Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Глава 49

Утро выдалось чудесным! Сильный снегопад, к рассвету всё же прекратившись, уступил место тишине и покою.

Ветер, поиграв на прощание лысыми ветвями деревьев и, дёрнув несколько раз плотные ткани укрытий обрезанных на зиму кустов, наконец — то занялся своим прямым делом. Словно спохватившись, быстренько растолкал тяжелые, снеговые тучи, выпустил на свободу прячущийся за ними, холодный, бодрящий свет.

Хитрый лучик, попрыгав по заснеженному саду веселым зайцем и, взобравшись на балкон особняка, поднырнул под неплотно задернутую занавесь.

Оглядевшись по сторонам, тонкой змейкой прополз по полу спальни, взобрался на постель и, тронув дрожащие, длинные ресницы спящей магички, принялся путаться в белых, растрепавшихся от сна волосах.

Эмелина, что — то пробормотав, перевернулась на другой бок и натянула на голову толстое покрывало.

— Спи, спи, — шепнул Ланнфель, поднимаясь с постели — Спи, Серебрянка.

Встав с постели и поправив шторы, начал одеваться.

— Ты куда? — раздался сонный вопрос из плотного «покрывалового» кулька — Диньер…

— Вниз спущусь, — вольник натянул штаны — Имение обойти надо. Ночью сильный ветер был, не повалил бы чего… Не вздумай за мной сорваться, Эмми. А то начнешь сейчас свои свистопляски…

Эмелина поворочалась, освобождаясь от мягкого плена.

— А завтракать? — высунув, наконец, голову, спросила она — Тебя же кормить надо…

Вольник хмыкнул:

— Чем, титькой? Прости, дорогая, но я уже давно вышел из этого нежного возраста. Конечно, сиськи у тебя лучше некуда, льерда Ланнфель, но… Мне в еду они не годятся.

Супруга в ответ на это замечание только хихикнула.

Тут же, добавив что — то вроде «пошляк!», смежила веки, готовясь вновь уснуть.

Наклонившись и коротко поцеловав супругу в теплую макушку, льерд вышел из спальни, притворив за собой дверь.

Спускаясь по лестнице, теперь он думал и страшно жалел только лишь об одном.

Увидев ночью странную фигуру в саду, сразу ничего не предпринял.

Надо было бы выбежать на улицу тут же, да посмотреть, что за незваный гость шляется возле особняка! К слову, льерд так бы и сделал, он даже и руку уже занес, чтоб ухватиться за ближайшую ступень, выдолбленной в стене наружной лестницы, но…

Перегнувшись через каменеющий холодом отлив, никого внизу не увидел…

Замотанные кусты всё также стояли стражами, мрачными и молчаливыми, верхушки деревьев рвал ветер, снег сыпал ровно крупа из рваного мешка какого нибудь ротозея — хозяина, и… всё. Ничего, кроме обгадившейся погоды и засыпанного сада вольник не заметил!

Конечно же, первой мыслью было вернуться в спальню и рассказать всё Серебрянке.

Однако же, льерд тут же отринул эту мысль. В зад собачий мучать девчонку страшилками! Ей и так здорово досталось, да и что — то подсказывало ему, что достанется ещё…

Если поставить Эмми в известность, что по саду шляется какая — то, ммм… личность, это воплей и вопросов хватит дня на два.

И посему, успокоив себя надеждой на крепкие ворота, берегущие поместье и, скорее всего, «блазнь», вольник решил дождаться рассвета.

Миновав лестницу, Ланнфель оказался в пустынном холле.

Несмотря на большие окна, здесь царил полумрак, проснувшийся Гран ещё не успел заглянуть в эту часть дома.

— Доброе утро, льерд, — шепнула проходящая мимо Кора — Завтрак будет через полчаса. Льерда Ланнфель спит?

Вольник кивнул, добавив, что с завтраком он не торопит.

— Проснется Эмелина, вместе и поедим. Не спешите, делайте всё, что требуется.

Прислуга тут же убежала в кухню, а сам хозяин вышел во двор.

— Утречко! — крикнул дворник, ловко орудуя громадной лопатой — Снегу за ночь навалило, ууух! Но тепло, льерд. Необычайно как — то тепло…

Перебросившись парой фраз с мужичком, Ланнфель пошел по узкой, уже расчищенной дорожке вдоль стены особняка.

Обогнув дом, и выйдя как раз к окнам запасного крыла, остановился. Задрав голову, посмотрел на балкон спальни, темный и крепко облепленный снегом. После, опустив голову, уперся взглядом в надежно закрытую дверь «чёрного» входа.

Ясно, что никого не было здесь! И дело даже не в следах. Да и какие следы можно заметить, если всю ночь бушевала вьюга?

Просто и дверь нетронута, и даже замок, новый, громоздкий не сдвинут ни на сколько… Висит, блистая черными боками, новенький, с тоненькой полосочкой снежка на толстой дужке.

— Померещилось! — пробормотал Диньер, уже собравшись уходить — Как там Эмелина говорит… «блазнь». Тем более, что сказать… Поместье Ланнфель — место нечистое, на пепелище стоит дом. Может, в этом вся трудность? Надо бы знатока найти по таким вещам! Есть же эти, как их? Тьфу, пропасть! Да ну их, хер знает, эти… не помню. Надо бы уточнить у Серебрянки, она лучше понимает всякую эту дурь. Вот, так и сдела…

Окончательное «…ю», он произнес, присаживаясь на корточки.

Нечаянная находка уперлась прямо в носок ботинка льерда, чуть не пропоров мягкую кожу острым краем.

Быстро сунув руку в снег, вольник выудил оттуда очень странную вещь.

Да собственно говоря, и не странную. Напротив, довольно хорошо знакомую тем, кто хоть отдаленно, а всё же соприкасался когда либо с атрибутикой похорон усопших магов.

Это была «поминальная брошь». «Последняя печать». Такими печатями скрепляют концы шарфов, накинутых на плечи покойным, принадлежавшим магическим Фамилиям.

Интересно, что собственно украшениями эти побрякушки не являются. Заговоренный особым образом широкий шарф или даже иногда платок обматывают вокруг плеч и шеи покойного, дабы удержать в остывающем теле угасающую магическую силу. Иначе, покинув «дом», истово желая выжить, её остатки могут натворить в Мире много бед. Обратиться, к примеру, «подселенышами», да и занимать в будущем любые, более — менее подходящие для этого тела! Вот и кутают «похоронщики» своих подопечных зачарованными тканями, а сверху лепят «печать». Эту самую брошь.

Если усопший из менее почетного сословия, то и шарфы, и брошки полагаются ему простенькие, железные. Ну, а кто побогаче, так покучерявее будет и убранство.

К примеру, и мать Эмелины, и мачеху в серебре и расписном шелке хоронили.

Печать же, которую держал сейчас в руках льерд Ланнфель, была крупной и тяжелой. Золотой. С небольшим обрывком дорогого шелка, зацепившимся за острый, звездчатый край. Темный, гладкий кусок почти истлел, однако же, всё же сохранил гладкость и неяркий блеск…

В золоте и вот в таких дорогих, однотонных шелках всегда хоронят только лишь обладателей голдарра. Боевой Силы. Редкой и исключительной.

— Что за хрень? — вольник сжал в руке неприятную находку и выпрямился — Саццифировы шуточки? Вот же бл… Долбанный засранец! Но как? Если только подослал кого? Подкупил возчика? Ах ты ж, проверченная жопа, ну погоди у меня…

Сдавив печать пальцами, крепко сжал кулак.

Без особого труда просчитав в уме простенький план заговора Саццифира и возчика, сходу разъярившись, желал Ланнфель только одного. Немедля найти предателя, да и затолкать мерзкую побрякушку прямо в поганую его глотку. Да поглубже, чтоб месяц, а то и два гадил золотом!

Резко повернувшись, вольник скрипнул обеими подошвами, вздыбив легкий, пушистый снег.

Как вдруг замер, оторопев от звука смутно знакомого голоса, отчего — то странно булькающего, наполненного каким — то щелканьем, надсадными хрипами и свистом.

— Сын, — позвал его этот жуткий голос, вроде как даже ни мужской и ни женский — Сын? Диньер? Подойди…