Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Глава 65

К сновидениям Эмелина Ланнфель, в девичестве Бильер — Астсон никогда не была особо чувствительна.

Что — то иногда снилось и ей. Но, приснившись, забывалось тут же, либо помнилось довольно долго. Однако же, не исполняясь, всё же забывалось потом.

Вот и теперешний сон, слегка коснувшись скудного воображения, хоть немного и потревожив последнее, не нанес деревянистым фантазиям магички какого либо особого урона.

Не будучи дамой излишне чувствительной, ни единого образа, нашептанного Сонной Напевницей, льерда не распознала, и поэтому не восприняла никак.

Но всё же, редко видящая сны, едва пробудившись, начала вспоминать просто оттого, что жалко терять было красивую картинку. Очень хотелось посмотреть ещё раз, если и не во сне, то хотя бы в памяти.

Снилось Эмелине лето.

Причем лета такого не помнила она за всю свою жизнь. Здешние летние дни всегда или жарки, как дурной костер, или холодны и склизки от почти непрерывных дождей.

Вообще, капризы погоды мало всегда волновали юную Ланнфель. Но, однако же, мягкое тепло предпочтительнее было даже и ей, уж всяко приятнее, чем насморочная сырость и промозглость, либо пекло, жарища горелая. Жаль только, что почти не бывает такого ни в Призонских Угодьях, ни во всей округе…

Это же лето, приснившееся магичке сегодня ночью, было именно теплым. Ласковым, как ровный огонь камина, мамина старая шаль, или объятия любимого.

Снилось ей, что всё поместье Ланнфель расцвело! Снилась мягкая, сочная трава, пересыпанная мелкими цветочками горчальника. Снились какие — то птицы, играющие друг с другом и кричащие высоко в небе. Снилось и само небо, синее, с неровными, легкими, белыми мазками облаков. Снился Диньер, сосредоточенно глядящий вдаль. Снились какие — то дети. Две девочки, очень похожие одна на другую белыми, тугими, короткими косичками, хорошенькими, румяными личиками и изумрудными глазами…

Снился Масик, совсем уже взрослый, красивый, нежащийся на траве, согретой этим невероятным теплом, и совершенно не обращающий никакого внимания ни на детей, ни на льерда Ланнфеля, ни на неё, Эмелину.

— Как ты вырос, однако же, — проговорила льерда Ланнфель, не узнав своего голоса. Звук шел как будто со стороны, а ровный тон напоминал то ли гул, то ли шелест — Какое хорошее лето! Да, Диньер?

Тот, удивленно обернувшись на нее, ответил, досадливо сморщившись:

— С чего бы лето, Серебрянка? Зима на дворе. Правда, тепло сегодня, а всё же до лета, как до правителевой жопы… Не добраться, короче. Давай, просыпайся! Идем завтракать. Там папаша твой Саццифиру мозги лечит. Счет выставил… Смехота!

— А⁈ — воскликнула льерда — Какой такой счет? Какая зима?

Мгновенно разозлившись на мужа, магичка замахала руками, ругаясь и протестуя.

— Вот же дурак ты, Приезжий! — крикнула, отопнув от себя непонятно откуда взявшуюся змею, намеревавшуюся ужалить её ногу, и…

…проснулась.

Льерд Ланнфель и верно, оказался рядом.

Отдернув тяжелые шторы и впустив в спальню уже уверенный, утренний свет, постарался растормошить жену, преувеличенно весёлым тоном спросив:

— Чего кричишь, Эмми? Снилось страшное?

Эмелина коротко выдохнула.

Тряся головой, теперь она сидела на смятой постели, всё ещё отходя от неясного ощущения, оставленного странным сном.

— Снилась ерунда, — пробубнила, разглядывая сосредоточенно маленькую розовую ступню, едва не пострадавшую от змеи — Ерунда… Не страшная, но… Нет, не смогу объяснить. Странная, скорее. Ой, миленький… Я так хочу есть!

Льерд Ланнфель поднял жену на руки:

— Ну, Серебрянка… Сны есть сны. Те, кто их нам посылает, бывают зачастую очень хреновыми рассказчиками… Пойдем, наконец умоем и накормим тебя.

…Когда супруги Ланнфель спустились вниз и прошли в столовую, папаша Бильер и Саццифир уже находились там. Сидя за принесенным из одной из гостевых комнат небольшим столиком, мужчины негромко о чем — то беседовали.

Напряжение меж ними ощущалось, однако оно не было критичным. Видно было, что родственники, хоть и временно, а может, и ненадолго, а всё же заключили меж собой робкое перемирие.

— Хорошего утра, льерд Саццифир, — сказала Эмелина, присаживаясь к столу и с наслаждением вдыхая уютный аромат только что сваренного кофе — И тебе утречка, папенька! Ой, сладкие пирожки… Обожаю их! Садись, Диньер.

Льерд Бильер, поднявшись и наскоро обняв детей, присел снова, подвинув дочери тарелку с присыпанными мелким сахаром пирожками и большую чашку с кофе.

— Ну, — вопросил он, проникновенно глянув на недовольно насупившегося Ракуэна — Все мы ждем только вас, уважаемый льерд. Не надо морщиться. Не так уж вам и больно. Разве кулак «сраного Бильера» мог причинить так уж много вреда вашей великосветской роже? Синяки пройдут через пару, ну может быть, тройку дней. Если что, пришлите мне счет от целителя. Я с удовольствием оплачу его. Я, знаете ли, не жадный. И не бедный.

На этих словах льерд Ланнфель гоготнул, а Эмелина сконфуженно сморщила нос.

— Ой, ну папенька, — зашептала она примиряюще, вовсе не желая новой ссоры — Ладно вам бурогозить — то! Давайте хоть поедим спокойно.

Не обратив внимания на слова дочери, папаша ободряюще кивнул Саццифиру.

Повинуясь кивку, тот встал, одергивая сюртук, яростно сверкая подплывшим глазом и темнеющим синяком на скуле.

— Льерды Ланнфель, — начал Ракуэн заученно и старательно, словно отвечая урок — Льерд Бильер! Искренне раскаиваясь в том происшествии и своей несдержанности, я приношу вам свои глубочайшие извинения. Заверяю всех присутствующих в том, что впредь не позволю себе ничего, что могло бы пойти вразрез с нормами этики и морали, установленными обществом и законами нашего Мира. Также, в свою очередь обязуясь возместить причиненный мною ущерб, жду письменных распоряжений от Хозяйки этого Дома. Ущерб будет мною погашен. Сразу же по прибытию в Ракуэн, сюда, в Ланнфель, будет отослан мною нарочный с ценной бумагой и заверительным письмом о твоем, Диньер, предстоящем обучении. Благоволите поверить, льерды.

Папаша Бильер удовлетворенно кивнул и даже поаплодировал.

— Ну, вот и ладушки, — сказал он, подвигая к себе блюдо с печеным мясом и щедро поливая весело переливающиеся жиром кусочки острым соусом — Превосходно, родственник. Приятного всем аппетита! Поедим, а после приступим к делам.

— Приступим, разумеется, — ворчливо согласился Саццифир, отхлебывая из чашки горячий, крепкий отвар — Однако, насколько мне известно, бумаги такого толка должны составляться в присутствии законников, либо поверенных. Никого не хочу обидеть сейчас, но разве льерда Ланнфель в состоянии написать хоть строчку сама, без помощи, ммм… как бы это сказать? Изрядно обученных лиц. Ведь наша очаровательная Хозяйка не слишком владеет сим тонким искусством? Или я ошибаюсь?

Эмелина вспыхнула.

Вот же гад… А ведь он прав! Где уж ей, Эмми, составить законную претензию, если она и письма — то пишет под наблюдением Коры? У льерды Хозяйки в любом тексте больше клякс, грязи и ошибок, чем букв, слов и внятных фраз…

На это довольно пакостное и едкое замечание папаша отреагировал удивительно спокойно.

— Вы, льерд Ракуэнский Хам, — ехидно улыбнулся он — Намекаете теперь на то, что моя дочь недостаточно образована? Что ж, ладно. Пусть так. Однако же, согласитесь, что Эмелина не поверенный и не писарь, чтобы уметь такое. Так вот, что я вам скажу… Диньер, сыночек!

Здесь льерд Бильер, извиняясь, развел руками:

— Я малость посамовольничал, отправив твоего стражника с поручением в Призон. К вечеру здесь, в Ланнфель будет и законник, и свидетель, и ещё одна личность, которую, уверяю, очень хотите видеть и вы, Саццифир, и ваша дочь.

Льерда Ланнфель округлила глаза и нервно сжала руку мужа, прекрасно поняв, о чем говорит сейчас отец.

— И кто это ещё? — Саццифир поставил чашку на стол и поджал губы — Очередной ваш приближенный? Давний дружок? Либо мужланистый родственник?

— Нееет, — протянул папаша — Скорее, ваш должник. Дюн Кортрен.

— Ха! — выдохнул льерд Ракуэн — Ха…

Эмелина же громко ойкнула и закашлялась…