Где ночует зимний ветер

Глава 19 ПЯТИОЗЕРНОЕ

Приятно взять в руки редкий образец и вспоминать, с каким трудом он достался. Вот белый кварцит с золотистыми кубиками, звездочками железного колчедана и промазками медной зелени. Его добыл Сергей. Он отколол камень у подножия высокой скалы с острыми пиками, как трезубец.

Скала привлекла геолога своим необычным видом. Приблизившись, он заметил глубокие разломы с кварцевыми жилами и зелеными гнездами. Спускаться вниз он не захотел, а направился к скале по узкой кромке ледяного поля. Пройдя несколько шагов, он поскользнулся, упал в глубокую трещину, ободрав руки и колени.

Сергей позвал на помощь своего коллектора, Ларису Чаплыгину, но она отошла в сторону и не слышала его голоса. Напрасно геолог старался вылезти, цеплялся за лед, ломал ногти на руках. Резиновые сапоги скользили, не находили упора. Стенки трещины оказались гладкими, как будто специально отполированными. Ни одного скола, ни маленького бугорка.

Обдумывая свое положение, Сергей неожиданно услышал внизу слабое журчание ручья на дне трещины. Начал подниматься вверх по течению. Пройдя метров двести, он увидел, что трещина закрылась и больше не выходила на поверхность.

Геолог оказался в гигантской ледяной трубе. Высота становилась все меньше и меньше, и скоро пришлось согнуться, а потом уже ползти на животе.

Ледяной потолок скупо освещался зеленоватым светом, при толстом льде темнело, при тонком — еле проникал рассеянный свет солнца. На таких участках геологу даже казалось, что он ощущал тепло.

К счастью для Сергея, трещина скоро кончилась. Он с радостью увидел над головой голубое небо и на фоне белых облаков — пролетавшую стаю уток.

Ручей низвергался водопадом, и тяжелые струи воды выбили в ледяных стенках уступы ступенек. Геолог медленно карабкался вверх. Не раз ноги его соскальзывали, и он падал. Сбивала его струя воды. Но он снова и снова упрямо полз вперед.

Сергей, наверное, никогда не выбрался бы из своего ледяного плена, не попадись ему под руку ноздреватый камень. Оставалось только подтянуться, и он оказался бы наверху. Он тоскливо шарил глазами по ровной поверхности синеватого льда. Случайно рука коснулась кармана штормовки. Там лежал большой охотничий нож. Осторожно вытащил его. Зубами прикусил лезвие и открыл складень. Несколько ударов, и сталь вбита в лед. Ухватился правой рукой и подтянулся. Он полз, прижимаясь щекой, руками, всем телом ко льду, затаив дыхание. Показался край трещины, и он с трудом выбрался наверх.

Сергей лежал, тяжело дыша, не в силах повернуться, пошевелить руками. Придя в себя, он сумел отыскать свой молоток. Потом отколол кусок оруденелого кварца…

…Я шла по следу Сергея — по ледяной кромке. Ноги часто скользили, и я не один раз вспоминала рассказ Краснова о его падении. День выдался пасмурный. Несколько раз принимался сыпать снег с дождем. Утки и гуси летели над Хаутой, прижимаясь к самой воде и обкатанным камням.

Многое я постигла за последнее время. Начала уверенно разбираться в образцах. Каждый день усиленно штудировала тетрадь, открывая для себя на каждой странице массу полезных сведений.

Сергей тщательно готовился к поездке в экспедицию, изучал научные труды. Страницы тетради пестрели выписками. Я их помнила наизусть и часто повторяла:

Рюкзак с образцами оттягивал мне плечи. Но я упрямо шла по маршруту Сергея и собирала образцы. Руки мои покраснели от дождя и мокрого снега. Я хлюпала носом, но не останавливалась.

«Вернется Сергей в лагерь, попрошу, чтобы помог мне разобрать образцы!».

От счастливой мысли я широко и радостно улыбнулась.

Такова особенность людей: каждый видит и помнит свое и по-своему. Не дает мне покоя географическая карта. Не могу поверить, чтобы меня подстерегали одни случайности. Кто-то с умыслом оставил для меня географическую карту в камералке. Теряюсь в догадках: Александр Савельевич или Сергей! Пожалуй, все равно, кто бы так ни поступил, должна сказать спасибо! Стыдно признаться, но должна сказать, что в школе я многое пропустила, прохлопала ушами. Некого совершенно винить, сама во всем виновата! Разве Петруша не хотела нам всем добра. Не призывала хорошо учиться!

От карты не могу оторвать глаз. Передо мной весь Урал. Кажется, я вышла в свой маршрут и двигаюсь от жарких Каспийских степей прямо на север. Путь мой долгий, рассчитан не на один месяц и год. С мешком поднялась на Залаирское плато. Передо мной должен открыться Южный Урал. Хребты Ирендык, Крыктытау, Зильмердан… Пройдет время, собью я не одни ботинки, натру лямками тяжелого рюкзака плечи и подойду к Среднему Уралу. Встретят меня другие хребты: Кваркуш и Полюдов кряж.

На Северном Урале пересеку Поясовый камень. Надо торопиться скорей на Полярный Урал. Как обрадованно я скажу: «Здравствуй, милый Рай-Из! Я пришла к тебе! Знаю, что холода твои от близости Северного Ледовитого океана.

Как поэтично звучат для меня слова Александра Савельевича:

«Полярный Урал протягивается с северо-востока на юго-запад, образуя вместе с Пай-Хоем довольно крутую дугу, выпуклую к востоку. Средняя высота хребта шестьсот — восемьсот метров. Самые высокие вершины — Пайер и Хаута-Саурей.

У 65,5° северной широты Урал расширяется и принимает меридиональное направление. Здесь заканчивается Полярный Урал и начинается Приполярный — самое высокое поднятие Уральского хребта».

Сколько надо мне лет, чтобы обойти весь Урал? Год, два? Я верю, что все это будет. От своего я не отступлюсь. Мой поход начался. Я шагаю за Александром Савельевичем, Сергеем Красновым, Бобом Большим и Бобом Маленьким и за Президентом. Они мои первые учителя и наставники!.

Пожелайте мне счастливого пути и больших открытий!

Ночью я проснулась от холода. Ноги, как льдышки. Сколько я ни терла их одну об другую, ни укутывала, никак не могла по-настоящему согреться. Поднялась, сдернула с гвоздя телогрейку и набросила на себя. Но от тяжести ватника мне не стало теплей, пришлось воспользоваться брезентовыми плащами и куртками.

— Вера, Оля, Галя! — будила я спящих девочек. Но мой голос пропал, а сиплый шепот они не слышали. Я чувствовала, что явно не справляюсь с языком, который вдруг стал огромным и неповоротливым. Не было никакого сомнения, что заболела. Надо принять аспирин, но не хватало сил дотянуться до рюкзака, до его глубоких карманов, набитых заботливой Дядей Степой разными лекарствами.

Полог палатки не задернули; вместе с сырым воздухом врывались капли дождя. Я представила, что к утру дождь еще больше разойдется, а без солнца не согреться.

Незаметно в горы, в тундру, к нам в лагерь пришла осень. Белые ночи кончились. За палаткой стеной стояла чернота. Дождь, тяжелые снеговые тучи, затягивающие постоянно небо, делали ночи в тундре глухими и непроницаемыми.

Я с нетерпением дожидалась рассвета. С ближнего озера доносился гомон встревоженных гусей. Каждый день они все больше волновались, собираясь в стаи…

Незаметно для себя заснула. Разбудил меня тихий кашель. В палатке посветлело, и не нужно было искать разбросанные вещи. На своих местах стояли ящики, койки подруг.

— Хебеня, я пришел…

Я с трудом открыла опухшие веки и увидела перед собой мальчишку в широкой меховой малице, схваченной широким поясом. Капюшон отброшен на плечи. Жесткие черные волосы блестели, на бровях дрожали капельки воды.

— Хебеня, я тебя нашел! Высоко бегал, на Камень. — Он показал в угол палатки, за которым, по его разумению, должен стоять Главный, протекать быстрая Хаута и находиться канава. — Мужиков видел. Землю они долбили. Сказали, ты ушла… Мужика Володьки там не было.

Я удивленно смотрела на мальчишку. Силилась вспомнить, где уже встречала.

— Я Саварка. Хорошо. Плохо помнишь? Саварка — Вэварка, помнишь? Зачем лежишь? Ходить надо, бегать шибко. Пойдем, твой мешок потащу.

На озере загалдели гуси, перекликаясь испуганными, встревоженными голосами.

— Песец пришел… Он хитрый… Один пугает, второй ловит гусей… Идем с тобой на то. Гуси линялые… Бить будем… Солнце спать укладывается на зиму, гуси готовятся улетать… Ты знаешь, где ночует зимний ветер? Не знаешь? — Черные глаза-щелки мальчишки приоткрываются от удивления. — Здесь, за Камнем, ночует зимний ветер… Сейчас он спит! А скоро проснется, и полетят снежинки… ударят морозы… задует пурга… скует льдом реки и озера… все сехи-яхи и то… Злой ветер у нас на Камне… А сейчас он еще спит.

— Ты Саварка? — Наконец, я вспомнила своего знакомого мальчишку. — Здравствуй, Саварка!

— Ань-до-ро-ва-те! — заулыбался мальчишка. — Здравствуй! Идем на то. Тальму дергать будем. — Он нагнулся и показал большую рыбу, отливавшую серебром. — Сам дергал. Зови мужика Володьку.

— Нет его. Мужику Володьке ногу перебило камнем, — сказала я грустно. — Ты понимаешь?

— Тарем, тарем, — закивал головой Саварка. — Да, да.

Я попробовала подняться с койки, но у меня закружилась голова.

— Кажется, я заболела. Горло болит. Тело ломит.

— Лекарства абурдай — кушай. Боишься? — Саварка в упор смотрел на меня. — Давай я погрызу… Ты поправишься… Хитрый градусник смотрела? В интернате у нас строгий доктор говорил… Температуру давай… Язык высовывай.

Я с трудом открыла рот и показала язык.

— Тарем, тарем, — Саварка смотрел на меня. — Плохо тебе… Лечить надо. Побегу тебе ягоды искать… Лечить буду!

— Тарем, тарем, — повторяла я за Саваркой непонятные слова. Осмотрелась. Койки застланы спальными мешками. На ящике белел листок. Дотянулась до него.

Капли дождя колотили по брезенту, как барабанные палочки. «Старый барабанщик долго спал, вдруг проснулся, перевернулся. Старый барабанщик крепко спал». Улыбнулась. Пришло же такое сравнение. Вспомнила школу. Наши походы под пионерский барабан. Как это было давно! А все же я не забыла Марью Петровну. Для меня учителя разделились на хороших и плохих. Мария Петровна — самая хорошая. Я никогда не забуду первый день ее появления. В класс вошла немолодая, усталая женщина. Поздоровалась и назвала себя: Мария Петровна. Наверное, не я одна была благодарна ей, что знакомство состоялось именно так просто. Она не старалась нам польстить. «Мы будем с вами друзьями, — сказала она тогда, — но дружбу надо заслужить».

Я уже поняла, что все годы в школе готовилась к большой жизни. Должна была выбрать для себя специальность. Такой выбор сделала — буду геологом. На Марию Петровну похож Александр Савельевич. Он такой же простой и требовательный. Мне хочется заслужить его уважение. В экспедиции у меня настоящие друзья, и они в меня поверили. Это Александр Савельевич, Сергей, Боб Большой, Боб Маленький, Президент, Сладкоежка, Ольга. Но почему я забыла об уральцах? В армии военных сплачивало товарищество, а нас в лагере сблизили общая работа, трудные маршруты в горах. Я рабочая, и всех моих друзей не счесть.

Я заснула. Не слышала нового прихода Саварки. Он меня разбудил.

— Хебеня, абурдай — кушай, — говорил он, мешая в волнении слова, и настойчиво протягивал мне горсти красных ягод. — Куропаток гонял… Хитрые, любят красные ягоды.

Приятная кислота клюквы наполнила рот. Я жадно раскусывала ягоды.

— Абурдай, абурдай!

— Принеси попить.

Саварка появился с большим закопченным чайником. Поставил передо мной кружку:

— Пей, хебеня. Башка болит, лекарство грызи.

— Под койкой рюкзак. В кармане таблетки. Достань!

— Тарем, тарем.

Давясь я с трудом проглотила две таблетки аспирина. Монотонный стук дождя убаюкал, я уронила отяжелевшую голову на подушку. Приснился удивительный сон: Саварка кормил меня клюквой. Ягоды все сыпались и сыпались из его маленьких ладошек. Вот они уже мне по грудь, барахтаюсь в них, как в снегу…

Я открыла глаза. На ящике стояла алюминиевая кастрюля с красными ягодами, которые вчера принес Саварка, забавный и добрый мальчишка. Взяла горсть ягод и съела. Я с трудом глотала, но голова уже так не болела. Я сбросила с себя наваленную одежду. Натянула лыжный костюм и вышла из палатки.

Дождь не перестал. Все так же стучали капли по брезенту палатки и бесчисленным блюдцам луж. В раздерганных черных тучах появились голубые просветы, а около Скалистого висело белое облако.

Я медленно обходила пустынный лагерь. «Чай и каша — на кухне», — вспомнила я записку Веры. Могла бы написать, куда Мишка Маковеев их повез! Что за необходимость в такой дождь работать?

Мне показалось, что в лагере произошло что-то важное, но я об этом ничего не знала. Есть не хотелось. Посидела немного на кухне и перешла в камералку. Вся палатка завалена разноцветными мешочками. Каждый геолог облюбовал себе в ней место для образцов.

Александр Савельевич выбрал стол, Боб Большой — ящик, Президент — фанерный лист, Боб Маленький — правый угол. Минералы Сергея лежали в углу между мешками с теплыми вещами и запасными палатками.

Решила проверить себя. Взяла один мешочек и развязала. «Маршрут восемьсот», — прочитала я верхнюю цифру на образце. «Маршрут восемьсот»… По этому маршруту я первый раз прошла с Александром Савельевичем по Главному, его хребтам и ущельям. «Анфиса, пойдешь по азимуту. Через каждые сто шагов бери образец», — вспомнились мне его слова.

Второй мешочек достала из кучи Сергея. «Маршрут восемьсот пятьдесят четыре». В руке я держала камень с зеленым отливом. По сколу блестели металлические звездочки, рассыпанные, как черные маковинки. «Халькопирит, — определила я. — Хороший образец». Теперь Сергей ходил без меня. Интересно, кто у него коллектором? Позавидовала этому коллектору. Сейчас я понимала Веру, ее ревность. Сергей — интересный человек, увлеченный. Я присела около мешочков и достала образцы. Захотелось сравнить наши первые образцы с последними. Почти рядом — Главный, Скалистый и Братишки. Перешли с Главного на Скалистый, — образцы другие. Не нужно быть искушенным геологом, чтобы заметить разницу. Мне не понравился коллектор Сергея. Мешочки свалены в кучу и не разложены по маршрутам. Тут же решила навести порядок. Выстраивала мешочки по маршрутам, строго подбирала по номерам. Случайно попался мешочек по нашему маршруту: «БКЛ — брючный карман левый». Вспомнила, как смеялся Сергей моему обозначению «ШКП — штормовка, карман правый».

Мешочки подбирала один к другому. Мысленно я второй раз проходила по маршруту, припоминала остановки, ручьи, скалы, ущелья и крутые склоны.

Мы с Сергеем перешли по снежному мосту на другую сторону ручья. Перед нами красавец олень провел своих важенок. Вспомнила узкую тропинку в темном ущелье, страшный камнепад. Сергей загородил меня тогда собой.

В руках у меня оказался голубой мешочек. Я удивленно разглядывала его. Мешочек с образцами передал мне геолог. Захотелось узнать, что заинтересовало Сергея тогда на маршруте. Осторожно раскрутила бумажку. Заметила короткую надпись карандашом:

Кровь прилила к лицу, глухо застучало сердце. Снова я открыла чужую тайну. Сдерживая волнение, перечитала записку, стараясь вникнуть в смысл. Кто ее написал? Неужели Сергей? Не ошиблась ли я? Но почему он поставил букву «А»? Должен был написать «В». Вера, ты хороший парень! А вдруг записка написана мне? Все совпадало. «А» — это моя буква. Ан-фи-са! «Анфиса, ты хороший парень!».

Я выглянула из камералки. В лагере по-прежнему ни души. Тихо. Так же надоедливо стучал дождь. Капли глухо били по брезенту. Я заставила себя успокоиться. Положила на стол записку, разгладила ее рукой. Перечитала второй раз подряд. «А», ты хороший парень! Только не смейся. Я знаю, должен сказать: я люблю тебя!». Я прижала руку к щекам, чтобы унять жар. На обороте нашла приписку:

Неужели мы не встречались с Сергеем после маршрутов? Я наморщила лоб. Да, это так. Я осталась с ребятами на Хауте, на камнях, а он ушел в маршрут. Пришла в новый лагерь и снова не застала его на месте.

— Сергей, неужели ты написал мне? — громко спросила я. — Знаешь, такими словами не шутят. Я найду тебя сегодня. Если ты не трус, скажешь: «А», ты хороший парень. Я люблю тебя!».

Огромная радость захватила меня. Я забыла о своем недомогании. Бережно спрятала голубой мешочек с запиской и образцами в карман.

«БКП — брючный карман правый», — рассмеялась я, представляя растерянное лицо Сергея.

Я направилась в кухню. Теперь я знала, что мне делать. Поскорей приготовить ужин. Намерзшиеся под дождем геологи, коллекторы будут рады горячей пище и чаю.

В большой кастрюле — гороховый суп. Вера, уходя из лагеря, заранее приготовила ужин. Моя задача упрощалась. Но мне захотелось показать себя. Перетрясла все ящики и коробки.. Нашла банки с рассольниками, борщами, сгущенным молоком. На растяжке палатки висели три большие рыбины с темными спинами в красных точках. Наверное, приходил Саварка.

— Ань-доро-ва-те, Саварка! — громко поздоровалась я с воображаемым мальчишкой. — Тарем, тарем! Молодец Саварка! — Достала острый нож и принялась разделывать рыбу, удивляясь ее красному мясу.

Скоро загудели три примуса, наполняя палатку теплом. Ломаный верх брезента крыши быстро просыхал и светлел.

Загремел потревоженный гравий.

— Входи, Саварка, сейчас будем абурдай.

Но раздался мужской голос:

— Можно войти?

— Лешка, входи, к чему церемонии?

В дверь просунулось плечо, а потом влез незнакомый человек.

— Я не Лешка! — Он внимательно посмотрел на меня. — Я Николай Николаевич.

— Вижу: не Цыпленок! — нетерпеливо сказала я, чтобы скрыть свою растерянность.

— Взрывник я. С Саурейского лагеря притопал. Говорят, потрафило вам. На богатый рудоносный слой наткнулись.

— Говорят. — Я узнала пришедшего и успокоилась. Стоял передо мной Коль-Коль — чудесный умелец.

— А кто открыл?

— Сергей Краснов. — Я почувствовала, что обязана все рассказать взрывнику о геологе.

Но взрывник опередил меня вопросом:

— Рыбу жаришь? Вкусно пахнет. Кто поймал?

— Саварка принес. На озере надергал.

— Ненецкий мальчишка? Встретил я одного. Значит, он от вас шел к своему стойбищу.

— Приходил… Клюквой угощал.

— Слышала? Получили телеграмму. Взрывника вашего отправили самолетом в Тюмень.

— Ногу не отрежут? — затаила дыхание.

— Зачем? Лечить будут… Я посижу тут. — Коль-Коль сбросил мокрый рюкзак. — Ты ругаться не будешь? Я немного погреюсь. Три примуса не солнце, но…

— Грейтесь, Николай Николаевич. Вы не знаете, сколько сейчас времени?

— Пять часов.

— Скоро наши вернутся. Посмотрите за примусами, а я пойду ребят встречать. Чай закипит, гороховый суп погрейте. Мешайте ложкой, чтобы не пригорел.

— Не беспокойся. Все сделаю. Ругаться не будешь!

Я выбежала из палатки. Трудно сдержать себя. Я знала, что первая встречу Сергея. Он мне все скажет.

Сердце тревожно билось: не обманываю ли я себя? Выдумала про любовь. Может быть, вовсе не мне написана записка. Спорила, убеждала себя: Сергей полюбил меня. Нет у нас в экспедиции ни одной Александры, Агриппины, Алевтины и Анастасии. Я одна — Анфиса! Показалось, что он давно должен был признаться, и я это чувствовала. Не могла простить себе, что насмехалась над ним, когда Володька Бугор гладил его горячим утюгом. Какая я глупая!

День подходил к концу, а солнце так и не выглянуло. Пряталось где-то за черными тучами, подсвечивая их края красным светом.

От Скалистого медленно двигались сумерки, накрывая темным пологом тундру. Вода в озерах еще блестела, ловя последние лучи света. Встревоженно загоготали на озере гуси. «Песцы хитрые. Пришли охотиться, — я повторила слова Саварки. — Гуси линялые. Можно охотиться, бить палкой». Расскажу ребятам, Сергею!

На светлой полоске неба на линии горизонта я заметила фигурку человека.

— Ей-егей! — замахала руками. — Ей-егей!

— Эй, ей! — ветер принес мне в ответ далекий женский голос. — Ан-фи-са-а!

Голос показался мне знакомым, но не могла понять, кому он принадлежал. Быстро зашагала в темноту, шлепая по воде, цепляясь ногами за березки и камни. На бугре сидел Александр Савельевич. Тося Ермолова держала протез, перемотанный разными сортами проволоки. Геолог сосредоточенно орудовал плоскогубцами.

— Анфиса, ты почему встала? — строго спросила Сладкоежка. — Заболела, надо лежать. Александр Савельевич, полюбуйтесь на нее!

— Анфиса, в самом деле, почему ты встала? — спросил начальник партии, не прекращая работу.

— Опять сломали протез?

— Как видишь! Скажи, почему ты никого не слушаешься?

— Александр Савельевич, я поправилась. Честное слово. Саурейский взрывник пришел. Я его знаю: Коль-Колем зовут. Сидит, сушится около примусов. Хочу еще обрадовать: Володьку Свистунова в Тюмень на самолете отправили. Ногу ему спасут! Взрывник сказал. Правда, здорово?

— Очень рад за Владимира… Молодцы врачи… И без того хватает инвалидов войны… Взрывник пришел — тоже радость… Двинем теперь дело… Образцы Сергея отправим на сто десятый на анализ… Пускай шлифы приготовят… Рад я и за Сергея… Удача без труда не приходит!

— И я рада. А кто сегодня с Красновым коллектором? — спросила я с непонятным волнением. — Вера?

— Скандал получится! Лариса Чаплыгина пошла, — объяснила мне Сладкоежка. — У Сергея характер мягкий, согласился. А не следовало бы.

— А я думала, Сергей с Верой ушел, — ответила я Тосе Ермоловой и присела на корточки перед начальником партии. — Александр Савельевич, буду на вас жаловаться: нельзя вам далеко ходить. — Подняла протез. — Железа накрутили больше пуда. — Честное слово, пожалуюсь на вас. Себя не бережете.

— Подожди, ябеда, и без того моя Степанида в тревоге. Беспокоится. Отвезу шлифы на сто десятый, отдохну там. Да и протез отремонтирую как следует. Хочется до приезда в Москву все знать о горушке.

— Стала бы эта горушка Благодатью, — сказала я с улыбкой, вспомнив, как ветераны Добровольческого корпуса гордились в письме своим знаменитым Уралом.

— Пускай даже Высокой, — поддержала меня Сладкоежка. — Тоже неплохо.

— Горушка не подведет. — Александр Савельевич внимательно посмотрел на нас с Тосей. — Район перспективный… Образцы Сергея заставляют верить.

— Я пойду встречать Краснова! — сказала я нетерпеливо.

— Оставайся с нами, Анфиса! — улыбнулась Тося. — Мимо нас не пройдут. Я по тебе соскучилась.

— Правда, Анфиса, — поддержал Сладкоежку начальник партии. — Куда на ночь глядя потопаешь. Не пройдут они мимо нас.

— Торопыга, оставайся!

— Александр Савельевич, можно мне выучиться на взрывника? Вы сказали, что много зададите канав.

— В поле учиться трудно. Курсы есть специальные. Захочешь учиться, в Москве устрою тебя.

— Не забудьте о своем обещании…

Темнота стремительно шагала по тундре. Александр Савельевич торопился, скручивая проволоку. Мы с Тосей смотрели на его работу и молчали.

— Что-то вездеходчик задержался, — нарушил молчание начальник партии. — Боюсь я ленинградца одного отпускать. Все время ищет для себя приключений: вчера озеро вздумал переплывать. «Почему не объехал?» — спросил я его. «Машина плавает, хотел попробовать». Налетел на камень и застрял посередине озера. А на прошлой неделе в трещину залез, едва выбрался. Машину угробит и сам погибнет.

— Чудной он, — сказала Сладкоежка.

— Не знаете вы Мишу Маковеева, — заспорила я. — Хороший парень! Стихи любит. Сергей ему записывает.

— Он поэт? — спросил Александр Савельевич.

— Сам не пишет, но стихи любит читать.

В темноте раздался гул мотора и лязганье гусениц по камням. Ветер доносил звуки, повторяя их эхом в горах. Вездеход шел через тундру, натужно тарахтя, кроша стальными шпорами камни.

— Голод не тетка, — изрек громко Александр Савельевич и кивнул головой в темноту. — Не знает Маковеев, что Анфиса рыбы нажарила, а то бы прибавил газу.

Вездеходчик выскочил на прямую, слепя глазастыми фарами. Неожиданно остановился рядом с нами. Хлопнула дверка. Вывалился Маковеев и ошалело заорал:

— Сергей утонул! Александр Савельевич! Борис Ермаков за вами послал. Под снежник, должно быть, затащило Краснова!

— Где утонул? Как утонул! — закричал с болью в голосе начальник партии и запрыгал на одной ноге к вездеходу.

— Утонул! — Я заплакала, чувствуя, что теряю сознание. — Не верю, не верю!

Дальше все походило на страшный сон. Вездеход сорвался с места и полетел к Щучьей реке. Маковеев не выбирал дорогу, и мы подскакивали в стальной коробке кузова, как резиновые мячики.

Я сжимала в кармане голубой мешочек с запиской Сергея и боялась его потерять. Слезы лились по щекам и не приносили никакого облегчения. Я клялась Сергею, что через год снова вернусь к Камню, к его холодным и быстрым ручьям и рекам. Буду ходить по его маршрутам, искать медь. Я выбрала единственный путь и не сверну в сторону.

«Сергей, почему я тебя не увидела? Ты должен был, мне все сказать. Я в тебя верила, — шептала про себя, всхлипывая. — Я решила стать геологом. Знай!»

На Щучьей реке перекликались ребята. Вспыхивали и гасли дымные факелы. Тревожно выкрикивали имя геолога, и оно отзывалось в горах и ущельях.

— Сергей Краснов! Сергей! Сергей!

Издалека до меня долетел голос Александра Савельевича:

— Пятиозерное — богатое месторождение. Сергей Краснов его открыл!

Я не вслушивалась в слова начальника партии, потерянно вглядываясь в глухую черноту, вздрагивая от каждого громкого голоса перекликающихся парней, гремящей гальки и рева бешеной реки. Не хотела верить, что произошло несчастье и больше я никогда не увижу Сергея. Он должен жить, должен жить! Прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать готовый вырваться страшный крик. Но боль не заглушила мое душевное страдание. Почему я оказалась так далеко от него в минуту несчастья?

— Нашел! — перекрывая все голоса, закричал в сумасшедшей радости срывающимся голосом Лешка Цыпленков. Голос его сразу набрал силу от сознания выполненного долга и загремел, как горный обвал: — Нашел! Нашел!..

Я выскочила из вездехода и побежала к реке, сбивая ноги об острые камни. Навстречу мне летел тяжелый стук камней, которые течение перекатывало в узком русле, лицо обдали водяные брызги.

Сергей лежал в мокрой одежде на камнях. В темноте серело лицо и руки. Цыпленков хлопотал около геолога, стараясь привести его в чувство. Я растолкала прибежавших раньше меня парней и девушек, упала на колени.

— Сергея вещевой мешок спас, — торопливо рассказывал Лешка Цыпленков каждому подбегавшему. Для меня он тоже повторил: — Сергея спас вещевой мешок. Иначе бы затащило под снежник.

Я схватила закоченевшие руки Сергея и оттирала их своими ладонями, плакала от счастья и тихо шептала, как в забытьи: «Всегда вместе, на всю жизнь! Всегда вместе, на всю жизнь!».