Женщина, которая легла в кровать на год

Глава 38

Ева поняла, что наступила полночь, по бою церковных колоколов и взрывам фейерверков. Она услышала, как внизу хлопнуло шампанское и Брайан завопил: «С Новым годом!»

Она подумала о прошлых празднованиях Нового года. Ева всегда ожидала от новогодней ночи чего-то особенного. Тщетно надеялась, что случится нечто волшебное, едва стрелки часов сойдутся на двенадцати.

Но раз за разом все проходило одинаково.

Она никогда не пела с общим хором «Старое доброе время». Ей нравились слова «Да здравствует доброта!», и она завидовала тем, кто оживленно и шумно праздновал, но хороводов она водить не могла. Люди разрывали кольцо, призывая ее присоединиться, но Ева неизменно отказывалась.

— Мне нравится смотреть, — уверяла она.

А Брайан, пролетая мимо, говорил:

— Ева не умеет веселиться.

И это было так. Ей даже не нравилось само слово «веселье». Оно ассоциировалось с натужной жизнерадостностью, клоунами и дешевым фарсом, с северокорейскими парадами, на которых неразличимые маленькие корейцы синхронно отплясывают с приклеенными улыбками.

А сейчас ей хотелось пить и есть. Очевидно, о ней опять забыли.

Ранним утром Брайан прошелся по улице, разнося по соседям листовки с приглашением на день открытых дверей. В листовке было написано (Еву передернуло от слова «заглядывайте»):

Ивонн через интернет купила Еве очаровательный медный колокольчик с Бали — средство связи с обитателями дома, но Ева еще ни разу не позвонила в него. Ей казалось не вполне приличным призывать таким образом людей, чтобы те ее обслуживали. Лучше подождать, пока кто-нибудь о ней вспомнит и принесет еды. За стенкой близнецы что-то бормотали и со сверхъестественной скоростью барабанили по клавиатурам. То и дело раздавались взрывы смеха и выкрики: «Дай пять!»

Ева услышала, как по лестнице поднимаются Руби и Ивонн.

— Не знаю, идти с этим к доктору или нет, — бормотала Руби. — Это может оказаться безвредной кистой.

— Как тебе известно, Руби, — отвечала Ивонн, — я тридцать лет проработала в регистратуре. Уж я-то смогу отличить кисту от чего похуже.

Мать и свекровь, похоже, зашли в ванную.

Руби говорила без привычной уверенности:

— Мне снять жилет, блузку и бюстгальтер?

— Конечно, я же ничего не смогу определить сквозь несколько слоев ткани, верно? — отозвалась Ивонн. — Не стесняйся, я в своей жизни тысячи сисек повидала.

Минута тишины, а затем Руби промямлила:

— Думаешь, у Евы нервный срыв?

— Подними руку над головой и замри… — скомандовала Ивонн. — Да, разумеется, у нее нервный срыв. Я это с первого дня твержу.

Снова тишина. Потом голос Ивонн:

— Одевайся.

— И? Что думаешь? — спросила Руби.

— Думаю, тебе обязательно нужно на рентген. У тебя там опухоль размером с лесной орех. Как давно ты о ней знаешь?

— Я слишком занята, чтобы шляться по больницам. — Руби понизила голос: — Мне ведь необходимо приглядывать за ней.

Ева гадала, верно ли, что у нее нервный срыв.

Несколько лет назад Джил, работавшая вместе с Евой в библиотеке, внезапно начала разговаривать сама с собой, бормоча про то, как несчастлива в браке с Берни Экклстоуном. Потом она принялась швырять на пол все книги в красных обложках, выкрикивая, что они следят за ней и передают сведения в МИ-5. Если кто-то отваживался к ней приблизиться, она обзывала доброхота агентом Системы. Какой-то недоумок вызвал охранников и попытался выволочь Джил через запасной выход. Она дралась со сторожами как дикое животное — кусалась, царапалась и рычала, — а потом вырвалась и умчалась в университетский парк.

Ева и охранники помчались за ней. Грузные мужчины вскоре запыхались и отстали, и вышло так, что беглянку нашла именно Ева. Джил лежала на земле, вцепившись в траву и приговаривая: «Помоги мне! Если пальцы разожмутся, меня ветром унесет!»

Тогда Ева подумала, что лучше всего оседлать Джил и прижать ее к земле. При появлении тяжело дышащих охранников Джил снова начала кричать и вырываться. По парку на большой скорости неслась полицейская машина с включенной сиреной. Ева больше ничем не могла помочь коллеге. Полицейским и охранникам удалось скрутить Джил и затолкать в автомобиль, тут же умчавшийся прочь.

Когда Еве наконец разрешили навестить Джил в психиатрическом отделении, то в первый миг она даже не узнала ее. Джил сидела в безликой комнате на пластмассовом стуле и слегка раскачивалась. Другие пациенты пугали Еву. Телевизор вопил невыносимо громко.

«Это бедлам, — ужаснулась тогда Ева. — Самый настоящий бедлам».

Шагая к выходу с территории больницы, она говорила себе: «Лучше умереть, чем оказаться в подобном месте».

Несколько лет спустя она видела любительскую постановку «Марат/Сад»[21] в исполнении студентов и преподавателей. Брайан очень убедительно изображал лунатика. Несколько недель после спектакля Еву преследовала мысль, что безумие таится прямо за углом и выжидает, когда она крепко уснет, чтобы пробраться к ней в голову и поработить ее.

Ева немного подремала. Проснувшись, испугалась, увидев на заляпанном супом стуле свою многодетную соседку Джули.

— Я смотрела, как ты спишь. Храпишь довольно громко, — сказала Джули. — Пришла вот пожелать тебе счастливого Нового года, чтобы хоть ненадолго выбраться из того дурдома, который зову своим домом. Я на грани, Ева. Они меня совсем не слушают. Потеряли ко мне всякое уважение! Мы целое состояние истратили на рождественские подарки для мальчишек. Стив купил старшим по приставке, а для Скотта — отдельный телевизор, чтобы малыш мог смотреть мультики перед сном. Еще они получили от Санты большой мешок разных игрушек и половину уже успели поломать. Стиву не терпится вернуться на работу, как и мне.

Злая от голода Ева выпалила:

— Бога ради, Джули, если сыновья плохо себя ведут, забери ты у них эти чертовы приставки! Запрети гулять, пока не научатся уважать старших. И напомни Стиву, что он давно уже взрослый мужчина. Этот его заискивающий тон на ребятню не действует. Он вообще умеет повышать голос?

— Только когда смотрит по телику футбол.

— Вы со Стивом боитесь приучать свой выводок к дисциплине, потому что думаете, что за строгость дети вас разлюбят, — поставила диагноз Ева и заорала: — Вы ошибаетесь!

Джули подскочила.

Ева пожалела, что сорвалась на крик, — теперь обе не знали, что сказать дальше.

Соседка критическим взглядом посмотрела на волосы Евы:

— Хочешь, я тебя подстригу и прокрашу корни?

— Когда дети снова пойдут в школу, ладно? Прости, что сорвалась, Джули, но я ужасно голодна. Принесешь мне немного еды, пожалуйста? Домашние постоянно забывают про меня.

— Или пытаются голодом выманить тебя отсюда! — хмыкнула Джули.

Когда Джули удалилась в свой домашний хаос, Еву захлестнула жалость к себе, она почти раскаялась, что не пасется сейчас внизу у фуршетного стола. Снизу донесся крик Брайана:

— «Brown Sugar»! Давай, Титания!

Заиграла музыка, и Ева представила, как муж с любовницей танцуют по кухне, подпевая «Роллинг Стоунз».