Торжество проходило спокойно. Можно было даже сказать, излишне спокойно.
В какой — то момент у Эмелины появилось ощущение, что явившийся откуда — то злой волшебник, прошептав древнее заклинание, взял да и заколдовал эту свадьбу.
Хотя… Зачем трудиться было злыдню, пересекая океаны времени и тёмные, негостеприимные порталы — переходы? Просто, чтобы пару слов буркнув себе под нос, озадачить и расстроить юную льерду Ланнфель?
Никакому колдуну не пришло бы в голову ничего подобного. Да даже если и пришло, посмеялся б тот сам над собой. Долго бы гоготал сытым гусем, глядя, как постарались сами же присутствующие превратить веселье в обляпанный кустарными блестками, аляписто раскрашенный, дешевый фарс.
Празднество это было… деревянным. Неживым. Словно кукол тряпичных рассадил умелец — кукловод за накрытые столы, да и дергает теперь за нитки, заставляя тех смеяться, петь, говорить, то и дело выкрикивать поздравления молодым.
Всё здесь замерло, одеревенело и отряпичнело.
И украшенная «зала», и гости, и всё новые и новые блюда, подносимые из кухни запыхавшимися, раскрасневшимися, лебезящими слугами. Ароматы мяса, вин и настоек, выпечки и фруктов, скатавшись в липкий комок не вызывали у Эмелины ничего, кроме тошноты и острого желания сунуть себе два пальца как можно глубже в глотку.
— Чего скривилась? — склонился к ней непонятно чем довольный Ланнфель, отрываясь на мгновение от беседы со старшим из братьев Бильер, Феннером — Не переживай, Эмми. Жив твой пихарь. Целитель его подлатал. Где — то в одной из комнат валяется, что ли? Я, правда, не понял, где именно, да мне и нет особого интереса. И тебе, я думаю, тоже. Не сдохнет, в общем. Жаль, конечно, что не удалось упокоить его. Но, видимо, любят засранца Боги…
Тут же отвернувшись, вновь переключился на собеседника.
Хорошо так уже подвыпивший Феннер, чертящий тупым концом ножа на скатерти какие — то рисунки, сопровождающий свои действия упоминаниями «пустых земель», равно как и «земель плодородных», оказался более интересен сейчас молодому мужу, чем она, Эмелина. Впрочем, чем даже все Эмелины этого мира.
Взяв вилку, льерда ковырнула сладкое желе, лежавшее в её тарелке. Положив в рот прохладный кусочек, подумала о том, что надо бы всё же хоть немного поесть.
Тут же девушку не на шутку замутило. Несмотря на это, она всё же заставила себя проглотить липкий комок, уже успевший согреться во рту и начавший противно подтаивать.
Эмми крепко зажала рот ладонью.
Вот же… Не хватало ещё, чтоб после всех перипетий её вытошнило сейчас прямо на свадебный стол! Тогда — то будут рады и папенька, и этот… новоиспеченный муж.
Отняв ото рта руку, девушка несколько раз глубоко вздохнула. Чтобы немного отвлечься, принялась оглядываться по сторонам.
— Эмелина, — супруг вновь склонился к ней — Ты дышишь, словно тебя душат. Пыхтишь, как котел! Тебе что, нехорошо?
Странно, что он заметил… Очень странно.
— Душно, льерд, — прохрипела, немного осмелев — Здесь просто очень…
Резко повернувшись, поймала взгляд Ланнфеля. Нежно — изумрудный, насмешливый прищур, вполне себе человеческий. Без примеси болотной гнили, холодного любопытства и отблесков чешуи тех самых чудовищ из старых, страшных, полузабытых сказок.
И совершенно трезвый.
Ну да. Погорелец ведь и не пил почти. Полностью игнорируя предложенные ему крепкую брагу и шипящий, воняющий прокисшими фруктами самогон, налегал всё больше на домашнее пиво. Мутное, шипящее ровно тысяча змей, брызгающее весёлым светом и ароматами подсушенного в печи белого хлеба.
— …душно, — прошептала Эмелина, глядя в глаза супругу — Всё в глотке засохло! Я… Хотя вам — то что за дело?
— Раз спрашиваю, — вольник передернул плечами — Значит, надо. Не хватало ещё здесь хилости твоей… На кой ляд мне больная жена? Мало того, что… Ладно. Погоди минуту.
Жестом руки подозвав одну из пробегающих мимо служанок, перепоручил ей заботы о новобрачной:
— Отведешь льерду Ланнфель в спальню. Дурно ей. Пусть приготовят купальню, холодные напитки, лёд, ну… и всё, что надо. Да, и окна там откройте, пусть комната выветрится. Я буду позже.
Прижав на секунду руку жены к столу, прошипел ей на ухо:
— Не вздумай только под это дело отправиться своего любезничка разыскивать! Учти, следят за тобой. И, если что, мне всё станет тут же известно. Итак ты достаточно уже накуролесила, дорогая. Всё. Иди.
В ту минуту Эмелина была почти благодарна ему! Несмотря ни на что.
Даже когда жестокие руки банщицы, чуть кожу не сняв с тела новобрачной в купальне, без всякого стеснения проверили её «на гладкость», не сопротивлялась.
— Ножки раздвиньте, льерда, — широкая пятерня краснолицей, громогласной бабищи бесцеремонно проехалась по тугому, нежному холмику между сливочных бедер девушки — Вы итак чистенькая, конечно! Однако, тщательность ещё никому не вредила.
Проделав тоже самое с подмышками и ногами подопечной, труженица осталась довольна:
— Да, хорошо. Ступайте причесываться, и сейчас вам попить принесут.
Прошло довольно много времени.
Была уже, вероятно, середина ночи, когда намытая до скрипа, гладко причесанная и напоенная прохладным мятным отваром льерда Ланнфель свернулась под теплым одеялом, подтянув ноги к груди.
Расшитая мелким бисером, белая шелковая сорочка липла к голому телу, и это жутко раздражало.
В спальне было свежо — только недавно прикрыли окна. Трещал камин, возвращая ласковое тепло воздуху и стенам.
Снаружи вновь шел дождь.
На сей раз он не крапал, как весь день, а именно лил, судя по шуму воды и слабым присвистам ветра.
Немного повертевшись в широкой постели, девушка нашла таки удобное положение. Стараясь не думать ни о прошедшем дне, ни о прошедшем в этом дне, она начала даже задремывать…
Дверь, отворившись с мягким скрипом, впустила в спальню Ланнфеля, одетого в свободную, белую рубаху и просторные штаны.
— Не спишь? — осведомился он, присаживаясь на край низкой, массивной кровати — Ну что? Пришла в себя?
Помолчал, глядя на сощурившую глаза супругу.
Потом зачем — то добавил:
— Нормально всё прошло. Гости половина разъехались, половина по спальням разошлись… Ладно, Эмми. Впустую не будем трепать языками, верно? Послушай, что я скажу.
Натянув одеяло до самых глаз, она пристально смотрела теперь на мужа сквозь отблески камина, пары свечей и пасмурной ночи.
Он же, потянув с плеч рубаху, колыхнул внезапно ставший тугим воздух спальни крепкими ароматами пива, табака и дорогого мыла. Тут же примешался к ним ещё один… Горячий, неведомый, напоминающий смесь крепкого кофе, ванили, разогретой на жаре карамели и каких — то пряностей.
Странный… нервирующий, будоражащий запах.
«От отца и братьев никогда так не пахнет, — разум девушки заметался плененной птичкой — Чем это? Духами, что ли, облился? Льердом высшим себя возомнил?»
— Так вот, — продолжил Ланнфель, встав против брачного ложа, уперев одну руку себе в бок, и перекатив под смуглой кожей тугие мышцы — Твой сыкун сказал, что ты, милая моя… пользованная им уже.
Эмелина округлила глаза так, будто ей каленая стрела попала в одну из начищенных банщицей белых круглых ягодиц.
— А⁈ — взвизгнула, забыв об осторожности и в который раз данном самой себе обещании быть покорной — Чего мелете? Перепили, льерд⁈ Или примерещилось вам? Так сходите к знахарке! Отчитает на змеиной коже, либо на сене… Тьфу!
Вольник расхохотался, раскатив гогот во всю спальню. На какие — то минуты не слышно стало ни треска камина, ни шума дождя снаружи.
— Что такое, Эмми? — давясь смехом, положил руки себе на пояс — Хочешь сказать, он врёт?
— ДА! — выкрикнула супруга, крепко сжимая край одеяла скрюченными пальцами — Да чтоб я… да я… да я!
Ланнфель дернул завязки штанов:
— Слушай дальше. Если честно, ты мне в болото не уперлась с таким недостатком. Я объедками не питаюсь, моя милая. Развести нас никто не разведет, сама понимаешь. Нет для льердов разводов. Даже для таких провинциалов, как мы. А посему, чтоб Род ваш не позорить, твой родитель и предложил мне компенсацию. Награду за мои и его неудобства. Одну из ваших маслобоен, Эмми.
— Маслобойня? — льерда Ланнфель резко села в постели, всё ещё прикрываясь одеялом — Это, льерд, в случае… если я…
— Это в любом случае. Так сказать, дар сверху всего, что я от него получил. Просто чтоб не поднимать шума. Папашка, конечно, предложил было целителя. Ну, чтоб тот тебя осмотрел. Этот, бородатый, как его…
— Льерд Греман, — пискнула Эмелина — Я его знаю, они сто лет дружат.
— Он, да, — кивнул вольник — Но я сказал, что не надо. Сам проверю.
Девушка сосредоточенно надула щеки:
— А маслобойня точно в любом случае НАША?
Получив утвердительный кивок и подтверждение об уже подписанной дарственной, решительно сбросила одеяло прочь:
— Не знаю, чего вам там Тин наплел. Дурак… Идите, проверяйте, льерд Приезжий. Только давайте быстрее… Боязно мне.
Уже едва сдерживая рвущийся наружу хохот, совершенно неуместный для такой торжественной минуты, Ланнфель всё же нашел в себе силы сомневаться до конца.
«Врёт, конечно. Та ещё стерва…»
Справившись, наконец, со смехом, отрывисто бросил:
— Тогда раздевайся, Эмми. И иди сюда.
Поспешно, желая не затягивать неприятный момент, новобрачная подалась вперёд. Встав на колени, принялась выпутываться из длинной сорочки.
Раздевшись и проморгавшись, вдруг тут же отпрянула, прикрывшись шелковым комком, как щитом.
«Ну не может этого быть, — только и подумала, скользя ошарашенно взглядом по смуглым плечам и груди супруга — Да что такое… Опять блазнит…»
И впрямь, в этот раз видение оказалось намного страннее даже, чем какие — то там болотные глаза…