Где ночует зимний ветер

Глава 7 МЫ — СТАРОЖИЛЫ

Целую неделю по утрам перед кухонным окном собирались ребята и угрюмо глазели на черное облачное небо. Тучи низко ползли над крышами домов, словно скатываясь с них, сея мелкий снег и дождь.

Первыми появлялись Борисы — Боб Большой и Боб Маленький. К ним подходил Президент, как всегда важный и чем-то озабоченный, с нахмуренным лицом.

— Передаем сводку погоды на день! — громко объявлял Президент, стараясь подражать диктору «Последних известий» по радио. — По сведениям Гидрометцентра СССР, сегодня в поселке на сто десятом километре ожидается переменная облачность, ветер северный, переходящий в сильный. Температура минус пять градусов. Возможна пурга. А точнее — погода дрянь!

— Дрянь погода! — кивнул головой в знак согласия Боб Маленький и сбил меховую шапку на затылок. — А в Москве теплынь!

— А в Ташкенте жара! — засмеялся Боб Большой. — Такая вот неразбериха, братцы!

Спокойнее всех вел себя Володька Бугор. Он не вступал в пререкание с ребятами, не ругал ветер и антициклон. Отбегал в сторону и хватал с незатоптанного места рукой рыхлый снег. Долго мял его в руке, нюхал.

Мне тогда казалось, что Володька умел предсказывать погоду, один знал, когда должны открыться горы и выглянуть солнце.

Последним из дома выходил Александр Савельевич, набросив летную куртку на плечи. Он здоровался со всеми за руку, неторопливо закуривал. Недовольно смотрел на небо, чутко прислушиваясь к шорохам оседавшего снега, звуку капель.

Неделю назад в экспедицию из Салехарда пришла телеграмма, что прилетит вертолет, чтобы перебросить наш отряд на Хауту. Но из-за плохой погоды он не показывался. Напрасно мы с таким нетерпением ждали его каждый день.

Вчера тучи, наконец, медленно расползлись по сторонам, как огромные полотнища театрального занавеса. Выглянуло солнце. Горы вздыбились двумя хребтами. Самый высокий — Рай-Из — холодно блестел, накрытый снежной шапкой. Вырвавшись из облачности, поразил дикой красотой, величественный, могучий и недоступный.

Любоваться горой пришлось недолго: ветер нагнал облака, удивительная картина пропала.

Утром раздался оглушительный треск мотора. Обогнув угол дома, вылетел вездеход, кроша острыми шипами гусениц снег и лед. Железная сплющенная коробка завертелась волчком на одном месте и вдруг остановилась. В открытое окошко высунулся довольный Мишка Маковеев.

Мишка спрыгнул в снег. На голове — рыжая меховая шапка, как высокая самоварная труба, замасленный полушубок — с негнущимися полами, без правого рукава.

Приглядевшись к странному наряду Мишки, я открыла, что вездеходчик не особенно мудрил: оторвал рукав для шапки, разрезал ножом овчину по шву и натянул на голову. Завернутые куски меха стали опушкой. Верх шапки для быстроты мастер стянул медной проволокой.

— Мишка, ты опричник Ивана Грозного, — смеясь, сказал Боб Большой, придирчиво разглядывая Мишкин костюм и шапку. — Слышал про опричников? Жалко, что на сегодня у нас Александр Савельевич отменил маскарад, ты занял бы первое место. Это точно!

— Точно, — согласился Боб Маленький.

— Малюта Скуратов! — загрохотал раскатисто Володька Бугор. — Образина, в зеркало посмотри на себя! Собак перепугаешь в поселке! В Ленинграде тоже баклуши бил? Ты, случайно, не участник самодеятельности? А?

— В Ленинграде я работал, слышишь, пижон? — зло огрызнулся Маковеев и угрожающе пошел на Бугра. — Ты Ленинград не обижай! У нас рабочие всегда в почете! Я врезать могу!

— Тихо, не шуми, Малюта! — сказал Володька, похлопал парня рукой по плечу. — Рабочие здесь ни при чем. Я их не обижал. Ты меня развеселил. Слышал, как бог изуродовал черепаху? Я тоже могу, лучше не выпрашивай.

Бугор не шутил. Лицо окаменело. Шея напружинилась, глаза сузились.

— Михаил, злиться не надо, — сказал добродушно Александр Савельевич. — Право, ты смешон. Наряд не к лицу. Устроил маскарад. Быстро завтракай и заправляй машину. Грузи бочки с соляркой. Сегодня двинем на Хауту. Вертолета ждать не будем. Понял?

Трудно передать, что началось после команды начальника партии. Ребята бросились в дом, забегали по комнатам. Стали торопливо набивать вещами рюкзаки, скатывать спальные мешки.

Вертолет МИ-4 должен был забрать нас всех с грузом, продуктами, палатками, горючим для вездехода. Но маленькому вездеходу это не под силу.

Александр Савельевич не назвал, кого он решил включить в первую группу. Неизвестность тревожила меня. Прибежала на кухню. Растерянно заметалась. Куда грузить кастрюли, миски, ложки, кружки? А продукты? На сколько дней делать запас? Сколько человек поедет?

Меня пугали ящики с тушенкой, сгущенным молоком, борщами и рассольниками. Они стояли один на другом, громоздясь до самого потолка.

В кухню вошла Вера в отглаженной кофточке, надушенная «Белой сиренью». Радостно и счастливо улыбалась. Занятая собой, она не заметила моей озабоченности и не понимала, почему я носилась между ящиками, гремела кастрюлями.

— Анфиса, правда, что сегодня уезжают на Хауту? Цыпленок сказал, а я не поверила. Он трепач.

— Правда! — я закивала головой, вздохнула. — Александр Савельевич послал Мишку заправляться. Посмотрела бы на Мишку. Кино! Боб Большой назвал его опричником, Бугор — Малютой Скуратовым.

— Похож?

— Копия.

— Разве вертолет не прилетит?

— Погоды нет.

— Кто поедет? Александр Савельевич сказал?

— Нет… Ты готовься… Без повара не обойдутся.

— Правда, — Вера улыбнулась и засуетилась. — Сколько человек едет?

— Не знаю.

— Буду готовить продукты на десять человек. Ты пока собирай. — Вера быстро подошла к плите. — Надо спросить у Сергея, бывал ли он на Хауте? Пить он просил. Я заболталась с тобой. Отнесу чай и вернусь!

Вера ушла к геологу, понесла ему кружку с кипятком. Она не успокоила меня, не помогла советом. Я принялась думать, что брать в дорогу, если придется ехать. Мысленно составляла список. Он получился у меня большой.

А вдруг пошлют Веру? Она повар, а я горный рабочий второго разряда! Чувство, похожее на ревность, заставило меня задуматься. Почему я должна собираться? Повариха отряда она, а не я. Ей в первую очередь надо волноваться и беспокоиться. А она ушла к Сергею, вроде других дел нет!

Мне хотелось отогнать эти мысли, но они снова навалились на меня. «Настоящая подруга так не поступает, — убеждала я себя. — Но какая я ей подруга? Просто знакомая, Познакомились в экспедиции. Почему я требую так много от Веры?».

Я присела на край ящика с консервами и задумалась: «Подруги… Вспоминают ли обо мне ребята из нашего десятого класса? Может быть, уже забыли Анфису Аникушкину?».

Вера вбежала, стуча каблуками, раскрасневшаяся, чем-то обрадованная. Она крепко обняла меня.

— Анфиса, ты не ругала меня?

— Нет.

— Сергею стало лучше… Ты не знаешь, какой он хороший… Начинает что-то рассказывать — заслушаешься. Я тебе одной расскажу. — Она порывисто обняла меня и начала целовать. — Все, все расскажу!

В конце коридора загремели звонкие удары по алюминиевой тарелке.

Сигнал раздался неожиданно, и мы с Верой переглянулись. После короткой паузы она сказала:

— Сергей меня поцеловал!

Я не успела ничего ответить. Дверь распахнулась, и появился Лешка Цыпленков.

— Скорей к Александру Савельевичу. — Цыпленок улыбался каждой черточкой лица, морща курносый нос. — Сегодня пополнение надо встречать. Будет вечер встреч и знакомств. Как в хорошем доме отдыха. А потом танцы. Пожалеют некоторые, кто уедет на Хауту.

Александр Савельевич медленно прохаживался по комнате, занятый своими мыслями. Остановился и требовательно спросил:

— Борис Кириллович, карты упаковали?

— Да, — ответил Боб Большой.

— Мы упаковали, — подтвердил Боб Маленький.

Неприятный скрип заставил меня напряженно прислушаться и по-новому оценить его. «У Александра Савельевича протез!» — Эта догадка, похожая на запоздалое открытие, еще больше напугала. Я не могла представить, как он будет ходить по тундре, лазить по горам. Перед глазами вставали скалистые хребты и островерхая снежная вершина Рай-Иза.

На скалы трудно взбираться здоровым, а на протезе просто невозможно. Успокаивало, что лагерь будет находиться на Хауте, далеко от Рай-Иза. Маршрут намечен в сторону озер на север. Вчера Боб Большой показывал мне карту. Между высокими горами кружила Щучья-яха. Немного в стороне бежала быстрая Сехе-яха. За большим безымянным озером — маленькая Хаута.

От Боба Большого я узнала, что ненцы и ханты называли каждое озеро «то», а к названиям рек добавляют «яха».

— Мы перейдем Щучью-яху, потом за хребтом Сехе-яху и окажемся на Хауте-яхе. — Боб Большой показал рукой на карту. — Реки пока под снегом, а озера промерзли до самого дна.

Скрип протеза вернул меня к оборванной мысли. Степанида Ивановна о себе все рассказала. Я узнала ее нелегкую жизнь. Она на фронте была, работала в медсанбате… А что я знаю об Александре Савельевиче? Ничего. Александр Савельевич непонятен, как математическая задача с несколькими неизвестными. Невольно вспомнился класс и наши лучшие математики. Увидела знакомое лицо мамы. Трудно ей без меня.

Мне бросилось в глаза, что комната геологов как-то изменилась. Со стен исчезли географические карты, фотоснимки.

На одном из перевернутых ящиков сидел Сергей. Черная борода особенно подчеркивала болезненную желтизну его щек. «Надо ему вылежать. С болезнью шутить нельзя!» — подумала я и осторожно вздохнула.

Сергей увидел меня и приветливо кивнул головой.

Я тоже ответила ему кивком головы и улыбнулась. Тихо спросила:

— Как дела?

Сергей показал пальцами руки, что пришел на совещание собственными ногами.

— Здорово!

Комнату пересекла Оля. Радистка шутя толкнула Сергея в бок, прося освободить место рядом с собой.

— Отъелась на дармовых харчах, — засмеялся Сергей.

— Есть малость. Но я давно не взвешивалась! — Девушка засмеялась и левой рукой обняла Сергея. — Слез, Илья Муромец, с печи. Хо-ро-шо! А сидел он на ней тридцать три года и один день!

— Если бы один день! — улыбнулся Сергей и разгладил рукой смолянистую бороду. — Засиделся. В поле пора.

Ольга деловито достала из кармана листок бумаги и что-то записала. Встретила мой вопросительный взгляд и заулыбалась. Я поняла, что она хотела меня подбодрить: «Держись, Анфиса, начинается!».

«Держусь». — Я показала ей поднятый вверх большой палец.

Мне захотелось сказать Ольге, чтобы она подальше отсела от Сергея и сбросила руку, а то Вера бог знает что подумает. Приревнует. Но радистка ни разу не взглянула на меня, занятая своими подсчетами.

— Собрались, старожилы? — Александр Савельевич откашлялся. — Я отдал приказание о выезде в поле. Вертолета, видно, нам не дождаться. Уточним, кто поедет со мной.

Хлопнула дверь. Начальник партии обернулся, удивленно посмотрел на вошедшую Веру.

Повариха торжественно вошла, красуясь в летной куртке. На распахнутых полах белела пушистая цигейка.

Я быстро обежала взглядом маленькую комнату с двумя запыленными окнами. На гвоздях, согнув их своей тяжестью, висели летные куртки геологов — Александра Савельевича, Боба Маленького и Президента. Отдельно — затертая, старая тужурка Боба Большого и чей-то ватник с оторванными пуговицами.

Аверьян Гущин и Лешка Цыпленков чуть не вскрикнули от удивления. Сергей даже не повел глазом. Мне показалось, что Вера торжествовала победу. Неужели Сергей отдал ей свою куртку? Как она посмела взять! Ему нельзя простужаться! Зачем он так поступил? Вот до чего доводит любовь!

В эту минуту я презирала повариху за ее жадность и глупость. «Сергей, наверное, все видит и понимает, но пока молчит. В классе так вела себя Петруша», — подумала я.

— Все собрались? Сегодня на Хауту пойдет вездеход, — Александр Савельевич развернул лист бумаги. — Выбрасываем первый десант. Старшим буду я. За меня остается на сто десятом Борис Кириллович Ермаков.

Я завертела головой, стараясь отыскать незнакомого геолога. К моему удивлению, им оказался Боб Большой.

— Со мной поедут Борис Железняков…

Боб Маленький заулыбался и подмигнул Бобу Большому.

— Поедут также Президент, — Александр Савельевич запнулся и покраснел. — Игорь, ты меня прости. Игорь Виноградов, рабочие Владимир Свистунов, Алексей Цыпленков и Аверьян Гущин.

Александр Савельевич замолчал. Посмотрел в окно на косо летящие снежинки.

Лешка Цыпленков сидел с вытянутым лицом, озадаченно моргая глазами. Мне стало жалко баламута. «Поварихой у нас будет Вера Новикова», — чуть не выкрикнула я, не выдерживая больше затянувшейся долгой паузы. Александр Савельевич не верил, что я справлюсь в лагере. Испытательный срок действовал и еще не кончился!

Начальник партии в упор посмотрел на Ольгу:

— Беру радистку Ольгу Белокурову, ты, Сергей, будешь дожидаться вертолета. Поварихой едет Анфиса Аникушкина.

— Александр Савельевич, почему я остаюсь в поселке? — обиженно выкрикнула Вера. — Я работать поеду. Руки у меня зажили.

— Знаю. Сегодня приезжают студенты-практиканты. Их надо кормить. А через пять, десять дней мы все будем вместе. Встретим вас на Хауте. Все! Аникушкина! — Он обернулся ко мне: — Получай на складе продукты. Бери на десять дней. Ты сама соображай, что надо. Не забудь захватить примусы и керосин. Ты умеешь ими пользоваться, Детский сад?

— Александр Савельевич, почему я Детский сад? — Слезы навернулись у меня на глазах. — Напишу в Москву, как вы меня дразните. Примус у мамы был, керосинка тоже.

— Ну, ты просто героиня, — засмеялся начальник партии. — Детским садом я тебя дразнить больше не буду. Договорились! — Он похлопал меня по плечу. — Поняла, Анфиса!

Я ушла искать кладовщицу продовольственного склада.

По дороге меня догнала Вера. Она всхлипывала, размазывая слезы по щекам.

— Я хочу ехать…

— Можем поменяться, — сказала я охотно. — Мне все равно… сегодня отправляться или через десять дней лететь на вертолете… Интересно, сколько приедет студентов?

— Не знаю… мне наплевать.

— Вера, верни Сергею куртку, — сказала я тихо, сдерживая волнение. — Он простудится.

— Не беспокойся, — Вера прижалась ко мне. — Ему ничего для меня не жаль. Удивительный парень… Сказал, что любит!

— Ты обязана отдать куртку… Ты должна… Понимаешь, — не выдержав, крикнула я. — Он простудится… Утюгом грели поясницу… Забыла? У него радикулит!

— Тебе завидно, так и скажи… У Ольги есть летная куртка, у меня появилась… тебе завидно. — Вера рассерженно поджала губы.

— Бессовестная ты!

Кладовщицу я нашла у вездехода возле ящиков с продуктами. Мне пришлось лишь расписаться в заготовленной ведомости.

Лешка Цыпленков и Аверьян Гущин грузили в вездеход ящики с тушенкой.

— Бугор, тащи сгущенку! — сказал Цыпленок. — Я буду укладывать.

«У Бугра есть фамилия и имя, — подумала я, еще не успокоившись после ссоры с поварихой. — Владимир Свистунов. Имя и фамилия обычные. Кличка всегда унижает человека. Разве Володька сам это не понимает? Прикрикнул бы на Лешку. Он сильный, его все боятся».

Мишка Маковеев вооружился шприцем и заботливо принялся смазывать трущиеся части машины.

Бугор сбросил с плеча тяжелый ящик с консервами, посмотрел на вездеходчика:

— Дурная голова ногам покоя не дает. Машина новая, что ты не уродуешь?

— А тебе чего?

— Наездимся мы с тобой! — Володька установил ящик в кузов.

— Не мандражи, доставлю, как на такси.

Никогда не думала, что восемь человек в течение десяти дней должны съесть так много продуктов. Пока Лешка Цыпленков укладывал ящики в кузове, Аверьян и Володька Бугор подносили картонные коробки с вареньем, компотами, печеньем. Наступила очередь мешков с черными сухарями, сахаром, сухой картошкой, морковью и луком.

Боб Большой, Президент и Боб Маленький, тяжело отдуваясь, притащили несгораемый ящик с документами.

— «Медведя» тоже грузить? — спросил Володька, критически оценивая ящик.

— Конечно. — Боб Маленький вытер потный лоб рукой. — Потеряем — голову снесут.

— Брось на дороге, никто не возьмет! — усмехнулся Бугор. — Без валюты это металлолом. Украсть не задача, открыть — фокус. В одном совхозе «медведя» с грошами взяли. Кинули в самосвал и в степь. Целую ночь два шутника зубилами тюкали. Зубила поломали, молотки. Так и не открыли. Стали грузить в самосвал, шофер грыжу заработал. Привезли в совхоз и сдали ящик участковому милиционеру под расписку.

— Ты сам видел? — поинтересовался Мишка Маковеев.

— Рассказывали, — продолжал Бугор. — Ребятки схлопотали срок за «медведя». За все с умом надо браться… Не соображаешь — отстань… Есть специалисты, любой замок нипочем! Раз — и все! А инструмент — одна проволочка.

Рассказ Володьки насторожил меня. Откуда ему знать, что несгораемый шкаф — «медведь»? Невольно вспомнила упражнения с финкой, когда он кидал ее на кухне. Стальной клинок впивался в центр кружка. Кто ты, Бугор?

Скоро небольшой кузов машины полностью забили. Ящики, мешки с продуктами закрыли толстым брезентом. Между дугами вездехода и брезентом осталась узкая щель. В эту щель надо уложить наши рюкзаки, спальные мешки и устроиться нам самим.

— Александр Савельевич, все погрузили! — четко, по-военному сказал Володька Свистунов.

Я поймала себя на том, что снова про себя назвала его Бугром. Отвыкать трудно. Он все-таки должен сам настоять, чтобы его звали по имени и фамилии.

— Давайте посидим перед дорогой, — сказал Александр Савельевич, — как принято по старому русскому обычаю.

Мы расселись на лежащих бревнах. Я потрогала под собой толстое полено и улыбнулась: наконец-то освободилась от кухни и сырых дров. Не придется колоть щепки, разбивать ящики. Неизвестность захватила меня. Только не верилось, что мы тронемся с места, пока серая завеса мелкого дождя закрывает перевал. Дождь изрядно вымочит и нас.

Но Александр Савельевич сегодня не обращал внимания на погоду, велел нам садиться в кузов.

Лешка Цыпленков сорвался и побежал к продовольственному магазину.

— Цыпленок забыл попрощаться с Королевой Марго, — сказала я весело и посмотрела на Володьку, надеясь развеселить его.

Но Свистунов промолчал.

— Давай помогу тебе влезть, — предложил он, ставя согнутую ногу около борта. — Лезь, Анфиса! Цыпленкова я уважать начал. Он открыл в Королеве Марго человека! Ты не суди с лёта. Жизнь сложнее, чем рисуют на картинках!

Я хотела отказаться от помощи, но Володька подхватил меня и поднял на руках. Я посмотрела на темный брезент. Ольга лежала поперек кузова.

— Хорошо, что мы с тобой едем, с Верой я разругалась бы по дороге, — сказала я тихо.

— Анфиса, мы не будем ругаться, правда? — прошептал мне на ухо Володька Бугор.

— Не знаю.

— Заводи! — громко крикнул Александр Савельевич и хлопнул дверкой вездехода.

На крыльцо вышла с красным, заплаканным лицом Вера.

— До свидания, Анфиса! До свидания, Ольга! — Она подпрыгнула и заглянула в кузов. — Девчонки, ждите меня. До свидания, Анфиса!

Чувствовалось, что Вера хотела со мной помириться.

— До свидания! Помни о Сергее!

Маковеев завел мотор. Вездеход затрясся. Лязгнули и завертелись гусеницы, кроша под собой лед и камни.

В кузов, как тяжелые булыжники, влетело несколько пакетов. Один разорвался, и по брезенту раскатились мятные пряники.

Лешка Цыпленков на ходу догнал машину, подпрыгнул и оказался в кузове.

— Без меня хотели смыться! — Лешкино лицо сияло от радости. — Жрите, черти, пряники. Маргарита насовала.

Мы поравнялись с магазином. Королева Марго стояла на пороге и махала Лешке Цыпленкову рукой.

Володька Бугор разгрыз пряник.

— Угощайтесь, девчата. Цыпленок добрый!

Усталость и волнения во время сбора в дорогу сморили меня. Под грохот вездехода я заснула. Чувствовала, как меня больно били при тряске тугие мешки с продуктами и ящики. Я тихо стонала. Приснился страшный сон-явь.

…Решение пришло неожиданно. Сегодня же пойду в школу. Я ни в чем не виновата, и мне никому не стыдно смотреть в глаза. Я соскучилась по ребятам, по Оле Веткиной, Маше Корольковой, Вовочке Терехину, Юрке Громову, Зое Сергеевой, по Элле Эдигорян. И, конечно, по Петруше. Но не хотела бы я видеть Алика…

Сколько прошли без меня билетов? Через три дня последний звонок! Надо не забыть выгладить белый фартук, постирать платье. Последний звонок в школе!

На улице я жадно вздохнула полной грудью. Весенний воздух упругий и теплый. Небо синее-пресинее, праздничное. Удивительно ярко и празднично сверкали большие витрины магазинов.

Я всматривалась в знакомые улицы и находила много перемен: дома красили, обновляли. Изменились и тротуары — расчерчены мелом на классики. На ступеньке парадного лежал забытый детский ботик.

Далекое детство! Далекие радости: куличики из песка, прыгалки, классики!

Трудно удержаться от искушения. Я закрыла глаза и начала прыгать.

— Холодно, холодно, жарко! — выкрикивала я.

Невозможно идти нормальным шагом. Побежала, размахивая портфелем. Ручка оборвалась, и портфель ударился о тротуар. Я подхватила его и засмеялась.

«Через три дня последний звонок, последний звонок! — радовалась я. — Прощусь с тобой, старик! Хорошо ты потрудился. Пора на отдых. Позвоню Олегу на завод. Он, наверное, заждался моего звонка. Покажу, чего я стою. На заводе скоро узнают Анфису Аникушкину! Следователь в МУРе извинялся за происшедшее и советовал мне научиться лучше разбираться и отличать хороших людей от плохих. На заводе работать буду хорошо! Поступлю в вечерний институт!».

Я опоздала к звонку. Школьный двор опустел и поразил меня своим пространством.

На прошлогодней клумбе, где мы сажали цветы, чернели опавшие листья и пробивались колючие стрелки зеленой травы.

«Опоздала. А может быть, даже к лучшему?» — нерешительно подумала я, собираясь с мыслями.

У двери меня встретила тетя Фрося, старенькая уборщица, повязанная белым ситцевым платком.

Вот кому я искренне обрадовалась! На сердце сразу отлегло. Тетя Фрося знала меня с первого класса. Не один раз находила мой потерянный мешок для галош, ботинки. Она помнила моего папу.

— Анфиса, на педсовете решили экзамены тебе перенести на осень… Вызывают в школу твою маму…

С трудом я отыскала ручку двери. Вцепилась, чтобы не упасть.

— Ты не плачь, — сказала тетя Фрося. Добрая нянечка уголком косынки потерла глаза. — Не плачь… Мария Петровна стояла за тебя… Ты не плачь… все перемелется… сдашь экзамены… Аттестат еще получишь…

Я захлебнулась в плаче от такой несправедливости.

Мы стонали в Мишкином вездеходе при каждом новом ударе и толчке. Все давно примирились с мыслью, что он должен нас обязательно сбросить с обрыва или угробить по дороге.

Одна Ольга воевала в тесном кузове с прыгающими ящиками, тяжелой бочкой и несгораемым сейфом за свою рацию и старалась ей сохранить жизнь. Обкладывала ее мягкими спальными мешками и загораживала нашими рюкзаками.

А я, чудачка, больше всего боялась, чтобы не вылетел мой мешок из машины, где спрятана толстая тетрадь Сергея. В минуты относительного затишья, когда вездеход, как утюг, лез по глубокому снегу, приминая глубокую траншею, я с вызовом поглядывала на теснившиеся вокруг горы, на их острые хребты, вспоминала отдельные записи:

«Подождите, я к вам приду, горы!» — про себя говорила я.