Живая книга о Ельцине

Но это было не так прямолинейно. Например, в самой рейтинговой политической передаче российского телевидения “Герой дня” (НТВ) Зюганов появился в ходе предвыборной кампании пять раз, а Ельцин - всего один. Но это был тот случай, когда лучше бы Зюганов там не появлялся. Ведущий Евгений Киселев своими вопросами постоянно выставлял его в невыгодном свете.

Например, однажды он задал ему вопрос: “А каков будет курс доллара по отношению к рублю в случае вашей победы?” Это вопрос не имел хорошего ответа. Любой ответ был плохим. Если бы, например, Зюганов честно ответил, что он предполагает вовсе отменить свободную конвертацию рубля (как это было в СССР), то это сразу бы отпугнуло от него большую часть его избирателей. Если бы он сказал, что рубль упадет - он бы выстрелил себе в ногу. А если бы сказал, что вырастет - то выставил бы себя несерьезным болтуном.

Применялись и средства потоньше. Например - освещение. В той же передаче “Герой дня” Зюганова однажды осветили так, что он стал зеленым как Фантомас. Все это конечно были заранее продуманные хитрости, которые работали против Зюганова. Но формально Зюганову не к чему было придраться: телевидение его показывало достаточно много, его никак не ограничивали и он мог говорить все, что ему взбредет в голову. Как, впрочем, и Лебедь, который, мгновенно превратившись в телезвезду, методично отбирал голоса у коммунистов.

Апофеозом предвыборной кампании Ельцина был его визит 11 июня в Ростов-на-Дону. Его приезд туда “случайно совпал” с грандиозным концертом, который устроил Лисовский на стадионе “Ростсельмаша” в рамкам программы “Голосуй или проиграешь!” Там были все популярные в то время звезды эстрады. Вел концерт Леонид Ярмольник, а ди-джеем был Сергей Минаев.

Кульминацией стал выход на сцену Ельцина в тот момент, когда начать свое выступление должен был певец Евгений Осин. Ельцин взял слово и весело и бодро почти прокричал: “Здорово, молодые ростовчане! Решается будущее России! Или это черная дыра, или это все-таки будущее, которое мы готовим для своих детей и внуков, а вы готовите для себя! Потому, что среди вас, среди молодежи есть и сегодняшний, завтрашний, вернее, президент! Я верю в вас, донская молодежь! Верю в вашу вольность! Верю в вашу мудрость! Верю в ваш характер! Я верю в том, что вы придете голосовать 16 июня и проголосуете так, как надо! Я верю вам и удачи вам вместе со мной! Я верю в победу! Причем в победу только в первом туре! Ура!”

Потом он повернулся к стоящему позади него Осину и сказал: “Ну сыграй там чего-нибудь!” И Осин запел популярный в то время шлягер “Ялта - где растет золотой виноград…” И Ельцин начал танцевать. Это было фантастическое зрелище. Огромный Ельцин, без пиджака, отчаянно махая руками, танцевал какой-то дикий танец, который пресса потом назвала “медвежьим твистом”.

Было очевидно, что до этого последний раз он танцевал в студенчестве потому, что это были те па, из начала пятидесятых. Танцевал он плохо, с пластикой гиппопотама, но в этом было столько энергии и обаяния, что огромная толпа просто выла от восторга. Телевидение ежедневно десятки раз, вплоть до последнего дня перед первым туром, показывало эти кадры “медвежьего твиста” и они неизменно вызывали улыбку даже у тех, кто не был ельцинским сторонником. Это был полный триумф.

16 июня состоялся первый тур президентских выборов. Ельцин набрал 35,32% голосов. Зюганов - 32,03%. Феноменальным был успех Лебедя, который набрал вдвое больше Явлинского (14,52% против 7,34%). Замыкал список Жириновский с 5,7% голосов. Остальные участники (Федоров, Горбачев, Шаккум, Власов и Брынцалов) набрали каждый меньше 1%.

На следующий день Ельцин, исполняя свою договоренность с Лебедем, отправил в отставку министра обороны Павла Грачева. А еще через день назначил самого Александра Лебедя Секретарем Совета безопасности России. Лебедь немедленно выступил в поддержку Ельцина и призвал своих сторонников голосовать за него во втором туре, который должен был состоятся 3 июля.

Отставка Грачева была настолько хладнокровным и циничным предательством человека, которому Ельцин был многим обязан, причем в вопросах отнюдь не политической карьеры, а в экзистенциальных вопросах жизни и смерти, что даже видавшие виды обитатели властных коридоров разводили руками. Это было вероломство поистине библейского масштаба.

Доподлинно неизвестно, сделал ли это Ельцин по совету своего избирательного штаба, это была его собственная импровизация или это было и то и другое вместе, но идея, насколько можно было судить, состояла в том, чтобы весь негатив от войны в Чечне повесить на Грачева, то есть повторить январский трюк с отставкой Чубайса, на которого повесили все ошибки и тяготы экономических реформ.

И до сих пор можно встретить “экспертов”, которые на полном серьезе обсуждают вину Грачева в развязывании чеченской войны и в том, как из рук вон плохо она велась. Вспоминают ему и передачу Дудаеву складов с оружием в 1992 году и кровавый штурм Грозного и садизм омоновцев (которые ему. впрочем, не подчинялись) и многое другое.

Но, так или иначе, Грачев был прошедшим две войны, не единожды раненным боевым генералом, Героем Советского Союза, которому лично Ельцин дважды был обязан своей жизнью: один раз в 1991 году, когда Грачев отказался штурмовать Белый дом, в котором сидел Ельцин, а второй раз, когда взял его по приказу того же Ельцина.

И Грачев был тем самым человеком, который до последнего сопротивлялся развязыванию чеченской войны. Его, наверное, можно обвинить во многих ошибках и грехах. Но этого греха на нем нет. И наш долг прямо об этом написать.

Все знали, что отставка Грачева была одним из условий, на которых Лебедь согласился сотрудничать с Ельциным в ходе избирательной кампании. У Грачева с Лебедем были непростые личные отношения, которые переросли в фазу прямого конфликта в то время, когда Лебедь командовал 14-й армией в Приднестровье. И вот Грачев стал той жертвой, которую Ельцин принес на алтарь своей победы во втором туре.

Характерно, что на место Грачева Ельцин назначил откровенно невыдающегося служаку, типичного советского генерала Родионова. Того самого, который устроил разгон саперными лопатками в 1989 году митинга в Тбилиси, в результате чего 18 демонстрантов было убито. Это был явный реверанс в сторону консервативного крыла российского генералитета.

По всей видимости, Ельцин до последнего надеялся, что он одержит победу в первом туре. И хотя социология не давала никаких надежд на это, тем не менее, он все время твердил, что ему нужна победа сразу, без второго тура. К 16 июня Ельцин был выжат как губка. Он весь, без остатка, выложился в ходе этой избирательной кампании. Наверняка, и отставка Грачева далась ему непросто в эмоциональном плане. Силы начали оставлять его.

Но к счастью для него, набранная им динамика продолжала толкать его рейтинг в верх. Безусловно, сказалась и поддержка Лебедя. Поэтому штаб предусмотрел для Ельцина неделю отдыха. Однако после этого, уже 22 июня гонка должны быть продолжена. В этот день (день начала Великой Отечественной Войны) была запланирована его поездка в Брест и переговоры с Лукашенко. Потом перелет в Калининград. До второго тура предполагались еще поездки к Немцову в Нижний Новгород (с посещением ядерного центра “Арзамас-16”) и Самару. А по возвращении - два митинга в Москве.

В окружении Ельцина ни у кого уже не было сомнений в том, что он выиграет эти выборы у Зюганова. Страна замерла в ожидании. Второй тур должен был пройти 3 июля.

Сложившаяся ситуацию никак не могла устроить Коржакова. Он понимал, что после победы Ельцина, его влияние будет сведено к нулю. Оно уже итак было минимальным и не было никаких шансов, что некогда всесильный начальник охраны сможет вернуть утраченные позиции. Ему нужно было играть на обострение и наиболее очевидным образом дискредитировать своих соперников (Чубайса и Ко) в глазах Ельцина.

Коржаков отдавал себе отчет в том, что команда Чубайса проделала огромную работу, которую кроме нее сделать было некому. Но теперь настала пора снова возвращать власть себе. Мавр (Чубайс) сделал свое дело, мавр может уходить.

Наиболее очевидным способом дискредитации своих соперников Коржаков резонно считал обвинение в коррупции. Он прекрасно знал, что кампания фактически финансируется из бюджета. Деньги на выплаты гонораров артистам Лисовский получал в кабинете зам. министр финансов Германа Кузнецова, который размещался в Белом Доме. А контроль за расходованием этих средств, как мы уже писали ранее, осуществлял сам Коржаков.

На протяжении всей избирательной кампании Лисовский в сопровождении ближайшего помощника Чубайса Аркадия Евстафьева, приходил в кабинет Кузнецова и получал необходимые суммы наличными в соответствии с согласованной (в том числе и с Коржаковым) сметой. Это был заранее определенный порядок, который всех устраивал.

Вот и 19 июня Лисовский и Евстафьев как обычно пришли в кабинет к Кузнецову за очередной порцией денег. Получив 538 тысяч долларов наличными и сложив их в коробку из-под для бумаги (пресловутую “коробку из под Xerox’а”) они направились к выходу. В этот момент они были арестованы Службой безопасности президента по прямому указанию самого Коржакова.

В этот же день Главная военная прокуратура (с какой стати она?) возбудила уголовное дело по факту “незаконных валютных операций”. Коржаков явно намеревался раздуть скандал с расхищением предвыборного фонда Ельцина и выставить себя его верным помощником, который бдительно стоит на страже интересов своего патрона.

Выглядело это, конечно, абсолютной импровизацией. Причем беспомощной и совершенно непродуманной. Во-первых, потому, что финансирование шло по смете, согласованной с самим Коржаковым. И это было легко доказать.

А во-вторых, сама огласка происхождения средств, которая была неизбежна, получи этот сюжет дальнейшее продолжение, однозначно указывала бы на то, что все окружение Ельцина (включая и самого Коржакова) были прекрасно осведомлены о том, что кампания Ельцина финансируется, в конечном итоге, из бюджета (за счет 6-го и 7-го траншей ОВВЗ).

Невозможно даже себе представить масштаб скандала, который в результате такой огласки случился бы. И вот тут уж точно не обошлось бы без уголовных дел и даже, вполне вероятно, импичмента. Погасить такой скандал в Государственной Думе вряд ли было в то время кому-нибудь под силу.

Первыми забеспокоились в штабе Чубайса. Неожиданная пропажа Лисовского и Евстафьева не прошла незамеченной. Но уже поздним вечером Чубайсу позвонил Барсуков, и сообщил, что они арестованы. Чубайс в непечатных выражениях потребовал их немедленного освобождения. В противном случае он им гарантировал скандал и большие проблемы.

Немедленно Березовский и Гусинский решили действовать на опережение. Уже в полночь, вслед за последним выпуском новостей на НТВ, в эфир вышел Евгений Киселев и заявил о том, что в России “предпринята попытка государственного переворота”.

Чубайсу удалось связаться с Лебедем. Тот быстро все понял и сделал публичное заявление о том, что «не допустит никакого переворота». У Лебедя были свои счеты с компанией Коржакова и Ко: они саботировали его назначение секретарем СБ РФ и ему до сих пор не было выделено даже кабинета. Он понимал, что с этими людьми у него совместной работы не получится.

Нет нужды описывать все перипетии этого конфликта. Он довольно детально описан в большом количестве интервью и в литературе, посвященной этому периоду 90-х. Достаточно вспомнить, например, книги Зыгаря и Жигулева, которые довольно подробно разбирают этот эпизод, основываясь на воспоминаниях его участников.

Проблема, однако, состоит в том, что все участники этих событий ангажированы своим участием на той или иной стороне этого конфликта, и из того, что они говорят, можно делать ровно противоположные выводы.

К тому же наша книга посвящена Ельцину, и действия его окружения интересуют нас лишь постольку, поскольку помогают описать самого главного героя. В воспоминаниях же участников конфликта (вошедшего в историю как «Коробка из-ксерокса»), независимо от стороны, которую они в нем занимали, Ельцин описывается лишь как объект манипуляций, а не как главное действующее лицо, каковым, в конечном итоге, он был.

Скажем только, что ночью к компании Чубайса, Малашенко, Березовского и Гусинского (которая в тот момент уже переместилась в Дом приемов ЛогоВАЗа на Новокузнецкой улице) присоединились Немцов, Кох, Киселев и некоторые другие близкие к штабу люди. Под утро отпустили сначала Евстафьева, а потом и Лисовского. В штабе появился Юмашев, который тут же связался с дочерью Ельцина Татьяной.

Наступило утро 20 июня. Началась гонка «кто первый добежит до Ельцина». Президента отказывались будить, говорили, что он плохо себя чувствует (что, видимо, так и было). Поэтому неудивительно, что первой «добежала» дочь. Ельцин ее выслушал, но никаких решений принимать не стал. Потом он провел заседание Совета Безопасности с участием Лебедя, Черномырдина, Куликова и Барсукова, отдельно поговорил с Черномырдиным и и лишь потом принял Чубайса.

Ельцин, вопреки ожиданиям, не стал принимать решение сгоряча. Но здраво рассудив, он понял, что если он займет сторону Коржакова, то скандал, который неизбежно начнется, может похоронить все его шансы на победу во втором туре. К тому же в ходе расследования, которое уже инициировал Коржаков, неизбежно встанет вопрос о 6 -ом и 7-ом траншах ОВВЗ и, следовательно, финансировании его избирательной кампании из бюджета. А это уже пахло не только проигрышем выборов, но и тюрьмой. В том числе и для него самого.

Фактически, у Ельцина не было никаких причин для поддержки Коржакова. Все, что давала такая поддержка, создавало больше проблем, чем приносило выгод. В личной верности Коржакова, которую тот хотел продемонстрировать, Ельцин и так не сомневался. А ради Коржакова уничтожать команду Чубайса, которая привела его к казалось уже невозможной победе, он не собирался.

Поэтому Ельцин поступил в свойственном ему стиле: отправил Коржакова, Барсукова и Сосковца в отставку, и заявил журналистам: «Все время меня упрекают за Барсукова, Коржакова и Сосковца. Никогда такого не было, чтобы я работал по подсказке Коржакова. Силовые структуры надо было заменить потому, что они стали слишком много на себя брать и слишком мало отдавать.»

Тут же Чубайс собрал в гостинице «Славянская» пресс-конференцию, на которой произнес свою знаменитую речь про Коржакова с Барсуковым и «их духовного отца - Сосковца». И на которой заявил, что с отставкой Сосковца «забит последний гвоздь в гроб коммунизма».

Отставку Коржакова можно поставить в тот же ряд, что и отставки Бурбулиса, Гайдара, Грачева и многих других людей, которым Ельцин был многим обязан, но с которыми без колебаний расстался.

Коржаков долго не мог поверить в то, что с ним покончено навсегда. Он еще продолжал некоторое время ездить в Президентский клуб, играть там в теннис, париться в бане. Он даже приезжал к Ельцину (в его отсутствие) домой и общался с его охраной.

Но однажды Ельцин узнал об этом и в жесткой форме потребовал, чтобы у Коржакова отобрали все пропуска и больше никуда не пускали. Так закончилась карьера одного из самых приближенных к Ельцину людей.

Многие, даже самые близкие к Ельцину люди до последнего не верили в то, что разрыв с Коржаковым - окончательный и бесповоротный. Все слишком хорошо знали насколько были они близки.

Коржаков даже в самые тяжелые для Ельцина минуты, после его изгнания с должности первого секретаря МГК КПСС и из Политбюро, оставался рядом с ним, вышел на пенсию и возил его на своем «Москвиче».

Это Коржаков защищал его своим телом в Белом Доме, во время августовских событий 1991 года. Это Коржаков был рядом в в ним октябре 1993 года и был в первых рядах тех, кто вошел в осажденный Белый Дом.

Ельцин был кровным братом Коржакова. Это по предложению самого Ельцина они, согласно какому-то старинному ритуалу, резали руки и обменивались кровью в знак нерушимого кровного братства.

И вот Ельцин изгнал своего друга отовсюду и полностью прекратил с ним общение. Наверное, можно это было сделать не так бесповоротно. Наверное можно было найти более щадящий способ укоротить зарвавшегося охранника, сохранив ему возможность реабилитировать себя и остаться в команде. Но таков был Ельцин. И мы не раз уже видели как он поступает с пусть даже самыми верными и близкими людьми, если их пребывание рядом с ним каким-то образом создает угрозу его власти.

Ельцин чувствовал себя все хуже и хуже. Но 22 июня, он, превозмогая себя, полетел в Брест. Исполнялось 55 лет начала Великой Отечественной войны и Лукашенко организовал там большое мероприятие по этому поводу. К тому же это было важным смысловым моментом предвыборной кампании: Ельцин чтит память павших героев. Участие в такого рода ритуалах хорошо работает на старшее поколение - основной электорат коммунистов.

В этот же день он посетил Калининградскую область. Традиционно ходил в народ, раздавал обещания, говорил, что страна находится на пороге экономического чуда. Приехав на военно-морскую баз в Балтийске, хвалил Лебедя и соглашался с его лозунгом «порядок и свобода». А потом, уже на обратном пути, в самолете, с ним случился третий инфаркт за год. И он оказался прикованным к постели в реанимации. Предвыборная кампания для Ельцина закончилась.

Ситуация была крайне тяжелой. Ельцин реально находился между жизнью и смертью. Третий инфаркт за год - это само по себе приговор, фактически гарантия, что даже если все обойдется и человек выживет, он неизбежно останется до конца своих дней глубоким инвалидом, которому будет строго-настрого запрещено работать, тем более - президентом огромной страны.

Но ситуация усугублялась еще и тем, что по некоторым данным (в частности - по подсчетам Коржакова) это был уже пятый инфаркт Ельцина. Это если считать первым инфарктом сердечный приступ после октябрьского пленума 1987 года, когда к Ельцину приезжал Чазов, и вторым - когда Ельцин не смог выйти из самолета в Ирландии в 1994 году.

То, что случилось дальше, мы знаем только из рассказов участников этих событий. Но мы уже не раз писали, что к их рассказам нужно относится с осторожностью, поскольку они (вполне предсказуемо) пытаются представить ситуацию не такой драматичной.

Ведь если дело обстоит так, что Ельцин стал фактически недееспособным, то вся ответственность за дальнейшие решения, сделанные от его имени, лежит на тех, кто их фактически принимал.

А это были именно они, участники тех событий, о которых мы пишем. Это они скармливали публике образ бодрого и работоспособного президента, отдающего себе отчет в том, что происходит вокруг него, в то время как он, опутанный шлангами и проводами пребывал в полузабытье и едва ли до конца понимал, что с ним произошло и где он находится.

Разумеется, вся дальнейшая предвыборная программа Ельцина пошла к черту и все поездки и публичные его появления были отменены. Но по Москве уже поползли слухи (в том числе и о смерти Ельцина) и коммунисты начали требовать показать им президента, живого или мертвого.

Несколько человек (вероятно это были Чубайс, Илюшин, Малашенко, Юмашев, Татьяна Ельцина и иногда упоминают еще Березовского) приняли решение во что бы то ни стало довести ситуацию по второго тура и до его окончания и подведения итогов скрывать информацию о состоянии здоровья Ельцина, даже если он к тому моменту будет уже мертв.

Для этого тогда (считается, что впервые) были использованы так называемые «телевизионные консервы» - старые записи с каких-то мероприятий, по которым невозможно определить когда они были сделаны. До второго тура оставалось чуть больше недели и телевизионные каналы Березовского и Гусинского вполне профессионально с этим справились. А государственную ВГТРК даже и уговаривать не пришлось.

Телевизионным начальникам и журналистам объяснили, что Борис Николаевич себя плохо чувствует, результат уже более-менее понятен и незачем уставшего и не очень молодого человека гонять по студиям из-за такой ерунды как прямой эфир или приезжать к нему в Кремль и мешать ему сосредоточится. Тем более, что у него и без этого много работы: ведь обязанностей президента с него никто не снимал.

Телевизионщики с пониманием отнеслись к такому объяснению и всю неделю добросовестно кормили зрителей хорошо приготовленным «консервами».

До того, как приступить к описанию последних дней перед вторым туром, мы хотели бы рассказать о т.н. «административном ресурсе» и его роли в этой избирательной кампании, поскольку прессе сейчас есть много спекуляций относительно его применения Ельциным и его командой.

В отличие от других исследователей, мы не станем уверенно утверждать, что в ходе избирательной кампании со стороны Ельцина и его окружения было оказано какое-то давление на глав регионов или его точно не было. Хотя бы, во-первых, потому, что у нас для этого нет никаких доказательств.

Во-вторых, тогдашние главы субъектов федерации были люди совсем из другого теста, что нынешние. Их прямо выбирал народ, и они, будучи членами Совета Федерации, имели депутатский иммунитет. Фактически они никак не зависели от Москвы, а вот создать проблемы федеральному центру через голосование в Совете Федерации (например, по бюджету) они могли и даже очень часто это делали.

Наверное, с ними можно было мягко разговаривать, пытаться убедить их в чем-то, заинтересовать будущим плодотворным сотрудничеством. И Ельцин это делал. Сразу после первого тура он встречался, например, с президентом Татарстана Минтимиром Шаймиевым, с президентом Башкортостана Муртазой Рахимовым, с президентом Северной Осетии Асхарбеком Галазовым и некоторыми другими руководителями субъектов федерации.

Но прямо заставить их включить административный ресурс, чтобы повлиять на результаты выборов (а в этих регионах он у них был) Ельцин не мог. Тем более этого не могли сделать члены его команды. Забегая вперед, можно сказать, что разговор с Шаймиевым, видимо, прошел удачно и проиграв в Татарстане первом туре, Ельцин выиграл во втором. А вот в Северной Осетии он проиграл Зюганову и в первом и во втором турах.

Пока Ельцин отсутствовал в информационном пространстве, его заполнили события совершенно другого рода. 28 июня, рано утром, на автовокзале в Нальчике произошел взрыв, в результате которого погибло 6 человек, а 24 человека - ранено. Бомба была заложена в рейсовый автобус Минводы - Нальчик - Владикавказ.

Затем, 1 июля, в городе Прохладном (Кабардино-Балкария), на железнодорожном вокзале пассажиры обнаружили взрывное устройство с часовым механизмом. Мощность устройства была эквивалентна 4 кг тротила. Его удалось обезвредить буквально за несколько минут до взрыва.

Следователи ФСБ вышли на след террористов. По утверждениям российских спецслужб, все указывало на чеченского полевого командира Руслана Хойхороева. Это со всей очевидностью показывало, что война в Чечне, несмотря на всю риторику Москвы, совсем даже не прекращалась.

Но вернемся к нашему герою. Так или иначе, но долго в такой напряженной обстановке кормить зрителя «консервами» было невозможно. Поэтому в санатории в Барвихе, где лежал Ельцин, сделали выгородку и там воссоздали обстановку кремлевского кабинета Ельцина. 30 июня, несмотря на протесты врачей, едва живого Ельцина посадили в кресло, и он дал небольшое интервью по заранее написанному тексту. А 1 июля он там же под камеры зачитал по бумажке короткое обращение к россиянам перед вторым туром. Разумеется, к Ельцину пустили камеры только трех каналов, предварительно все тщательно обговорив с журналистами, операторами и их руководством.

Телевизионщики, разумеется, сразу вспомнили, что подобным образом у себя в больничной палате 24 февраля 1985 года «участвовал в голосовании» на выборах Верховного Совета РСФСР Константин Черненко, предпоследний Генсек КПСС, который умер через несколько дней после такого голосования.

В тот момент в СССР был популярной шутка, что Черненко голосовал «не приходя в сознание». Так же, «не приходя в сознание» голосовал и Ельцин третьего июля 1996 года. Просто его помощники поставили в санатории в Барвихи урну, изобразили избирательный участок, а тщательно загримированный Ельцин подошел к трибуне и опустил бюллетень.

Можно только догадываться, сколько сил и мужества потребовалось от Ельцина, чтобы сделать это. Ведь он действительно был между жизнью и смертью. Совершенно точно, что для победы в этой избирательной кампании, он отдал всего себя без остатка. До сих пор, правда, нет ответа на главный вопрос: стоила ли победа на этих выборах той цены, которую он за нее заплатил…

Ведь главная проблема инфаркта (а тем более 3 - 5 инфарктов) состоит даже не в том, что сердечная мышца получает критически мало кислорода, а в том, что не получая кислород долгое время мышца сама деградирует и становится очень слабой. И даже потом, после операции на сосудах, когда она опять начинает получать больше кислорода, она все равно уже никогда не станет снова сильной и работоспособной как прежде. А значит и организм, получая меньше кислорода, слабеет и дряхлеет. И в первую очередь - слабеет и дряхлеет мозг, который острее всех других органов реагирует на дефицит кислорода.

Всем этим сверхусилием предвыборной гонки Ельцин принес себя в жертву. Ведь ему в 1996 году было всего шестьдесят пять лет, а выглядел он уже как глубокий старик. Этой гонкой он загнал себя и, без сомнения, отнял у себя по меньшей мере десять лет жизни.

Но всему приходит конец. Закончились и президентские выборы. Голосование 3 июля принесло Ельцину вожделенную победу. Он набрал 53,82% голосов против 40,31% у Зюганова. Явка была достаточно высокой: почти 70% избирателей пришли к избирательным урнам.

Не было зафиксировано никаких вбросов, каруселей, подделок итоговых протоколов УИКов. Все наблюдатели от всех партий и движений спокойно присутствовали при вскрытии избирательных урн и подсчете голосов. Председатели избирательных комиссий не уединялись, чтобы составить протокол и все члены УИКов подписывали их на глазах у наблюдателей и журналистов.

Последующие рассказы о том, что выборы были поддельные и в реальности победил Зюганов, основываются лишь на той пропаганде, которая началась спустя едва ли не десять лет. И целью ее было оправдание собственных нарушений.

Зюганов довольно скоро признал свое поражение на этих выборах и таким образом в вопросе легитимности выборов была поставлена точка. Начался второй ельцинский срок.

Глава 12. После выборов-1996.

Часть 1

Дальнейшее жизнеописание Ельцина наталкивается на проблему достоверности тех или иных свидетельств. Дело в том, что весь последующий период времени, практически до самой своей отставки в новогоднюю ночь 31 декабря 1999 года, Ельцин вел довольно замкнутый образ жизни. Это, конечно, в первую очередь объяснялось состоянием его здоровья и вытекающей из этого крайне ограниченной работоспособности.

За его реальной каждодневной жизнью мог наблюдать очень ограниченный круг лиц. Ельцин, фактически, перестал быть публичным политиком. Информация о нем, прежде чем быть обнародованной, скрупулезно выверялась и фильтровалась, а публичные мероприятия с его участием были тщательно срежиссированными спектаклями.

Главная задача, которую решало его окружение, заключалась в том, чтобы выдать глубоко больного человека с ограниченными когнитивными способностями за бодрого и энергичного лидера, жесткой рукой реализующего свой глубоко продуманный план реформ и преобразований.

Нельзя сказать, что об этом периоде его жизни нет никаких свидетельств. Разумеется, они есть. Взять хоть его собственные мемуары (написание, правда, Юмашевым и оплаченные Березовским). Или интервью самого Юмашева. Есть еще заметки нынешней жены Юмашева Татьяны (Ельциной). Но сколько в них вымысла, а сколько правды определить невозможно.

Мы так никогда по-настоящему и не узнаем, как все обстояло на самом деле: был ли Ельцин в этот период его жизни глубоким физическим и ментальным инвалидом (как на этом настаивают его критики типа Коржакова и Зюганова) или, напротив, он был вполне работоспособным государственным деятелем в самом плодотворном для политика возрасте 60+ (как утверждает его тогдашнее близкое окружение).

Для того, чтобы избежать этих двух крайностей, мы будем пытаться найти какую-то золотую середину и в большей степени опираться на имеющиеся (правда в небольшом количестве) объективные данные, а не на свидетельства ближайшего окружения Ельцина.

Люди из тогдашнего ельцинского окружения (в прессе существует устоявшееся название этой группы лиц: «Семья») невольно ангажированы желанием снять с себя ответственность за принятые в этот период решения и переложить ее на плечи тяжело больного старика, тем более, что он уже теперь мертв. Ещё бы им этого не делать: ведь последствия этих решений оказались такими трагическими, что брать за них на себя ответственность решится не каждый.

Из воспоминаний участников тех событий нам известно, что сразу после выборов Ельцин предложил Малашенко возглавить его администрацию. Насколько Ельцин был в тот момент в состоянии делать такие предложения и в какой мере это было его осознанное решение, а в какой - просто кивок головы («делайте, что хотите, только оставьте меня в покое») - неизвестно.

Мы полагаем, что Ельцин, так редко встречался с Малашенко, что едва ли мог бы узнать его в лицо и поэтому не глядя согласился с рекомендациями Юмашева и Татьяны. Но пусть будет так как они говорят: Ельцин предложил Малашенко стать главой администрации. Это в данном случае тем более не важно, что Малашенко, не смотря на уговоры его коллег, все равно наотрез отказался.

Тогда «Семья» плюс Березовский и Гусинский накинулись на Чубайса и стали его уговаривать согласиться на эту должность. Госслужба совершенно не входила в планы Чубайса. Он со своими друзьями (Алексеем Кудриным, Максимом Бойко, Кохом и Евстафьевым) собирался создать инвестиционную компанию и заняться бизнесом. Поэтому естественно, что эти уговоры затянулись.

Кроме того, Чубайс (так же как и Малашенко) прекрасно понимал две вещи. Первая заключалась в том, что став руководителем Администрации президента, он неизбежно должен будет не только участвовать, но и даже руководить спектаклем, под названием “дееспособный Ельцин”. То есть вводить в заблуждение страну и весь мир в отношении реального состояния президента.

Вряд ли такая перспектива сильно его прельщала. Тем более, что консультации с врачами не давали никаких шансов на то, что ситуация может как-то радикально измениться в результате лечения. Даже в случае хирургической операции на сосудах сердца улучшения возможны, но отнюдь не такие, которые позволят Ельцину полноценно вернуться к исполнению своих обязанностей.

Вторая вещь была несколько иного свойства. Ее хорошо выразил Малашенко, когда отказывался от предложения Березовского и Гусинского стать главой Администрации президента. В ответ на их настойчивые уговоры он им сказал как отрезал: «Да что вы меня уговариваете, вы что, не понимаете: если я приду в Кремль, первое, что я сделаю, так это вышвырну вас отовсюду, и вашей ноги не будет ни в Кремле, ни в Белом доме!»

Малашенко был прав. Эти два медиамагната стали, пожалуй, главной проблемой второго срока Ельцина. Во-первых, потому, что они к тому моменту уже контролировали почти весь медиарынок страны и их союз стал олигополией, управляющей практически всеми ключевыми СМИ. В этом отношении все это сильно напоминало старый фильм Орсона Уэллса “Гражданин Кейн”.

Во-вторых, они были убеждены, что это свое влияние они должны немедленно капитализировать, это нормально, так и должно быть и даже было бы глупо этим не воспользоваться. Всякий, кто сопротивлялся этим их стремлениям, воспринимался ими как враг и подлежал немедленному уничтожению. Они считали, что своей помощью Ельцину (которая и вправду была решающей для его победы) они заслужили право на компенсацию, размеры которой они могут определить самостоятельно, и задача правительства состоит лишь в юридическом оформлении их желаний.

И, наконец, в третьих, с этими их амбициями была полностью согласна “Семья” в лице Юмашева и Татьяны Ельциной. А влияние этих двух людей (которые вскоре вступили в брак) на больного Ельцина было решающим. Собственно, начиная с этого момента уже никто не имел на Ельцина никакого влияния кроме них, поскольку его контакты с внешним миром фактически только ими и ограничивались. Всякий раз, когда кому-то удавалось встретится и поговорить с Ельциным без их санкции и контроля, они это воспринимали как вызов и враждебную вылазку и старались в следующий раз такого человека близко к Ельцину не подпускать.

Разумеется, все это заворачивалось в упаковку заботы о здоровье “папы”: “Папа” себя плохо чувствует, ему нельзя волноваться, давайте мы с вами обсудим как и что вы с ним хотите обсудить и вместе подумаем как это лучше подать, чтобы ему не навредить… А этот вопрос мы с вами и без него решить можем, не будем его беспокоить по пустякам. А по этому вопросу вам лучше к Виктору Степановичу обратиться. Если хотите, я ему сейчас позвоню и он вас примет. Договорились? Вот и хорошо… И т.д.

Возможно, что для себя они так это и объясняли. Вряд ли их действия с самого начала были злонамеренными. А потом это уже стало рутиной и обычной процедурой… Как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад.

Пока Чубайс размышлял над “предложением от которого нельзя отказаться”, 11 июля, в 9 часов утра, в Москве, в троллебуйсе, проезжавшем мимо кинотеатра “Россия”, взорвалась бомба. Серьезные ранения получили восемь человек. Выступивший в этот же день мэр Москвы Лужков обвинил в теракте чеченских сепаратистов.

На следующий день, 12 июля, в Москве, в 8 часов утра, опять в троллейбусе (на этот раз на проспекте Мира) произошел новый взрыв. От этого террористического акта пострадало уже 28 человек. Следственные органы, как не старались, виновников этих терактов так и не нашли. Но в народе вердикт был вынесен сразу: виноваты чеченцы. Разумеется, пресса подогревала эти подозрения.

15 июля своим указом Ельцин отправил в отставку руководителя своей администрации Николай Егорова. В тот же день он назначил на эту должность Анатолия Чубайса.

Через восемь месяцев, в возрасте 46 лет, проиграв осенью 1996 года выборы губернатора в родном Краснодарском крае, Егоров умрет от рака. Незадолго до смерти он даст интервью, в котором скажет, что обладает абсолютно точной информацией: Ельцин болен и не может исполнять своих обязанностей. Пресса прокомментирует это заявление как мелкую месть уволенного (вслед за своим другом Коржаковым) чиновника.

Самой главной задачей, которая встала перед новым главой администрации, была организации инаугурации Ельцина. Ее назначили на 9 августа: тянуть дальше уже было невозможно: истекал предусмотренный для этого конституцией 30-дневный срок с момента объявления официальных итогов выборов.

Задача была не из легких: нужно было привести Ельцина в относительный порядок с тем, чтобы он смог выдержать хотя бы получасовую процедуру. Для Ельцина, в том состоянии, в котором он в тот момент находился, это должно было стать подвигом на грани жизни и смерти. Нечего и говорить, как к такой перспективе отнеслись врачи. Они были в полном ужасе и снимали с себя всякую ответственность.

6 августа, в 5 часов утра, с юга, юго-востока и северо-востока в Грозный вошли чеченские отряды под общим командованием Аслана Масхадова. Началась ставшая знаменитой операция “Джихад”. Одновременно с Грозным чеченцы атаковали Аргун и Гудермес. В Аргуне завязался бой, а вот Гудермес федералы сдали без боя.

Гарнизон Грозного состоял из шести тысяч солдат внутренних войск МВД, которые (по предложению Доку Завгаева) в значительной степени были сформированы из местных чеченцев. И десяти тысяч военнослужащих Минобороны, располагавшихся на военных базах в Ханкале и на аэродроме “Северный”.

Внутренние войска были хаотично рассредоточены на блокпостах по всему городу. Чеченцы зашли в город скрыто, обходя блокпосты и по сигналу, одновременно, практически все их блокировали. Началось систематическое уничтожение блокпостов. Их обстреливали из пулеметов, минометов и закидывали гранатами.

Буквально через час чеченские боевики уже взяли вокзал и захватили несколько вагонов с оружием (прежде всего - огромное количество гранатометов). Это резко усилило их огневую мощь.

Еще через полчаса почти все чеченцы “завгаевского набора” перешли на сторону Масхадова. Таким образом, если в начале операции численность формирований Масхадова по разным оценкам колебалась от полутора до двух тысяч боевиков, то к полдню их было уже не меньше шести тысяч.

Войска Минобороны безучастно наблюдали за тем, как идет истребление их коллег из МВД. Лишь во второй половине следующего дня (7 августа) для деблокирования ключевых блокпостов в центр города были направлена армейская бронеколонна. Но время было упущено, чеченцы успели закрепиться в городе и из заранее подготовленных засад расстреляли эту колонну из гранатометов.

В этой ситуации, командованием федеральных сил (генерал Пуликовский) было принято решение отказаться от немедленного штурма города и сосредоточится на создании коридоров, по которым обеспечить выход военнослужащих МВД с блокпостов за город, в Ханкалу или в аэропорт Северный.

Насколько этот план удался, судить невозможно. Российское командование несколько раз направляло штурмовые отряды в центр Грозного для деблокирования окруженных там своих военных. Но все эти отряды были разбиты. Лишь на 6-й день боев, 11 августа 1996 года, одна из колонн из состава 205 мотострелковой бригады смогла пробиться в центральную часть города к комплексу правительственных зданий, в результате чего отсюда были вывезены раненые, журналисты и трупы погибших военнослужащих.

Не будет большой натяжкой сказать, что к 10 августа Масхадов практически полностью контролировал весь Грозный. Он разрешил российским военнослужащим беспрепятственно покинуть город при условии разоружения. Многие из них так и сделали.

Пуликовский вывел все войска (как армию, так и разбитые Масхадовым части МВД) за город и заявил, что тем самым он его окружил. Возможно, так оно и было. Но проверить это было невозможно. А после полутора лет войны, после “окружения Грозного в январе 1995 года” и “окружения Первомайского в январе 1996 года” такого рода утверждения российских генералов ничего кроме сарказма и горькой усмешки вызвать не могли.

Сам Пуликовский оказался во главе российской группировки относительно случайно: он замещал находившегося в отпуске генерала Тихомирова. Пуликовский отнюдь не был идеальным командующим.

Однажды, в январе 1995 года, он уже “брал” Грозный. Тогда он командовал группировкой “Север” и, сидя в Моздоке, отправлял на штурм Грозного свои войска, даже не понимая, что в реальности там происходит. Мы уже писали, что вся его группировка была полностью уничтожена в районе железнодорожного вокзала.

(Из-за с этой катастрофы, в отношении Пуликовского Главная Военная Прокуратура даже проводила расследование по подозрению в халатности, но не стала возбуждать уголовного дела, из-за вышедшей тогда амнистии в честь 50-летия Победы).

Пуликовский был, в то же время, трагической фигурой: его сын Алексей, будучи офицером российской армии, погиб в бою под Шатоем 14 декабря 1995 года. Разумеется, что генерал ненавидел своих противников и жаждал реванша. Ему казалось, что в этот раз они от него уже не уйдут.

13 августа Пуликовский выдвинул Масхадову ультиматум: в течении 48 часов выпустить все гражданское население, сложить оружие и выйти из города. В противном случае они будут уничтожены артиллерией и авиацией. Никто никого и ничего в очередной раз штурмовать уже не собирается.

Все это выглядело вполне устрашающе. Было лишь неизвестно, насколько в силах он выполнить свои угрозы. Разумеется, сами российские генералы считали (и до сих пор считают) что в тот момент это было им вполне по силам. Но наш опыт заставляет нас всегда оставаться скептиками в отношении их возможностей и талантов.

Тем временем, 9 августа состоялась инаугурация Ельцина. От громоздкой, пышной и долгой церемонии на Соборной площади Кремля, по понятным причинам, пришлось отказаться. Инаугурация прошла в Государственном Кремлевском дворце (в прошлом - “Государственный Кремлевский Дворец Съездов”).

Все уместилось в полчаса. Сама процедура была сведена к минимуму. Ельцин появился на сцене лишь для того, чтобы положив руку на конституцию, произнести короткую присягу. Принимал присягу председатель Конституционного Суда Туманов. В конце церемонии, стоящий на сцене Патриарх Алексий вдруг взял слово и (помимо прочего) произнес обреченно из Апостола Павла: “Всякая власть от Бога…” Это полностью совпало с тем, что подумали в этот момент все четыре с половиной тысячи приглашенных на инаугурацию гостей.

Таким образом, Чубайс, с трудом, но справился с задачей приведения к присяге лежачего больного. Причем так, чтобы все выглядело более-менее прилично и не вызвало ни чрезмерного возмущения одних, ни гомерического хохота других.

В этот же день правительство Черномырдина подало в отставку. Но уже на следующий день, 10 августа, в Государственную Думу поступило предложение от Ельцина вновь назначить Черномырдина председателем правительства. Кандидатура Черномырдина была тут же утверждена фактически без дебатов. Теперь перед Чубайсом и Черномырдиным стояла задача сформировать новое правительство.

Тем временем события в Чечне развивались все стремительнее. Уже 10 августа указом Ельцина Лебедь был назначен полномочным президента представителем в Чечне (вместо Лобова). И буквально на следующий день в сопровождении Березовского Лебедь прибыл в Грозный. В тот же день, вопреки возражениям военных, он провел неофициальные переговоры с Масхадовым.

Многие российские генералы (в частности Трошев и Куликов) говорят, что роль Лебедя в этот момент была крайне деструктивной, но, видимо, так не считал “коллективный Ельцин”, поскольку уже 14 августа, был подписан секретный указ президента, дающий Лебедю номинально неограниченные полномочия по вопросам чеченского урегулирования.

Полномочия эти, однако, были сильно ограничены действующей Конституцией и законами. Так, например, Лебедь не мог отстранить от работы никого с уровня замминистра и выше, поскольку это была креатура президента и премьера. Поэтому чрезвычайные полномочия Лебедя (при наличии оппонирующих ему Куликова и Родионова с их замами) носили фиктивный характер. Но, тем не менее, четко показывали отношение к нему в этом вопросе со стороны администрации президента.

Существует две точки зрения на ситуацию в российских войсках в этот момент. Одной из них придерживались Лебедь и сопровождавший его Березовский, а другой - генералы, возглавляемые Пуликовским и Куликовым.

Лебедь, по его собственным рассказам, посетив расположение российских войск, пришел в ужас от бардака, который там творится. Особенно его поразило состояние рядового и сержантского состава. Солдаты были грязные, голодные, почти у всех были вши. Многие были простужены, с пневмонией. Царили гепатит, дизентерия, многие страдали поносами.

Техника была либо разбитой, либо плохо отремонтированной, снабжение боеприпасами и ГСМ было из рук вон плохим. Не хватало самого необходимого: еды, воды, патронов, медикаментов, исправного транспорта. Современные средства связи фактически отсутствовали. Допотопные полевые рации выходили в эфир на волнах, которые легко прослушивались чеченцами. Новых карт не было. Воевали по картам середины семидесятых.

Офицерский состав погряз в коррупции, кругом царило пьянство, мародерство, порой - совершеннейший садизм по отношению к мирному населению. Русские военные ненавидели чеченцев, те, разумеется, платили им той же монетой.

Другую точку зрения выразил в своих мемуарах генерал Трошев: “Ну, увидел ты замурзанного бойца, к тому же оробевшего перед высоким московским чиновником. Он что — показатель боеспособности? Александр Иванович, видимо, ожидал увидеть вымытого и отполированного гвардейца, как в кремлевской роте почётного караула…

Да я (генерал!) порой на войне по нескольку суток не мылся и не брился. Не всегда была возможность, а главное — некогда. Поесть и то не успеваешь. И какой у меня после этого вид? Московский патруль арестовал бы! Не поверил бы, что генерал, — бомж какой-то… И ничего удивительного тут нет. Война — занятие грязное, в буквальном смысле слова…

Лебедю хотелось сиюминутной славы «миротворца». Вот, дескать, никто проблему Чечни разрешить не может уже почти два года, а он — сможет. Одним махом, одним росчерком пера, одним только видом своим и наскоком бонапартистским.

Мы все — в дерьме, а он — в белом. Ради непомерного честолюбия, ради создания имиджа «спасителя нации» он предал воюющую армию, предал павших в боях и их родных и близких, предал миллионы людей, ждавших от государства защиты перед беспределом бандитов…”

В изложении генералов тогдашняя российская группировка (как армейская, так и внутренних войск) вся, от генерала до последнего солдата, рвалась в бой и жаждала окончательно уничтожить окруженных ими в Грозном чеченских бандитов и террористов.

А Лебедь со своей миссией только мешал одержать победу, которая уже фактически была у них в руках. И, разумеется, у генералов не было ни малейших сомнений в том, что они в состоянии разгромить группировку Масхадова и для этого у них имеются все возможности.

Лебедь придерживался другой точки зрения. Он считал, что Грозный окружен лишь на бумаге. В действительности чеченцы могли спокойно входить и выходить из города. Лебедь сам встречался с Масхадовым на нейтральной территории, за пределами Грозного, и Масхадов потом спокойно вернулся в город и продолжил руководить своей группировкой.

Лебедь считал безумием артиллерийский обстрел города, в котором полно мирных жителей, при том, что эти жители, не смотря на все ультиматумы Пуликовского, уходить из города не собирались. Более того: Лебедь понимал, что в сложившейся обстановке отделить мирных жителей от чеченских боевиков попросту невозможно: все они, от безусого мальчишки до последнего старика готовы были изо всех сил помогать своим соплеменникам противостоять федералам.

Косвенно, правоту Лебедя подтверждает неясность с самим ультиматумом Пуликовского. Официальная российская военная историография утверждает, что 13 августа Пуликовский объявил Масхадову ультиматум. Он потребовал от чеченцев предоставить возможность мирным жителями выйти из города, а самим боевикам в течении 48 часов разоружиться и тоже покинуть город. Но будто бы прибывший в этот момент Лебедь отменил ультиматум и вступил с Масхадовым в переговоры.

Однако это противоречит официальным же сообщениям о том, что вернувшийся 20 августа из отпуска генерал Тихомиров подтвердил все приказы Пуликовского, а значит и ультиматум - тоже. Но как можно оставить в силе ультиматум, если Лебедь его уже неделю как отменил? И что же в таком случае отменил Лебедь? И отменял ли он вообще этот ультиматум?

Получается странная картина: 48-часовой ультиматум действовал больше, чем двое суток, но никто из чеченцев его выполнять даже и не подумал, а сам Пуликовский, не смотря на истечение сроков ультиматума, никакого артиллерийского обстрела Грозного так и не начал.

Это обстоятельство драматически противоречит рассказам Трошева и Пуликовского о том, что они были настроены самым решительным образом, а чеченцы сильно испугались, когда им был предъявлен ультиматум.

В этой мутной картине ясно было только одно: Лебедь, через голову военных, воспользовавшись неформальными каналами Березовского, вступил в прямой контакт с Масхадовым и между ними начались переговоры, причем довольно конструктивные.

Скорее всего, военные выдохнули с облегчением: никому не хотелось повторения страшного “новогоднего” штурма Грозного, тем более, в отсутствие Рохлина и его Волгоградского корпуса. Да и не было у армейских генералов особого желания “спасать” изгнанных из Грозного сотрудников ВВ МВД. Ведь не секрет, что между этими ведомствами всегда были не очень дружеские отношения.

К тому же, мы уже писали, что большая часть состава внутренних войск в Грозном перешла на сторону Масхадова, вообще непонятно, что из себя представляли те остатки грозненского гарнизона ВВ МВД, которым удалось выйти из города. Тем более, что большая их часть, по требованию чеченцев, перед уходом была вынуждена сдать оружие. В противном случае их бы просто уничтожили.

О том, что армия оставалась в стороне, в одном из своих интервью говорил и глава МВД Куликов: “....А в те дни насторожили странные ­совпадения. Нападение боевиков на Грозный и безучастное отношение к этому Министерства обороны. Я бросил в бой все резервы милиции, Внутренних войск. Звонил Лебедю, Родионову, умолял: «Дайте два армейских полка!» Но они даже роты не дали…”

Итак: изгнанные из Грозного остатки гарнизона были деморализованы и частично разоружены чеченцами. В этих условиях, даже если предположить, что ВВ МВД взяли Грозный в “кольцо”, то цена этому “кольцу” была не больше, чем такому же “кольцу” в Первомайском.

Однако и выглядеть побитыми кучкой вооруженных только легким оружием партизан российским генералам тоже не хотелось. Поэтому ими и была с энтузиазмом подхвачена версия о том, что они были готовы разорвать масхадовских бандитов в клочья, но приехал Лебедь и все отменил.

Как всегда в аналогичных ситуациях, миф о “предательском ударе ножом в спину” оказался самым подходящим для тех, кто не хотел признавать свою вину за очевидное поражение.

И, разумеется, самым главным адептом этого мифа был министр внутренних дел Куликов. Ведь это именно его подчиненные практически без сопротивления оставили Грозный Масхадову и, сдав оружие, бежали прочь.

Он довел свою полемику с Лебедем до такого накала, что Лебедь на своей пресс-конференции 16 августа потребовал от Ельцина снять с должности министра внутренних дел Анатолия Куликова и перепоручить секретарю СБ командование группировкой федеральных войск в Чечне: "Вам, Борис Николаевич, предстоит нелегкий выбор - либо Лебедь, либо Куликов...", "...двум пернатым в одной берлоге не ужиться"

Заметим, что за два месяца до этого, примерно в такой же манере Лебедь избавился от другого “пернатого” министра - Грачева… Видимо он и в этот раз рассчитывал на поддержку Ельцина. Но Ельцин был слишком болен, а принять решение без Ельцина в этот момент никто не решился.

Бесстрастная хроника фиксирует, что начиная с 14 августа боевые действия в Чечне фактически замерли. Официальная историография утверждает, что в этот день Лебедь договорился с Масхадовым о прекращении огня. Но почему прекратили огонь федералы - непонятно: ведь полномочий Лебедя ими командовать они не признавали. А иначе зачем было Лебедю требовать увольнения Куликова?

Как не крути, а остается только одно: федералы прекратили огонь лишь потому, что сами хотели его прекратить. Эта война всем осточертела и только амбиции генералов заставляли их искать “уважительные” причины ее окончания. И Лебедь казался им прекрасной фигурой, на которую можно было спихнуть весь позор своего поражения.

Лишь через три дня, 17 августа (еще до возвращения из отпуска Тихомирова) Пуликовский подписал приказ об официальном прекращении федеральными силами боевых действий на всей территории Чечни.

Таким образом, Тихомирову нечего было отменять по возвращении из отпуска 20 августа: пресловутого “ультиматума Пуликовского” уже не было. Он сам его отменил 17 августа. Впрочем, был ли этот ультиматум на самом деле - большой вопрос… Если даже он и был, то никаких последствий не имел и никто его выполнять не собирался. Ни чеченцы, ни федералы.

Так или иначе, но переговоры Лебедя с Масхадовым начались и в концу августа они достигли согласия по основным принципам урегулирования.

31 августа Александр Лебедь и Аслан Масхадов встретились в дагестанском Хасавюрте и подписали совместное заявление о "Принципах определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой". Этот документ предусматривал вывод российской армии из республики и подписание между Россией и Чечней политического соглашения об "отложенном" статусе Чеченской Республики до конца 2001 года.

Разумеется, хасавюртовское соглашение с сепаратистами и признание де-факто независимости Ичкерии (давайте называть вещи своими именами) подверглись резкой критике со стороны левой оппозиции в Государственной Думе и отдельно - министра внутренних дел Куликова.

Куликов, видимо, решил, что роль сторонника “войны до победного конца” поможет ему в его политическом позиционировании. Заметим, что во всех предыдущих эпизодах (начиная с октябрьских событий в Москве в 1993 году) он не был так решителен, как в этот раз. Человек осторожный и, дипломатично выражаясь, нехрабрый, он стал вдруг чрезвычайно воинственным и боевитым.

По всей видимости, он понимал, что никто в Кремле на его крики о “предательстве” не отзовется и новой войны не начнет. А в таких обстоятельствах занимать позицию “ястреба” совершенно безопасно и даже политически выигрышно.

Часть 2

Тем временем Лебедь, в развитие Хасавюртовских соглашений 17 сентября в селе Новые Атаги согласовал с Масхадовым график вывода федеральных войск из Чечни. Также они приняли решение о разминировании территории и формировании совместных правоохранительных органов на территории республики. В результате вывода российских войск вооруженные формирования сепаратистов взяли под свой контроль всю территорию Чеченской Республики.

Пророссийски настроенные представители органов государственной власти и местного самоуправления вынуждены были сложить свои полномочия. Правительство Д. Г. Завгаева эвакуировалось в Москву и самораспустилось, у власти в Грозном встало правительство З. А. Яндарбиева.

Еще в самый разгар грозненской эпопеи, в середине августа началось формирование нового правительства. И если по кандидатуре премьера вопросов ни у кого не было и 10 августа Черномырдин по предложению Ельцина был утвержден Государственной Думой в этой должности, то по всем остальным правительственным постам в Кремле началась дискуссия.

Каждый, кто считал себя причастным к победе Ельцина на выборах, полагал, что у него есть право назначить своего вице-премьера или министра. Разумеется, первую скрипку играли Березовский и Гусинский.

Нельзя сказать, что именно они решали кто конкретно войдет в правительство. Все-таки решение принималось Черномырдиным и Чубайсом. Но их роль была существенной. Во всяком случае никто не мог оказаться в министерском кресле вопреки их позиции. Кроме этого существенную роль играли Юмашев и дочь Ельцина Татьяна.

Какова была роль Ельцина в формировании нового правительства - доподлинно неизвестно. Скорее всего, она была чисто технической, поскольку во-первых, он был тяжело болен, а во-вторых, с большинством из рассматриваемых кандидатур он либо вовсе не был знаком, либо едва-едва. В этих условиях он не мог решать чем условный “Иванов” лучше условного “Петрова”, поскольку для него и тот и другой были совершенно одинаковыми, незнакомыми ему людьми.

Видимо в этот период появилась практика назначения Ельциным на ключевые должности в правительстве (включая посты вице-премьеров) людей без предварительной встречи с ними и пусть даже самого формального знакомства. Это лишний раз доказывает, что Ельцин был в совершенно разобранном состоянии и показывать его в таком виде широкому кругу лиц было рискованно: по Москве и так ходили слухи о том, что Ельцин чуть ли не в коме.

Именно тогда Березовский стал формировать свое лобби во власти с помощью ставшего впоследствии известным трюка: узнав, кто конкретно войдет в правительство, он еще до официального оглашения такой информации, объезжал этих людей и сообщал им, что они вошли в правительство исключительно по его протекции и поэтому именно ему обязаны своим карьерным ростом.

Этот метод он распространял на всех, вошедших в правительство. И на тех, кто действительно оказался в нем благодаря поддержке Березовского, и на тех кто вошел в него по другим причинам (или даже не смотря на его возражения). Насколько этот трюк срабатывал, сказать трудно. Но факт остается фактом: влияние Березовского в этот период было беспрецедентным. И в его офис на Новокузнецкой улице всегда стояла очередь из министров, губернаторов и генералов.

Наконец 22 августа был оглашен окончателтный состав правительства. Первым заместителем Черномырдина (заменяющим его в моменты отсутствия) стал Алексей Алексеевич Большаков. Это был выходец из Питера, чиновник старой закалки (из “красных директоров”), до этого бывший министром по делам СНГ. Ждать от него каких-то прорывных решений в области реформ не стоило. Да его и назначали не для этого. Впрочем, для чего его назначали так и осталось тайной.

Другим первым заместителем Черномырдина был назначен тоже представитель директорского корпуса Владимир Васильевич Каданников, руководитель Волжского автозавода. Он еще по “ЛогоВАЗу” был близок с Березовским. К тому же в начале 90-х он публично поддержал правительство Гайдара и поэтому имел хорошие отношения с Чубайсом. Кроме этого, будучи главным конкурентом Черномырдина во время драматической борьбы Ельцина с Верховным Советом за пост премьера в декабре 1992 года, он добровольно снял свою кандидатуру, чем заслужил благодарность со стороны Черномырдина. Этим, собственно, и исчерпывались все таланты Каданникова, как государственного деятеля.

Третьим первым вице-премьером был назначен руководитель и совладелец одного из крупнейших российских банков (Онэксим Банка) Владимир Олегович Потанин. Мы уже писали о нем и поэтому здесь он в представлении не нуждается.

Назначение Потанина было идеей Березовского. Во всяком случае, никто кроме него до сих пор не претендовал на ее авторство. Впрочем, мы склонны считать, что это было коллективным решением, которое по обыкновению Березовский приписал себе.

Включение 35-летнего Потанина в состав правительство должно было символизировать собой новый тренд в кадровой политике Кремля, когда молодые люди из частного бизнеса, возникшего уже во время реформ, идут во власть и уже со знанием дела проводят необходимые преобразования.

Не исключено, что в этом решении был еще один подтекст. Дело в том, что и Березовский и Гусинский видели в Потанине своего главного конкурента. Он был достаточно независим, располагал большим капиталом и его амбиции часто распространялись на те области бизнеса, которые Березовский и Гусинский отвели для себя.

Назначив его в правительство, они рассчитывали, что экономическая экспансия Потанина и его партнера Михаила Прохорова будет существенно ограничена, поскольку его всегда можно будет обвинить в конфликте интересов и использовании служебного положения для продвижения своих бизнесов.

Назначение Потанина лишний раз доказывает тот факт, что Ельцин самоустранился от формирования правительства. Ельцин встречался с Потаниным считанные разы, причем всегда в группе с другими предпринимателями, вообще его не знал как человека и бизнесмена, и вряд ли бы узнал при личной встрече. Но зато его хорошо знали все остальные, кто действительно принимал это решение. И этого оказалось достаточно.

Возможно, что даже Черномырдин был отстранен от формирования правительства, которое ему предстояло возглавить. Ведь он тоже не очень хорошо был знаком как с Потаниным, так и с Каданниковым и их назначение вряд ли было его идеей.

Четвертым первым вице-премьером был назначен Виктор Илюшин. Это был старый ельцинский бюрократ, работавший у него зав. секретариатом еще в Свердловском обкоме КПСС. До сих пор Илюшин всегда был основным чисто техническим помощником Ельцина в администрации президента (а до этого - в МГК КПСС и Верховном Совете РСФСР) и являлся одним из главных его закулисных советников.

Считалось, что Илюшин это такой традиционный советский консерватор, человек безусловно лояльный Ельцину, но при этом совершенно не понимающий задач преобразования страны и поэтому часто стоящий на пути каких-то реформаторских проектов. Известно немало случаев, когда подготовленные правительством важные решения он тормозил, поскольку их цель была ему непонятна или он считал их несвоевременными.

Это, безусловно, создавало напряжение между правительством и администрацией президента и переводом Илюшина на правительственную работу (как неформально сообщалось - по его собственному желанию) было решено это напряжение снять.

Трудно представить, что Ельцин согласился лишиться своего “верного оруженосца”, который никогда не претендовал на какую-то власть, не был публичным политиком и всего лишь пытался организовать работу бюрократического аппарата Ельцина максимально эффективным образом. (Разумеется, так как он это считал правильным в соответствии со своими представлениями о пользе дела и выгоде для босса).

За долгие годы совместной работы Ельцин наверняка привык к Илюшину как к неотъемлемой части своего бюрократического “я”. Он привык к тому, что тот приносит ему на подпись бумаги, он был уверен, что в этом случае там нет подвоха, что стоят все согласования, что эти бумаги завизировали юристы и т.д. Кроме того, он знал, что Илюшин контролирует все его поручения и не позволит заволокитить или спустить на тормозах ни одно из них.

Хороший орговик - особо ценный вид бюрократа. Это штучный товар, к этому нужен талант. Илюшин был орговиком очень высокого класса. К тому же он был полностью лоялен лично Ельцину. И Ельцин, как опытный чиновник, не мог не понимать всю ценность для него этого человека. И переход Илюшина от Ельцина к Черномырдину лишний раз доказывает, что Ельцин мало интересовался формированием нового правительства. Или, что скорее всего, просто не мог этим заниматься чисто физически.

Кроме четырех первых заместителей, Черномырдину назначили восемь просто заместителей: Бабичева, Лобова, Серова, Игнатенко, Давыдова, Лившица, Фортова и Заверюху. Кроме Лившица и Фортова все остальные были чиновниками еще советского замеса. Кроме заместителей в правительство входило еще двадцать два министра, в числе которых были министр иностранных дел Евгений Максимович Примаков, министр обороны Родионов и министр внутренних дел Куликов.

Совершенно очевидно, что это правительство было “сборной солянкой”, удовлетворяющей запросы максимального числа лоббистских групп. Разумеется, правительство в таком составе ни на какие реформы не было способно. Это было правительство “поддержания стабильности” и, собственно, для этого оно и создавалось.

Тем, кто формировал это правительство было ясно, что пока Ельцин находится между жизнью и смертью какие-то радикальные преобразования делать очень опасно, что нужно успокоить страну, которая только что с огромным трудом прекратила кровавую бойню в Чечне и вышла из напряженной, на грани истерики, избирательной кампании. Нужно было перевести дух, снизить накал страстей и дать людям погрузиться в мир повседневных забот, а не продолжать пугать их то угрозой коммунистического террора, то опасностью террора чеченских боевиков.

Последние назначения в правительстве были сделаны 22 августа. Однако после этого, желаемое умиротворение и спокойствие наступили не сразу.

Будучи переназначенным уже в новое правительство министром внутренних дел, Куликов, почувствовав поддержку администрации президента, решил перейти в решительную атаку на своего нового противника - секретаря Совета Безопасности Лебедя.

Их публичная полемика продолжилась и после подписания Хасавюртовских соглашений. Каждый обвинял друг друга в предательстве интересов России, в бонапартизме и в поощрении чеченских сепаратистов. К октябрю страсти разгорелись до такой степени, что Куликов дал пресс-конференцию прямо обвиняя Лебедя в намерении узурпировать власть в России.

Разумеется Лебедь не оставался в долгу и, в свою очередь, обвинял Куликова в развале армии и внутренних войск и нежелании и неумении бороться с терроризмом и преступностью. Но Лебедь переоценил свои силы и уровень поддержки со стороны тех, кто еще вчера помогал ему стать политической фигурой федерального уровня.

Еще до куликовской пресс-конференции, 4 октября Лебедю со скандалом все-таки удалось прорваться к Ельцину с изложением своей точки зрения на всю эту полемику. Но лучше бы он этого не делал. По воспоминаниям самого Лебедя Ельцин выглядел ужасно и казалось, что он может умереть прямо во время встречи. От Ельцина он, разумеется, ничего не добился, но ельцинское окружение разозлил настолько, что это окончательно лишило Лебедя всякой поддержки со стороны “Семьи”.

В своих мемуарах, Куликов рассказывает, что накануне пресс-конференции он написал Ельцину рапорт об увольнении. Пакет вернулся к нему нераспечатанным. Тогда он позвонил Чубайсу и сообщил, что намерен дать пресс-конференцию, на которой рассказать о том, какую опасность для страны представляет из себя генерал Лебедь.

Он был почти уверен, что Чубайс категорически запретит ему это делать. Но, вопреки его ожиданиям, через короткое время Чубайс перезвонил и сказал: “Я доложил президенту. Он не высказал своего неприятия. Он не сказал: «Нет!»” Куликов понял, что он победил.

Буквально через несколько дней после пресс-конференции Куликова, 17 октября вышел Указ президента об отставке Александра Лебедя с поста секретаря Совета Безопасности России. Так молниеносно закончилась федеральная карьера человека, которому суждено было закончить Первую Чеченскую войну.

Лебедь по наивности полагал, что та поддержка, которую ему оказывали Березовский и другие члены избирательного штаба Ельцина, продолжится и после выборов. Но нет никаких свидетельств, что ему такое “продолжение банкета” было обещано.

После выборов Кремль активно помогал ему только в одном проекте: в максимально быстром завершении войны в Чечне. Как только Лебедь это сделал - он тут же перестал быть интересен. Более того: Хасавюртовские соглашения внутри ура-патриотического сообщества, армейского командования и генералитета МВД и ФСБ были восприняты как предательство, как пресловутый “нож в спину воюющей армии”. Разумеется, весь негатив от этих соглашений, по замыслу ельцинского окружения, должен был лечь на Лебедя.

Администрация президента с удовольствием воспользовалась плодами прекращения войны, но ответственность за такое “бесславное” ее окончание она предпочла с Лебедем не делить, оставив ему все “славу миротворца” и сопутствующие ей проблемы с силовиками. Ельцин, по понятным причинам, хранил молчание.

После увольнения Лебедя Березовский пролоббировал назначение Ивана Рыбкина (коммуниста, бывшего спикера Государственной Думы) на место Секретаря Совбеза, а себя - на должность его заместителя.

После этого он развил бурную деятельность по подписанию всеобъемлющего соглашения с Ичкерией. В Грозный поехали одна делегация за другой. Все знали, что Рыбкин - не более чем декорация. Настоящим мотором и главой Совбеза являлся Березовский.

Однако оказалось, что договоренности с Ичкерией нужны только одному Березовскому. Все остальные с обеих сторон не видели перспектив у этой активности: Москва считала, что без признания Ичкерией себя субъектом Российской Федерации, договариваться с ней ни о чем не надо, а Ичкерия, разумеется, занимала ровно противоположную позицию.

Поэтому переговоры сами собой заглохли и ситуация зависла в полной неопределенности. Никто не хотел идти на обострение, равно как и на компромисс по поводу независимости Ичкерии.

15 августа Ельцину сделали коронарографию, а 17 августа по его поводу собрался врачебный консилиум. Светила медицины вынесли свой вердикт: коронарные сосуды настолько забиты, что сердце Ельцина практически не получает кислорода. В таких условиях новый инфаркт - лишь вопрос времени. Причем недолгого.

С таким диагнозом показана операция аорто-коронарного шунтирования. Но как найти хирурга (не шарлатана), который возьмется ее делать человеку с пятью инфарктами - это отдельная нетривиальная задача. Первые же попытки найти таких хирургов наткнулись на их категорический отказ. Никто не хотел быть тем врачом, под чьим скальпелем умрет первый президент России.

Ситуация осложнялась еще и тем, что Ельцин хоть и соглашался на то, чтобы его консультировали западные врачи, но наотрез отказывался ехать в Америку или Европу на операцию. Более того: он твердо стоял на том, что его должен оперировать именно российский врач.

В качестве консультанта в Москву прибыл известный американский хирург Майкл Дебейки. Ему было 88 лет и он уже почти не оперировал. Но у него был непререкаемый авторитет именно в такого рода операциях и к тому же он уже однажды приглашался для лечения академика Мстислава Келдыша. Это было еще при СССР, в 1972 году. Но в Кремлевской больнице об этом помнили и поэтому обратились именно к нему.

У Дебейки за некоторое время до этого стажировался российский хирург Ренат Акчурин. Который в тот момент был, пожалуй, самым главным специалистом по аорто-коронарному шунтированию в России. Вот его и удалось уговорить прооперировать Ельцина.

Еще один консилиум с участием Дебейки и Акчурина состоялся 25 сентября. Тогда было принято решение об операции не позже чем через два месяца. Откладывать операцию на более поздний период было крайне опасно: сердечная недостаточность у Ельцина угрожающе нарастала. Без операции Ельцин был обречен: шестого инфаркта он бы не пережил.

Началась длительная подготовка Ельцина к операции. Ельцин практически безвылазно находился в санатории “Русь” в Завидово. А его пресс-секретарь Сергей Ястржембский рассказывал, что президент “работает с документами”. На вопрос журналистов о здоровье главы государства он отвечал, что “у президента крепкое рукопожатие”.

Изредка публику кормили либо заранее заготовленными “консервами”, либо тщательно отрепетированными короткими встречами президента с Черномырдиным или Чубайсом. Или с кем-то еще, кто был также подготовлен и проинструктирован как и эти двое.

О том, кто реально принимал тогда решения государственной важности писала, например, газета Московский Комсомолец: “Татьяна Дьяченко (дочь Ельцина - АК) исполняет сегодня роль хранителя двери больного президента. Именно через свою дочь президент получает большую часть информации о внешнем мире. Именно через Татьяну Борисовну к президенту РФ ныне поступает основная масса государственных документов. И именно эта женщина консультирует Бориса Ельцина по поводу всех ключевых назначений в российском государстве”.

На наш взгляд, газета немного сгущает краски и круг лиц, принимающих участие в выработке решений (которые при нормальных обстоятельствах должен был бы принимать президент) Татьяной Борисовной не исчерпывался. В этот круг без сомнения входили (помимо Татьяны Борисовны) еще Юмашев, Чубайс, Черномырдин, Березовский и Гусинский.

Самого Ельцина, судя по подписанным в сентябре-октябре 1996 года указам, интересовали, за редким исключением, только награждения героев, назначения послов и каких-то клерков среднего уровня. К этому периоду относится ставшее известным награждение актера Зиновия Гердта орденом “За заслуги перед Отечеством III степени”, про которое Гердт саркастически заметил, что так и не понял, что же было III степени - заслуги или Отечество?

Недавно рассекреченные телефонные разговоры Ельцина и Клинтона тоже показывают, что в этот момент (17 сентября) разговор между президентами касался исключительно темы здоровья Ельцина и то, каким образом Клинтон может ему помочь врачами и т.д. Ни о чем другом они в этот период времени не говорили.

Ельцин довольно дисциплинированно выполнял все предписания врачей в ходе подготовки к операции. По свидетельству Акчурина он лишь пару раз “сбегал на охоту”. Но это было лишь одно название. Просто Ельцина на несколько часов отвозили в лес, где он стрелял уток. Акчурин смотрел на такие “шалости” сквозь пальцы: это были просто прогулки на свежем воздухе. Но ощущение запретности такой “охоты” взбадривало Ельцина. Даже в таком состоянии ему нужно было как-то реализовать свою натуру авантюриста.

Наконец, врачи определились и операция была назначена на 5 ноября. Еще 19 сентября Ельцин подписал Указ, который определял, что на время операции его обязанности будет исполнять председатель правительства Черномырдин. Но в этом Указе специально оговаривалось, что конкретный момент, когда полномочия переходят к премьеру будет установлен отдельным указом.

5 ноября, в шесть часов утра, Ельцин выехал из своей загородней редиденции и уже через полчаса вошел в двери “Чазовского” кардиоцентра в Кунцево (теперь он носит название “Национальный медицинский исследовательский центр кардиологии имени академика Чазова”). В этом центре отделение кардиохирургии как раз и возглавлял Ренат Акчурин.

Прежде, чем лечь на операционный стол, Ельцин подписал еще один указ, которым с 7:00 5 ноября исполнение обязанностей президента возложил на Черномырдина. Характерно, что перед подписанием, прочитав его еще раз, он своей рукой вписал в текст указа слово “временное” перед словами “исполнение обязанностей”. И лишь после этого его подписал.

Операция началась в восемь часов утра и полностью была завершена в два часа пополудни. Собственно активная фаза операции длилась около часа. Ельцину было поставлено шесть шунтов, что должно было резко увеличить приток обогащенной кислородом крови к сердцу. Сердце после операции запустилось сразу и никаких нештатных ситуаций не произошло.

(Вся врачебная команда Акчурина, которая помогала ему при проведении операции, получила от Управления делами президента квартиры. Сам Акчурин не получил за свою работу ни копейки сверх того, что ему обычно платили в кардиоцентре за такие операции).

Семья Бориса Ельцина все это время находилась за стеной операционной. Ждала, что скажут врачи. Позже Акчурин вспоминал: “Я вышел из операционной. В коридоре стоял Евгений Иванович Чазов. Я сказал: “Все нормально”. Он говорит: “Тогда пойдем сразу к Наине Иосифовне”. Она и Татьяна сидели в палате… Мы подошли и я сказал, что все нормально. Я увидел в глазах у Наины Иосифовны колоссальное облегчение”.

По иронии судьбы, именно академик Чазов был тем самым врачом, который осматривал Ельцина после сердечного приступа осенью 1987 года, случившегося после памятного октябрьского пленума ЦК КПСС, на котором Ельцина исключили из Политбюро и сняли с должности первого секретаря МГК КПСС.

Именно тогда он настоятельно рекомендовал Ельцину прекратить злоупотреблять алкоголем, в чем Чазова горячо поддержала Наина Иосифовна. Тогда, как известно, Ельцин наорал на них обоих. Через девять лет, они стояли друг напротив друга и понимали все без слов. Результат ельцинского пренебрежения советом квалифицированного медика в комментариях не нуждался.

На следующее утро, едва отойдя от наркоза, Ельцин тут же потребовал у охраны заранее подготовленный указ о прекращении исполнения Черномырдиным обязанностей президента и немедленно его подписал.

Ельцин был еще очень слаб и едва мог говорить. Но, видимо, он заранее договорился с охраной об условном знаке и поэтому только лишь прошептал одними губами: “Давай!” Ему немедленно принесли уже готовый указ и ручку для его подписания. Через полчаса приехал Черномырдин. Ельцин опять вступил в полномочия президента.

Едви ли он понимал в этот момент зачем ему власть. Почти наверняка он не мог, да и не хотел ею воспользоваться. Во всяком случае, сию минуту. У него не должно было быть никаких опасений насчет Черномырдина, как впрочем и насчет кого-бы то ни было еще. Но ему была невыносима сама мысль, что его (!) власть принадлежит в данный момент не ему, а какому-то другому, пусть и преданному ему человеку.

Все что в нем оставалось от прежнего Ельцина - так это жажда власти. Власти как таковой. Без смысла и перспективы. Просто власть. Мы уже писали, что было в этом его отношении к власти что-то античное, напоминавшее греческих и римских героев, для которых власть была целью, а стремление к ней - добродетелью.

Достигнув ее они не знали, что с ней делать и единственной целью их власти становилось ее удержание. Люди в этом мире античного мифа делились не на добрых и злых, не на умных и дураков, а на тех кто помогает герою удерживать власть (это добро) и тех, кто хочет ее у него отобрать (это зло).

Глубоко больной, находящейся в полуобморочном состоянии, опутанный трубками и напичканный лекарствами старик с разрезанной до сердца грудью, был убежден, что в данный момент он лучше справится с обязанностями президента, чем вполне вменяемый и относительно здоровый его единомышленник без вредных привычек. Согласитесь, что это исчерпывающе характеризует героя нашего повествования.

(По странному стечению обстоятельств, практически одновременно с подписанием этого указа, в Вашингтоне было объявлено об избрании президентом США на второй срок Билла Клинтона).

Всю осень правительство строго выполняло свое предназначение и занималось исключительно текучкой. Никаких реформ и вообще резких движений оно не предпринимало: вожделенная стабильность в обществе, достигнутая с таким трудом в результате победы Ельцина на выборах и подписания Хасавюртовских соглашений, была настолько хрупкой, что ни Чубайс, ни Черномырдин не хотели ею рисковать.

Ответственный за экономические реформы Потанин пытался что-то предпринять хотя бы в области приватизации, но все его попытки закончились лишь тем, что ему удалось провести на рубеже 1996-97 годов аукцион по продаже 8,5% акций РАО ЕЭС.

Это был первый большой приватизационный аукцион после победы Ельцина. Правительство последовательно выдержало все атаки противников этого мероприятия: от протестов менеджмента и лидера Российского Союза промышленников и предпринимателей Аркадия Вольского, до инспирированного коммунистами обращения Государственной Думы непосредственно в Ельцину.

Аукцион был совершенно открытым и для того, чтобы вызвать доверие всех потенциальных инвесторов (включая иностранцев) его проведение было поручено американскому банку CS First Boston.

Он закончился прекрасным результатом: победитель (им оказался “Национальный Резервный Банк” Александра Лебедева) за небольшой пакет акций, едва дававший право провести одного человека в Совет Директоров, заплатил 350 млн. $. Так высоко рынок оценил победу Ельцина: цена были совершенно другого масштаба, чем цены на приватизируемые активы еще за год до этого (например, на залоговых аукционах).

Но контролируемая Березовским и Гусинским пресса и телевидение не оценили по достоинству это позитивное для России событие. Очевидно, что успех Потанина не входил в их планы. Они делегировали его в правительство не для того, чтобы слепить ему образ “успешного реформатора”. Как мы уже писали, они его отправили в правительство чтобы связать ему руки, а не для того, чтобы он усилился.

Гусинский к тому времени уже получил то, ради чего он (вопреки своей прежней стратегии) поддержал Ельцина на выборах. 20 сентября Ельцин подписал Указ “Об стабилизации деятельности и улучшении качества вещания ВГТРК и телекомпании НТВ”.

В соответствии с этим указом, все улучшение и стабилизация работы ВГТРК состояло лишь в том, что лицензия на право вещания на четвертом метровом канале полностью передавалась Гусинскому для вещания 24 часа в сутки. (Реальное круглосуточное вещание НТВ началось 11 ноября).

В этом указе был пункт, в соответствии с которым правительству предписывалось решить вопрос о плате за лицензию. И Черномырдин пытался хоть какие-то деньги с Гусинского получить. Но неформально “Семья” объяснила премьеру, что “они договаривались по-другому” и лицензия, в конечном итоге, досталось Гусинскому бесплатно.

Это был поистине царский подарок. Проведи правительство тендер, осенью 1996 года бюджет мог бы получить сотни миллионов долларов (если не миллиард). Но вопрос об оплате лицензии был спущен на тормозах и НТВ стала полноценной телекомпанией с метровой лицензией. Это было беспрецедентно: частный телевизионный канал получил от государства лицензию на вещание на метровой частоте абсолютно бесплатно. Капитализация НТВ мгновенно выросла в разы. Гусинский стал по любым меркам очень богатым человеком.

И если говорить о бездарно проведенной приватизации, то говорить нужно о именно такого рода сделках, а не о ваучерной приватизации и залоговых аукционах, которые проводились в совершенно других условиях и, которые (напр. залоговые аукционы), так или иначе пополнили, бюджет значительными для того времени суммами.

Мы уже писали, что Гусинский, наряду с Березовским, в ходе избирательной кампании не только не тратили своих денег, но еще и оказались в выигрыше: их услуги были щедро оплачены за счет выпуска 6-го и 7-го траншей ОВВЗ, то есть, фактически, из бюджета.

Кроме этого, еще весной Гусинский попросил Черномырдина помочь ему с поиском миноритарного партнера-инвестора для развития своей медиаимперии (видимо это было одним из его условий поддержки Ельцина). Так сразу после выборов “Газпром” стал акционером НТВ на 30%. Кроме этого “Газпром” купил миноритарные пакеты акций и в некоторых других компаниях Гусинского. Доподлинно неизвестно сколько “Газпром” заплатил за эти активы. Но, без сомнения, счет шел на сотни миллионов долларов.

Теперь же Гусинский бесплатно получил еще и метровую лицензию. Казалось бы Гусинский был полностью компенсирован за свои “услуги” “Семье”. Но, как потом станет ясно, это было далеко не так и его амбиции простирались значительно дальше.

Ельцин после операции начал медленно приходить в себя. 22 ноября из кардиоцентра его перевели в санаторий “Барвиха”. Оттуда 4 декабря он переехал в резиденцию “Горки-9”. Там он задержался недолго, и уже 8 декабря перелетел на вертолете опять в Завидово. После долгого перерыва, лишь 23 декабря, Ельцин первый раз посетил свой рабочий кабинет в Кремле.

О полном его выздоровлении не могло быть и речи: сердечная мышца, израненная инфарктами, уже не могла восстановить свою былую силу. У Ельцина появилась одышка, отечность лица и шаркающая походка. Он резко постарел и глядя на него, невозможно было себе представить, что еще полгода назад этот вялый и апатичный старик заразительно танцевал свой знаменитый “медвежий твист” на сцене в Ростове-на-Дону.

Но, тем не менее, риск нового инфаркта отступил, сердце стало получать достаточно кислорода и Ельцин мог начать потихоньку возвращаться к работе. Конечно, ни о каком полноценном рабочем графике не могло быть и речи. Но два-три часа пару раз в неделю он уже мог себе позволить появляться в своем рабочем кабинете. Разумеется, контролируемая Кремлем пресса подобострастно смаковала в самых лестных тонах то, что трудоголик Ельцин снова с головой ушел в работу на благо страны.

Впрочем, его реальный график того периода мы, наверное, узнаем не скоро (если вообще когда-нибудь узнаем), а на свидетельства Чубайса, Юмашева и Ко полагаться в этом вопросе было бы слишком наивно. Здравый же смысл подсказывает нам, что страдающий хроническим алкоголизмом человек шестидесяти пяти лет от роду, после трех-пяти инфарктов и операции на открытом сердце, вряд ли был в состоянии вернуться к полноценной работе.

Год подходил к концу. 30 декабря, Накануне Нового года Чубайс организовал большой прием в Кремле. Это был необычный новогодний прием: для того, чтобы на нем присутствовал Ельцин, его (по требованию врачей) провели в полдень. Ельцин пробыл на приеме недолго, но произнес короткую речь, в которой сказал, что “наши надежды оправдались”. Присутствующие поняли, что он имел в виду свою победу на выборах и успешно проведенную операцию.

Глава 13. Болезни и олигархи-1997

Часть 1

Сразу после новогодних праздников к Ельцину в Москву прилетел канцлер Германии Гельмут Коль. Пресса почти не скрывала: Коль прилетел, чтобы лично убедиться в том, что Ельцин жив и дееспособен. Ельцин выглядел неплохо и даже вступил с канцлером в полемику относительно расширения НАТО на восток. Поэтому Коль остался доволен тем, в каком состоянии он нашёл Ельцина, сделал несколько оптимистичных заявлений на этот счёт и со спокойной душой улетел домой.

Но уже 8 января Ельцин был срочно госпитализирован с диагнозом “двустороннее воспаление легких”. После короткого периода восстановления относительной работоспособности он опять надолго исчез из поля зрения российских медиа.

В отсутствие Ельцина активизировался мэр Москвы Лужков, который всегда имел общефедеральные политические амбиции. Пока Ельцин болел, Лужков решил поднять свой политический рейтинг самым простым способом: националистическим популизмом.

17 января он посетил Севастополь, где заявил, что ни Севастополь в частности, ни Крым в целом никогда не передавались Украине. Разумеется, правительство Украины немедленно заявило официальный протест правительству России. Начатый скандал вынужден был расхлебывать Черномырдин, а Лужков остался очень доволен своей выходкой: его рейтинг среди “патриотической” части населения сразу вырос.

Тем временем Чубайс по просьбе Гусинского собрал в Кремле совещание. На него были приглашены Потанин и Кох (от правительства). Темой совещания была приватизация “Связьинвеста”.

Телекоммуникационный холдинг “Связьинвест” был создан ещё осенью 1994 года и объединял контрольные пакеты региональных компаний фиксированной телефонной связи. Некоторые из региональных компаний к тому времени уже начали развивать дополнительно к фиксированной ещё и мобильную связь, и этот процесс шёл достаточно быстро.

Правительство в 1995 году предпринимало попытку продать часть акций “Связьинвеста”. Для этих целей был нанят инвестиционный банк Ротшильда (N.M.Rothschild & Sons LTD). Предполагалось, что банк сможет привлечь крупного институционального инвестора для развития телекоммуникационного сектора в России.

Однако тогда (осенью 1995 года) по причинам, о которых мы уже много писали, никто из серьёзных инвесторов не проявил интереса к покупке акций этого холдинга. Поэтому их продажу Госкомимущество отложил до тех пор, пока ситуация на рынке не изменится и у инвесторов не появится интереса к акциям российского телекоммуникационного сектора.

На упомянутом совещании Гусинский заявил о своём интересе к этому холдингу. Он практически открытым текстом сообщил присутствовавшим, как об уже принятом решении, что “Связьинвест” так или иначе должен принадлежать ему (или тому, на кого он укажет), и правительству следует лишь позаботиться о том, чтобы это решение было оформлено юридически.

Но мало этого: Гусинский ещё и настоятельно предложил передать “Связьинвесту” принадлежавший государству контрольный пакет “Ростелекома” – компании, которая в то время владела монополией на междугороднюю и международную связь.

Он ещё раз напомнил о той огромной роли, которую он сыграл в победе Ельцина на выборах, и дал понять, что “Связьинвест” он считал справедливой компенсацией за эти свои усилия. Таким образом, он косвенно указал на того, кто, собственно, и принял решение о такого рода компенсации.

Все присутствовавшие знали, что Ельцин чисто физически не был в состоянии принять такого решения. Поэтому поняли, что это решение “Семьи”, и тут же устремили свои взоры на Чубайса. Тот был заметно смущён прямолинейностью Гусинского, но возражать ему не стал и предложил сразу перейти к техническим деталям реализации этого решения.

Никому из участников совещания не нужно было объяснять, что для соблюдения самых элементарных юридических норм неизбежно было проведение тендера. В противном случае скандала было бы не избежать.

И даже если отбросить такие “мелочи”, как общественный резонанс, то в любом случае право собственности на принадлежавшие государству акции, полученное в обход конкурсных процедур, никогда не будет достаточно защищено юридически и всегда будет находится под риском реституции. И поэтому привлечь под такую непубличную и незаконную сделку серьёзные инвестиции вряд ли получится.

Кроме этого, Кох сообщил, что против приватизации “Связьинвеста” (особенно с включением в него “Ростелекома”) до сих пор всегда возражали российские спецслужбы и министерство обороны. И что это обстоятельство тоже может помешать реализации задуманного Гусинским плана.

На всё это Гусинский заявил, что он готов участвовать в аукционе, но при условии, что прямо здесь, на этом совещании, под протокол, Потанин заявит, что ни он, ни его структуры, ни его партнёр Михаил Прохоров не будут в какой бы то ни было форме участвовать в приватизации “Связьинвеста”. Это своё требование Гусинский обосновал тем, что в них он видит своих единственных конкурентов за этот актив.

Гусинский подкрепил этот тезис ещё тем, что Потанин являлся первым вице-премьером, и участие его структур в приватизации государственного имущества содержало конфликт интересов и могло рассматриваться как злоупотребление служебным положением. И именно так это участие и будет трактоваться контролируемыми им и Березовским средствами массовой информации.

Что же касается возражений силовиков, то это была его, Гусинского, проблема, и он её решит сам. Он дал всем понять, что у него были свои “специальные” отношения с ФСБ, МВД и даже с МО РФ, и он их использует, чтобы снять все возражения со стороны этих ведомств.

Чубайс без дискуссии признал наличие у Потанина конфликта интересов и обратился к нему с предложением пойти навстречу требованиям Гусинского. Что Потанин и сделал. Он сказал, что в его планы и не входило участие в приватизации “Связьинвеста”, и что он был согласен, во избежание никому ненужных скандалов, выполнить требование Гусинского и ни в каком виде не претендовать на “Связьинвест”.

Судя по всему, результаты совещания Гусинского устроили. Было принято решение о начале работы по приватизации “Связьинвеста”. Была сформирована рабочая группа, которую возглавил Кох. Гусинский сказал, что от них с Березовским в рабочую группу войдет глава “Альфа-Групп” Михаил Фридман.

Так выяснилось, что вместе с Гусинским в проекте участвовал ещё и замсекретаря Совета Безопасности РФ Березовский. (Что характерно, никакого конфликта интересов в этом никто из присутствовавших не обнаружил, настолько в то время всем было очевидно, что на Березовского никакие правила не распространялись).

Вот такими проблемами должен был заниматься глава ельцинской администрации Чубайс, в то время как его шеф страдал двусторонней пневмонией на фоне недавно перенесённой операции на открытом сердце.

Ситуация была критической: оппозиция требовала предъявить ей Ельцина – живого или мёртвого, а предъявить его было нельзя, не спровоцировав тем самым требования Госдумы немедленно передать власть премьеру Черномырдину и назначить досрочные выборы в соответствии со статьёй 92 конституции РФ (в связи со “стойкой неспособностью президента по состоянию здоровья осуществлять принадлежащие ему полномочия”) .

В этих условиях главной задачей Чубайса была организация выступления Ельцина с посланием Федеральному Собранию. Все понимали, что от успеха этого выступления зависело, насколько общество будет продолжать воспринимать Ельцина как полноценного главу государства.

Ельцин к тому времени фактически полгода не появлялся на публике, и поэтому людей уже не могли удовлетворить ни припасённые заранее телевизионные “консервы”, ни тщательно отрежиссированные короткие постановочные репортажи о встречах Ельцина в своём рабочем кабинете в Кремле с премьером или главой своей администрации. Даже редкие протокольные встречи с западными лидерами выглядели уж очень постановочно и нарочито.

Поэтому к подготовке этого выступления в администрации президента подошли с максимальной серьёзностью. Чубайс даже пригласил своего приятеля, театрального режиссёра Иосифа Райхельгауза, для организации такой драматургии выступления Ельцина, чтобы оно, во-первых, было максимально коротким, а во-вторых, чтобы не дать оппозиционным депутатам потребовать от Ельцина спонтанных ответов на вопросы (такой разворот событий был вполне вероятен).

В своих мемуарах Райхельгауз так описывает задачу, которую перед ним поставил Чубайс: “...после долгого курса лечения и ропота коммунистов о том, что президент не в состоянии управлять страной, Ельцин, для того чтобы сохранить реальное политическое влияние, должен произвести не просто хорошее, а очень хорошее впечатление.”

Дальше Райхельгауз пишет: “Чего опасалась команда президента? Во-первых, того, что Ельцин из-за слабости здоровья просто не выдержит «формата». Во-вторых, выступление президента перед камерами всех ведущих телекомпаний — очень удобный случай для оппозиции продемонстрировать миру свою мощь и немощь президента, его неспособность управлять страной.

Тогда заявления Зюганова и других оппонентов Ельцина о том, что Россией правит не законно избранный президент, а тёмные политические лошадки, уже не воспринимались бы как голословные. Проще говоря, это был великолепный повод спровоцировать политический скандал.”

Режиссёр так видел главные проблемы в выступлении Ельцина: “В действии, которое должно было развернуться в Мраморном зале Большого Кремлёвского дворца, существовали очевидные «слабые места», которые легко можно было использовать для срыва выступления президента. Например, ему могли просто не дать говорить, «захлопать»…

Опасность представляли также вопросы депутатов к президенту: если дать развернуться прениям, скандал почти неизбежен. По протоколу закрывать заседание должен был Селезнёв (спикер Госдумы, коммунист - АК), и он вполне мог оттянуть этот момент, чтобы вопросы Ельцину сыпались градом и недовольство депутатского корпуса становилось всё более очевидным.”

Свою задачу как постановщика этого “спектакля” Райхельгауз видел в том, чтобы “...организовать «выход» президента, дать ему возможность вовремя начать выступление, выдержать не протокольный, а укороченный формат речи, максимум 20-25 минут, причём не дать депутатам перебить его вопросами и не оставить возможности для прений…”

Из вышесказанного со всей очевидностью вытекает, что в тот период состояние Ельцина вызывало большую тревогу у его окружения. Тем, кто был знаком с реальным положением дел, было ясно, что Ельцин не в состоянии выдержать более, чем полчаса публичного выступления, и даже речи не могло идти о каком-то брифинге или пресс-конференции. По всей видимости он быстро уставал, а устав, плохо контролировал свою речь.

К тому же, хоть его и старались держать в курсе текущих дел (как утверждают Чубайс и Семья), вряд ли он смог бы спонтанно отвечать даже на самые элементарные вопросы.

Ещё до госпитализации президента с пневмонией из коридоров Кремля и Белого дома по Москве начали неконтролируемо расползаться слухи о том, что Ельцин опять начал выпивать. И то, с каким рвением Семья начала это опровергать, лишь подливало масла в огонь. Рассказывали такие детали, что, хоть Ельцин и требовал водки, ему перед подачей сильно разбавляли её водой, пиво подавали безалкогольное и так далее.

Фактическое отсутствие Ельцина лишь подтверждало самые мрачные предположения, а традиционные рассказы его пресс-службы про “крепкое рукопожатие” и “работу с документами” никак не могли что-то изменить.

Именно поэтому Чубайс и Семья такое большое внимание уделяли подготовке к ежегодному “Посланию Президента Федеральному Собранию”.

После долгих консультаций с руководством обеих палат Федерального Собрания, а также с врачами, службой протокола, спичрайтерами и режиссёром, выступление Ельцина было назначено на 6 марта. В этот день он должен был посрамить всех скептиков и явить граду и миру бодрого и дееспособного лидера.

А в Чечне-Ичкерии тем временем 27 января прошли выборы президента. Им предшествовали сложные внутричеченские интриги и открытые конфликты.

Выборы должны были состояться раньше: ведь республика с 21 апреля прошлого года (со дня убийства российскими спецслужбами Джохара Дудаева) не имела своего главы. Его роль временно исполнял вице-президент Яндарбиев, но он не пользовался большой поддержкой в народе. Однако выборам всякий раз что-то мешало: то теракты, то обострение боевых действий, то переговоры в Хасавюрте.

Последним в череде таких эпизодов было убийство неизвестными боевиками шести сотрудников Красного Креста в госпитале в Новых Атагах. Это случилось чуть больше чем за месяц до выборов, 17 декабря 1996 года. Около 10-12 вооружённых людей примерно в 3:30 ночи ворвались в госпиталь и расстреляли шестерых человек.

Погибли медсёстры Фернандо Коладо (Испания), Ингоборг Фосс (Норвегия) и Нэнси Малай (Канада), хирургические сёстры Гунгильда Миклебуст (Норвегия) и Шериль Тайор (Новая Зеландия), а также строитель Ханс Алькобут (Швеция). Был тяжело ранен начальник госпиталя Кристоф Ханс (Швеция).

Это был огромный удар по репутации новой чеченской власти. Чеченцы изо всех сил старались провести выборы президента так, чтобы ни у кого не было сомнений в их легитимности. Для этих целей они обратились в ОБСЕ с просьбой прислать наблюдателей. Однако после ужасного теракта никто в Европе не хотел брать на себя такие риски.

Разумеется, было немало тех, кто был заинтересован в срыве этих выборов. Это были и исламские радикалы во главе с полевым командиром, саудовцем Хаттабом, и некоторые руководители российских спецслужб, не желавшие умиротворения Чечни. В конечном итоге никто не взял на себя ответственность за этот теракт, а следствие, начатое чеченскими правоохранителями, так ничем и не закончилось.

Всё же после переговоров чеченских лидеров с руководителем миссии ОБСЕ в Чечне Тимом Гульдеманом приезд наблюдателей был согласован, а выборы были назначены на 27 января. Им предшествовала бурная предвыборная кампания, а результаты выборов ОБСЕ с незначительными оговорками признала.

Выборы предсказуемо выиграл Аслан Масхадов, набравший 59,3% голосов. Второе место занял лидер радикального крыла чеченских вооруженных формирований Шамиль Басаев (23,5%). На третьем месте оказался дудаевский вице-президент Зелимхан Яндарбиев (10,1%).

Казалось бы, в Чечне-Ичкерии появился, наконец, легитимный лидер, которого признал мир, и можно было переходить к нормализации отношений с Москвой и строительству мирной жизни.

Но оказалось, что это не так. Внутри республики были силы, которые не хотели перехода к мирному строительству новой чеченской государственности, а стремились к продолжению войны уже под лозунгами джихада и распространения её на весь Кавказ. Поэтому все последующие годы, вплоть до Второй Чеченской войны, прошли именно в противостоянии этих двух взглядов на развитие Чечни.

Наиболее ярким представителем экстремистской партии был один из организаторов прошлогоднего теракта в Первомайском Салман Радуев. Он открыто высказывал своё недовольство отказом от прекращения борьбы и заявлял, что лично он и его сторонники складывать оружия не собирались. Его поддерживали некоторые полевые командиры, в том числе приехавший из Саудовской Аравии уже упоминавшийся выше террорист Амир ибн аль-Хаттаб.

Проигравший Масхадову президентскую гонку Басаев был не так радикален. И даже пытался наладить диалог с Масхадовым. В феврале он провёл учредительный съезд “Партии свободы” и был избран её почетным председателем.

После выборов Масхадов и Басаев заключили негласный “пакт о ненападении”, который стал основой для короткого периода относительной стабильности в Чечне. В апреле Басаев был назначен первым заместителем председателя правительства Ичкерии. А в следующем году даже стал премьер-министром.

Тем временем затихшие было после визита канцлера Коля слухи о плохом состоянии здоровья Ельцина снова расползались по всему миру. Этому, разумеется, способствовала и ельцинская госпитализация.

4 февраля в Москву прилетел президент Франции Жак Ширак. Вот что писала по поводу его визита газета “Коммерсант”: “Несущиеся из России тревожные вести о состоянии здоровья Бориса Ельцина подвигают западных лидеров совершать регулярные вояжи в Москву. В воскресенье российского коллегу навестил президент Франции Жак Ширак…. Цель визита французского лидера — действительная, а не официальная (как было заявлено, это дискуссия о НАТО) — имела медицинский характер, что косвенно подтверждалась и тем, что у освещавших визит журналистов долгое время не было абсолютно никакой информации о ходе переговоров”.

Вот как Ширак охарактеризовал свои впечатления от встречи с Ельциным: "Я давно знаю Бориса Ельцина и поражён той скоростью, с которой он поправился".

Более того, президент Франции подтвердил и оптимистичный прогноз, данный прежде канцлером ФРГ Гельмутом Колем, посетившим российского президента в начале января: "Я убедился, что Ельцин полностью осведомлен о всех международных проблемах, которые мы сегодня обсуждали, и что он энергично отстаивает интересы России".

На встрече с Шираком Ельцин опять поднял тему расширения НАТО на восток и снова высказался в том духе, что это угрожало безопасности России. Судя по всему, эта тема очень волновала Ельцина, поскольку накануне визита Ширака, 30 января, Ельцин отправил письмо президенту Клинтону на ту же тему.

Трудно судить насколько отзывы Ширака о здоровье Ельцина были его реальным впечатлением, а насколько – данью приличиям, но видеохроника ельцинских встреч в феврале 1997 года с Ясиром Арафатом (19 февраля) и спикером Совета Федерации Егором Строевым (25 февраля) не дает оснований для оптимизма и показывает нам Ельцина сильно похудевшим, осунувшимся, апатичным и очень уставшим.

Его речь была замедлена, хотя это мало о чем говорит, поскольку Ельцин всегда говорил, растягивая слова. В любом случае, на кадрах видно, что от прежнего Ельцина не осталось и следа. И хотя 1 февраля ему исполнилось всего шестьдесят шесть лет, это был глубокий старик, и скрывать это стало уже невозможно.

6 марта Ельцин выступил с посланием Федеральному Собранию. Это мероприятие традиционно проходило в Мраморном зале 14-го корпуса Кремля, там же, где во времена СССР проходили пленумы ЦК КПСС (в том числе и тот самый, октябрьский, 1987 года, с которого всё у Ельцина и началось). Сейчас этого здания уже нет, оно по приказу Путина был снесено в 2016 году.

Администрация президента (с помощью Райхельгауза) сделала всё для того, чтобы максимально выгодно представить Ельцина публике.

Было известно, что депутаты, находившиеся в оппозиции к Ельцину, договорились не вставать в тот момент, когда он выйдет на сцену. Сотрудниками Чубайса и это было учтено. До выхода Ельцина на сцену все лампы в зале горели вполнакала. Зато в момент, когда он, намеренно чуть запоздав и пропустив Строева и Селезнёва вперед, в гордом одиночестве вышел из-за кулис, свет включили на полную мощность, и одновременно грянул гимн России (тогда – “Патриотическая песня” Глинки).

Большинство депутатов чисто инстинктивно встало (не смотря на уговор), а некоторые их них даже начали аплодировать. Таким образом была сорвана демонстративная акция неуважения к президенту, которую запланировали коммунисты.

Само выступление длилось чуть больше двадцати минут, хотя текст “Послания”, разосланный депутатам, содержал 67 страниц. (Чтение такого текста заняло бы от двух до трёх часов). За двадцать минут Ельцин успел только обозначить волновавшие его темы: послевоенное урегулирование в Чечне, Бюджетный кодекс, долги по зарплате бюджетникам, жилищно-коммунальная сфера, военная реформа.

Он опять поднял тему расширения НАТО на восток. Судя по всему, он был одержим идеей сохранить за Россией ту роль, которую до своего распада играл СССР. Видимо, в его представлении, если бы ему удалось это сделать, это хоть как-то компенсировало бы его репутацию человека, “развалившего” Советский Союз. Вероятно, эта репутация угнетала его, и он не считал “развал СССР” своим достижением, а скорее – наоборот.

Ельцин был нетороплив и спокоен. Его речь была слегка замедленной, но вполне разборчивой. Всем бросилось в глаза то, как он заметно исхудал. Его лицо было бледным и безжизненным, взгляд – потухшим. Впрочем, издалека, из зала, всё это было едва заметно.

Те, кто ему симпатизировал, увидели в его медлительности величавую властность и уверенность в себе. А его противники, напротив, усмотрели в этом несомненные признаки прогрессировавшей деменции.

Как только Ельцин закончил своё короткое выступление, он повернулся к залу спиной, подошёл к спикерам обеих палат Федерального Собрания, положил перед ними папку с выступлением и молча направился к выходу. Опять грянул гимн, и свет снова притушили. Депутаты ещё не успели ничего сообразить, как Ельцина уже и след простыл. На сцене никого, кроме Строева и Селезнёва, не осталось…

Удалось ли Чубайсу предъявить общественности бодрого и дееспособного Ельцина? Вряд ли. Постановочный, срежиссированный характер этого выступления был слишком очевиден всем. Но это нельзя было назвать и провалом. Какие формальные претензии могли быть предъявлены Ельцину? Никаких: он в назначенный час вышел своими ногами на сцену, чётко зачитал по бумажке заготовленную спичрайтерами речь и спокойно ушёл. Его не подвергли обструкции, его выступление не “захлопали”, напротив – ему даже аплодировали! Он не уклонялся от ответов на вопросы хотя бы потому, что ему их не успели задать.

Скорее окружение Ельцина сыграло в этом раунде с оппозицией вничью. Ни Семье не удалось доказать, что страной управляет не она, а всенародно избранный президент Ельцин, ни оппозиция не смогла показать всему миру недееспособного старика, которым “манипулируют закулисные кукловоды”.

За несколько дней до ельцинского выступления перед Федеральным Собранием губернатор Иркутской области Юрий Ножиков издал приказ прекратить выплаты в федеральный бюджет, а высвободившиеся деньги направить на выплату долгов по зарплатам бюджетников.

Его примеру немедленно последовали некоторые другие субъекты федерации. Экономика в очередной раз напомнила верховной власти о себе: в некоторых регионах зарплаты и пенсии не платились уже больше полугода. Российский федерализм снова затрещал по швам.

Разумеется, в основе тяжёлого экономического положения России лежали низкие цены на нефть (и привязанные к ней цены на природный газ). Беспрецедентно долгий (с 1986 года) период низких цен на нефть продолжился и в 1997 году. За эти десять лет цена нефти почти никогда не поднималась выше 20 долларов за баррель.

Однако были и другие факторы, которые лишь усугубляли ситуацию. Так, например, Россия в тот момент переживала острую фазу хронического бюджетного кризиса, вызванного, прежде всего, тотальными неплатежами. В том числе – и неплатежами налогов и сборов в бюджеты всех уровней, включая федеральный.

Причина неплатежей в российской экономике того периода является темой большой дискуссии. Тут сыграл свою роль и советский менталитет руководства большинства предприятий, которые считали возможным выпускать продукцию, не востребованную рынком. А не найдя сбыта произведённым товарам, предприятия не могли расплатиться с поставщиками сырья и комплектующих. И так – по всей производственной цепочке.

Сыграла свою роль и политика Ельцина, который считал возможным единолично раздавать налоговые льготы различным лоббистам, будь то Национальный Фонд Спорта (НФС) или Русская Православная церковь (РПЦ).

Впрочем, об этой проблеме мы уже писали. Справедливости ради нужно сказать, что к 1997 году все льготы, которые Ельцин “даровал” НФС и РПЦ были уже отменены. И здесь нельзя не отметить Чубайса, который провёл основную работу в этом направлении. Он выдержал и гнев Ельцина, и угрозы со стороны криминальных группировок, которые в реальности пользовались этими льготами.

Но к описываемому моменту у многих старых директоров крупных предприятий (прежде всего – оборонных) ещё оставалось ощущение, что можно, например, не платить налоги, а потом, ссылаясь на тяжёлое положение с выплатой зарплат в многотысячном коллективе, а также на необходимость содержания социальной инфраструктуры (“у меня целый город на балансе”), пролоббировать у Ельцина (или в Думе) какие-то льготы, рассрочки или вовсе прощение бюджетной недоимки.

Всё вместе это приводило к тому, что собираемость налогов была очень низкой, и правительство само не могло вовремя выплатить ни зарплаты бюджетникам, ни гособоронзаказ, ни оплатить работу подрядчиков на строившихся объектах критической инфраструктуры. Тем самым правительство тоже включалось в цепочки неплатежей и провоцировало их разрастание.

Государство фактически стало и основным генератором неплатежей, и, одновременно, главной их жертвой. Кризис нарастал как снежный ком, и всем стало очевидно, что так больше продолжаться не могло. Необходимо было резко поднять собираемость налогов и искать новые, неналоговые, источники пополнения бюджета.

Сформированное в августе 1996 года правительство тихих советских бюрократов для этих целей было совершенно непригодно. Одного Потанина для решения такой грандиозной задачи было явно недостаточно. Это правительство создавалось для совершенно других целей. Оно должно было способствовать “смягчению нравов” и “умиротворению” противоборствовавших в стране сил, к снижению накала страстей после бурной избирательной кампании и окончания войны. И оно эту свою задачу выполнило.