Железнодорожница

Глава 9

Продолжая кипеть от ярости, я села в кресло возле журнального столика и взяла толстую телефонную книгу. Нашла номер «ГлавДальСтроя» и набрала цифры на диске.

— Дежурная слушает, — услышала я в трубке равнодушный женский голос.

— Девушка, добрый день! Передайте, пожалуйста, по смене, чтобы забрали машину с Енисейской, два.

— Но сейчас никого нет…

— Да, я понимаю, что еще рано. Потому и прошу передать.

— А что значит «забрать машину»? Почему забрать? Машина наша?

— Да, машина принадлежит вашему предприятию. Сам шофер на ней приехать не может.

— Кто, какой шофер?

— Новосельцев. Он вчера приехал с работы пьяный вдрызг!

Женщина на том конце провода неопределенно хмыкнула:

— У нас все шофера пьют по вечерам. Работа у них такая, нервная.

Я поморщилась: не люблю словечко «все». Ну не могут прямо все быть одинаковыми! И я уверена, что далеко не все шофера такие уж горькие пьяницы. Тот же Фролов, например. Да, он негодяй и мерзавец, но вряд ли он пьет и запивается. У него другая страсть — деньги. И тот парень, который подбросил меня на КАМАЗЕ, тоже непьющий.

Помню, как меня однажды покоробила фраза одного туриста, побывавшего в нашем городе: «Здесь как жара наступает, все срываются в море на яхтах». Ну не бред ли? Кто «все»? В городе «все» такие миллионеры, чтобы иметь возможность купить или хотя бы арендовать яхту? А почему тогда каждое утро на остановках полно народу, и люди штурмуют автобусы, чтобы добраться до работы? Почему на дорогах пробки из машин, а не в море пробки из-за обилия яхт? Неужели приезжие думают, что, раз в городе есть море, то «все» пятьсот тысяч населения с наступлением жары «срываются в море на яхтах»? А кто тогда, интересно, дворы метет, продукты по магазинам развозит?

— То есть вы хотите сказать, что у вас все ездят пьяные по городу? — решила я уточнить.

На несколько секунд в трубке воцарилось молчание, потом я услышала какой-то шорох, и уже другой голос, мужской, спросил:

— А почему Новосельцев не может сам приехать? Он что, заболел?

— Он по жизни болен. Алкоголизмом. Он вчера приехал на машине пьяный вдрызг. И я не позволю этому продолжаться, — твердо заключила я.

— Подождите, а как он будет дальше работать?

— Никак. Он увольняется.

— Понятно, — ошарашенно протянул мужской голос, — ладно, мы заберем машину.

— Спасибо, — я положила трубку.

Вадим уже не сидел, а лежал на диване, изображая из себя страдальца вселенского масштаба.

— Мне так плохо, так плохо, — стонал он, — я умираю…

— Папочка, тебе плохо? — с рыданиями заметалась Ритка перед диваном.

Ну кто бы сомневался!

— Так, Рита, — строго сказала я, — ты почему в школу не собираешься? Опоздать хочешь?

— Ты! — захлебываясь рыданиями и потрясая своими маленькими кулачками, заорала Ритка. — Ты папу довела! Из-за тебя ему плохо!

Я прямо почувствовала, как у меня округляются глаза.

В зал вошел дед.

— Рита, ну ты чего? Сегодня же ведомости выдавать будут с оценками за год! Собирайся давай в школу.

— Не нужны мне ваши ведомости! — продолжала истерить девчонка. — Ничего мне не надо! Я сейчас пойду в школу! Может, меня убьют по дороге, тогда всем хорошо станет!

Ну это уж слишком! Ее бы психологу показать, но какие в те времена психологи?

— Заткнись! — выпалила я.

Под моим тяжелым взглядом девчонка и правда заткнулась и села на стул. Дед тоже сел от неожиданности.

— Послушай, Рита, — твердым тоном заговорила я, — твой папа не умрет. Такие, как он, скорее своих близких загонят в могилу. Тебя он уже превратил в истеричку. Но тут ты и сама виновата. Ты слабая, и ведешься на его манипуляции. Но тебе надо понять, что это — жизнь, и никому тут не легко. И никто не застрахован от неприятностей и болезней. Короче, пойми, что здесь не курорт. И проблем впереди много. Сейчас ты винишь меня, что я отказываюсь нянчиться с папой. Но поверь, когда-нибудь ты скажешь совсем по-другому. А теперь собирайся, и марш в школу!

Я повернулась к деду:

— А что за ведомость, напомни, пожалуйста.

— Да ведомость, — дед развел руками, — сегодня же двадцать пятое мая, учебный год закончился.

Так, учебный год закончился. Какая ж тогда музыкальная школа? Там наверняка тоже все закончилось. Ладно, мы все равно сходим, хотя бы узнать, что да как.

Вадим продолжал вздыхать и стонать на своем диване.

— Ты так меня опозорила, — проговорил он слабым обиженным голосом, и поскольку я промолчала, осмелился продолжать: — Зачем ты им позвонила и сказала, что я пьяный? Я ведь с утра не пьяный был. Я бы нормально до работы доехал. Как же так? Ты же всегда меня прикрывала, Альбина! Даже если я не мог с бодуна подняться, ты звонила и говорила, что я приболел. А теперь, вот что теперь про меня подумают?

— А тебе не все равно? — я решила вступить в разговор, поняв, что он не отвяжется. — Если ты пьешь до посинения, значит, считаешь это правильным. А если это правильное поведение, то и пофиг на них всех.

— Ой! — он тяжело вздохнул и повернулся на другой бок, что-то бормоча.

— И это не я тебя опозорила, ты сам себя позоришь. Вчера весь двор наблюдал, как ты ширинку расстегиваешь и…

— Ну все, хватит, — вдруг рявкнул он, подпрыгивая с дивана, — сколько можно меня упрекать? Сколько можно одно и то же? Как мне на работе теперь показаться?

— Никак, — спокойно ответила я. — Один раз сходишь, напишешь заявление на увольнение, и помашешь им ручкой.

— А кто меня кормить будет, дура ты баба?

— Действительно, кто? — с сарказмом сказала я. — А кто тебя сейчас кормит? Правильно, слабая женщина-дура и дед-пенсионер. А ты свои зарплаты успешно прогуливаешь.

— Ну хватит! — опять заорал Вадим. — Все, что я пропил, я восполню.

— Восполнишь?

— Да, я в следующий раз в три раза больше заработаю. Вчера спрашивали, кто в командировку поедет на два месяца в Бикин. Я записался. Там и заработаю.

— Нет, — спокойно сказала я, — так не пойдет. У меня для тебя предложение намного лучше.

— Какое?

Наш диалог прервала Ритка, вышедшая из своей комнаты в форме и с ранцем за плечами.

— А сегодня разве не надо белый фартук? — придирчиво рассмотрела я ее вид. — Вроде как последний день учебы, перевод в третий класс…

— Да, училка тоже говорила, надо в белом фартуке.

— Ну, так иди переодевайся.

Через минуту она вышла уже в белом, с позволения сказать, фартуке.

— Он что у тебя, нестираный, — недовольным голосом заметила я, — и неглаженый. Куда идти в мятом и грязном? Да… Надень лучше черный, в самом деле.

Тут, конечно, и я виновата. Не досмотрела, увлекшись своими делами.

Когда за Риткой хлопнула входная дверь, Вадим решил вернуться к начатому разговору.

— Ты сказала, что есть какое-то предложение для меня, получше, чем командировка, — он смотрел на меня крайне заинтересованно.

— Да, — торжественно подтвердила я, — ты станешь моряком. Будешь ходить в заграничные рейсы. В море ты и в запой не уйдешь — не получится, и деньги семье будут перепадать, и…

Я замолчала, наткнувшись на взгляд Вадима. Глаза его округлились, лицо покраснело.

— Ты что? — его голос предательски сорвался, и Вадим прокашлялся. — Что с тобой, Альбина?

— А что тут такого? Простым матросом тебя же возьмут? И комиссию ты пройдешь, молодой еще. Пока не спился окончательно, надо…

— Я тебя не понимаю! Я не верю! — прервав меня на полуслове, он вдруг подскочил с дивана и начал взволнованно ходить по комнате из угла в угол.

Что за странная реакция?

— Чему ты не веришь? — спросила я.

— Да ты же запретила мне в моря ходить! — крикнул он. — Ты же сказала: «Женился — сиди дома!»

— Я так сказала? Так ты, получается, уже ходил в моря?

— Ну, конечно! Ходил — до того, как с тобой связался! — он сделал нервный упор на словах «с тобой». — И мне нравилось! Заработки хорошие. Работа, хоть и тяжелая, но интересная. Я с таким сочувствием смотрел на людей, работающих на берегу. Ну что они видели? С понедельника по пятницу, с восьми до пяти у них работа. Утром и вечером толкаются в автобусах. В пятницу они напиваются, и в понедельник с бодуна им опять на работу. А у меня свой график. Год в море отработал, зато потом полгода дома. Или восемь месяцев в море — четыре месяца дома. Денег полные карманы — захотел, поехал куда-нибудь, захотел — дома валяешься на диване, отдыхаешь.

Он вдруг кинулся к отделению в «стенке», открыл дверцу и принялся ворошить документы.

— Вот же, смотри, — протянул мне синее свидетельство с тиснением герба СССР.

Я развернула. «СССР. Министерство рыбного хозяйства. Главное управление рыбной промышленности Дальневосточного бассейна „Дальрыба“. Свидетельство № 852. Выдано гр. Новосельцеву Вадиму Игоревичу в том, что он окончил бригадную форму обучения по профессии и специальности матроса 1 класса». Фотография, печать, дата.

— Замечательно, — я растерянно подняла глаза на Вадима, — значит, опыт работы в море у тебя есть.

— Не понимаю, как ты про это забыла. Да ты вообще сильно переменилась в последнее время.

Я бережно положила свидетельство на журнальный столик.

— И долго ты работал в морях?

— Несколько лет.

— Как несколько лет? И тебя не выгнали за пьянку? Ты оттуда сам ушел?

— Да какая пьянка, — поморщился Вадим, — я тогда не пил. Нравилось мне там, понимаешь?

— Понимаю. Но сейчас у нас несколько иные планы. Рыбные суда нам не подойдут.

— Почему?

— Потому что это каботаж — плавание в пределах страны. А я хочу, чтобы ты ходил за границу, так что надо будет отучиться на свидетельство торгового флота. Не знаешь, трудно туда устроиться?

— В торговый? Да легко! Андрюхе позвоню. Неужели он родного брата к себе на судно не устроит?

Ах, так у Вадима родной брат — моряк!

— А кем он на судне работает?

— Да он же старпом! Ты что, и это забыла?

— О, старпом — это круто! Звони!

Окрыленный Вадим — никогда его таким не видела: глаза горят, голос от волнения срывается, — потянулся к телефонному аппарату, а я по такому случаю с удовольствием уступила ему место в кресле.

Порывшись в недрах журнального столика, он извлек маленькую записную книжку и открыл ее на букве «А».

— Лариса, привет! — сказал он в трубку. — А Андрюха уже дома? Он вроде в эти дни должен с рейса прийти…

Вадим вдруг отнял трубку от уха и удивленно на нее посмотрел. Даже я слышала отрывистые короткие гудки, идущие оттуда.

— Что такое? — заерзала я в нетерпении на диване.

— Лариска трубку бросила, — недоуменно пожал плечами Вадим.

— Может, что-то на линии? Может, сорвалось? Перезвони.

— Перезвони ты, — Вадим поднялся с кресла, — вы же с ней подружки.

Я пересела на кресло, и тут телефон зазвонил сам. Я схватила трубку.

— Альбина, привет, — проговорил сдавленный женский голос.

— Привет, — ответила я дружелюбно. — Лариса, ты?

— Я.

— А что с голосом? Ты плачешь?

— Альбина, — на том конце провода всхлипнули, — он меня убил…

— Кто? — я похолодела.

— Андрей меня убил… Он меня убил морально.

— Да объясни толком, что случилось?

— Он ушел.

— Что? Куда он ушел?

— От меня ушел, — в трубке послышались всхлипы, как будто сдерживаемые рыдания, — собрал вещи и уехал к матери… Ой, Альбиночка, приезжай, а?

— Да мне же сегодня в ночь на работу, — попыталась я отвертеться.

— Ну и что? Уедешь от меня на работу. Посидим, чайку попьем, я тебе все расскажу…

Сказать по правде, мне совершенно не улыбалось исполнять роль жилетки для какой-то незнакомой мне Лариски. И выслушивать стенания по поводу ухода мужа. Тем более, что своих дел полно. Но прямо отказать я не решилась, и сказала уклончиво:

— Ладно, если получится, приеду.

— Нет-нет, ты приезжай обязательно, — всхлипывала женщина, — мне так нужна твоя поддержка!

Я положила трубку и уставилась на Вадима. Он, похоже, тоже был в шоке.

— Получается, твой брат ушел от жены, — развела я руками, — уехал с вещами к матери.

— Так он у матери? — Вадим подскочил с дивана. — Так я к ней сейчас пойду. Там и поговорю с Андрюхой. Ой, Альбинка!

Вадим вдруг подбежал ко мне, схватил меня, такую нелегкую, в охапку и начал кружить по комнате.

— Теперь так хорошо будет! — орал он в эйфории, а я испуганно вскрикивала:

— Ой, смотри не урони!

Мощный мужик, оказывается! Такое тяжелое тело способен поднять, как пушинку. И пальцы у него оказались железные, как плоскогубцы. Я-то привыкла к рукам Пал Саныча: мягким, изнеженным. Оно и понятно. Мой профессор ничего тяжелее ручки или мела сроду в руках не держал.

— Ну, у тебя и руки, — не удержалась я от восхищения, — сильные, как из железа!

— Так я же каждый день с машиной трахаюсь. Да и вообще, с детства физическим трудом занимаюсь, — он наконец, поставил меня на палас. — Ладно, пойду одеваться.

— А ты там не напьешься? — подозрительно спросила я.

— Да что я, дурак, что ли? — возмутился в ответ Вадим. — Тут такие перспективы нарисовываются! Шутка ли — в море пойти! У меня смысл в жизни появился! Ой, а ты не передумаешь случаем?

— Да что я, дура, что ли? — тут уже я возмутилась. — Ой, а если тебе там нальют, и ты не сможешь остановиться?

— Где, у матери? — Вадим покрутил пальцем у виска. — Мать на дух спиртное не переносит, и Андрюха непьющий.

— А как же райисполком? Мне что, самой туда идти?

— Да сходишь завтра, после ночной смены. А сегодня вон — к Лариске езжай, узнай, что там у них случилось.

Ларискин адрес я нашла в той же записной книжке. И спустя полчаса была возле ее дома на Флотской, 32.

Атмосферный дом оказался. Сталинской постройки, с огромными деревянными окнами и прохладным подъездом. На площадке ни одной железной двери, все деревянные, некоторые обиты дерматином. Нужная мне квартира оказалась на первом этаже.

Дверь открыла стройная высокая блондинка в джинсах и уютном сером свитере. Видно было, что женщина тщательно следит за собой. Однако, в настоящий момент вид у нее был не ахти. Глаза красные, лицо зареванное.

— Надевай тапочки, проходи, — она достала с этажерки старые кожаные тапочки.

— Да нет, я босиком, спасибо, — вежливо отказалась я.

Ну не могу я привыкнуть, что они тут пьют из одного стакана в автомате, хлеб в магазине трогают руками, и тапочки одни на всех гостей.

Квартира оказалась необычной планировки. Выйдя из прихожей, я оказалась в большом помещении — одновременно кухня и зал. Справа была дверь в другую комнату, должно быть, спальню.

— Садись, — Лариска кивнула на стул.

Я присела у стола, на котором стояла полная окурков пепельница из синего стекла. Рядом, на подоконнике, сверкала злыми глазами красивая сиамская кошка.

— Ой, кошатина! — я умиленно протянула руку, чтобы ее погладить. Кошка моментально пригнула голову и зашипела.

— Да не трогай ты ее, — посоветовала хозяйка квартиры, — сиамские кошки злые.

Лариска села на стул напротив меня и закурила. И, хоть форточка была открыта, по комнате немедленно разлилась нестерпимая табачная вонь. Не знаю, курит ли сам Андрюха и как относился к жене — заядлой курильщице. Но любому нормальному человеку точно не понравится жить в табакерке.

— Так что у вас случилось? — спросила я. — Может, Андрей еще вернется, и ты зря паникуешь?

— Если бы, — Лариска вздохнула, и пепел от ее сигареты разлетелся в разные стороны. — Но он не вернется. Повариху на судне обрюхатил.

— Да ты что? — поразилась я.

— Я ведь старше его на восемь лет, и сразу сказала, что рожать не буду. У меня Костя есть от первого брака. И по служебной лестнице удалось подняться до начальника отдела. Какие дети?

— Ну, я тебя понимаю прекрасно, — кивнула я. — А он что, такой чадолюбивый? Не думала.

— Да он и сам не думал, — расстроенно наклонила голову Лариска, — только эти шалавы пароходские знаешь какие ушлые? А он мужик порядочный, раз ребенка сделал, значит, обязан жениться.

— Я в шоке, честно говоря. Переспал с кем-то на пароходе и сразу жениться?

Лариска докурила свою вонючую сигарету и встала со своего стула. Кошка от неожиданности зашипела и спрыгнула с подоконника.

— Иди, Маркиза, не до тебя, — Лариска поставила чайник на плиту.

Я в ужасе наблюдала, как она, усевшись за стол, опять потянулась к пачке с сигаретами. Курит одну за одной. Нет, я тут долго не выдержу.

— Помнишь, я зимой летала к нему в Одессу? — спросила Лариска, а я кивнула. — Так вот, на судне я видела эту лохудру. Только тогда я не знала, что она спит с моим мужем. В общем, сидим мы с Андреем в кают-компании, ждем, когда подадут ужин. И вдруг входит повариха, соплячка совсем, лет восемнадцати. Останавливается возле меня и бухает на стол тарелку так, что брызги летят во все стороны: на скатерть, на мою блузку.

— Да ты что? И ей ничего за это не было?

— Ну, я возмутилась, конечно. Спросила, что, собственно, происходит. А Андрей с улыбочкой, мол, девушка не в настроении. И больше таких случаев не было. Потом она спокойно нам подавала. А когда он пришел с рейса…

Лариска вдруг замолчала, глубоко затягиваясь.

— Когда он пришел, кстати?

— Да вчера, — Лариска надсадно закашляла, — я взяла отгулы, чтобы встретить его, побыть дома вместе. Торжественная встреча на причале — все, как полагается. Приехали домой, и тут началось. Идем в спальню — звонок по телефону. Я беру трубку, а там кто-то сопит и не говорит ничего. Лежим в спальне — опять звонок. И так несколько раз. Я беру трубку: «Алло, говорите!», в ответ лишь чье-то дыхание. А когда позвонили в очередной раз, Андрей сам взял трубку. И с ним-то заговорили.

— Долго они разговаривали?

— В первый раз недолго. Он сказал: «Вы номером ошиблись», и все. Потом позвонили опять. Смотрю, у Андрея глаза забегали, он и слушает, что ему говорят, и на меня так смотрит, испуганно. Ну, он положил трубку и говорит мне: «Лариса, я тебя как любил, так и люблю. Но от меня забеременела наша повариха — восемнадцатилетняя девчонка. Уже третий месяц беременности. И я теперь должен на ней жениться».

— С какой стати должен? — ахнула я.

— Она пообещала написать на него жалобу в партком. А он мечтает до капитана дослужиться, в партию для этого вступил, всегда был на хорошем счету. А тут такая история. — Лариска тяжело вздохнула. — Что мне оставалось делать? Сказала, чтоб собирал вещи и уматывал.

— Подожди, — я озадаченно посмотрела на нее, — так в парткоме же, наоборот, ее накажут. В чужую семью влезла…

— Да в том-то и дело, что мы за столько лет так и не дошли до ЗАГСа, не расписались. И официально он не женат.

— Лариса, я тебе очень сочувствую, — сказала я. — Ой, а я ведь Вадима хотела в море отправить! Вдруг та же песня случится?

Женщина криво усмехнулась:

— Нет, с твоим Вадимом такого точно не случится.

— Почему?

— Ну, кем он пойдет — простым матросом? Пароходским шалавам такие не нужны. Они охотятся за капитанами да старпомами. Я, кстати, звонила сегодня своей знакомой из пароходства, спрашивала насчет этой твари, которая с Андреем спала. Так вот, она мне рассказала, что эта мразь сначала просматривала судовую роль. Если в списке экипажа был неженатый капитан или старпом, то на такое судно она и шла в рейс.

— Офигеть! — протянула я с ужасом и удивлением. — У меня слов нет. В восемнадцать лет быть такой продуманной!