Вечером я зашла в комнату деда. Люстру он не включал, на столе стояла зажженная настольная лампа с зеленым абажуром. Как всегда, на газетке — початая бутылка «Пшеничной» и две ириски.
Я присела на аккуратно застеленную кровать. Больше сесть было некуда. Единственный стул, с деревянной спинкой и матерчатым сидением, занимал хозяин комнаты.
— Сегодня два года, как я не подлежу призыву, — как-то грустно сказал дед.
— В смысле? — не поняла я.
— Когда мне шестьдесят исполнилось, я стал негоден к службе в армии — по возрасту, — объяснил он, — а сегодня мне шестьдесят два стукнуло. Стало быть, уже два года как негоден.
— Боже мой! А я и забыла, что у тебя сегодня день рождения! — хлопнула я себя по лбу. — Прости меня, пожалуйста, замоталась! Поздравляю тебя, желаю счастья, здоровья, успехов во всем! И не грусти, что в армию больше не возьмут. Ты свое отслужил, хватит. Теперь пусть другие послужат. Кстати, подарок за мной!
— Да ладно, — отмахнулся дед, — какой подарок?
Похоже, в этой семье не принято отмечать праздники и дарить друг другу подарки.
— А я сегодня ездила в наше Управление.
И я рассказала все по порядку. Про то, что завтра мне выходить на новое место работы. И про то, что мне дали направление на учебу в ВУЗе. Дед кивал, слушая.
— Ты на новое место придешь, старайся поменьше говорить да побольше слушать, — посоветовал он, — и вообще для начала осмотрись. Пойми, что да как там у них устроено, как лучше себя вести, чтобы к ним влиться. Если станция большая, то скорее всего, в смене не один кассир работает, а несколько.
— Конечно, сначала осмотрюсь, изучу их порядки, — согласилась я.
— А что это тебя на учебу потянуло? Проблем мало? — он усмехнулся и наполнил свою рюмку.
Четно говоря, не ожидала такой реакции.
— Так ведь тянусь повыше, — ответила я, — хочу со временем в Управление перебраться.
А что, железная дорога — монополист, во все времена деньги зарабатывает. Насколько я знаю, даже в девяностые у них люди зарплаты получали, перевозки всегда актуальны.
— В Управление? — скептически отозвался дед. — Неужели начальником захотела стать? А знаешь, сколько у начальников ответственности, сколько нервов? Нет, чистые погоны — чистая совесть.
— Да не обязательно начальником, можно просто в отдел какой-нибудь инженером устроиться и сидеть себе спокойно. Чертить да считать — милое дело!
— Не знаю, — дед с сомнением покачал головой, — в отделе ты будешь с восьми до пяти каждый день штаны просиживать. А в кассе, что ни говори, работа сменная и график удобный. Вон Витька с третьего подъезда работал себе таксистом да работал, все хорошо было. Так нет же, направили его в техникум учиться. А как диплом получил — перевели в контору ихнюю. И не понравилось ему! Таксистом он посменно работал и деньги хорошие зашибал. А в конторе один оклад! Собирается назад в таксисты проситься.
— Умеешь же ты разочаровывать, — растерянно пробормотала я.
— А высшее образование, — продолжал кипятиться дед, — думаешь, так просто его получить? Вон Оксанка с пятого этажа, посмотри! Так и мается с высоким давлением. А она-то сразу после школы учиться пошла, со свежими знаниями. Все тянулась за этим высшим образованием, а там так тяжело! Гипертонию себе заработала на всю жизнь.
— А кем она сейчас работает?
— Архитектором в горисполкоме.
— Так это же круто! — восхитилась я. — У нее и зарплата, небось, большая.
— Говорит, триста рублей. Так ты почти столько же в кассе получаешь.
Я решила перевести разговор.
— Слушай, а мы правда сможем у тети Риты в Москве остановиться? Если мы приедем, она нас примет? Просто я выписала льготные билеты на начало июля.
Дед встрепенулся и так резко повернулся на стуле, что деревянные ножки заскрежетали по оргалиту.
— Конечно, примет! Они же сейчас вдвоем с дочкой в трехкомнатной остались, Ленька к теще переехал! Да она постоянно пишет, чтобы приезжали. Говорит, дочка на время к подружке уйдет жить, чтобы нам удобнее было.
— Да ты что? Так, значит, надо ехать! Я тогда поеду на днях, билеты выкуплю.
— А я письмо напишу, чтобы ждали.
— Слушай, а я правильно понимаю — ты внучку назвал в честь сестры, а она внука — в честь тебя?
Дед кивнул, нашаривая в ящике стола бумагу и конверт для письма.
А я счастливо выдохнула. Главное, удалось выяснить, что в Москве нам есть где остановиться. И я теперь буду жить ожиданием великолепной поездки.
Наутро я проснулась под звуки Гимна по радио и стала собираться на работу. Мандраж, конечно, волнение меня охватывало. Еще бы, новое место работы! И абсолютно ничего не известно. Какие там люди встретятся, что за коллектив, что за условия.
Вадим, побритый и благоухающий одеколоном, уже надевал в зале брюки и рубашку.
— Ты не помнишь, где мои запонки? — вдруг спросил он.
— Не помню.
Ты смотри, уже и запонки ему подавай. Артист балетный! Чего доброго, начнет рубашки менять каждый день. А стирка здесь очень нелегкая. Машинка стиральная стоит в коридоре, но толку от нее! Только место занимает. Круглая бандура, не имеющая функции отжима. На руках я стирать пробовала, но каждый раз сдирала в кровь свои нежные пальцы.
— Куда ты каждый день ездишь? — поинтересовалась я. — Что там за подготовка?
— Сейчас прохожу курсы по безопасности в море, — ответил Вадим.
— И сколько времени все это займет? Ты поедешь с нами в Москву?
— Когда?
— Ну, я планирую поездку с начала июля до начала августа.
— Не знаю, — нахмурился он, — нет, наверно.
Заспанная Ритка вышла из своей комнаты.
— Папа, поедем с нами, — принялась она канючить.
— Рита, — строго сказала я, — первым делом с утра надо умыться и зубы почистить, я же тебе говорила. А потом уж начинать с людьми разговаривать.
Девчонка послушно убежала в ванную.
— Ты не дашь мне денег на обед? — спросил Вадим. — А то неудобно уже у Андрюхи просить.
Ага, у брата-моряка просить неудобно, а у жены, которой ни копейки не принес за последнее время, нормально!
— Сколько?
— Да хотя бы копеек пятьдесят, но лучше рубль.
— Ладно, дам. Надеюсь, не напьешься?
— Хватит уже, — Вадим злобно сверкнул темными глазами, — я вон сколько уже не пью!
Интересно, на сколько хватит его запала трезвости?
— И постарайся отпроситься со своих курсов на пятницу, — попросила я, — мы в пятницу идем получать ордер.
— Так все-таки получаем? — просиял он.
— Да, и это не обсуждается.
— Отпрошусь, конечно! — просиял Вадим. — Ой, а я забыл тебе сказать, в пятницу вечером мы идем на ужин к матери.
— Что за праздник?
— Андрюха приведет свою новую пассию знакомиться.
Пассию, слово-то какое! Сразу понятно, что семейство заведомо не радо новому члену семьи.
— Понятно, — кивнула я, — ой, а Ритка же ходит на занятия в музыкальную школу! И сегодня идет, и ей так нравится, — захлебываясь восторгом, рассказывала я, — и учительница у нее такая хорошая, Мария Сергеевна! Она в филармонии выступает, а в нашей музыкальной школе у нее вторая работа.
Показалось мне или нет? Вроде как Вадим остолбенел на минуту. И я растерянно замолчала. Что он о ней знает? Что это за подружка Альбины, с которой они явно давно не виделись, а встретились, как родные? Ну говори же, Вадим! Мне же любопытно.
— Одинцова, что ли? — спросил он и почему-то скривился. — Эх, Машка такая девчонка хорошая, а твой братец об нее ноги вытер и дальше пошел. Вот и кто он после этого?
— Конечно, чудак на букву «эм», — поддержала я в надежде выведать побольше информации.
— Неудивительно, что она на вторую работу пошла, — продолжал Вадим. — Ребенка как-то надо тянуть, которого ей твой братец заделал…
Что? Почему мне опять хочется отшатнуться, как от удара хлыстом?
— Не понимаю, почему он ей алименты даже не платит, — пробормотала я, чувствуя, как внутри все переворачивается от такой несправедливости.
— Потому что у него совести нет! — сказал, как отрезал, Вадим. — По закону он не обязан, женат на ней не был.
Ну да, в те времена же не было анализа ДНК. И как Мария Сергеевна докажет, что ребенок от Володьки? Никак! И, если отец ребенка — подлец, то ничего он платить не будет.
Но почему Маша так хорошо относится к Альбине? Может, Альбина в той ситуации встала не на сторону брата, а поддержала незадачливую подругу?
— Столько лет Машку за нос водил, — продолжал кипятиться Вадим, — а Нинку увидел — ах, на десять лет моложе! — и дриснул. Сколько мы ему говорили: «Ты посмотри на Юрку, он же вылитый ты!». И родители его уговаривали, и ты беседы проводила. Нет, уперся, как баран: «Я Нинку люблю», и все тут. Господи, да как земля таких носит? И перед Машкой так неудобно! Хотя мы-то в чем виноваты?
— Да, зная Володьку, вряд ли мы могли на него повлиять, — согласилась я.
Теперь я понимаю, почему Мария Сергеевна не держит зла на Альбину.
— Постой, — не могла я успокоиться, — так ведь это означает, что у деда есть еще один внук, Юрка! А у меня племянник.
— И что из этого?
— Как что? Дружить нам надо с ними, в гости друг к другу почаще ходить.
Двери вагона открылись передо мной ровно в семь сорок пять. И вот я на станции Угольная. Да, станция серьезная! Я оглядела большое красивое здание, фигуры революционеров в углублении на фасаде, памятные доски. Голубые елочки у входной группы. Посмотрев в другую сторону, увидела множество путей, много товарных поездов. Ну что ж, пора идти в кассу, на новое рабочее место.
Страшновато, конечно. А вдруг здесь и не знают, что новый работник придет? Хотя, нет, не может такого быть. Железная дорога обычно работает как часы. И расписание по минутам расписано, и организация четко выстроена.
Ожидания меня не обманули. Дверь в кассу открыла приветливая женщина в форме — серый китель с юбкой и серый берет с железнодорожной эмблемой.
— Здравствуйте, я — Нина Петровна, старший билетный кассир.
— Здравствуйте, — кивнула я, доброжелательно улыбаясь, — я — Новосельцева Альбина Леонидовна.
— А почему вы не в форме?
Честно говоря, я даже не подозревала, что надо носить форму.
— Да у нас на Спутнике никто форму не носил, — а что я еще могла сказать в свое оправдание?
— Непорядок, — заметила Нина Петровна. — Но удостоверение у вас есть?
— Конечно, — я протянула ей свою бордовую корочку.
— Ладно, сегодня работайте так, а завтра поедете в наше ателье, закажете форму. Адрес я вам напишу.
Я обрадованно кивнула. Я буду ездить на работу в форме! До чего же классно! И представительно, и удобно — лишний раз платья не надо трепать.
— Вы же в начале июля в отпуск идете?
— Да.
— Замечательно, я отмечу в нашем графике.
Тут все было совсем по-другому. Помещение кассы просторное, с высокими потолками. На приличном расстоянии друг от друга располагались три окошечка, возле которых сидели кассирши.
— Ваше место будут вон там, — Нина Петровна показала мне на окошечко в левом углу, — а сейчас давайте я познакомлю вас с остальными сотрудниками. Это Надежда, это Ольга. Кстати, у нас принято обращаться на «ты». Не возражаете?
— Конечно, я только «за»! — обрадовалась я. — Давайте будем все на «ты»!
Конечно, так намного лучше, чем начинать с «вы», потом переходить на «ты» и вечно путаться.
— Замечательно, — сказала Нина Петровна, — пойдем, покажу тебе, где у нас туалет, и как тут все устроено.
Мне все нравилось! Я была просто в восторге! И пусть тут будет больше пассажиров и больше работы, зато я буду работать в цивилизованном месте. Удобный туалет, умывальник — все, что надо, здесь есть. А Нина Петровна вскоре уехала домой. Оказывается, она задержалась после смены специально, чтобы ввести меня в курс дела.
Домой я вернулась уставшая, но счастливая. За ужином выслушала Ритку — об ее успехах на музыкальном поприще; потом Вадима — о том, что они сегодня на курсах учились пользоваться спасательным снаряжением; деда — о том, что он ходил в магазин, а потом с Риткой к морю.
Глядя на Риткины горящие глаза, слушая ее бесконечные рассказы о занятиях музыкой, я вдруг вспомнила, что надо покупать пианино.
Однако, пианино сейчас купить ну никак не получится. Ведь деньги ох как понадобятся в Москве! И как бы мне из этой ситуации выкрутиться? Ладно, попробую спустить на тормозах. Авось, на эту тему никто не заговорит.
— Ой, скоро же кино будет по второй программе! — вдруг воскликнул Вадим.
— А что за фильм? — обрадовался дед.
— «Свет в окне», — ответил Вадим, — надо телевизор настроить.
Мы все устроились поудобнее у экрана.
Как вдруг услышали настойчивые звонки в дверь.
— Анечка пришла! — с счастливым криком побежала к дверям Ритка.
Я побрела в прихожую, кляня себя на чем свет стоит. И как я так расслабилась, что забыла про этих Пашиных? Да и вообще, почему они прутся в такое время? Почти полдесятого!
Дед щелкнул выключателем, и мы увидели входящего в квартиру… Володьку.
Как ни в чем не бывало, он скинул ботинки и продефилировал в зал.
— Привет всем! — весело и бодро раскинул он руки, как для объятий. Словно и не замечал, что ему тут совсем не рады. — Ой, пацанка ваша как выросла-то! Сто лет ее не видел! А я шел мимо и вспомнил, что мне позвонить надо. А автомат на улице не работает. Дай, думаю, зайду.
Он плюхнулся в кресло рядом с телефонным аппаратом.
Мы с дедом и Вадимом обменялись многозначительными взглядами, как будто говоря друг другу: «Ладно, пусть звонит. Может, быстрей уберется».
Вадим продолжал настраивать вторую программу, вертя круглый тумблер и ставя по-разному антенну.
— Ой, а у вас что, до сих пор черно-белый? — хохотнул гость. — «Рекорд», да? А мы цветной купили, «Электрон»! Да мы свою жизнь без телевизора уже не представляем!
Напряжение нарастало. Я прямо чувствовала, как у меня брови съезжаются к переносице, а зубы стискиваются. Еще немного, и я запущу в него хрустальной вазочкой. Ишь, обаяшка какой выискался!
Володька тем временем небрежно набирал на диске нужные ему цифры.
— Привет-привет, — процедил он в трубку, — ты там как?.. А я что, я к старику вон зашел позвонить.
Я подскочила:
— Не смей отца называть стариком!
Но Володька на меня даже не взглянул, и я, махнув рукой, ушла в Риткину комнату, от греха подальше.
Оттуда мне слышно было, как минут десять он болтал по телефону ни о чем. Потом, видимо, разговор закончился, воцарилось молчание.
Я решила выйти в зал и сказать этому «брательнику» что-нибудь напутственное, даже фразу приготовила: «Время позднее, а нам завтра рано вставать».
А когда я вошла в зал, то увидела, что Володька обратился к деду:
— Слушай, помнишь у меня антенна была, хорошая такая, для хорошего телевизора? До сих пор же где-то у тебя валяется. Ты мне ее отдай, ладно?
Дед пулей выскочил из зала и очень скоро вернулся с какой-то жуткой пыльной антенной в руках. И в каком месте она хорошая? Старье, ни дать ни взять.
Никто даже опомниться не успел, как дед с самым зверским видом молниеносным движением сломал антенну об колено. Потом сломал еще несколько раз. А потом швырнул ее в сторону Володьки и ушел в свою комнату.
Поскольку обломки были брошены от входа в зал, а Володька сидел в глубине комнаты, ничего до него не долетело. Но он невольно пригнул голову и вдруг с чувством произнес:
— Как я же я мечтал вырваться из этого говна!
— Ну, так твоя мечта сбылась, ты вырвался! — с ненавистью сказала я ему. — Пойдем, я тебе дверь открою!
— Что, выгоняешь, сестренка? — Володька округлил глаза. — Выгоняешь, да? Из моего родного дома?
Я решила не тратить больше слов. Молча, повелительным жестом, указала рукой в сторону входной двери.
Когда входная дверь за ним захлопнулась, Вадим, тоже вышедший в прихожую, тяжело вздохнул:
— Вот же черт, даже настроение пропало фильм смотреть.
— Мама, а кто это был? — недоуменно спросила Ритка.
— Никто, — ответила я, — нехороший дяденька. Забудь про него, он больше сюда не войдет.
Хотя что-то мне подсказывало, что такой тип людей — «ссы в глаза, скажут, божья роса», так просто от нормальных людей не отвязываются.
Мы втроем завалились в дедову комнату, и Ритка весело крикнула:
— Деда, скоро фильм начинается, идем смотреть!