Железнодорожница

Глава 24

Жизнь текла своим чередом. Соседи усиленно готовились к свадьбе. Носились по магазинам в поисках дефицитов, регулярно таскали домой ящики с шампанским и водкой. Светочка ездила в свадебный салон выбирать платье, туфли, фату, всякую атрибутику. Жаловалась родителям:

— Сколько на свете ушлых девчонок! Представляете, они с парнями фиктивно подают заявление, лишь бы получить пропуск в свадебный салон.

— Зачем? — удивлялась мать.

— Как зачем? Знаешь, какие там туфли потрясающие продаются, в обычном магазине таких не найдешь!

— Так они же белые, свадебные!

— А они их носят просто под белый костюм, как обычные.

Пашины у нас так и не появлялись. С того дня, как я сказала, что мы теперь будем ходить друг к другу по очереди, Валентину с ее дочкой как корова языком слизала.

— Хоть бы для приличия появились, — посмеивался дед.

— Да таким людям твои приличия нужны, как собаке пятая лапа, — я как раз-таки и не удивлялась. Стоило мне раз пообщаться с этой Валентиной, как я поняла, что это за человек.

— Да в отпуск они умотали, как пить дать, — лениво вступал в разговор Вадим.

— Что ж это за подружка, — говорила я, — которая не зашла перед отъездом?

— Так она же знает, что ты начнешь просить привезти какой-нибудь дефицит из Москвы, — объяснил Вадим, — они перед поездкой стараются ни к кому не заходить. Обычно недели за две до поездки пропадают.

Ни Светка, ни Маша с того скандального дня не появлялись. Может, неприятно им было после той отвратительной сцены. А может, поняли, что ничего хорошего от Володьки не дождутся.

А у Володьки дела и впрямь были плохи. Пару раз он звонил, и даже один раз зашел с того дня. Рассказал страшное.

Нинку выписали из больницы, несмотря на ее ужасающее состояние. При этом ничего конкретного врачи не говорили, не давали никаких прогнозов.

— Я их пытал-пытал, — сокрушался Володька, — а если ей хуже станет, что делать? А они руками разводят: «Вызывайте тогда скорую». Я у одного, самого главного, спросил потихоньку: «Вы что, домой ее умирать выписываете?»

— А он что? — спросил дед.

— Да ничего, — с досадой поморщился Володька, — руками разводит и молчит, как партизан. Я весь день на работе, девчонки в садике. И вот кто за ней ухаживать будет?

— Так она что, вообще не встает?

— Она только сесть может, и то с трудом. Придется сиделку где-то искать.

— А как же твоя женщина с Угольной? — не преминула я напомнить. — Неужели не согласится помочь?

— Во-первых, она сама работает, — парировал Володька, — во-вторых, как ты себе это представляешь — любовница ухаживает за женой?

— Нет, но хотя бы девчонок она могла бы к себе забрать.

— Не знаю, — шумно вздохнул брат Альбины, — мы всего полгода встречаемся. Даже не знаю, как о таком просить.

— Да обыкновенно — денег дать. Или ты соврал, что хорошо зарабатываешь?

— Нет, зарплата у меня хорошая, — но взгляд у Володьки был, как будто даже это его не радует.

Когда Володька ушел, дед долго задумчиво смотрел в окно, а потом сказал мне:

— А помнишь, как они и Нинкой нашу маму называли, когда она вернулась из психбольницы сама не своя. Не мама, не по имени! «Эта лежачая»!

— О-о-о! — не удержалась я. — Неужели так бывает в жизни, а? Прям мистика какая-то. Неужели это им бумеранг прилетел? Да еще так быстро?

— Ничего не быстро, — мотнул головой дед. — Я иногда посмотрю на Володьку, и так жалко его становится! Первый человеческий порыв — помочь ему, что-то сделать. А потом как вспомню, как они нашу маму называли, так вся жалость куда-то пропадает.

— Есть пословица такая: «Не плюй в колодец», — напомнила я, — в жизниникогда не угадаешь, к кому придется за помощью обратиться придется.

Мне предстоял очередной насыщенный день. До поездки надо было успеть сделать многое, но главные задачи — отвезти материалы Пал Санычу на кафедру и забрать готовую форму из ателье.

Я решила сначала заехать в институт, а оттуда рвануть в ателье.

Через пару остановок от дома я увидела из окна автобуса, что на улице все посерело, и даже воздух налился тяжелым свинцом. Сначала стояла тихая серость, а потом вдруг заметалась от ветра пышно-зеленая листва на ветвях деревьев. И на стекло упали первые косые капли дождя. А я не подумала захватить с собой зонтик!

Впрочем, при таком сильном ветре зонтик бы не помог. А дождь, как нарочно, усиливался. И к моменту моего выхода из автобуса лил стеной.

От остановки до входа в институт всего пара шагов, но я успела вымокнуть насквозь. Легкое летнее платье в разноцветную полосочку прилипло к телу, обрисовывая и бесстыдно выставляя напоказ все интимные части тела. Но я больше переживала за бумаги с ценной информацией. Хорошо, что догадалась положить их в красивый прямоугольный импортный пакет.

Вымокшая до нитки, я открыла дверь кафедры и вошла в спасительное тепло и сухость.

На меня никто не обратил внимания. Надежда Аркадьевна сидела за столом с включенной большой настольной лампой и яростно била по клавишам, едва поспевая за речью Пал Саныча.

Над диссертацией работают, — догадалась я и решила не мешать. Наверняка будущему профессору пришла в голову новая яркая идея. Пал Саныч в такие минуты увлекается настолько, что забывает поесть.

— Ох, опечатку допустила, — беспомощно откинулась на стуле Надежда.

— Ничего-ничего, Наденька, это всего лишь черновик, — успокоил ее Пал Саныч, — не отвлекайся, пожалуйста.

И она опять усердно заколотила по клавишам печатной машинки.

И это только черновик! Представляю, скольких трудов ей будет стоить перепечатывать научный труд на чистовик.

Я решила пока разложить на столе листы с информацией, которые привезла. Чтобы успели просохнуть. К счастью, намокли они совсем чуть-чуть — спасибо импортному пакету. Осторожно промокнула салфетками, найденными здесь же, на кафедре, мокрые места, чтобы записи не размылись. Чистыми салфетками протерла заодно себе лицо и мокрые части тела.

А эти двое по-прежнему не обращали на меня никакого внимания. Я тихонько села на стул и от скуки принялась наблюдать за ними.

И опять поняла — ну ничего, абсолютно ничего в моей душе не переворачивается при виде Пал Саныча. Как будто и не было никогда тех счастливых мгновений, проведенных вместе. Сколько раз мы летали вместе по всему миру! В каких интересных и значимых событиях научного мира участвовали! С каким вкусом обустраивали наш досуг! А вот поди ж ты.

Может, потому что, пробыв в другом мире всего месяц, я поняла — счастье не в этом? Не в том, чтобы бесконечно брать и ничего не отдавать взамен. А может, потому что, видя его с первой женой, я поняла — не любил меня на самом деле Пал Саныч. И Татьяну Олеговну не любил. А любил он лишь эту Наденьку.

С чего я взяла? Да видно было невооруженным взглядом, как он преданно смотрит на нее. Каким счастьем светится его лицо, как вспыхивают его глаза, стоит ей лишь обернуться к нему.

Бедный мой профессор! Почему же не сложилась у него долгая совместная жизнь с самой любимой женщиной на свете? Он никогда мне не рассказывал. Я лишь знала, что от нее был старший сын, который крайне редко виделся с отцом и жил в другом городе. Имя еще у него такое странное, даже не вспомню. Намного больше мне было известно про Татьяну Олеговну и бесконечную череду молодых любовниц. Они не давали ему человеческого отношения. А он и не ждал. Он всегда знал, что им от него нужны деньги да продвижение по карьерной лестнице.

Я и сама бы не выбилась из обоймы девиц для легкого времяпровождения. Если бы не дала понять, что он интересен мне, как человек.

— Ну что, Наденька, я у тебя молодец? — Пал Саныч закончил очередной тезис и стоял, потирая руки.

— Ты у меня золото, — Надежда вытащила последний распечатанный лист и аккуратно скрепила его с остальными листами, — гений! Это ж надо — такое придумать!

— А меня вдохновение накрыло, — начал он хвастаться и вдруг увидел меня, — ой, а вы давно ждете?

— Нет-нет, все нормально, — я поднялась со стула и принялась показывать бумаги, — смотрите, здесь все на отдельных листах. Отдельный вопрос — отдельный лист. Если информация вышла на два листа, они скреплены.

— Вы извините, — сказала смущенно Надежда Аркадьевна, — мы сразу вас не заметили, так увлеклись построением структуры взаимодействия видов транспорта… Давайте, я чайник поставлю, кофе выпьем!

— Нет-нет, что вы! — я поспешила отказаться. — У меня полно дел. Бумаги отдам да поеду дальше.

— Да вы вся мокрая! — ужаснулся Пал Саныч. — Наденька, помоги товарищу, а я пока в буфет сбегаю.

Он даже не взглянул на мои бесстыдно обтянутые мокрым платьем прелести. Так был поглощен своей супругой и научными изысканиями.

Помощь заключалась в том, что Надежда включила настольный маленький обогреватель и направила струю на мое платье, а я старательно теребила ткань, чтобы скорее подсохла.

Потом мы пили кофе с удивительными рогаликами, которые принес из буфета Пал Саныч. Дед тоже иногда приносил такие из булочной. Необыкновенно вкусная румяная сдоба, завернутая в своеобразный хрустящий рожок. И почему такие в мое время не делают?

— Ладно, мне пора, — напившись и наевшись, я поднялась, — мне в ателье надо, новую форму забирать. Спасибо за теплый прием!

— До свидания, — по очереди сказали Пал Саныч и Надежда, — приходите еще!

Когда я по лужам дошлепала до остановки, как раз подошел трамвай. То, что надо! Трамвай едет почти до самого ателье.

Войдя в вагон, я сразу подошла к специальному устройству, через которое оплачивался проезд. Нижняя часть его была из железа, а верхняя из прозрачной пластмассы, в которой имелась щель. Я хотела кинуть в щель пять копеек, но вовремя увидела надпись «проезд 3 копейки». Так, значит, это в автобусе пять копеек, а здесь всего три. Кинув три копейки, я покрутила ручку сбоку. Чтобы вышел билетик, надо было крутить вручную, пока не увидишь, что появилась черточка, с которой начинается другой билетик.

И все люди, вошедшие со мной на остановке, делали так же. С привычным видом они выдвигали билетик с помощью круглой штуки и резким движением отрывали его. И никому не приходило в голову билет забрать, а деньги в щель не бросить. Хотя технически это было возможно.

Я надела форму полностью, вместе с беретом, и взглянула на себя в зеркало. Отпад! Инна радостно покраснела, увидев мой восторг.

— Что, нравится?

— Еще как! — я подняла большой палец вверх.

— Подождите, дайте я посмотрю.

И она принялась проверять, все ли швы прострочены, как полагается, все ли сидит строго по фигуре. Наконец она от меня отошла на пару шагов и еще раз придирчиво все оглядела.

— Порядок! Можете снимать.

— Ой, а можно я в ней пойду? — я бережно водила руками по гладкой серой ткани юбки. И как Альбина могла отказаться носить такую красоту? — Пусть все видят, что я — железнодорожница!

Я вышла на крыльцо ателье в прекрасном настроении. На мне был форменный костюм с иголочки, берет с железнодорожной эмблемой, на ногах синие туфли, а в руке — синяя сумочка. Платье, слегка сырое, заботливо свернутое, удалось запихать в сумку.

Я оглядела блестевшую после дождя улицу. Сквозь густые облака местами несмело пробивались неяркие лучи закатного солнца. Отовсюду слышалось радостное щебетание птиц. Старинные здания через дорогу темнели мокрыми пятнами — привет от прошедшего ливня. Большие окна с причудливыми деревянными рамами отражали блеск и очарование наступающего вечера.

И так захотелось зайти к Лариске! Окунуться в атмосферу старинного дома, попить чаю за уютным столом, послушать умного человека. Наверняка она уже пришла с работы. А если нет, так пройдусь до электрички и домой.

Дверь мне открыла хозяйка дома.

— Привет, — улыбнулась я, проходя в прихожую, — как тебе моя новая форма?

— Привет, — Ларискино лицо показалось мне каким-то напряженным и испуганным.

Из туалета донесся шум смываемой воды из бачка, лязгнула щеколда.

— Ой, я невовремя? Ты не одна? Извини, я, наверно, пойду.

Но в этот миг со стороны санузла в прихожую вышел… Андрей.

Он тоже застыл при виде меня. Так мы и стояли, как два изваяния, с широко раскрытыми глазами и изумленными физиономиями. Первой опомнилась Лариска.

— Ты, наверно, считаешь меня легкомысленной? — спросила она, совсем, как героиня одного старого советского фильма.

И после этой фразы мне все стало понятно. Если до этого я могла предположить, что Андрей зашел просто забрать свои забытые вещи или решить какие-то важные дела, то теперь стало очевидно, что эта пара все же решила не расставаться.

И я добродушно рассмеялась:

— Да хоть безалаберной, лишь бы ты была счастлива!

— Альбина, давай садись с нами ужинать, — Андрей засуетился на кухонной части помещения, доставая чистые столовые приборы.

Мы сели ужинать. Здесь же крутилась кошка. Сначала она сидела на полу у стола, глядя на нас своими выразительными глазами, потом запрыгнула на подоконник и принялась вылизываться. А вот Ларискиного сына я еще ни разу не видела. Интересно, где он постоянно пропадает? На улице с пацанами или в пионерском лагере?

— Так ты с Татой все, не женишься? — решилась я задать вопрос Андрею.

— Да как на ней не женишься? — хмыкнул он. — Если она парткомом пугает? Жениться — это одно. А то, что с ней жить невозможно, совсем другое. С ней поговорить даже не о чем. Ни разу с книжкой в руках ее не видел. Газеты ей нужны только, чтобы завернуть в них что-нибудь. В музыке вообще не разбирается. Все интересы — как бы приготовить да наготовить. Какие банки закатать, какие продукты выбрать. Да и об этом она не говорит, молчит больше.

— Ну так повариха, кого-то такое вполне устраивает.

— Но не человека моего уровня! Я, конечно, пошел с ней в ЗАГС, роспись, где надо, поставил. А на следующий день сказал, что ухожу в рейс. Все, точка.

— Так она же в пароходстве работает. Вдруг узнает, что ты не в рейсе?

— Скорее всего, уже знает, — с грустью в глазах ввернула Лариска.

— Ну узнает и узнает, — беззаботно произнес Андрей, — я же не сказал, что судно прямо сейчас отходит. Ухожу в рейс — это значит, что нужна подготовка, и все время перед рейсом я должен находиться на судне. У меня там полно дел. Я и погрузкой руковожу, и документы оформляю. А ей до этого дела нет, пусть вон своими делами занимается.

— Так она с матерью осталась?

— Нет, к своей маме уехала в деревню.

Да, по-моему, ей там самое место. А я правильно тогда подумала: не стоит так уповать на свою молодость. Думает, раз молодая, то можно не следить за собой, не налаживать контакты с мужем. Дескать, пусть он вокруг прыгает. А вот и нет. Молодая — это еще не все.

— Ты только пока Вадиму не говори ничего, ладно? — попросил вдруг Андрей. — А то у него вода в жопе не держится.

— Да что ж я, своего мужа не знаю, — мне даже смешно стало, — я сама ему ничего важного стараюсь не говорить. Конечно, не скажу, не переживай.

Лариска вдруг встала, сходила в комнату и вернулась с двумя красивыми коробочками.

— Альбина, это тебе, — она протянула мне коробочки.

— Да что ты, не надо, зачем? — неужели они купить хотят мое молчание? А, может, просто любят делать подарки. Есть же такие люди. — А что это?

— Колготки, — многозначительно повела бровью Лариска, — импортные, из «Альбатроса». Между прочим, черные в крапинку.

— Ух ты! — обрадовалась я. — А они мне налезут?

— Налезут, они хорошо тянутся.

— Я уже жду не дождусь, когда Вадим первые чеки мне привезет, и я тоже в валютном начну одеваться.

— Ой, я могу одолжить тебе немного чеков, — Лариска кинулась опять в спальню. Я даже остановить ее не успела.

— Да зачем? — я с трепетом перелистывала маленькую книжечку с чеками. — Так они же выглядят, как наши рубли! А меня в валютный все равно не пустят без пропуска.

— Во-первых, Лариска может тебе дать свой пропуск, — сказал Андрей, — они там особо не смотрят на фото, лишь бы пропуск был. А во-вторых, твой Вадим с сегодняшнего дня в штате пароходства.

— Да ты что? — я аж подскочила на стуле. — Так он и заявление написал?

— И написал, и оформился, и трудовую книжку отдал. Все, как положено.

— Ой! — я готова была подпрыгнуть до потолка от радости. — Так, выходит, я могу пойти в пароходство и выписать себе пропуск?

— Ну, конечно, — Андрей добродушно улыбнулся и взял салфетку, заканчивая трапезу.

— Слушай, Андрей, как же я тебе благодарна!

— А я-то как тебе благодарен! Ты ж его столько лет в моря не пускала! А теперь вот, братик будет со мной в море. И хорошо, что у нас фамилии разные. Никто хоть кумовство не припишет.

Фамилии разные — значит, братья от разных отцов? Впрочем, какое это имеет значение? Все равно ведь братья.

— А когда вы в рейс идете?

— Да в любой момент можем уйти, в течение месяца все решится.

— А то мы в отпуск собрались в Москву. А я так и не знаю, сдавать билет Вадима или он все же поедет с нами.

— Да лучше сдай, — посоветовал Андрей, — он-то не в отпуске сейчас. Только-только на работу устроился. В любой момент могут вызвать.

— Жаль, что в Москве не побывает, — вздохнула я расстроенно.

— Зато в других странах побывает, — успокоил меня Андрей, — у нас ближайший рейс — в Бразилию. Пока не решили, как пойдем — мимо мыса Доброй Надежды или через Панамский канал. Но в любом случае остановки будут в портах. В Бразилии принимаем на борт сахар-сырец, тоже долго будем стоять под погрузкой. Так что у вас свое путешествие, а у нас свое.

— Что за город в Бразилии?

— Порт Ресифи.