Где ночует зимний ветер

Глава 6 РАБОЧИЕ РУКАВИЦЫ, РАБОЧАЯ СПЕЦОВКА, РАБОЧИЕ САПОГИ

— Девчонки, приказ висит! — Лешка Цыпленков ошалело ворвался утром в нашу комнату и, топоча валенками, дурашливо прыгал и кружился на одном месте в узком проходе. Опрокидывал койки-раскладушки, сбрасывая спящих девчонок на пол. — Приказ, сони-тетери! Вера, Ольга, просыпайтесь, приказ! Аникушкина, скорей одевайся! Тебя особенно касается.

В спальных мешках мы катались по полу, смешно взбрыкивая ногами. Торопливо старались сбросить меховые и ватные покрышки, как будто от быстроты действия зависела вся наша дальнейшая жизнь.

— Цыпленок, отвернись, дай одеться! — закричала Вера, закрываясь спальным мешком.

— Бойтесь петухов! А я только… — Лешка заразительно засмеялся, блестя мелкими зубами, и озорно запел: — «Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить!».

Через две минуты комната опустела.

Лешка летел впереди нас к конторе геологической экспедиции по разбитой, натоптанной дороге. Трудно вспомнить, сколько раз в течение дня каждый из нас появлялся в маленьком домике с замороженными окнами, чтобы поглазеть на черную доску, на которой вывешивали приказы.

У доски ребята устроили свалку. Подпрыгнув, я увидела из-за плеча Президента свою фамилию. Мне самой захотелось пощупать тонкий лист папиросной бумаги, вчитаться в отпечатанные на машинке строчки.

Наконец, удалось протиснуться к доске, и мой палец пополз по строчкам.

Дважды я прочитала несколько строчек приказа. Наверное, никогда бы не отошла от доски, если бы меня не оттеснили.

— В два часа в кассе получаем деньги, — гремел над ухом возбужденный Лешка Цыпленков, — а сейчас на вещевой склад экипироваться, а кто не понимает, по-простому — прибарахляться.

И снова верховод Лешка мчался впереди. На этот раз к приземистому деревянному зданию, занесенному снегом по самую крышу. В руках у Цыпленкова ведомость, которой он призывно взмахивал, словно знаменем.

Я не сразу заметила, что в нашей ревущей толпе, взволнованной появлением долгожданного приказа и новизной ощущений, не оказалось Володьки Бугра. Неужели проспал? А вдруг заболел? Я хотела узнать у ребят, но толстушка Вера отвлекла меня:

— Анфиса, как ты думаешь, меховые комбинезоны нам дадут?

Я не успела ответить. Цыпленков ожесточенно дубасил кулаком по толстой двери склада. Развернулся и нетерпеливо заколотил валенком по мерзлым доскам.

— Кто там грохает?

Распахнулась скрипучая дверь. Но за ней не оказалось ожидаемого тепла и печки, которая здесь в любом доме.

— Здорово, Архипыч! — Лешка затряс руку кладовщика в толстой варежке. — Приказ подписан… Я говорил, будет полный порядок!.. Собирай нас в путь-дорогу!

Кладовщик, угрюмый мужчина с рыхлым небритым лицом, не выразил особого восторга, придирчиво и недружелюбно оглядел каждого из нас.

— Эва, вымахал! — Архипыч снизу вверх посмотрел на Боба Большого. — Седьмой рост. Дефицитный…

— Седьмой! — нахмурив брови, ответил Боб Большой, не понимая, как кладовщик быстро определил его рост с первого взгляда.

— Пятьдесят четвертый размер?

— Пятьдесят шестой!

— Эва, детинушка! — Кладовщик перед самым носом Лешки Цыпленкова хлопнул перекладиной. — В склад посторонним входить нельзя. Ясно написано. Люди грамотные, читайте.

— Разве я посторонний, Архипыч? — удивился Лешка, стараясь дотянуться рукой до кладовщика. — На Красноярской ГЭС в передовиках ходил. Ты в газетах должен был читать.

— А мне без надобности читать, давай ведомость, баламут. — Кладовщик оседлал нос очками. — Горным рабочим рукавиц — двенадцать пар, спецовок — шесть, сапог — шесть пар; геологам летных курток — четыре, резиновых сапог — пятнадцать пар, штормовок с брюками — четыре. Все!

Вера дернула меня за рукав и, обжигая горячим дыханием, зашептала:

— Слышала, ребятам и геологам летные куртки дают. А мы с тобой разве не люди? Почему нас нет в списке?

На стойку рядом с ведомостью на получение спецовок и комбинезонов лег разграфленный лист бумаги.

— Аникушкина? Есть? — строго выкрикнул Архипыч и критически посмотрел на меня. — В клеточке, детка, расписывайся. Получай две пары рабочих рукавиц, рабочую спецовку и рабочие сапоги.

Я нашла нужные клеточки. Поставила, волнуясь, в каждой свою подпись с одинаковыми завитушками. Отошла в сторону и принялась разглядывать большие брезентовые рукавицы. Они не гнулись, точно их вырубили из стального листа. Вспомнила, что в таких рукавицах работали каменщики, грузчики, сцепщики вагонов на железной дороге. Первый раз узнала, что называются они рабочими рукавицами!

Черная ватная куртка с накладными карманами и брюки не вызвали у меня большого восторга. Одежда мужская, просторная, ее надо мне перешивать.

— Аникушкина, а ты почему не примеришь обновку? — удивилась Ольга, одергивая полы куртки. — Симпатичные комбинезоны нам выдали. — Она вертелась перед нами. — Как сидит? Хорошо?

Вера разглядывала свой костюм, насупив брови, и не собиралась мерить.

Боб Большой сосредоточенно мерил одну летную куртку за другой. Стоял треск, лопались нитки, куртки не лезли на его широкие плечи.

Архипыч смотрел на геолога скучающим взглядом, совершенно безразличный ко всему происходящему.

— Тащи сорок четвертый размер! — неожиданно сказал Боб Большой и весело поглядел на кладовщика. Быстро вытер ладонью вспотевший лоб.

Архипыч подошел к геологу, стараясь понять, не вздумал ли он над ним пошутить.

— Боб, ты попросил куртку сорок четвертого размера? — хлопнул товарища по плечу Боб Маленький. — Или я не расслышал?

— Правильно, Боб. Ты не ошибся. Переходи на прием. Такой размер меня устраивает. Я расписываюсь за куртку Александра Савельевича, а ты поставь крючок за Серегу. Понял?

— Смутно.

— Поймешь. Оля, иди сюда! — громко позвал Боб Большой радистку. Протянул ей свою куртку. — Носи, кнопка! Твой размер. Сорок четыре, второй рост.

— А ты… вы? — растерялась Оля, хлопая большими, пушистыми ресницами. Она поочередно прикладывала ладони к горячим щекам, словно хотела остудить их.

— Я не мерзляк, правда, Боб? — сказал Боб Большой. — А потом, кнопка, старшим вопросы не задавать. У меня есть старая куртка. С собой привез.

Я с любопытством смотрела на Боба Большого, хотела понять, что он нашел в радистке, почему вдруг сделал такой жест. Пока ничего не понимала. Ольгу нельзя назвать красавицей. Вера нравилась мне больше. Толстушка представительна. Она приятнее и женственнее. А большие серые глаза и улыбка делали ее просто красавицей.

Вера растерянно посмотрела на Олю. Отвернулась от спецовки, которая перестала ее интересовать.

— Не расстраивайся! — Я обняла подругу и стала тормошить ее, чтобы развеселить. Но повариха стояла с каменным лицом, покусывая губы. В уголках глаз поблескивали слезы.

Лешка Цыпленков усердно занимался собой. Он продолжал мерить разные спецовки, как девчонка-модница. Черные он забраковал, и они лежали в стороне, а стал выбирать синие. Словно невзначай пододвинул к себе штормовку.

Со склада мы с Верой молча возвращались домой. Я старалась представить себе Боба Большого рядом с маленькой и хрупкой Олей: он — телеграфный столб, а она — тростиночка. Мне захотелось вспомнить, когда я видела их вместе. Боб Большой поступил так неожиданно.

Пока мы с Верой шли, нам навстречу летели звонкие удары по железу. По дороге я вспомнила о Бугре.

— Вера, ты Володьку случайно не встречала?

Но подруга не ответила. Видно, была занята своими мыслями или не услышала мой вопрос.

Удары по железу нарастали, становились все громче и тяжелее.

— Вечевой колокол повесили! — сказала я. — Держи, Верок, выше нос. Стоит из-за куртки так расстраиваться.

— А тебе не обидно? Молчишь! Ты, видно, скрытная.

Перед домом на бревне сидел Володька Бугор и бил молотком по лопате. Мы с Верой остановились. Бугор, нахмурив брови, отрубал зубилом углы.

— Привет, рабочий класс! — громко сказал Володька и два раза подряд ударил молотком. — Горный рабочий второго разряда Анфиса Аникушкина, ты выбрала себе лопату?

— А разве лопаты надо выбирать?

— Надо, дите, надо! Работать кто будет за тебя? Дядя? Папочка приедет из Москвы?

— Папа у меня умер.

— Не знал… Ты не обижайся… Нам придется канавы копать. Зададут геологи — убейся, а доходи до коренных пород. Знаешь, как эта лопата называется?

— Лопата.

— Подборочная. Подбирать ею надо, зачищать… А есть и другие: штыковая, саперная, садовая. Много разных. Нам с тобой придется вкалывать. Не песочек копать, а с камушками играть. Одни ручками нянчить, а другие лопатой подбирать, а третьи взрывать! Выберешь себе лопату, я ее тебе тоже обрублю.

— Сделай, пожалуйста.

— Придется, если сам назвался.

— И мне, Володька, лопату обкромсай. Я сейчас выберу, — попросила Вера, посылая очаровательную улыбку парню.

— А тебе зачем эта игрушка?

— Буду работать.

— Нет, дорогая, ты обеды должна варить.

— Анфису назначили вместо меня. Она ресторанные блюда умеет готовить.

— Не лучше тебя. По приказу ты повар, а мы с Анфисой — рабочие! Сам читал.

Вера закусила губу и покраснела от обиды.

— Верок, зря ты обиделась, — успокаивал ее Бугор, — ну и чудачка. Дам тебе лопату. Не хочешь стоять у плиты, ковыряй с нами. Я тогда в повара подамся. Тряхну стариной. Только ты мою лопату Цыпленкову не отдавай. Трепачей я не люблю. Он за дядиной спиной хочет в рай въехать. Не выйдет!

— Почему ты решил, что я подарю ему твою лопату?

— Из сострадания. Женщины все жалостливые.

— Мы спецовки получили, — похвалилась я. — Владимир, а ты почему на склад не явился?

— Думаешь, тебе лучшие рукавицы достались? Я давно заметил, что рукавицы и спецовки из бостона не шьют. Успею еще получить, никуда не денется. Уголь должны привезти в кузницу. Александр Савельевич просил меня штыри для крепления палаток наковать.

— Разве нельзя нарубить деревянные колышки? — спросила я. — Хочешь, я тебе помогу? Я ставила палатку.

— Образованная… О Москве забудь. Здесь одни камни. Выедем в поле, сама поймешь!

Спокойная мудрость Володьки Бугра успокоила меня. У него важнее дела, чем получение спецовки и рукавиц. Я поняла, что он не один раз бывал на Севере в экспедициях.

Попробовала копать обрубленной лопатой. Острый нос легко срезал подтаявшие куски снега и льда.

— Ручка для тебя длинна, — сказал Бугор, поправляя шапку. — Отрежу потом по росту.

— Спасибо.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд Бугра.

— Не люблю, когда так смотришь!

— Как?

— Сам знаешь!

Володька закрыл глаза руками. Глухо сказал:

— Ладно, чуднуля.

…Удивительно долго тянулось время до обеда. Ольга вертелась в летной куртке перед зеркалом. Один раз она даже вывернула ее наизнанку. Прошлась передо мной и Верой в белой цигейковой шубке.

Мне тоже захотелось иметь такую куртку. Представила, как удивились бы в Москве знакомые ребята, если бы увидели меня. Вытаращил бы глаза Алик Воронцов. Но почему я вспомнила о нем? Он для меня перестал существовать.

— Девочки, я немного ушью, — щебетала Ольга. — Правда, надо забрать складки в талии? — Она быстро принялась за работу, вооружившись иголкой с ниткой. После каждого нового шва надевала куртку и прогуливалась по комнате.

— Анфиса, посмотри, так лучше? Вера, как ты думаешь?

Я не ответила радистке. Вера угрюмо молчала, делая вид, что увлечена зачитанным «Огоньком».

— Лучше, лучше! — сказала я запальчиво. — Ольга, тебе не кажется, что ты кое-кого дразнишь? Посмотри на Веру.

— Я дразню? С чего ты взяла?

— Должна сама понять.

— Анфиса, я пойду залью картошку! — Вера выбежала из комнаты.

— Ольга, я на твоем месте извинилась бы перед Верой.

— А что я ей сделала?

— Ты ее расстроила.

— Я? Ты, Анфиса, сочинительница! — Радистка не могла оторваться от маленького зеркала. Она то подымала воротник летной куртки, то снова опускала его. — Я при чем? Боб Большой мне куртку подарил. Мог отдать тебе или осчастливить Веру, а он взял и выбрал меня. В чем моя вина? Ну, скажи?

— Он в тебя влюбился.

— Дурочка ты, Анфиса. Борис женатый… точно знаю… потом он геолог, а я кто?

— Радистка.

— Нашла, чем удивить… Три месяца побарабанила на ключе — радистка. Кончим работу в поле, сдам куртку на склад… Если Боб Большой заплатит за нее, куртка будет моей… Но с чего бы ему зря сорить деньгами? Куртка у меня, и я буду ее носить… пусть греет.

Мне пришлось еще раз убедиться, что Ольга, как и Володька Бугор, знала куда больше меня и житейски умнее. Ольга мало рассказывала о себе. Родилась в Тюмени, окончила два года назад курсы радистов. Один раз плавала на пароходе по Оби. Ей двадцать три года…

Я отправилась на кухню. Надо помочь растапливать печь и готовить обед. Веры на кухне не оказалось, и меня это напугало. Надо было ее отыскать, но я решила дать ей самой успокоиться.

«Почему Вера решила, что я умею готовить ресторанные блюда? — подумала я. — Сегодня будет суп с макаронами. Хорошо заправить сушеными белыми грибами. Но их нет. Можно и не искать в ящиках и пакетах. Пожарю больше лука, положу лавровый лист. Помню, так готовила мама. Обеды у нее выходили не хуже ресторанных и получались всегда вкусными».

Занятая у печки, я забыла, что в два часа надо идти получать зарплату.

Мимо окна, громко разговаривая, прошли, обнявшись Лешка Цыпленков с Аверьяном Гущиным.

— Анфиса, ты почему не получила зарплату? — открыв рывком дверь в кухню, спросил Цыпленков. — А с первого аванса причитается! Закон здесь такой.

— Причитается! — повторил Аверьян, довольный и веселый.

— Слышала, Анфиса, по отчеству Петровна? Я рабочий второго разряда, Аверьян рабочий второго разряда, ты рабочая второго разряда. Может, выпьем за работяг?

В открытой двери стоял Александр Савельевич. Когда он появился, я не заметила. Растерянно смотрела на начальника. Что он подумает обо мне?

— Мы лучше выпьем все перед ужином, — глуховато сказал Александр Савельевич. — Я попросил, чтобы купили бутылку вина. Выпьем за поле, за удачный сезон! — Серые глаза Карабутенко потемнели.

Он больше ничего не сказал, спокойно прикрыв за собой дверь.

Я зло посмотрела на Лешку Цыпленкова.

— Уходите из кухни. Кто вас звал? Я вас не приглашала.

Ребята ушли. Долго еще я не могла успокоиться. Как назло дрова прогорели в печке, а мокрые поленья не разгорались.

Я взяла топор и принялась за работу.

В кухню вошел Володька Бугор.

— Это ты? Представь, не ждала. Цыпленков с Аверьяном тоже заявлялись!

— Подожди, Анфиса! Успеешь еще накричаться! — Володька сильно дернул меня. — Я деньги получил. Понимаешь? Спрячь, пожалуйста. Буду просить, не давай. Хочу свою натуру проверить. Подлецом буду, ударь по морде!

Я не успела ничего ответить. Дверь загремела. Чувствовала, мне надо извиниться перед Бугром, рассказать, что разозлило меня. Он должен знать, что я осрамилась перед Александром Савельевичем. Если ребят приняли в отряд просто, то меня с испытательным сроком. Правда, в приказе так не написано. Степанида Ивановна устроила меня в экспедицию. Я должна стать человеком. Испытательный срок начался, а когда он кончится? Разве непонятно, почему я Детский сад? Другого имени у Александра Савельевича для меня нет.

«Пора тебе, Анфиса, поумнеть. Ты ведешь себя, как девчонка, думаешь, что все понимаешь в жизни, а делаешь одну глупость за другой. Володька Бугор — чудесный парень, а ты обругала его зря. Он пришел, чтобы излить душу, а ты оттолкнула его. Анфиса, Фисана, ну и дура же ты! Володька принял тебя за взрослую. Думай, что делать с чужими деньгами?».

Я старательно пересчитала деньги Бугра. Первый раз вышло сто десять рублей. Но я не поверила в свои математические способности и повторила операцию еще раз.

Неторопливо оглядела тесную кухню, заставленную ящиками, мешками с сухарями. Положила деньги в стеклянную банку с лавровым листом.

В дверь постучали.

— Кого там несет? — спросила я грубо, думая, что снова вернулся Лешка Цыпленков с Аверьяном Гущиным.

В приоткрытую дверь сначала влез большой зеленый фанерный чемодан, а потом протиснулся незнакомый парень в серой кепке. Красные обмороженные уши у него горели, как два большие помидора.

Парень поставил чемодан и принялся оттирать руками лицо.

— У нас, в Ленинграде, тепло. Мне поисково-ревизионную партию надо. Целый час ищу. Ты не знаешь, где они стоят? Сказали, в третьем доме.

— К нам попал.

Парень шмыгнул носом, завертел головой.

— Суп лавровым листом заправляла?

— Да.

— Люблю суп с макаронами и лавровым листом… Вездеходчик я. Должен вас возить. Уразумела, кого кормить обязана?

— Ты когда приехал?

— Сегодня. Поезд запоздал.

— И тебя сразу приняли на работу?

— А ты как думала? Приказ подписали. Деньги выдали. Я вездеходчик. Завтра машину приму.

— Повезло тебе. Мы полмесяца сидели без денег. Ждали приказа. Сегодня первая зарплата. Слушай, посмотри за печкой, а я сбегаю получу деньги. Звать тебя как?

— Мишка я, Маковеев!

— Маковеев, ты посидишь?

— О чем разговор. Дрова у тебя где?

— Перед домом в снегу.

Мне хотелось скорей добежать до конторы экспедиции. «Интересно, сколько мне получать? Первая зарплата».

Перед кассой выстроились в очередь геологи, механики, рабочие из других экспедиций и отрядов. Было неудобно лезть без очереди, и я молча стала в хвост. Мишка мне понравился. Кажется, парень простой. Не задается!

Кассирша молча протянула большой лист. Я отыскала свою фамилию. Получила шестьдесят рублей. Первый раз я держала в руках деньги, которые получила сама. Их надо оправдать. Где-то в горах, в тундре ждала меня настоящая, еще незнакомая работа. У меня будет своя лопата, свое задание, своя норма. Только бы не подкачать. Показать себя. Не нужен мне испытательный срок. Я уже не сорвусь.

Трудно сказать, о чем я только не передумала за короткую дорогу к кухне, какие дала себе клятвы. Шла новая Анфиса Аникушкина, рабочая второго разряда. Мне предстояло жить среди настоящих парней — техников, геологов, и я обязана добиться их уважения.

Вездеходчик сидел за столом. Перед ним стояла недопитая кружка с чаем.

— Хорошо у вас! — сказал Миша, стуча ложкой по дну миски с супом.

— Ты счастливец, — сказала я вездеходчику, чувствуя, что не могу разозлиться. — Александр Савельевич приказал, придет вездеходчик, накорми как следует.

— Александр Савельевич кто?

— Начальник партии.

— Толковый, видать, мужик. Сработаюсь с ним. Понимает, кто главный человек в экспедиции. Без хорошего вездеходчика зарез. Пойду ему представлюсь!

Итак, мы скоро тронемся на Хауту. Что ждет меня в лагере, не знаю, но уверена: московский кошмар не повторится.

Как все это произошло? Я до сих пор не могу понять. Мы долго ехали к магазину, где работала Жорина знакомая. Алик без причины дулся на меня. Я еще никогда не видела его таким. Успокаивала себя: нельзя доверять первому впечатлению. Жора во время первой встречи не понравился, а оказался хорошим, душевным парнем. Деньги решил одолжить на платье. «В жизни раз бывает восемнадцать лет». Но почему недоволен Алик? Кажется, я ему ничего плохого не сделала.

Начало быстро темнеть, когда мы вышли из метро. На улице зажгли фонари. Перед нами, как огромная гора, возвышался над домами большой магазин с расцвеченными витринами.

— «Добрынинский универмаг», — прочитала я вслух надпись из светящихся букв.

— Он самый, — подтвердил Жора.

— Фисана, подожди нас, — сказал Алик у входа и ласково потрепал меня по щеке. — Мы скоро придем. Только узнаем, есть ли платья.

Я поблагодарила Воронцова улыбкой: Алик снова стал ласковым и заботливым. Перестал дуться.

— Я буду ждать вас около фруктовой палатки.

— Хорошо, — согласился Жора. — Ты никуда не уходи, чтобы не искали.

— Мальчишки, не забудьте: мне надо платье сорок четвертого размера, второй рост. Обязательно мерить, — крикнула я вдогонку.

— Понятно. Не скучай! — Алик помахал мне на прощание рукой.

Я долго смотрела вслед ребятам, пока они не затерялись в широких дверях. Теперь я могла спокойно оглядеться. Решила отойти от палатки, чтобы меньше толкали. На маленьком скверике стояло несколько скамеек с выгнутыми спинками. Я присела. С наслаждением вытянула ноги. Почувствовала, что устала от бесконечных переходов по улицам и долгой езды в метро.

Рядом со мной опустилась женщина в большом клетчатом платке, коротком жакете из мягкого плюша. Одежда выдавала приезжую. От нечего делать я хотела поговорить с ней, спросить, откуда она приехала в Москву. Но меня тихо окликнул Жора:

— Фисана! Все в порядке. Держи! — И он протянул мне сверток. Рядом, широко улыбаясь, стоял Алик.

— А где мне примерить платье? — спросила я.

— Дома примеришь. Моя знакомая разрешила. А не подойдет — поменяем.

— Спасибо, Жора. Сколько я буду вам должна?

— Потом сочтемся. Фисана, ты иди к метро, а мы с Жорой купим сигарет, — сказал Алик. — Мы догоним тебя.

«Первое впечатление обманчиво, — подумала я второй раз о Жоре. — Какой отзывчивый парень оказался. Не зря Алик дружит с ним. Теперь я с платьем. Ура!» — Я едва удержалась, чтобы не закружиться на одной ноге прямо на тротуаре, на виду у прохожих.

В кармане пальто нашла плитку шоколада. Подарок лейтенанта Горегляда. Мне захотелось съесть ее. Но я удержалась. Решила, что разделю шоколад на три части — на всех.

Из больших дверей метро вырывался теплый воздух. Я сразу представила, что скоро согреюсь, и зябко поежилась.

— Девушка, вы уронили деньги! — подошел ко мне молодой парень в синем плаще и улыбнулся.

— Не разыграешь, сегодня не первое апреля, — весело ответила я, поражаясь, к каким только фокусам не прибегают ребята, чтобы завязать на улице знакомство. — Я еще не доставала кошелек. Вы ошиблись.

— Не может быть. Нет, я не ошибся. Можно вас на минуту?

— Ну что вы хотите? Деньги вам разменять? — раздраженно спросила я. — Старый номер. Придумайте что-нибудь новое. Не захватила мелочь. Все? Вопросов больше нет?

— Есть. Вы пройдете со мной.

— Слушай, парень, отстань, — я оттолкнула его руку и пробежала глазами по толпе: где же Алик и Жора. Пусть защитят меня от хулигана. Но парень не отставал.

— Я закричу, — пригрозила я. — Позову милиционера.

— Я из МУРа. Вы пройдете со мной, — парень потянулся к моему свертку.

Я крепко прижала к себе сверток с платьем, готовясь драться, царапаться, но не отдавать.

— Помогите! Алик! Жора! — громко звала я ребят. — Помогите!

Моментально нас с парнем окружила толпа. За меня стали заступаться.

— Отпусти девчонку! — налетел на парня пьяный здоровяк и размахнулся, чтобы ударить. — Что она тебе сделала?

Через толпу протискался милиционер.

— Товарищ милиционер, заберите хулигана, — просила я, с трудом сдерживая подступившие слезы. — Пристал ко мне.

Но милиционер почему-то послушался парня в плаще.

— Старшина, пьяного возьмите! — приказал парень. — А ты пройдешь со мной. — Толкнул в плечо. — Расходитесь, граждане. Расходитесь!

— Что вы от меня хотите? — с обидой выкрикнула я, быстро вытерла выкатившиеся слезы. — Отпустите! Я в школе учусь, в десятом классе. Куда вы меня ведете?

— Куда надо, в милицию.

— Отвезите, пожалуйста, в пятнадцатое отделение, — сказала я, вспомнив, что Олег и Вася Кукушкин дежурили там. — В пятнадцатом отделении с завода дежурят дружинники, они меня знают. На завод шлифовальных станков приглашали работать.

— Значит, плохо знают, раз такими делами занимаешься. Не лупи глаза. Не строй из себя невинную. Давай-ка лучше сверток сюда.

Все, что дальше происходило, я воспринимала как страшный сон, который начался и никак не мог кончиться. Меня отвели в дежурную комнату.

— Я ни в чем не виновата! — заявила я там и заплакала, все еще не понимая, что со мной произошло, веря, что меня с кем-то спутали, разберутся и отпустят.

Парень, задержавший меня, положил на стол дежурного сверток и спросил:

— Костюм мерила?

— Не костюм, а платье. Платья я не мерила.

— Понятно… — Парень торжествующе оглядел стоявших милиционеров и развернул сверток.

Я с трудом сдержалась, чтобы не закричать. На столе лежал чудесный костюм джерси с плиссированной юбкой. Сколько раз я с завистью смотрела на такие дорогие костюмы в магазинах и вздыхала. Но как в свертке вместо платья оказался этот костюм? Может быть, ребятам в суматохе вручили чужую покупку?

— Тут какая-то ошибка! В этом свертке мое платье… платье для школьного выпускного вечера!.. Я танцевать в нем должна.

— Теперь потанцуешь годика через два, — засмеялся парень в плаще. — Ну, мастерица ты сочинять. Советую тебе в МУРе во всем признаться. Тебе лучше будет.

Возле подъезда, прижавшись к тротуару, стояла милицейская машина с синей полосой вдоль кузова. На окнах — решетки.

Со мной пошли два милиционера, позванивая подковками сапог.

«Дяденьки! — взмолилась я. — Неужели вы поверили, что я воровка? Заступитесь за меня. Заступитесь!».

А в комнате геологов по-прежнему шли горячие разговоры о предстоящей поездке. Сизый дым висел над самодельными столами, развернутыми картами, фотоснимками, флакончиками с разноцветной тушью.

По-своему коротали время и у нас в девичьей. Вера, у которой медленно заживали обваренные руки, донимала меня критикой парней и разными практическими советами. Она оказалась способной вышивальщицей. В дело пошли вафельные полотенца. В каждой клеточке появились крестики и запестрели цветы: красные розы, голубоватые астры и желтые ромашки.

Скоро на алюминиевой койке-раскладушке поварихи сверху спального мешка красовалась маленькая думочка, а за ней цветная салфетка украсила ящик из-под тушенки.

Ольга крепилась и старалась не обращать внимания на Верину работу, переглядывалась со мной, но выдержки ей хватило ненадолго. Она оторвалась от толстой книги «Радиодело» и тоже вооружилась иголкой. К вечеру и на ее полотенце появились красные петухи.

Я не признавалась, но про себя завидовала Вере, ее мастерству.

— Да это же картинная галерея, — удивился Аверьян Гущин, заметив в комнате Верины вышивки, и своими громкими возгласами привлек внимание остальных парней.

Мишка Маковеев внимательно разглядывал вышивки, зачем-то даже потрогал подушку Веры руками и сказал:

— А я думал, ты масляными красками нарисовала цветы.

— Вышила, — ответила, улыбаясь, поощренная вниманием Вера.

— Да ты, Веруха, у нас художница, — уверял Аверьян. — Какие хорошие сны приходят на такой думке!

— Да, здорово бы на ней поспать, — мечтательно согласился Цыпленков и зачмокал губами от воображаемого удовольствия.

— Пустое дело. Лучше бы ты, девка, носки теплые связала, — скупо бросил Володька Бугор. — Ноги надо беречь. Походишь в резиновых сапогах — сама поймешь.

Вера едва сдержалась, чтобы не наброситься на Бугра. Красными пятнами покрылись лицо и шея. Она бросила выжидающий взгляд на меня, видимо, ища поддержки.

Мне снова пришлось убедиться, что Бугор бывал на Севере и знал практическую цену каждой вещи. Я разозлилась на него за Веру и не могла понять, зачем он обидел ее. Но самое непонятное произошло со мной. Я перестала замечать расшитую думку, салфетки и накидушки, я больше ей не завидовала.

Шум за стенкой, в комнате геологов, привлек мое внимание.

«Вот там настоящие дела», — подумала я.

Робко вошла в соседнюю комнату.

На меня не обратили внимания. Прислонившись к косяку двери, слушала. Выделялся хрипловатый голос Александра Савельевича:

— Примерные маршруты мы наметили. Среди гранитов и гнейсов можем встретить твердые кварцевые жилы с золотом и цветными металлами или пегматитовые жилы с полевым шпатом, кварцем и черные пятна редких металлов. Но главное — медная руда. Будем ходить в маршруты, каждый день забираться на горушки!

— Анфиса, что тебе?

— Надо подписать докладную, — нашлась я.

— Давай.

Сергей сидел, подперев голову руками. Лицо оживленное, чуть порозовели щеки.

«Картинная галерея», — мысленно передразнила я Аверьяна Гущина и особенно остро поняла, что за нашей стеной геологи жили настоящими, большими заботами и делами. — Прав Бугор. Шерстяные носки куда важнее, чем расшитая думка и салфеточки».

Непонятные слова геологов беспокоили и тревожили меня. Я не могла вступить в разговор, кого-то поддержать и с кем-то не согласиться.

На улице мне показалось, что темные тучи поднялись. Процеженный свет смыл синеву со снега. Угрюмо краснел обрывистый край скалы. Меня вдруг потянуло к скале, захотелось отколоть кусок камня и понять, из-за чего каждый день спорили до хрипоты геологи.

Я отыскала топор и медленно направилась напрямик к горам. Ледяная корка не хрустела, не крошилась, а проминалась под ногами.

Идти по глубокому снегу было трудно, и я устала. В валенки набился снег. Он таял и холодил ноги. Я могла отказаться от своей затеи и вернуться, но, видно, упрямство родилось раньше меня, как любила говорить мама. Я продолжала идти.

Поселок остался позади, но скала с острым шпилем не приближалась ко мне, а все дальше и дальше убегала. Наверное, надо было приглядываться к снегу, разным волнистым полосам, но я спокойно шагала, как по улице Горького, ни о чем не заботясь. Сделала еще шаг и провалилась. Отчаянно забарахталась, размахивала руками, но сползала все ниже в яму.

Последний раз я взмахнула топором. От удара зазвенело лезвие, топор за что-то зацепился. Я стала осторожно подтягиваться, помогая себе ногами и свободной рукой. Телогрейка задралась, и холодный снег забился под платье и таял, струйки воды скатывались по спине.

Вдруг почувствовала сильный рывок. Кто-то схватил меня за воротник и потащил вверх.

— Анфиса, ты зачем топала к озеру? — услышала я удивленный голос Лешки Цыпленкова. — В трещину скалы угодила. Хорошо, что так обошлось!

— Спасибо, Цыпленок, — я погладила рукой бородача. — Думала, конец мне. — Обернулась и посмотрела на манящую красную скалу. «Все равно я доберусь до тебя и отобью камень», — подумала я.

— А топор зачем тебе?

— Хотела дров нарубить.

— Вот чудная, да разве на озере есть дрова. — Лешка заразительно засмеялся. — Ну и рассмешила ты, Анфиса. В самом деле Детский сад!

После обеда меня подозвал Сергей.

— Анфиса, если соберешься в клуб, обменяй мне книгу.

— А что взять?

— Выберешь на свой вкус.

— Хорошо. У вас нет книги о камнях? Я хотела бы почитать.

— Не захватил с собой. «Занимательная минералогия» подошла бы тебе, — сказал геолог, оживляясь. — Постой, постой, кажется, я тебе помогу. — Сергей ушел в свою комнату и скоро вернулся, держа в руке толстую тетрадь в коричневой обложке. — Полистай. На первом курсе в институте я делал разные записи и выписки из книг. — Он замолчал и сказал дрогнувшим голосом: — Академик Ферсман виноват, что я стал геологом. Не удалось с ним встретиться, но я знаю, что его любили многие…

Вера разозлилась, когда узнала, от кого я получила тетрадь.

— Почему ты такая вредная, Аникушкина? Всюду лезешь, куда тебя не просят. Зачем выклянчила тетрадь?

— Не выпросила, а Сергей сам дал мне почитать.

— Что попалось тебе там интересного?

— Что нашла, то нашла, это мое дело. Тебя не интересует минералогия, а мне хочется знать, когда и как образовались камни.

— Ну, ну, читай! Образовывайся!

Мне было все равно, что думала обо мне Вера, о чем она говорила с Ольгой, — я получила тетрадь. Пристроив на ящике свечку, начала читать, привыкая к мелкому чужому почерку. С трудом разобрала первую страницу. Запомнилась одна запись. Сергей несколько раз подчеркнул ее красным карандашом.

Я старалась вдуматься в каждое слово, выучить их наизусть: «Для того чтобы найти… надо уметь искать!».