Ген поиска

Глава 6 Постой, пароход — 6

— Чушь! — заявил шеф, раздраженно встряхивая хвостом. У него даже усы растопырились, а уши прижались: как всегда, когда он был чем-то недоволен. — Чушь и профанация! Никакого кракена нет и быть не может!

Мы заперлись с шефом в нашей каюте, чтобы как следует обсудить результаты откровений Серебрякова. Присутствовала также Марина: она очень попросила, и шеф не нашел причин, чтобы ей отказать. Честно говоря, мне показалось, что он заранее подольщается к Марине с умыслом: присмотрел ее как хорошего репетитора для Васьки и боится, что она не найдет для нашего котенка времени.

Заодно пришлось ее посвятить в историю со Златовскими подробнее, однако это было уже мелочью: Марина, со свойственной ей наблюдательностью и аналитическими способностями, уже и так о многом догадалась.

— Почему не может? — спросила я. — Златовские занимались генетическими экспериментами, причем вы сами говорили, что Милена у них была скорее организатором, а основные лабораторные работы тащил на себе ее муж. Значит, логично предположить, что с ее смертью они немного потеряют…

— До чего вы еще наивны, Анна! — раздраженно бросил шеф. — Вы не представляете, что такое гибель хорошего администратора, особенно если этот администратор был еще и соавтором, и группой поддержки… Но это все не так важно. Самое важное, что Златовские, да, занимались генетическими модификациями — но в скольких, по-вашему, направлениях они могли подвизаться⁈ Контрольные булавки, эксперименты на людях — это уже одно! Выведение тех псевдокофейных плантаций — уже два!

— Плантациями они занимались, видимо, только чтобы получить дополнительный доход, — заметила я. — А эксперименты на людях у них едва вошли в реальную фазу: они хотели экспериментировать с… — тут я запнулась, потому что чуть не проговорила «с оборотнями», но про Эльдара Марина не знала, и с моей стороны было бы неделикатно ее посвящать. Да и необходимости в этом не было. — … со мной, — вывернулась я. — Значит, они не могли не заниматься чем-то еще. Почему не морскими монстрами?

— Потому что это невозможно! — воскликнул шеф. — Мы ведь с вами уже говорили об этом. Генмоды были выведены путем неожиданной удачи: рекомбинация генов животных и оборотней под воздействием эннония дала такой вот спонтанный превосходный результат… который никто так и не смог повторить. Но никому не удавалось воздействовать на генетический склад рыб или насекомых! Или кем там должен быть кракен — гигантским кальмаром?

— И слава Аллаху, — пробормотала Марина. — Не представляю, как бы я учила маленьких тарантулов! Или кальмаров, если на то пошло. Я даже плавать не умею.

— Вот-вот, — поддержал шеф. — У современной науки просто нет средств работать с таким! Может быть, когда доведут до ума те гигантские электрические микроскопы, о которых заговорили недавно, но точно не сейчас.

— А что если Златовские уже такой микроскоп построили? — я никак не желала сдаваться, хотя уже чувствовала, что шеф, скорее всего, прав. — Например, с помощью Стряпухина? Мы так в точности и не знаем, сколько времени он работал с Соляченковой… и сколько времени на нее работали Златовские — тоже.

— Все может быть, — проговорил шеф, — я слишком давно занимаюсь сыскным делом, чтобы утверждать, будто некоторые вещи категорически невозможны. Но вы сейчас явно хватаетесь за соломинку! Кроме того, даже допустим, что Златовские и в самом деле вывели этого, как выразился наш фигурант, кракена — я все равно не вижу ни малейшего смысла ему атаковать наш пароход.

— Может, Серебряков прав, и отец хочет его убить? — спросила я. — А для этого натравил на него свое создание?

— И тот перепутал свою цель сначала с мышами, потом с генкозлом? — фыркнул шеф. — Согласитесь, что это как-то уже чересчур и попахивает авантюрными романами. Нет, если бы Златовский хотел уничтожить своего отпрыска, гораздо проще было бы прибегнуть к иным способам — у него наверняка осталось немало знакомств после работы у Соляченковой.

— А что если все эти знакомства шли через его жену, а после ее смерти и ареста Соляченковой он остался в изоляции? — меня словно какой-то демон упрямства толкал под локоть. Знала, что надо уже согласиться и не злить раздраженного шефа (ему тоже нелегко далась вынужденная бессонница этой ночью), но не могла остановиться.

Шеф только вздохнул.

— Безусловно, бывают такие люди, которым проще натравить на кого-то лабораторное животное, которое сложно контролировать, чем нанять знакомого бандита… Или вот хотя бы послать того вашего собрата по несчастью, помните? Коленьку? Его ведь тоже не арестовали, когда брали особняк Гавриловой. Он ушел, и, скорее всего, не имея собственной воли, по-прежнему состоит при Златовском.

— Точно… — пробормотала я.

Стыдно сказать, про Коленьку — бездумную марионетку Златовских — я совсем забыла. Наверное, потому что не хотела о нем лишний раз вспоминать. Очень уж неприятно думать о нем, и тем более думать, что я могла бы быть такой же, если бы не сказочное, фантастическое везение.

— То-то же, — сменил шеф гнев на милость.

— Но вы ведь сами спросили Серебрякова об опытах его родителей! — не могла я взять в толк.

— Я думал, что, возможно, одной из побочных тем Златовского, также для зарабатывания денег, была работа с морской болезнью. Это многое бы объяснило. В частности, тогда он мог бы попытаться сорвать опыты Соколовой и, кто знает, одно из направлений работы Рогачева… — шеф вздохнул. — Тоже исключительно дурацкая версия: кроме присутствия на борту Серебрякова, никакими следами Златовского в этом деле не пахнет, но хоть что-то… Так что давайте обрабатывать список подозреваемых.

— А мне вот что интересно, — подала голос Марина. — Этот профессор Рогачев… как вы думаете, он жив? Или его убили? А если убили, то как и где спрятали труп?

Мы переглянулись.

— Труп бы утопили, — сказал шеф.

— А если бы он всплыл? — Марина приподняла брови. — Мне кажется, в шторм топить тела небезопасно — их может вынести на скалы. Да и вдруг бы кто-то с мостика увидел? Бесследного исчезновения не получится. А если его спрятали на корабле — то где?

Мы с шефом переглянулись, и нас обоих поразила одна и та же мысль: кухня на «Терентии Орехове» оборудована по последнему слову техники! И там даже есть огромный газовый холодильник, которым Орехов очень хвалился на экскурсии!

…А ведь освежеванную тушу козла можно, пожалуй, замаскировать под свиную или телячью!

Холодильник на пароходе оказался куда больше, чем мне представлялось: не крохотный чулан, а довольно большая комната. К счастью, мяса там было не так уж много: для нашей увеселительной прогулки его брали с не очень большим запасом. Но парочка свиных туш и одна телячья там имелись.

Второй помощник капитана Анисимова переговорила с поваром, и холодильник для нас открыли. Более того, помощник повара тщательно осмотрел туши, сказал, что они по счету и что козлятиной тут даже не пахнет — ни в прямом, ни в переносном смысле. Так что мы можем успокоиться: где бы ни был Рогачев, он точно не пойдет на корм пассажирам.

— На корм рыбам он пойдет… скорее всего, — мрачно проговорил Мурчалов. — Не представляю, где еще на корабле его можно спрятать! Мы с Ореховым даже капитанскую каюту осмотрели. Анна, вы знаете, я редко расследую дела об убийствах. Но при том я так же редко оказываюсь в тупике, когда мы даже не знаем, имеем ли дело с похищением или с убийством — да при том у нас нет ни тела, ни следов крови!

— Со Стряпухиным тоже было непросто, — напомнила я. — Начали дело прошлой осенью… или в конце лета? — я слегка запуталась в датах. — А по-настоящему закончили только недавно!

— И то даже не закончили, — вздохнул шеф. — Вы знаете, что я считаю себя знатоком человеческой натуры. И мне до сих пор непонятно, как человек с такими убеждениями, как Стряпухин, мог заняться разработкой усиливающей контроль антенны для Соляченковой.

Я только плечами пожала. Сама я ничего необыкновенного тут не видела: увлекся человек необычной инженерной задачей, с кем не бывает. А может, Соляченкова его по-женски очаровала, она ведь не опереточная злодейка с бородавкой на носу! И вообще, если отчет передан в криминальный отдел ЦГУП — а именно туда мы и отправили его пару недель назад, — то все, преступление раскрыто. С моей точки зрения, по крайней мере. Но у шефа, конечно, свои соображения.

После этого мы начали опрос свидетелей — то есть пассажиров парохода — и продолжали его до самого обеда. Ничего интересного не выяснили. То есть нет, выяснили, конечно: взвинченные люди готовы были валить друг на друга что угодно и обвинять коллег в самых ужасных грехах. Однако, как оказалось, почти ни у кого исследования не были связаны ни с темами Рогачева (он, вопреки моим ожиданиям, занимался не генетикой, а микроорганизмами и вирусами), ни с морской болезнью Соколовой.

Кстати говоря, Соколову с ее мышами все жалели куда больше, чем предположительно почившего козла Матвея Вениаминовича.

Мы, правда, не успели поговорить и с третью пассажиров, — все же Орехов собрал огромную компанию! — когда прозвенел колокол на обед.

Большие столы в салоне снова разделили на маленькие — видно, чтобы снизить накал страстей. Однако это не очень помогло: все равно все живо разговаривали между собой, переходили с места на место, и гул стоял невообразимый.

Людей не отвлекала даже исправившаяся погода: дождь прекратился, небо явственно просветлело. Стало видно, как ветер гонит по нему клочки облаков. Пожалуй, уже можно было двигаться и к городу, но мы почему-то стояли. Должно быть, капитан Басманов осторожничал, зная, что у Необходимска ветер и волны сильнее.

Марина в этой буре возмущения была островком спокойствия: к нашему столику не раз подходили, спрашивали ее мнения. Это показалось мне странным — кто она такая, в конце концов, не предпринимательница, не научный авторитет. А все-таки к ней прислушивались. Может быть, потому, что она отвечала всем спокойно и доброжелательно, с непоколебимой уверенностью.

И все-таки, раз столиков теперь стало много, и за каждым всего трое-четверо гостей, Марине не удавалось распространять свою успокоительную ауру на всех.

Видно было, сколько трудностей возникло у стюардов: гости ели не в лад, сложно было понять, когда делать перемены блюд. Мне стало от души жалко обслуживающий персонал. Орехову, видно, тоже, потому что на исходе трапезы он вдруг поднялся и замер так. По стакану стучать не стал и вообще никаких трюков не предпринял, но гул разговоров вскоре стих.

— Да, — сказал Никифор, как будто продолжал уже начатый с кем-то разговор, — безусловно, обстановка у нас не самая здоровая. С одной стороны, волнительная, а с другой — скучно. Неудивительно, что эмоции бурлят! Поэтому я попросил моего хорошего друга, которого вы уже слышали вчера вечером, немного скрасить нам ожидание известий. Сильвестр Сильвер, встречайте!

Гости зааплодировали — как мне показалось, с облегчением. В самом деле, когда сидишь, скованный обстоятельствами и ожидаешь непонятно чего, любое отвлечение будет кстати.

Серебряков встал и поклонился. Мне показалось, что в нем еще сохранялись остатки нервозности, хотя со времени нашей беседы он успел уже овладеть собой. Он снова вышел из обеденной зоны. Но теперь, правда, столики были переставлены, а инструменты музыкантов сложены все вместе подле пианино, так что Серебрякову пришлось встать не там, где вчера, а как раз напротив окна.

— Здравствуйте, здравствуйте, — он раскланялся еще раз. — Благодарю за такой теплый прием! Да, что и говорить, обстановка у нас на пароходе сложилась нервная. Хотя, доложу я вам, по секрету я думаю, что капитан Басманов не из-за шторма решил тут задержаться — просто ему претит мысль, что в порту Необходимска на его образцовом корабле найдут свободно бегающих мышей! Пятно на его репутации морского волка!

Люди заулыбались, но смешков пока не было.

— Вообще профессиональная честь — вопрос особенный, — продолжал Серебряков. — Вот вы все, здесь собравшиеся, специалисты каких поискать. Ну, не кривя душой, могу сказать — у всякого специалиста бывает момент, когда его за деньги просят профессиональную честь нарушить… Со мной тоже такое случалось. Поднимите руки, кого такая трудность не обошла.

Над столами начали медленно вздыматься руки. Шеф смотрел на все это прищуренными глазами: видимо, запоминал. В самом деле, подумала я, ведь тот, кто стоит за похищением мышей и Рогачева, должно быть, и правда нарушил профессиональные нормы! Хотя, конечно, вряд ли преступник вот так сразу признается…

Но потом шеф — я глазам своим не поверила! — встал на задние лапы, передними оперся о стол и одну переднюю лапку приподнял!

— Спасибо, — с серьезным видом кивнул Серебряков. — Признавать это неприятно, конечно. А я вот с вами хочу поделиться как раз таким случаем из собственного опыта. Был я тогда молод — еще моложе, чем сейчас, — но совершенно безвестен. Рассказывал я по кабакам одну историю, которая нравилась очень публике. И вот однажды подходит ко мне такой господин — знаете, позолота везде, от зубов до цепочки часов — и говорит: так мол и так, нравится мне ваша история, хочу ее купить. А должен сказать, что у нас, артистов разговорного жанра, не очень принято рассказывать о том, что с тобой не происходило. Это как пригласить к себе даму, поставить на стол вино и устрицы, а потом сказать: простите, дорогая, у меня для вас нынче только деревянный!

Вот тут смешки раздались погромче.

— Привожу я ему эту аналогию. А он мне наклоняется к уху и эдак заговорщицки: «Да я, мой друг, должен буду публику на обеде у генерал-губернатора развлекать! А в этого старого хрыча ничего, кроме деревянного, и не залезет!»

Тут уже люди захохотали по-настоящему, несмотря на фривольный характер шутки.

— … И денег много, главное, предложил! — продолжал Серебряков. — Ну как много… Вот, думаю, погуляю на них! В кои-то веки и обедать, и ужинать буду! — снова смешки. — Целых два дня! — смешки погромче. — Ну, ударили по рукам. Одного не учли: история-то была про то, как меня отец в детстве на рыбалку взял, посадил за сетью глядеть, да так на реке и забыл. Господин с позолотой так рассчитал, что генерал-губернатору история понравится: он был заядлый рыбак. Только того не учел, что сам не то что удочку в руках не держал, но и реку видел только на картинках…

Публика снова начала посмеиваться в предвкушении.

— Дальше я с чужих слов передаю, самого меня на том званом обеде не было. А обед был роскошный: стол персон на сто, люстра хрустальная — такая, знаете, в которой тридцать сервизов можно спрятать! — я тут же вспомнила монументальную люстру в доме Галины Георгиевны Байстрюк, которая фигурировала в одном из наших с шефом предыдущих дел. — И вот, когда обед уже к исходу, и гости уже от еды осоловели, скучают — да и главное сделано, зачем пришли: столовое серебро уже по карманам припрятано… — опять смех. — … Начал, значит, господин с позолотой эту публику развлекать. Говорит, «пошли мы с отцом на рыбалку, дал он мне удочку…» А генерал-губернатор тут же перебивает: на кого пошли, говорит? То есть хочет знать, на какую рыбу. Господин с позолотой не понял, думал, глуховат стал генерал-губернатор. Говорит погромче: «На рыбалку, ваше превосходительство!» Тот переспрашивает, недовольно так: «Да нет, на кого пошли, говорю⁈» Имеет в виду, на окуня там, на осетра, на купальщиц из камышей тайком поглазеть, — зал развеселился еще сильнее. — Да, судя по женским смешкам, тут многие ходили если не на купальщиц, так на купальщиков… А золотозубый не понял, думает, что хозяин опять не расслышал. Набрал побольше воздуха в грудь и как гаркнет со всей силы: «На рыбалку!!!» Тут серебро столовое зазвенело, люстра закачалась. Генерал-губернатор отшатнулся. А наш позолоченный продолжает громче прежнего: «И ВОТ СИЖУ Я, НА ПОПЛАВОК СМОТРЮ…»

Эти слова Серебряков проорал уже со всей силы. Публика хохотала в голос: комический эффект был силен! Либо Серебряков лукавил насчет того, что у него не было готового материала для выступления в Необходимске, либо он и впрямь за истекшие часы стал гением импровизации.

Я и сама подалась вперед в предчувствии эффектного финала. Мне думалось, я догадалась, куда клонит история: в конце на генерал-губернатора должна упасть люстра!

Однако концовка вышла еще эффектнее, чем мы того ожидали.

Окно за спиной Серебрякова выходило на прогулочную палубу — кстати говоря, на ту же самую, что и окно каюты Рогачева. Поскольку я безотрывно наблюдала за артистом, мне было отлично видно, как вокруг поручня обвился какой-то толстый серый шланг или хлыст. «Какие-то палубные работы?» — подумала я с удивлением.

Хлыст словно бы подтянулся, оборачиваясь вокруг поручня сильнее, потом над палубой взметнулось сразу несколько таких же серых не то хлыстов, не то щупов. Очень толстых, толще, чем пожарные шланги. Два из них ударили в окно прямо за спиной Серебрякова.

Звон и грохот был силен, но все случилось так быстро, что никто из гостей даже не вскрикнул — а сам Серебряков не успел обернуться. Он начал поворачиваться, одна рука потянулась к галстуку, рот медленно приоткрылся… а серые щупы уже обхватили его вокруг туловища и выдернули прочь из салона, как морковку из грядки.

В воцарившейся на миг тишине раздался громкий плеск. Потом кто-то завизжал.