жадно слушала неторопливый рассказ об образовании Земли и происходящих в ней процессах. Тихо потрескивали дрова в печке, а Сергей все рассказывал и рассказывал.

Мы не заметили, как стемнело и к окну подступила чернота. Намерзший лед посинел.

— Сумерничаете? — не без ехидства спросила Вера, вдруг появившись на кухне. — Анфиса, ты забыла, что должна ужин готовить?

Я могла одернуть повариху, накричать на нее, но сдержалась. Я жила рассказом геолога, он звучал, как чудесная сказка, увлекательная и захватывающая:

«Понимаешь, глубокие сбросы образовали мощные хребты архейских цепей. А потом по трещинам и разломам подымались зеленокаменные лавы. А горящие растворы несли тяжелые металлы. Они попадали в складки и отлагали сернистые соединения свинца, серебра и меди. А уже молодые палеозойские моря заливали низины. Вокруг продолжались грозные процессы разломов».

Я повторяла про себя непонятные слова, старалась в них разобраться и хорошо запомнить.

«Вдоль современного берега Скандинавского полуострова нарастали горные хребты Каледонских гор, а на востоке вздымался Тиман и зарождались первые складки мощного Уральского кряжа».

— Ты что, заснула, Анфиса? — резко спросила Вера и потрясла меня рукой за плечо. — Я тебе второй раз уже говорю: время ужинать, а ты даже ничего не приготовила.

Я не ответила. Я еще не понимала сама, что происходит со мной…

В коридоре раздался громкий телефонный звонок. Я быстро сняла трубку:

— Я слушаю!

— Анфиса, мне купили белое платье к выпускному вечеру, — радостно сообщила Зоя Сергеева. Я представила ее улыбающееся, довольное лицо. — Приезжай, я покажу тебе. Ты приедешь?

— Нет.

— А у тебя есть платье?

— Нет пока у меня белого платья. Ты меня извини, что-то болит голова.

И я резко повесила трубку. Вопрос Зои Сергеевой расстроил меня. Не будет у меня белого платья. Я же поругалась с мамой, не захотела, чтобы она купила его.

Я представила Зою Сергееву и других своих школьных подруг в белых шелковых платьях и в белых туфлях. На руках у них белые перчатки. Вот они, счастливые, кружатся в вальсе. А мне не придется пойти на бал. У меня нет платья. Об этом, кроме Жоры и мамы, никто не знает.

— Белое платье ищешь? — спросила соседка Зина Кузнецова, останавливаясь около телефона. — Счастливая ты, Анфиса! А я уже забыла, когда танцевала на школьном балу. Кажется, давно-давно… сто лет назад… А знаешь, у меня белое платье осталось после свадьбы… Так и висит без толку в шкафу. Ты примерь, не подойдет ли тебе?

— Сейчас можно? — я чуть не задохнулась от волнения.

— Идем… Славика нет… Ушел париться в баню… Попробуй конфеты. Славик вчера принес целую коробку… Забыл он… пришлось мне ему напомнить: была вторая годовщина нашей свадьбы. Сходил в магазин, купил конфет, бутылку вина… Мы с ним немного выпили. Хочешь, угощу конфетами?

— Нет. Лучше платье покажи, — сказала я, сгорая от нетерпения.

Зина достала из гардероба белое свадебное платье. Я осторожно дотронулась до шелка, не веря еще своему счастью. Все же настанет день, когда я войду в школу в таком прекрасном платье, расшитом блестками и круглыми горошинами жемчуга.

Платье оказалось свободным и немного длинным. Но все равно, я сразу в нем преобразилась, стала красивой.

— Надевай туфли, — настаивала Зина. — Платье надо мерить всегда в туфлях. Сразу вид другой. Да ты не вертись! Сейчас подошью подол платья.

Я оттолкнулась ногой и закружилась на одном месте. До чего же я сейчас красивая! Посмотрел бы на меня сейчас Алик!

— Зина, продай платье, — сказала я тихо, ласкаясь к соседке, гладя ее рукой по плечу. — Я потом тебе деньги верну, когда начну работать.

— Я не знаю, надо посоветоваться со Славиком, а то будет ругаться… А платье мне не нужно.

— Ты спроси.

— Ладно, — Зина вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Зина, что с тобой? Обиделась? Я ничего не сказала, только попросила продать платье. Мне оно так нужно для выпускного вечера!

— Не обиделась я совсем… Завидно стало… Ты счастливая.

— А разве ты не счастливая? Разве Славик не любит тебя?

— Любит… Ты пойми меня… Вспомнила наш школьный бал. Я никогда уже не буду танцевать на школьном балу… не будет мне семнадцати лет… Жизнь моя определилась… А у тебя все еще впереди… Главное, не споткнись… Парня выбирать будешь — лучше смотри… Парень светиться должен, как фонарик, за собой вести… Думала, Славик у меня такой… Ан нет… Оказался человеком без больших интересов. Телевизор да футбол только у него на уме… Ошиблась я… Выходит, такое уж мое бабье счастье…

Я с удивлением слушала болтушку Зину. Значит, не все хорошо и гладко у нее в семье!

— Анфиса, — решительно сказала Зина незнакомым голосом и топнула ногой. — У нас, баб, глаза на мокром месте. Чуть что — слезы. А слезы не помогают, еще больше душу травят. А платье я тебе не продам… Примета есть такая: с чужого плеча переходит и чужое счастье. Ерунда все… Не верю я никаким приметам, но не хочу, чтобы ты повторяла мою жизнь… Она должна быть у тебя своя, и счастье должно быть у тебя свое…

Нет, в Москве меня обошло счастье. А здесь?