Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Глава 34

День выдался погожим и ясным.

Яркая голубизна неба, слепящий Гран и легкий, играющий мелкими снежинками ветерок вполне способствовали путешествию.

Призон и Дальние Провинции экипаж миновал налегке. Однако же, пришлось сделать остановку в Громмане — требовался отдых и обед лошадям и возчику, да и самим льердам не помешало бы немного размять ноги.

— Прошвырнёмся, Серебрянка, — предложил Ланнфель, помогая супруге спуститься на землю по раскладной лесенке — Здесь приличные закусочные, да и лавки. Перекусим, прогуляемся, и двинемся дальше. Следующая остановка будет в Сарта — Фрет, а там уже и Ракуэн… Захлопни рот, дорогая! Ты что же, никогда не была здесь?

Охваченная дорожными впечатлениями Эмелина, задрав голову, восхищенно рассматривала острые шпили крыш аккуратных домиков главной улицы Громмана.

— Откуда же? — ответила, поправив сбившуюся на затылке пушистую, белую шаль — Нет, не была. Смотри, смотри! По низам окна все… слышишь? Все окна витражом, цветными стеклышками! И свет прямо играет… Красиво, Диньер.

— Ерунда, — хмыкнул вольник — Как заплатки. Будто окна выбили, а цельного стекла вставить нет. Там кусок, тут кусок. Мы в Каземате так окна вставляли. Несколько старых стекол опилим, вместе соединим и вставим. А после рыбьим клеем замажем. Вот и здесь такая же лепня… Херня.

Выслушав мужа, льерда Ланнфель чуть не задохнулась от возмущения:

— Вот всё же какой ты, Приезжий! Всё опоганишь. Нет у тебя этого, как его… художественного вкуса! Вот так.

— А у тебя есть?

— Как видишь, — надменно промолвила супруга — Есть. И предостаточно.

Ланнфель лишь покивал головой на это утверждение:

— Ну да, отлично. Значит, нам хватит его на двоих.

Эмелина сузила глаза, прекрасно прочувствовав сарказм мужа, однако же ничего не ответила, отвлекшись на яркую одежду какой — то дамы, идущей навстречу.

— Какая шляпа! — восхищенно прошептала льерда — Видел? Бархатные поля! А по краям звездочки… Ах!

Вольник гулко расхохотался.

Звездочки, мать её! Художественный вкус. Это у Эмми — то, с её кольцами, по три на каждом пальце? С пышными, колоколистыми платьями аляпистых расцветок? Да одни только юбки, отороченные золотыми и серебряными лентами чего стоят… Хотя, надо отдать должное, последнее время в лучшую сторону изменился Эмелинин гардероб… Больше появилось в нём элегантных вещей, сдержанно утонченных, так называемых «взрослых».

Не сияющих на тысячу шагов шуршащими лентами и крашенными бусинами, но именно красивых, подчеркивающих достоинства и скрывающих недостатки.

Меньше становилось блеска, больше блистательности. Кричащие краски менялись на мягкие, пастельные, нежные, поющие тона. Украшения же с крупных и объемных на, хоть и меньшие по весу, а всё же более изящные и интересные.

Даже в речи потихоньку проскальзывать начинали сдержанные, правильные фразы…

Кора, что ли, на Побрякушку Эмми так влияет? Их занятия идут на пользу Серебрянке? Так может, и вправду не дурочка Эмелина Ланнфель? Просто недостатки образования виновны, да природный нрав?

«Чтоб тебя не опозорить, — сказала Эмми ему ещё тогда, в день визита льерда Гремана к ним в дом — А то, сам знаешь, какая я…»

Какая? Ну какая же? Самая лучшая. Из всего мира — одна.

Именно такую он полюбил, именно такой заразился и заболел… А значит, такая и нужна.

Однако же, всё равно… приятно. Ведь ради него это.

Новые наряды. Новая, пока ещё звучащая ровно самый первый, самостоятельный ответ нового ученика, в первый учебный день, дрожаще — пугливая речь. Новая Эмелина. Женственная, ласковая и очень, очень милая…

Вся его. И вся для него.

— Пойдём тебе шляпку купим, — сказал Ланнфель, когда они поравнялись с вещевой лавкой — Тут должно готовое быть. Может, и такая есть, как у той бабы?

Льерда было попробовала отказаться:

— Да ну, Диньер! К чему деньги тратить? Такие, наверное, на заказ шьют…

— На заказ, так на заказ. Сейчас закажем, поедем обратно, заберем.

Надо сказать, что в уютной лавочке, пахнущей кожей, крашенной шерстью, тканями и духами, нашлась не только готовая шляпа, подобная той, что поразила воображение льерды Ланнфель, но даже сумочка, ленты для пальто и платьев, и несколько брошей.

Да и многое из того, о чем сам льерд вообще не имел понятия, куда это годится и для чего оно вообще — то нужно…

Также куплены были теплые, тонкой вязки, очень нежные шали для Коры и Тины. Папаше же и братьям Эмелина выбрала по красивому, модному галстуку. Подумав, добавила к подарку для льерда Бильера хороший, добротный, кожаный кошель, разрисованный золотистыми вензелями, и этим осталась довольна.

— Папенька будет очень рад! — шепнула она мужу, беря того под руку — Он как — то говорил, что громманской выделки коже сносу нет… Сам он здесь бывал, но давно. А больше и не ездил. «Нечего, — говорит — Мотаться!»

Погуляв ещё немного по заснеженным, уютным улочкам Громмана, супруги вернулись к ждущему их экипажу. И, усевшись в него, продолжили путь. В Сарта — Фрет прибыли уже к вечеру, не намного, но ощутимо замешкавшись в пути. Дорога от Громмана, начавшись весело, где — то к середине оказалась плохо расчищена, на засыпанном снегом отрезке суетились несколько рабочих. Ловко орудуя широкими лопатами и «катками», мужики ускорились, заметив подъезжающий к ним дорогой экипаж.

— Собаки куцые! — выкрикнул возчик, грозя трудягам кулаком — Сторонись! Видишь, высоких льердов везу. Дорогу, говножопы ленивые…

Рабочие расступились, освободив путь.

Возница, не обращая внимания на тихие смешки мужиков, проехал меж ними гордо. Задрав нос так, словно вез не двух богатых провинциалов на встречу с неизвестным, а по меньшей мере самого Правителя, торопящегося вершить великие, государственные дела.

Льерд Ланнфель, слышавший и наблюдавший забавную картину из окошка экипажа, только и сделал, что поржал над пафосностью и комичностью произошедшего.

Эмелина же не слышала ничего, крепко заснув на плече супруга.

В Сарта — Фрет льерд Ланнфель принял решение остановиться, хотя до Ракуэна оставалось уже и вовсе немного.

— Заночуем здесь, — объявил он резким, непререкаемым тоном, предотвратив протесты зевающей и трущей кулаками глаза супруги — Не повезу я тебя ночью. Там дорога к лесу ближе, в лесу звери, Серебрянка. Они очень будут рады видеть и нас, и наших лошадей. Да и… люди разные тоже встречаются.

— Днем они тоже бегают, звери — то, — Эмелина прикрыла очередной зевок пушистой варежкой — А разбойников нет здесь! Вообще. Диньер…

— Никаких тебе Диньеров, Эмми. Днём на дорогах людно, и стража ездит, а сейчас, ночью, мы одни прокатимся. Волкам в пасть, либо к отщепенцам в гости… Я, знаешь ли, не желаю гнать коней и отстреливаться до самого Ракуэна. Так что не бухти.

Хорошо и удобно устроившись в небольшом Гостевом Дворе Сарта — Фрет, льерд Ланнфель позволил себе немного понежиться, заказав в уютный, чистенький номер сытный ужин и пару кувшинов вина.

Так что, выйдя из купальни, ошарашенная Эмелина обнаружила благоверного, полураздетого, с ещё влажными после мытья волосами, с большой чашей в руках и уже прилично так «под шафэ».

— Агашеньки! — взвизгнула льерда, замотавшись в большое, жесткое полотенце — Вот тебе и звери твои, льерд Приезжий! Волков он испугался, как же… А разбойники так тебе и вовсе нипочем! Чего страшиться, своих — то! Побоялся, что не допьёшь, ага? Ну да, здесь же винокурня рядом, как ты мимо — то проедешь? Теперь до утра будешь выжирать, а там Саццифиру покажешься с запитой рожей. «Вот, — скажешь — Смотрите, Учитель, каков я красавец!» Так, что ли?

Смешливо щуря глаза, вольник слушал визгливые словоизлияния ровно несколько минут.

— Не трещи, — по истечении краткого времени заявил он — Ешь и ложись спать. Поняла?

Эмелина скривила рот. Потом, раздосадованно «пфыкнув», приступила к еде.

— Диньер, — начала вдруг странно жалобным тоном — Милый…

Коротко выдохнув, поднялась из — за стола.

Обогнув его, встала перед мужем, вопросительно глядящим на неё.

— Диньер, миленький…

Полотенце, скрывавшее легкое, розовое тело, скатилось вниз, устроившись у её ног мягким, уютным комком.

— Ох, Эмми…

Притянув жену к себе, льерд прижался опаленными крепким вином губами к нежному, ещё плоскому животу…

— Не надо бы нам сейчас, Серебрянка! — прошептал, сдавив бедра горячими руками — Ты устала… Сладкая, сладкая моя…

Эмелина положила руки на плечи мужа.

— Сейчас, Диньер, — уже не попросила, а потребовала, ледяными и одновременно жаркими нитями перевив голос — Именно сейчас. Ты думаешь, я не знаю, КУДА едем мы, и ЧТО нас может там ждать? Думаешь… не вижу, как тебя корежит? Вижу я… всё.

На мгновение замерев, вольник ожег пахнущую мылом и ванилью кожу поцелуями и прерывающимся шипением:

— Если видишь и знаешь… Зачем едешь?

Склонившись ниже, ощутив руку мужа меж своих бедер, льерда ответила, стремительно загораясь:

— А потому как я не клуша, Диньер Ланнфель. Я твоя жена. Суждена тебе жизнь? Так вместе проживем. А смерть, так вместе… примем.

Теряя уже и выдержку, и всякое терпение, Ланнфель притянул её к себе, на колени, одновременно развязывая вязку штанов и жарко шепча, что нет для них никакой смерти, нет! Нет…

…И в этот же момент в дверь аккуратно и вежливо постучали…