Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Глава 17

До имения доехать оставалось совсем немного.

Общая дорога, соединяющая Призон и провинции, немного повернувши вправо, грозила уже оборваться, закончившись у широкого, нового, аккуратно уложенного шлифованным камнем, пути к поместью Ланнфель.

— Всё, Серебрянка, — едва сдерживаясь от ехидного хихиканья, объявил торжественно вольник — Продулась ты, причём в пух. Скидывай камни, выкладывай себе «склеп». И готовься платить…

Эмелина яростно замотала головой, натужно побагровев лицом. Сжала кулаки, вдавив в розовые ладони острые, побелевшие ногти.

— Нетушки, — зашипела, аки раскаленное масло на сковороде — Последний кон, льерд. Решающий. И маслобойня МОЯ! А вы обрыбитесь, Погорелец! Не видать вам ни… ничего! Кидайте. Кидайте, говорю!

Медленно положив ногу на ногу и закуривая, Диньер степенно кивнул:

— Хорошо, дорогая. Седьмой кон. Он же последний. Но форы не будет, ты её профукала. Теперь всё решаю только я. Годится?

— ДА! — рявкнула магичка, тяжело дыша — Да, ДОРОГОЙ.

Ланнфель хищно оскалился.

Такой, вот именно ТАКОЙ — багровой от гнева, с нервно дёргающимися плечами, осыпанными серебром волос, с тонкими, побелевшими «паучьими» пальцами и хриплым дыханием, строптивица невероятно нравилась ему!

Собственно, эта пепельнорозовая дрянь привлекала вольника и раньше. Да что там говорить… Ржавой, ядовитой иглой тварь впилась в сердце и плоть в ту самую минуту, когда маленький медальон с шелковым портретом внутри, лёг в его ладонь.

Но теперь…

Ааа, сука! Именно теперь он был готов, отбросив и камни эти, и свои понятия особой «чести» отщепенцев, воров, каторжан и казематников, прямо здесь прижать льерду Стервозу к жесткому сидению, задрать ей ноги, да и отшарахать до боли, до помутнения разума…

Да, прямо так. Против её драгоценного желания. Против всех Законов — её, Мира, Богов… Даже против своих Законов. Всем можно бы поступиться, только чтоб узнать, какова на вкус Эмелина Ланнфель… Каков её ИСТИННЫЙ аромат.

— Расскажи мне, Эмми, — едва справясь с собой, горячо выдохнул, мерно протрясая камни в кулаке — Перспектива спать со мной НАСТОЛЬКО ужасна? Неужели в первый раз было так уж плохо? Но ведь ты сама так захотела, я не настаивал…

— Не отвлекайтесь, — перебила льерда, следя бегающими глазами за предстоящим «кидком» — Хватит месить, кидайте… Но, если хотите знать… что ж. Я скажу. Да, мне было плохо. Больно. И очень мерзко потом… Хотя, льерд! Вам — то что за печаль? Сами же говорили, что я в вашу постель на пару раз. И что в Призоне вас ожидает целая толпа горячих красоток! Только вот чего это, пока мы по городу шлялись, я этой толпы не видела, а? Врун вы, льерд Приезжий, вот что я вам ска…

Рождающееся на губах Эмелины назидание оборвалось её же резким визгом, поскольку громоздкий экипаж, внезапно резко дёрнувшись, тяжело и плавно повалился набок.

— Да что за! — заревел вольник ровно взбесившийся медведь, повалившись плашмя на спину и неуклюже прижав к себе верещащую супругу, вцепившуюся острыми ногтями в его плащ — ДА МАТЬ ЕГО! Эмми!

Льерда Ланнфель, ошарашенная произошедшим и пару раз ещё визгнув, забарахталась на поверженном теле супруга, уперев колени в его живот.

— Эмми! — морщась от боли, рявкнул Диньер — Не вертись, я тебя прошу… Да, бл… Долбанная ты Серебрянка! Просто! Не шевелись, мать его!

Надсадно хрипя, Эмелина постаралась прийти в себя и принять какое — то более удобное положение.

К счастью, добротный, хоть и несколько старомодный экипаж, подаренный супругам щедрым папашей Бильером, был довольно просторен.

Пользуясь этим нежданно пригодившимся теперь обстоятельством, льерд, насколько мог осторожно отстранил от себя жену.

Уложив её рядом, резко сел, крепко уцепившись за ручку находящейся теперь над головой дверцы, здорово шарахнувшись лбом о толстую, деревянную перекладину.

— Что это, — наконец вымолвила льерда Ланнфель, приподнявшись на локтях — Что… случилось?

Ничего не ответив, вольник, неудобно изогнувшись, изо всех сил ударил обутой в тяжелый сапог ногой прямо по дверце.

Та, хрипнув, открылась, впустив внутрь холод, морось и обеспокоенные, близкие выкрики возчика:

— Льерды Ланнфель! Вы целы?

— Целы, мать твою, — завыл Диньер дурниной, выбираясь наружу — Убью падлу! Нарочно завалил, идиот грёбаный! Чего? Да пошёл ты со своим колесом…

Быстро выкарабкавшись и вывернув из петель вместе с частью наружной обшивки многострадальную дверцу, окриком подозвал к себе отчаянно оправдывающегося возницу.

— Эмми, — позвал Ланнфель, вновь склоняясь в темноту — Иди на руки ко мне. Цепляйся за меня. Но не дергайся. Хорошо? Нигде не болит?

— Нет! — поспешно ответила льерда, обнимая мужа за шею и подаваясь вперед — Всё хорошо… Я не ударилась, верно говорю. Ох…

Ланнфель обеспокоенно глянул ей в лицо:

— Что? Больно? Где?

Эмелина отрицательно помотала головой, переводя наполненный ужасом взгляд с лица мужа на поверженный транспорт:

— Экипаж, льерд… Мы остались без экипажа! Ох! Это всё равно, что остаться без ног… Ой, ой, ой! Лошадь цела хоть, а?

Тут же, получив клятвенные заверения возчика, что и лошадь цела, и экипаж пострадал несильно, потому что упал боком в мягкую грязь, а на обозе с покупками так «вообще ни царапинки, льерда досточтимая!», покивала головой и внезапно…

…глухо разревелась, уткнувшись лицом в грудь мужа, прямо в сырой и грязный, разодранный почти пополам, плащ.

— Эмми, — принялся горячо шептать Ланнфель, неумело качая супругу, как ребенка — Не реви, ну? Ну же, Эмелина… Поправим экипаж, там только колесо, как я понял… Сам он цел. Не реви. Сейчас домой пойдем.

Поудобнее устроив на руках рыдающую в голос супругу, отдал короткие распоряжения вознице:

— Рухлядь брось пока здесь. Утром заберем. Никто не тронет, кому оно надо… Тем более, тут уже наша земля, кто сунется? Забирай лошадь, обоз, и за мной. Фонарь возьми, под сидением где — то… Кресало там же, по моему. И быстрее. Доберусь до поместья, кого нибудь из мужиков к тебе отправлю. Завтра с тобой поговорю, сволочь растакая… Да не рыдай ты, Эмми! Всё, идём уже.

Набедокуривший возчик замахал руками и закивал головой:

— Знаю, знаю, льерд Ланнфель! Всё сделаю, башкой своей клянусь…

От начала каменной дороги до имения Ланнфель было рукой подать. Что там? На пару «вскоков» сытой, молодой кобыле, покорно тянущей теперь небольшой возок с покупками. Да и на не так уж много широких шагов вольнику, привыкшему к более долгим переходам за время учебы в Военной Академии и позже.

Однако же не торопился Диньер отчего — то…

Шел медленно, ровно, крепко прижав к себе успокоившуюся немного Эмелину.

— Хорошо, недалеко завалились, — ободряюще произнес, остановившись, поглядел в белеющее в уже почти ночной тьме лицо жены — Вон уже дом наш. Пришли, Серебрянка!

— Вы б отпустили меня, льерд, — ещё хриплым после плача голосом попросила Эмелина, уперевши ладони ему в грудь — И так ведь всю дорогу на себе тащили ж…

Диньер отрицательно мотнул головой:

— Нет уж. Вот придем, отпущу. Мне своими глазами надо убедиться, что с тобой всё хорошо. Целителя рядом нет, но ничего. Сам посмотрю, нас такому обучали. Да и Кора… Если что, умеет она. О! Всё, дорогая супруга. Мы дома.

Пройдя в широко распахнутые, ждущие их ворота, тут же крикнул расторопному, носатому стражнику, чтоб тот встретил обоз и помог возчику.

Служка кивнул, быстро исчезнув во тьме и не задавая лишних вопросов.

Выбежавшая на порог прислуга было заохала, на ходу расспросив о происшествии, но тут же взяла себя в руки.

— Ни ссадинки, льерда, — подытожила она уже позже, бесцеремонно раздев догола Эмелину и осмотрев её, вертя во все стороны — Боги милостивые! Ужас, ужас — то какой… Вы оба сейчас мойтесь и кушайте. У меня всё давно готово. Ну ка, ещё раз повернитесь, льерда Ланнфель! Нет. Слава Богам, целенькая.

— Зря вы беспокоитесь, — улыбнулась Эмми, внезапно смутившись присутствию мужа, отчего — то покраснев сразу и спиной, и грудью — Меня об дорогу не расшибёшь… Я же маг.

— Маг, с печки шмяк, — мрачно хохотнул Ланнфель — Думаешь, вы много сильнее людей? Вполне возможно, но… всяко бывает.

…Уже почти к середине ночи было закончено с мытьем, с ужином, с живописанием Коре подробностей крушения экипажа, равно как и с громогласными обещаниями льерда прибывшему возчику намылить тому шею и спустить шкуру поутру.

Диньер, поднявшись наверх, решил таки вернуться и поторопить жену, увлекшуюся, скорее всего, обнималками с котом и болтовней со «старухой».

— Дура, — проворчал, оборачиваясь к двери, которую только что притворил за собой — Чешет там яйца мохнатой падле, да треплет языком, вместо того, чтоб идти спать! Завтра же выброшу за ворота этого паскуду…

Тут же открывшаяся дверь оборвала злые словоизлияния:

— Чего ворчите? Я Коре помогла посуду помыть… Показала, как я это могу. Она в полном восторге! Оказывается, она видела шаррх в действии всего пару раз, у них в Пансионе бытовых магов не бы…

Не в силах больше бороться с собой, Ланнфель привлек супругу к себе, накрыв ладонью без умолку тарахтящий рот.

— Эмелина, — велел он — Замолчи и ложись спать. Всё ясно?

Ответом были глубокий вздох и яростные кивки.

…Среди ночи же вольник резко пробудился, ровно от грубого, бесцеремонного тычка.

— Льерд Ланнфель, — сидящая в постели Эмми резко отдернула слегка светящуюся руку от плеча мужа — Простите… Раз уж я всё равно проиграла, то… А я проиграла, чего уж там… Этот последний кон всё равно бы ничего не решил. Он был просто не нужен. И вот ещё… То, что перевернулся экипаж… это значит, так и было надо. Ну так и как? Мне встать на колени? Да?

В ту же минуту он привлек к себе немного напрягшееся, но всё же становящееся уже отзывчивей, вздрагивающее, желанное тело супруги, одновременно стягивая с её плеч теплую, ночную рубашку.

— Не сегодня, Эмми, — прошептал, обжигая нетерпеливыми, быстрыми поцелуями стремительно обнажившиеся груди — Не сегодня… Сегодня просто иди ко мне… Просто будь со мной. Не бойся, Серебрянка. Я буду нежным. Я попробую. Постараюсь.

Но всё таки, несмотря на жар, начавший уже плавить воздух спальни и разум, Диньер точно отследил природу этой внезапной перемены и покорности в супруге…

Он отлично знал, в чём здесь дело.