Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Глава 23

Через короткое время Зима, до той поры всё раздумывающая, занимать ли уже позиции, либо помедлить ещё с наступлением, всё же решилась взять то, что и было ей положено по праву.

Прежде, то осыпая снег с небес, то позволяя коротким оттепелям обратить его вязкой, грязной кашей, теперь же уже не намерена была больше сдаваться.

Сделав пару шагов, прочно усевшись на трон, обледеневший и сверкающий, приняла в серебряные ладони увитый пожухшими, грустными листьями и цветами посох из рук устало улыбающейся, сильно постаревшей уходящей Осени…

Кратко стукнув исподком о засыпающую землю, объявила о пришествии своем, о начале своей власти на долгие, долгие месяцы.

Приближались праздники, Ледяные Дни, по обычаю длящиеся ровно неделю. Приносящие с собой ароматы горячих вин, жареного мяса, домашней выпечки, разрисованных коричных пряников, звуки песен и безудержное, пьяное веселье!

Супруги Ланнфель, ещё заранее получившие приглашение от папаши Бильера отметить «ледяную неделю» у него в имении, всё же выезжать пока не спешили.

— Успеем к папеньке, — заявила Эмелина, аккуратно сворачивая сильно пахнущее табаком письмо и вкладывая его обратно в конверт — Несколько дней назад виделись. Во второй день поедем. Ладно, Диньер? В первый день мне охота в Призон, на людях потолкаться… Ой, там так красиво наряжают площадь на начало зимы! Ставят здоровенный шест, а к верху привешивают подарки… И все туда лезут, ну, чтоб достать. Стараются, особенно пьяные, такая смехота…

— Как хочешь, — поддакнул вольник, стараясь не перечить жене, которая, хоть гладкостью нрава и сдержанностью никогда не отличалась, однако в последние несколько дней стала страшно плаксивой и дёрганой — В Призон так в Призон. Но на шест я не полезу, имей ввиду.

Льерда пожала плечами:

— Я и не прошу. Просто съездим, погуляем. Весело же!

Ланнфелю, если честно, не то, что на шест лезть, а вообще вся эта праздничная толкучка никуда не упёрлась! С гораздо большей охотой он остался бы дома, да коротал праздничные вечера в обнимку с Эмелиной и кувшином домашнего пива… А погулять и здесь, по улицам можно, по теплой погоде и скрипящему снегу.

К Бильеру — да. Съездил бы. Там компания всегда хорошая собирается, сам папаша, родня и соседи, приличное общество. Одно наслаждение беседовать с ними!

Но нет. Вертихвостке Серебрянке большая охота крутить задницей и хвастать новыми нарядами перед завистливо глядящими вслед городскими модницами. Тыча каждый раз мужа в бок «Смотри, вон та, Диньер! Ну и шуба, тоже мне… А та, в лиловой шляпке, видел? Страшнуха страшнухой! И та, вон… и та тоже!»

Надо сказать, после таких вот «вылазок» в Призон льерд возвращался домой совершенно больным, с грозящей пополам расколоться головой и тупыми иглами, впившимися в оба виска разом. Также чувствовал он себя и после беготни по вещевым и посудным лавкам в компании с благоверной, все восхищенные её визги надолго застревая в ушах вольника, сверлили мозг, как тупой коловорот — гнилую доску.

Однако же. Если красоточке Эмми приспичило в очередной раз повертеться «на людях», значит, они едут в Призон. Всё. Точка.

Тем более, что супруга недомогает, это же видно…

Не далее, чем вчера вечером пила мятные капли и сосала кислые леденцы.

— Мутит меня, — жалобно объяснила, отвечая на вопрос мужа — Не всё время, но часто… Утром мутило. Потом, вроде, прошло. Сейчас вновь… Как тогда наутро, после настойки! Фффух, гадость. Редкостная гадость!

— Эмми, — обеспокоился Ланнфель — Целителя надо звать. Давай, за Греманом съезжу?

Но попробуй, убеди её… Эмелина та ещё упрямица! Упертая, как баран.

— Нетушки, Диньер. Никаких целителей. Гремана звать, так выкладывай ему десять злоток. Обрыбится. И не собираюсь я все праздники охать, да кряхтеть! Я урожденный маг, меня никакие хвори не берут. Мне и в детстве болеть пришлось пару раз, не больше… Раз в прорубь провалилась, ну а прочее так, по мелочи. Когда порежешься, когда что… Пустяки, пройдет.

Несмотря на это «пройдет» и нежелание волновать драгоценную, льерд всё же ухитрился поставить той ультиматум:

— Хорошо, Серебрянка. Но, как только окажемся в Призоне, навестим целителя. Иначе, сиди здесь. Всю «ледяную неделю». Поняла?

Объятая ужасом от жуткой перспективы оказаться прикованной к «больной постели», пропустив весёлые праздники, Эмелина прижала к груди ладонь и отчаянно — согласно затрясла головой.

— Заедем, заедем, Диньер! Конечно, раз ты хочешь так…

Если уж говорить правду, саму льерду Ланнфель недомогания беспокоили мало.

Она, понимая отчетливо, что ничего здесь нет страшного, списывала всё на нервотрепки и переживания последних дней, резкие перемены погоды, к которым всегда была слишком чувствительна и… на ещё одно обстоятельство. Ну… кроме того жуткого «сна» или «не сна» о призраке Ланнфеля — Старшего в купальне.

Дело было в том, что письмо учителю Диньера, владельцу Ракуэнской Академии Боевых Искусств она всё же отослала с почтовым нарочным из Призона. Ответа пока не было. По подсчетам рано, конечно! Депеша ещё в пути, дорога долгая, с частыми остановками, ведь снег почти везде лег…

Вполне объяснимо, а всё равно боязно!

Как отнесется льерд Саццифир к письму? Хорошо, если просто порвет да выбросит. А если ответит?

«Пошла ты, Эмми, к такой — то матери! Офонарела вовсе, идиотка засельная, мне писать…»

Ну, или что — то подобное.

Страшно очень ей! Вот и понятно, отчего трясет, мутит да голова кружится. Приезжий беспокоится, потому что правды не знает, из за которой его супругу «коловоротит». И ведь не скажешь пока. Ни к чему это совсем.

…И вот оно наступило, долгожданное утро!

Светлое! Снежное, радостно — тревожное, праздничное, яркое.

Льерда Ланнфель, примерив новый наряд и критически осмотрев себя в зеркале, осталась довольна невероятно.

Белое, «в облипочку», тонкой шерсти платье, украшенное нежно голубой вышивкой, с высоким воротником и широким поясом очень шло ей. Крупные серьги в тон вышивке довершали образ, а немного (совсем немного, чтоб не разозлить мужа!), пудры и губной краски ставили точку, большую и уверенную.

В окна бил свет, морозный и немного пыльный, в углу уютно «шерохтали» небольшие, напольные часы.

Немного слышно было, как внизу, в столовой Кора, напевая и тихо брякая посудой, накрывает к завтраку.

Гулко хлопнула дверь, послышалось невнятное бормотание и тяжелые шаги. Ясно, это Диньер! Уложили, видно, экипаж вместе с возчиком, скоро ехать… Вот сейчас позавтракают и поедут…

— Ох, — выдавила из себя льерда Ланнфель, резко оглоушенная внезапным головокружением и мерзкой, кислой тошнотой — Ох… хах…

Последнее, что помнила Эмелина до того, как лишиться чувств, были крепкие руки мужа, подхватившие её сразу под колени и под поясницу…

…И, уже вскоре несся льерд Ланнфель по дороге в Призон, яростно пришпоривая коня, взрывающего копытами пушистый снег и плавящего зимний воздух тяжелыми всхрапываниями раздувающихся ноздрей.

Мучался вольник чувством вины за то, что не привез целителя раньше, сразу же! Не надо было слушать свиристелку Эмми, не надо было!

Однако же, где — то в глубине кипящего отчаянием и страхом возможной потери разума льерда уже рождалось уверенное, крепнувшее холодом и спокойствием странное ощущение того, что его супруга, ЕГО ПАРА…

НЕ БОЛЬНА.