Ева была очарована своей белоснежной комнатой. Александр работал весь день, с утра до позднего вечера, крася белым потолок, стены и подоконник, а пол — в цвет яичной скорлупы. Ева попросила переставить кровать поближе к окну. Оттуда она видела дорогу до самых холмов, топорщащихся елями и оголенными кронами лиственных деревьев.
Когда Брайан вернулся с работы, запах краски витал по всему дому. Брайан обошел особняк, повсюду распахивая окна. Он открыл дверь помещения, которое теперь пытался привыкнуть называть «комнатой Евы», и на мгновение ослеп от сияющей белизны.
— Не входи! — воскликнула Ева. — Пол еще не высох!
Правая нога Брайана зависла над липким от краски паркетом, но он умудрился восстановить равновесие.
— Прости, — извинилась Ева.
— За что? — спросил муж.
— Я не хотела кричать на тебя.
— Думаешь, пара выкриков может причинить мне боль, когда ты уже разрушила и мою жизнь, и наш брак? — задыхающимся голосом возмутился Брайан.
Ему представился осиротевший Бэмби, и он чуть было не сорвался.
— Могу ответить тебе одним негромким словом, — отозвалась Ева и начала было произносить «Ти…», но осеклась. Ведь не поспоришь, что в теперешней тупиковой ситуации они оказались частично и по ее вине.
Она близко знала Брайана почти тридцать лет. Он стал частью ее ДНК.
Наконец муж сказал:
— Я жуть как хочу в туалет.
Он тоскливо посмотрел на дверь в санузел, но от вожделенной уборной его отделял поблескивающий свежей краской пол, словно смертельно-ледяная вода между двумя айсбергами. Ева дернула за шнур, выключая свет, и Брайан поспешил в общую ванную на нижнем этаже.
Ева повернулась к окну.
Почти полная луна освещала скелет клена, сбросившего листья на излете осени.
Брайан сидел внизу в гостиной. Что случилось с милым уютным домом, который так ему нравился? Он огляделся. Растения в горшках завяли, как и цветы, торчавшие из вонючей застоявшейся воды в вазе. Лампочки, когда-то золотистым светом озарявшие комнату, через одну перегорели. Вкручивать новые ни к чему — в такой обстановке, пожалуй, лучше обойтись без света. В камине не горел огонь, а разноцветные вышитые подушки, устроившись на которых он раньше смотрел вечерний выпуск новостей, пылились по обе стороны семейного очага.
Брайан перевел взгляд на семейное фото в рамке на каминной полке. Снимок из Диснейленда. Они заехали в Орландо после двух недель в Хьюстоне, и Брайан купил билеты в волшебную страну на целый день. Его немало разочаровал вялый отклик Евы и близнецов на сие известие, которое он сопроводил имитацией триумфальных фанфар.
В парке развлечений к ним подошел огромный Микки-Маус и писклявым голоском спросил, хотят ли они сфотографироваться на память об этом дне. Брайан с готовностью вручил зверушке двадцать долларов.
Они встали перед камерой, и Брайан сказал Еве и детям:
— Улыбайтесь пошире!
Близнецы обнажили зубы как испуганные шимпанзе, а Ева смотрела прямо перед собой, гадая, как Микки-Маус справится с фотоаппаратом, не снимая карикатурно больших четырехпалых перчаток.
Когда снимок был сделан, к ним притащился Гуфи, волоча ноги по горячему асфальту. Цедя слова сквозь щель между передними зубами, он обратился к Микки:
— Чувак, я на хрен увольняюсь.
— Эй, парень! Что, черт возьми, случилось? — удивился Микки.
— Эта гребаная сучка Золушка только что опять врезала мне по яйцам.
— Что вы такое говорите? — вмешался Брайан. — У меня тут дети!
— Дети? — пренебрежительно откликнулся Гуфи. — Да ты, на хрен, издеваешься! Это же натуральные старперы, англичашка. Да у них зубы как колотые камни!
— Кто бы говорил, на свои хреновы зубы посмотри! — воскликнул Брайан. — И они мигом окажутся на этом гребаном асфальте, если ты не прекратишь оскорблять моих детей!
Микки вклинился между Брайаном и Гуфи:
— Тихо, тихо! Успокойтесь, это же Диснейленд!
Брайан вгляделся в лицо Евы на снимке. И почему он раньше не замечал, какой несчастной она здесь выглядит? Он вытащил из кармана носовой платок, протер стекло и рамку и поставил фотографию туда, где она стояла уже шесть лет.
С затворничеством Евы дом умер.