Живая книга о Ельцине

Зная о приятельских отношениях Коха с Потаниным, они угрожали ему тем, что в случае победы Сороса они обвинят его в подыгрывании Потанину и тогда ему точно несдобровать. На вопрос Коха как он мог помочь Потанину победить (даже при желании), если по требованию Гусинского заявки подавались в закрытых и опечатанных конвертах, которые при подведении итогов аукциона вскрывали сами его участники в присутствии журналистов, Гусинский и Березовский отвечали, что всё это так, и подыграть действительно невозможно, но никто не будет вникать в смысл обвинений. Они просто начнут делать намёки в прессе и распустят слухи, и этого будет достаточно, чтобы его репутации пришёл конец.

За пару недель до аукциона, который был назначен на 25 июля, Кох рассказал Чубайсу и Немцову про беспрецедентный прессинг со стороны этих двух медиаолигархов. Немцов, по своему обыкновению, закричал, что он пожалуется “дедушке”, и потребовал от Коха не поддаваться давлению, а Чубайс сказал, чтобы Кох послал их к нему. Он сам проведет с ними переговоры и всё уладит. На том и порешили.

На очередной встрече с Гусинским и Березовским Кох так и сказал, что этот “вопрос” не в его компетенции, и отослал их к Чубайсу. Характерно, что никакого вопроса-то не было, и обсуждать было нечего. Условия аукциона, написанные под диктовку Гусинского, исключали любую возможность со стороны чиновников повлиять на его итоги. Но стоило Коху сказать “с этим вопросом идите в Чубайсу”, как два этих взрослых и неглупых человека (один из них – доктор физико-математических наук и член-корреспондент РАН) действительно пошли “решать вопрос” к Чубайсу. При этом они не имели ни малейшего представления о том, чем в данных обстоятельствах им мог помочь Чубайс. Такова была сила их убеждённости в том, что в России они могут “решить” любой “вопрос”. Нужно лишь для этого найти правильного человека, который этот вопрос “решает”.

Когда они встретились с Чубайсом, он повторил им то же самое, что до этого говорил им Кох, и при этом добавил, что уходит в отпуск и, к сожалению, не имеет ни времени ни желания продолжать с ними эту бессмысленную дискуссию.

Такое поведение человека, который ещё недавно работал на них по контракту, и которого они, по их твёрдому мнению, вернули из небытия обратно в большую политику, возмутило их до глубины души. Они искренне считали Чубайса “своим человеком” и были уверены, что уж с кем с кем, а с “Толей” они точно смогут “решить вопрос”. И тут вдруг такая жёсткая реакция…

На этом этапе они подключили Юмашева, который начал обзванивать Коха и Чубайса и прозрачно намекать, что в этот раз (как он говорил, “в последний раз”) олигархам нужно уступить. Он почему-то был уверен в том, что до сих пор все вопросы так и решались: кулуарно, по-свойски, а все аукционы и конкурсы были не более, чем декорацией.

Собственно, сам Юмашев до этого участвовал только в двух проектах такого рода. В передаче Березовскому контроля над Первым каналом телевидения и в выделении из Роснефти Сибнефти. Оба эти решения принимались непосредственно Ельциным, и правительство просто ставилось перед фактом, что такое решение принято.

Откуда было знать правительственным чиновникам, как эти вопросы решались в предыдущие разы? Они ведь в их принятии решения не принимали, а использовались лишь как исполнители. Их мнения относительно целесообразности этих решений никто не спрашивал.

Остается загадкой, почему в случае со Связьинвестом Юмашев не стал действовать старым способом и не подписал у Ельцина соответствующий указ. В той ситуации никто в правительстве не стал бы ему возражать и просто выполнил бы его письменное указание. Но, видимо, он хотел, чтобы в этот раз всю грязную работу выполнило правительство. Он понимал, что парламентская оппозиция только и ждала того, чтобы обвинить Ельцина в коррупции и на этом основании начать в Государственной Думе процедуру импичмента.

Кох встретился с Юмашевым и попытался объяснить ему, что даже если бы он и хотел “помочь” Гусинскому с Telefonica выиграть аукцион, он просто не знал, как это можно сделать. Условия аукциона таковы, что повлиять на их исход просто невозможно.

Собственно, Гусинский потому и настаивал на именно таких условиях, что он опасался каких-то каверз со стороны чиновников. Поэтому он стремился полностью исключить возможность их влияния на итоги этого аукциона. Тем более удивительно, что теперь он требовал от чиновников помочь ему победить, когда он заранее всякую такую возможность сознательно исключил!

Кох также объяснил Юмашеву, что, вопреки расхожему мнению, все предыдущие аукционы и конкурсы (включая залоговые) тоже были проведены открыто и публично, и что если и был какой-то сговор, то это был сговор между их участниками, а не между участниками и организаторами аукционов и конкурсов. Наиболее ярким примером такого типа сговора являлся как раз аукцион по Сибнефти. Во всех же остальных случаях отстранение некоторых лиц от аукционов происходило по объективным причинам нарушения ими условий этих аукционов.

Кох ещё раз через Юмашева предложил Гусинскому и Березовскому все их усилия потратить на достижение договоренности с Потаниным, а не на давление на чиновников, которые попросту были не в силах им помочь.

По всей видимости, Юмашев услышал Коха: вскоре к отдыхавшему на Лазурном берегу Чубайсу прилетели Гусинский, Березовский и (явно нехотя) Потанин. С какой целью они приехали туда было совершенно непонятно. Но факт остаётся фактом: они приехали, чтобы сообщить Чубайсу, что обо всём договорились, и что Потанин напишет в своей заявке согласованную с ними цифру. Зачем об этой договоренности было знать Чубайсу — совершенно неизвестно. Чубайсу оставалось лишь порадоваться за них, на чём они и расстались.

Немцов, когда узнал от Коха обо всех этих переговорах, был в бешенстве и требовал немедленно их прекратить. Он опять грозился пойти к Ельцину и всё ему рассказать. Он был уверен, что президент немедленно прекратит это возмутительное давление на правительство, и удивлялся, когда Кох и Чубайс выражали по этому поводу определённые сомнения. Их скепсис раздражал его, он искренне считал, что у него был ресурс влияния на президента, и что Ельцин был в состоянии в таких принципиальных вопросах пойти против Семьи.

Так или иначе, накануне дня подведения итогов аукциона по продаже 25% + 1 акции Связьинвеста два участника (других желающих не нашлось) сдали в Российский Фонд Федерального Имущества (РФФИ) свои заявки в опечатанных конвертах. Их приняли и положили в специальный сейф. Всё это делалось в присутствии прессы и независимых наблюдателей.

Наконец, настала пятница 25 июля. Вскрывали конверты сами участники аукциона. От консорциума, возглавляемого Telefonica, конверт вскрывал глава Альфа-групп Михаил Фридман, а от консорциума во главе с Джорджем Соросом — партнер Бориса Йордана ныне покойный Леонид Рожецкин.

Правительство рассчитывало выручить как минимум 1,2 млрд долларов (такова была стартовая цена аукциона), но результаты конкурса превзошли ожидания. Предложив 1,875 млрд долларов за 25% плюс одну акцию, победителем стал кипрский консорциум Mustcom Ltd., в состав которого вошли ОНЭКСИМбанк Владимира Потанина, инвестиционная компания Ренессанс Капитал, инвестиционный банк Deutsche Morgan Grenfell, инвестиционный банк Morgan Stanley и фонд Джорджа Сороса Quantum.

Проигравший участник аукциона — голландская компания Telefam BV — предложила 1,710 млрд долларов. В её состав входили испанский оператор связи Telefonica, структуры холдинга Медиа-Мост Владимира Гусинского, Альфа-банка и Бориса Березовского.

Факт остается фактом: Потанин просто обманул Гусинского и Березовского, пообещав им написать в своей заявке одну цифру, а написал — другую. Все участники и организаторы аукциона это сразу поняли. Потанинский демарш вызвал у Березовского и Гусинского дикую ярость. Они не могли допустить даже мысли, что кто-то в России мог так просто и открыто их “кинуть”, нисколько не боясь последствий их гнева. Вся их огромная закулисная власть мгновенно превратилась в повод для насмешек. Разумеется, они не могли этого так оставить.

Сутки ушли на то, чтобы эти два медиаолигарха пришли в себя от шока. Через день они выдвинули правительству ультиматум: либо правительство признает результаты аукциона недействительными, либо они объявят ему полноценную войну. На состоявшейся встрече Чубайса и Немцова с группой крупных бизнесменов, объединившихся вокруг Березовского и Гусинского, Березовский прямо заявил, что аукцион прошел честно, и по процедуре у них никаких претензий нет. Однако его результаты нужно отменить, потому что “так не договаривались”.

Вот уже скоро тридцать лет, как на основании этой фразы Березовского (которую он потом многократно повторял перед прессой) делается вывод о том, что между правительством (Кохом? Чубайсом? Черномырдиным?) и Березовским с Гусинским была какая-то закулисная договорённость, которую правительство не выполнило.

Неудивительно, что работавшие в подконтрольных Березовскому и Гусинскому медиа журналисты сразу же без колебаний заняли их позицию и на все лады начали повторять, что правительство не выполнило какую-то (какую?) договорённость с их хозяевами. Никто даже не удосужился поинтересоваться, с кем конкретно была достигнута эта договорённость, и в чём она состояла.

В действительности же нет никаких свидетельств существования такой договорённости, кроме слов самих Гусинского и Березовского. Кох и Чубайс категорически отрицают её наличие. Более того, Кох утверждает, что её в принципе не могло быть — исходя из условий аукциона. И это, как он настаивает, изначально понимали обе стороны.

Во время написания нашей книги мы обращались с этим вопросом к Юмашеву. Возможно, что у него была какая-то договорённость с Гусинским и Березовским на этот счёт, но и он категорически отверг такое предположение. И это тоже похоже на правду, поскольку у Юмашева не было никаких реальных рычагов влияния на результаты аукциона, кроме как через указ президента, но, как мы уже писали, от этой схемы он отказался.

Остается одно: так договорились между собой Березовский и Гусинский. Это, хоть и звучит совершенно дико, в тот момент вполне могло иметь место. После победы Ельцина на выборах 1996 года эти двое медиамагнатов реально вообразили себя хозяевами России и воспринимали официальную власть правительства всего лишь как декорацию, за которой скрывалась реальная власть настоящих хозяев страны. Нетрудно догадаться, что под ними они подразумевали себя любимых.

Всё просто: Березовский пообещал Связьинвест Гусинскому за поддержку Ельцина и теперь требовал от своего “марионеточного правительства” немедленно выполнить это его обещание. И был немало удивлён тому, что правительство категорически отказывалось это делать.

Юмашев в тот момент пытался уладить всё миром и опять, снова и снова, предлагал Чубайсу “в последний раз” уступить олигархам. Что крылось за этой формулировкой, Юмашев и сам до сих пор толком объяснить не может. Но её смысл состоял в том, что Чубайс и Кох должны были что-нибудь придумать, чтобы итог аукциона был таким, какого хотели Березовский и Гусинский.

Этот театр абсурда продолжался ещё долго. Но первым, кто отказался в нём участвовать, был Кох. Он знал, что именно он станет “стрелочником”, который окажется первой жертвой объявленной правительству войны. Во-первых, потому что он руководил тем ведомством, которое и отвечало за проведение аукциона, а во-вторых, потому что дружил с Потаниным ещё с тех пор, как тот был первым вице-премьером. Всё это не оставляло ему шансов.

Через пару дней после аукциона Кох пришел к Чубайсу и сказал, что он всё понимает и готов стать тем, кого принесут в жертву. После этого он положил на стол Чубайса заявление об увольнении по собственному желанию. Чубайс, как водится, запротестовал, но они оба понимали, что Кох “не жилец”.

Сразу после этого Кох ушёл в отпуск. Практически сразу Чубайс дал ход его заявлению. Юмашев тут же подготовил соответствующий указ и 13 августа Ельцин отправил Коха в отставку, сопроводив её прозрачными намёками на его слишком тесную дружбу с некими анонимными “банкирами”. Нетрудно было увидеть в этом умелую руку Юмашева. Иначе откуда бы Ельцин взял этих “банкиров”?

Справедливости ради нужно сказать, что Кох и сам уже не хотел работать в правительстве и этого своего настроя не скрывал. После визита в Шуйскую Чупу он утратил последние иллюзии насчёт Ельцина и перспектив реформ, продолжая работать чисто по инерции. Чубайс и Немцов это прекрасно знали.

Вряд ли Юмашев по собственной воле играл эту неблаговидную роль. Впоследствии он много раз говорил, что согласен с тем, что Березовский и Гусинский были в этой ситуации неправы, но, тем не менее, продолжал настаивать на том, что правительству в деле со Связьинвестом следовало “в последний раз” им уступить.

Формально он имел все возможности раздавить этих двух медиаолигархов как клопов. Достаточно было проголосовать находившимся в распоряжении государства контрольным пакетом ОРТ не так, как хотел Березовский, и сменить генерального директора, как тут же власти Березовского пришёл бы конец. А Гусинский в одиночку не стал бы воевать с правительством. Тем более, если бы Лужков (быстро смекнув, что к чему) настоятельно посоветовал бы ему этого не делать.

Но Юмашев так не поступил, а наоборот, занял позицию Березовского и Гусинского в их противостоянии с правительством. И много позже на прямой вопрос “почему?” он честно ответил, что “в тот момент он не мог пойти против Березовского”.

Вряд ли это объясняется тем, что Юмашев был банально коррумпирован Березовским. Хотя есть много тех, кто именно так и объясняют его поведение в тот момент. На наш взгляд это упрощение, а может даже и вообще — ошибка.

Наша же версия состоит в том, что Юмашев, как никто другой, знал, что именно Березовский издавал ельцинские мемуары и платил за них Ельцину гонорары. Совсем ещё недавно, в одном из своих последних интервью, Юмашев прямо говорил, что ельцинская семья до сих пор живёт на эти гонорары, и у нас есть все основания считать, что так оно и есть. Нетрудно себе представить, каков был размер этих гонораров.

Напомним, что только первые мемуары Ельцина (“Исповедь на заданную тему” 1990 года) написаны им самим (лишь с редакторской правкой Юмашева) и изданы английским издательством. Все остальные мемуары за Ельцина писал сам Юмашев, а издавал Березовский. Каковы размеры выплаченных Березовским Ельцину гонораров — никто не знает. Но первый его гонорар от английского издательства составил (как мы уже писали) 5 млн долларов. Маловероятно, что последующие гонорары были меньше. Скорее — наоборот.

Разумеется, Березовский прекрасно понимал, какой компромат у него в руках. И, зная Березовского, мы нисколько не сомневаемся в том, что он, не задумываясь, использовал бы его, если бы Юмашев повёл себя не так, как они “договаривались”.

Проблема была даже не в том, что Ельцин, по-видимому, получал неоправданно большие гонорары: в конце концов, никто не может сказать сколько именно стоит та или иная книга, всё это очень субъективно, и издатель сам решает, какую сумму он готов заплатить своему автору. И даже не в том, что Ельцин все эти мемуары (кроме самых первых) не писал: это практически невозможно доказать.

Проблема была в том, что в ответ (в благодарность?) своему издателю Ельцин без каких-либо конкурсных процедур передал в его управление телеканал (а потом ещё и Аэрофлот) и создал для него нефтяную компанию, что позволило Березовскому заработать большие деньги и приобрести огромную власть. А своего “соавтора” Юмашева Ельцин сделал главой своей администрации и предоставил ему карт-бланш во внутренней политике.

И если бы по этому поводу началось парламентское расследование в рамках процедуры импичмента, то желающих дать показания против Ельцина было бы более чем достаточно. Взять хотя бы опального Коржакова, который мог рассказать много интересного про все эти истории. Или того же Коха, которому в тот момент терять было уже нечего и который понимал, что от Семьи ему светит лишь уголовное дело и травля в прессе.

Возможно, Ельцин и не подозревал, что Березовский был его издателем. Ему приносили контракты, в которых в качестве издателя фигурировала какая-нибудь иностранная фирма (офшор?) с замысловатым названием на латинице. Юмашев говорил: всё нормально, юристы смотрели, сказали, что всё легально, и Ельцин эти контракты подписывал. Но то, что конечным бенефициаром этих компаний был Березовский, Ельцину могли и не говорить. Впрочем, вряд ли обвинители Ельцина приняли бы это обстоятельство во внимание. Да никто бы и не поверил, что он не был в курсе того, кто является владельцем его “издательств”.

Политические последствия такого разоблачения Ельцина, как главного в прошлом борца с коррупцией, нетрудно себе представить. Импичмент в Государственной Думе при таких обстоятельствах был бы практически гарантирован. А на новый государственный переворот сил Ельцина уже точно не хватило бы. К тому же силовики к тому моменту были сыты по горло всеми предыдущими ельцинскими художествами и на какую-то новую его авантюру не пошли бы никогда. Скорее — наоборот.

Наверняка Юмашев не понимал масштаба проблемы, когда соглашался на предложение Березовского профинансировать издание ельцинских мемуаров. В тот момент ему могло казаться, что речь шла просто о бизнесмене, который поддерживал рыночные и демократические реформы и поэтому хотел вполне легальным способом помочь Ельцину обрести материальную независимость, чтобы продолжать их без оглядки на необходимость “думать о хлебе насущном”.

Но к середине 1997 года эта проблема приобрела совсем другие очертания и стала реальной угрозой для человека, которого Юмашев не мог подставить ни при каких обстоятельствах. Тем более что Юмашев, наверняка, отдавал себе отчёт в том, что эту проблему породил он сам своим давнишним беспечным согласием на предложение Березовского выплатить Ельцину гонорар.

Совершенно очевидно, что этот скандал Ельцина просто бы убил. И политически и даже, возможно, физически. И Юмашев это прекрасно понимал. Нельзя забывать, что Юмашев относился к нему с почти сыновней любовью. И в этом нет никакого преувеличения.

Поэтому Березовский знал, что в противостоянии с правительством Юмашев будет на его стороне вне зависимости от его, Юмашева, собственных симпатий и антипатий. Равно как и, по этой же причине, дочь Ельцина Татьяна, которая, разумеется, не могла не понимать все последствия разрыва с Березовским в тот момент.

Через пять дней после отставки Коха в Санкт-Петербурге был убит его товарищ – Михаил Маневич. С Кохом они были знакомы ещё с первого курса института и вместе работали в администрации Санкт-Петербурга. Маневич был заместителем у Собчака, а потом и у нового главы города, Владимира Яковлева. Он руководил Комитетом по управлению городским имуществом и в этом качестве, так же, как и Кох, занимался приватизацией.

Маневич был однокашником и единомышленником не только Коха, но и Чубайса, Гайдара, Кудрина и многих других членов реформаторской команды. И поэтому его убийство потрясло их всех. Но именно Кох в Санкт-Петербурге воспринимался как “крыша” Маневича (возможно потому, что Кох был непосредственным начальником Маневича, а до августа 1993 года сам работал в мэрии Санкт-Петербурга, и его там прекрасно знали).

Поэтому неудивительно, что Маневича убили сразу после того, как Кох ушел в отставку. Трудно эти два события воспринимать в отрыве одно от другого.

Это было первое в постсоветской России убийство чиновника такого уровня. И оно не расследовано до сих пор. Наиболее распространённой является версия, которая связывает это преступление с приватизацией Санкт-Петербургского морского порта. В качестве заказчика чаще всего называется известный питерский предприниматель Илья Трабер по кличке “Антиквар”.

В свою очередь, сам господин Трабер гордо причисляет себя к членам команды Путина, и имеется много свидетельств, что так оно и есть. Характерно, что на место Маневича был назначен его первый заместитель, Герман Греф, которого пресса ошибочно причисляет к команде “молодых реформаторов”, в то время как он всегда был и по сей день остаётся членом путинской команды. Пусть из этих фактов наши читатели сами сделают свои выводы.

Часть 7

18 августа в Москву, уже во второй раз после майского визита, прилетел президент Чечни-Ичкерии Масхадов. Этому визиту предшествовала поездка секретаря Совета Безопасности РФ Рыбкина (естественно, в компании со своим заместителем Березовским) в Грозный.

Фон для визита Рыбкина и Березовского в Чечню был не самый удачный. Накануне, 5 августа, Масхадов потребовал от России компенсацию за ущерб, причинённый военными действиями. Он оценил его в 25,8 млрд. долларов.

Безотносительно справедливости или несправедливости этого требования, момент для него был выбран не самый подходящий. Разумеется, в той политической обстановке никто в России не собирался ничего чеченцам компенсировать, и этот демарш Масхадова ничего, кроме ненужной напряжённости, не создал.

Детали переговоров руководства Совбеза России с чеченскими властями в Грозном неизвестны, но, судя по его поведению, Масхадов во время этого своего визита в Москву был полон надежд и рассчитывал на какой-то прорыв. И Ельцин во время своей встречи с Масхадовым дал достаточно поводов считать, что эти надежды не были беспочвенны. (Разумеется, речь шла о признании независимости Ичкерии. Похоже, что именно этому была посвящена поездка руководства Совета Безопасности в Чечню).

Подготовка визита Масхадова в Москву была омрачена так и не решённой проблемой похищенных в Чечне российских журналистов. Дело было в том, что ещё 10 мая 1997 года специальный корреспондент принадлежавшей Гусинскому телекомпании НТВ Елена Масюк была похищена в Чечне вместе с оператором Ильей Мордюковым и звукооператором Дмитрием Ольчевым. Через месяц в Чечне таже похитили журналистов телепрограммы «Взгляд» Владислава Черняева и Ильяса Богатырёва, приехавших в республику снимать фильм «Торговля людьми».

Но за день до приезда Масхадова все журналисты чудесным образом были освобождены. Выкуп в размере 1,5 млн долларов США за команду Масюк выплатил Мост-банк Владимира Гусинского. Президент НТВ Игорь Малашенко заявлял, что за всеми похищениями в Чечне стоит вице-президент республики Ваха Арсанов, а Арсанов, в свою очередь, обвинял в этом похищении … Бориса Березовского!

Переговоры за закрытыми дверями один на один между Ельциным и Масхадовым продолжались полтора часа. Официальный их итог – договорённость о создании комиссии по подготовке двустороннего политического соглашения между Россией и Чечнёй. Неофициальный итог подвел Борис Ельцин: "Договорились не упираться, а идти навстречу друг другу". Судя по всему, Ельцин был готов зайти достаточно далеко: он даже согласился обсуждать "независимость там, или ещё, значит, что... как там её назвать...".

Характерно, что Ельцин, рассказывая об итогах переговоров, не упомянул 2001 год (к этому сроку, согласно майскому договору о мире, должен был решиться вопрос о статусе Чечни). В тоне Ельцина уже не было былой резкости. Не было категоричности хозяина, пригласившего Масхадова "отчитаться, как он там справляется с экстремистами в правительстве" (месяц назад президент говорил именно так).

Подводя итог переговорам, Ельцин сказал: “Надо совместную группу создать. Чтобы они сели и этот документ, этот договор вместе подготовили. Если эта группа о чём-то не договориться, как помните, это было у нас с Шаймиевым, Татарстаном, мы в конце сели вдвоём с Шаймиевым и, в конце концов, разрубили эти вопросы.

Так и мы с Асланом Алиевичем: эта группа что-то подготовит, что-то у них там не будет выходить, один, два, три вопроса, мы вдвоём сядем, и я думаю, что мы решим. Я, по крайней мере, готов идти на эти шаги. Готов! Просто так упрямиться, упираться – нельзя!”.

Тут важно то, что Ельцин исподволь проводил параллель между переговорами с Ичкерией и прошедшими за несколько лет до этого переговорами с Татарстаном, как бы пытаясь убедить Масхадова идти по тому же сценарию. По-видимому, это была домашняя заготовка. Вообще, Ельцин был значительно бодрее, чем во время майской встречи, и было видно, что в этот раз он к ней хорошо подготовился: он даже (в отличие от прошлого раза) не перепутал имя-отчество Масхадова.

Но вариант Татарстана не был для него догмой. Потому что дальше Ельцин сказал: “... конечно, всё равно это будет совместное экономическое пространство, это будет совместное оборонное пространство, авиационное пространство, … ну… и другие. Вот что самое главное!

Россия и Чеченская Республика Ичкерия... я хочу это движение повторить, что… и Аслан Алиевич сказал… всё равно будут вот так жить!” (Ельцин, поджав губы, сцепил свои ладони вместе и несколько раз потряс ими перед камерой).

Характерно, что Масхадов в ответном слове не стал отказываться от параллелей с Татарстаном и назвал переговоры “уважительными”. Он сказал: “Хватит воевать! Надо включить дипломатию!” и констатировал, что “у нас есть стратегический интерес” (в этот момент Ельцин одобрительно кивнул).

Ключевой, конечно, была фраза Ельцина о том, что “...всё равно останется совместное экономическое пространство…” и так далее. Очевидно, что это его “всё равно” не могло относится ни к чему другому, кроме как к признанию независимости Ичкерии. По всему было видно, что он внутренне смирился с тем, что признание независимости Чеченской Республики Ичкерия неизбежно. И что только так можно было раз и навсегда “разрубить этот вопрос”.

Есть много свидетельств тому, что на встрече Ельцин и Масхадов договорились именно об этом и приняли решение начать готовить соответствующие документы. Для этого, собственно, и была создана совместная рабочая группа. Подписание документов предполагалось провести во время ответного визита Ельцина в Чечню осенью этого же года.

Но, похоже, что тогдашние чеченские власти в силу неопытности посчитали, что всё уже случилось, и поэтому начали вести себя по отношению к Москве слишком задиристо. 3 сентября в Грозном провели первый расстрел по приговору шариатского суда, в то время как в России к тому времени уже не было смертной казни. Не удивительно, что Генпрокуратура РФ тут же возбудила уголовное дело по статье “убийство”.

Чеченские власти явно не хотели чуть-чуть потерпеть и проявить выдержку. Они решили, что было бы правильным реализовать свой суверенитет в одностороннем порядке, не дожидаясь официального признания Москвой их независимости. Разумеется, в Москве на это реагировали очень болезненно.

Дальше – больше. 9 сентября вице-президент Ичкерии Ваха Арсанов в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» пообещал публично расстрелять руководство России, обвинив его в «геноциде чеченского народа». Российское правительство спустя два дня потребовало от руководства Чечни официального опровержения высказываний Арсанова. Но их не последовало. Вместо этого 13 сентября Масхадов наградил боевиков, участвовавших в рейде на Будённовск (включая самого Басаева), орденами “Герой нации”. Это при том, что в России их вполне справедливо считали террористами.

Тем не менее, в тот же день, 13 сентября, в Дагомысе провела первое заседание та самая рабочая группа, которая была создана на встрече Масхадова и Ельцина в Москве 18 августа. Перед этой группой была официально поставлена задача подготовить текст всеобъемлющего политического договора между Чеченской Республикой Ичкерия и Российской Федерацией.

Очевидно, что Масхадов был вынужден балансировать между Кремлём и радикалами внутри самой Чечни. Москва настоятельно предлагала ему двигаться по “татарстанскому” сценарию, а радикалы – прекратить вообще все контакты с “бывшей метрополией” и начать в одностороннем порядке строить независимое шариатское государство. Поэтому он попеременно пытался найти компромисс то с одной партией, то с другой.

Но все его попытки двигать процесс нормализации отношений с Россией и, в конечном итоге, без конфронтации и излишней напряжённости привести Ичкерию к независимости, обе партии расценивали как его слабость.

Масхадов, несомненно, был выдающимся полководцем. И, скорее всего, неплохим политиком. Но беда состояла в том, что компромисса, которого он искал, попросту не существовало. Даже пойди Ельцин на признание независимости Ичкерии, радикалы начали бы требовать от России многомиллиардной компенсации, признания 400-летнего геноцида и других подобного рода вещей, которые, конечно же, не привели бы к нормализации отношений.

Внутри Чечни они бы вынудили Масхадова начать строительство исламского государства, к тому же ещё и густо замешанного на общинном праве – адатах. И всё вместе это, рано или поздно, всё равно кончилось бы внутренними конфликтами с прозападной или даже просто светской частью чеченского общества, конфронтацией с Россией и катастрофой.

Нужно понимать, что и в Москве тоже не было консолидированной позиции по отношению к Чечне. Отнюдь не все стремились во что бы то ни стало решить проблему взаимоотношений с ней. И уж точно – не любой ценой. Многие в среде военных и силовиков не считали признание независимости Чечни хорошей платой за мир. Напротив, это трактовалось не иначе, как начало “развала России”. Генералитет (как армейский, так и милицейский) по-прежнему считал Хасавюрт унижением армии, а Лебедя – предателем.

И все эти чеченские “фокусы” с требованием репараций и демонстративными расстрелами по приговору шариатских судов лишь подливали масла в огонь, давали московским критикам идеи независимости Ичкерии дополнительные козыри и только укрепляли их позиции.

Настораживала Москву и внешнеполитическая активность Масхадова. После встречи с Ельциным он выехал “на отдых” в Турцию, где имел встречи с людьми, имевшими отношение к руководству страны, а оттуда вылетел в США по приглашению турецкого бизнесмена Беркана Яшара и фонда Карнеги. В Вашингтоне 14 ноября он встретился со специальным советником госсекретаря США Стивеном Сестановичем.

Характерно, что для организации этой встречи он обратился за помощью к послу России в США Юлию Воронцову. И тот, по согласованию с Кремлём, оказал ему необходимое содействие, но (это специально акцентировалось) как руководителю российского субъекта федерации.

Сам факт поездки Масхадова в Турцию и США был довольно настороженно воспринят в Кремле и на Смоленской площади. Но если бы визиты Масхадова в Анкару и Вашингтон этим и ограничились, то это не вызвало бы слишком болезненной реакции, поскольку в Турции он не имел каких-либо встреч с официальными лицами, а со Сестановичем он осуждал вполне нейтральные вопросы, вроде статуса миссии ОБСЕ в Чечне и тому подобные.

Но, кроме этого, Масхадов по приглашению министра обороны США Уильяма Коэна посетил Пентагон (а по неподтверждённым данным – ещё и штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли). И о чём он там беседовал – неизвестно. В прессе была лишь информация о том, что в Пентагоне он “делился своим боевым опытом”. Более-менее понятно о каком боевом опыте шла там речь.

После таких демаршей, все московские сторонники жёсткой линии по отношению к Чечне подняли голову. Информация о визитах Масхадова легла Ельцину на стол, и это переполнило чашу его терпения. Его визит в Чечню был отменён, а работа над всеобъемлющим договором постепенно прекратилась.

В сети есть интервью сына Аслана Масхадова Анзора, в котором он утверждает, что отец ему рассказывал, будто бы Березовский был тем человеком, который отговорил Ельцина от признания независимости Чечни. Что, мол, текст договора был уже готов, и оставалось только его подписать.

Если это и так, то это лишь означает, что Березовский просто признал очевидное: после столь обнадёживавшей августовской встречи Ельцина с Масхадовым чеченская сторона совершила слишком много опрометчивых и недружественных шагов по отношению к Москве и, таким образом, ослабила позиции тех людей в окружении Ельцина, которые стремились решить вопрос в пользу признания чеченской независимости.

Вряд ли Совбез РФ в лице Березовского и Рыбкина (которые были сторонниками признания чеченской независимости) готов был в тот момент противостоять одновременно примаковскому МИДу, Минобороны, МВД, ФСБ и СВР. Тем более, что Березовский 5 ноября указом президента был уволен с должности заместителя секретаря Совбеза РФ и дальше осуществлял свою деятельность лишь как советник Юмашева.

Его увольнению предшествовал ряд важных событий. Начиная со второй половины августа Березовский и Гусинский начали открытую борьбу с правительством Черномырдина. Для начала они опубликовали несколько компрометировавших Немцова и Коха материалов. Это была информация о том, что они заключили контракты на написание книг и получили за это гонорары.

Разумеется, в этом не было ничего противоправного. Писательская и преподавательская деятельность была официально разрешена для госслужащих. Но контролируемые этими двумя олигархами СМИ подняли беспрецедентную шумиху вокруг этого, пытаясь представить дело таким образом, что речь тут шла о какой-то грандиозной афере.

В сентябре они добились возбуждения против Коха уголовного дела якобы по поводу незаконного приобретения им квартиры. (Речь шла о квартире в 70 квадратных метров на семью из четырех человек). Это тоже подавалось как доказательство чудовищной коррупции, которая проникла в правительство России. (Забегая вперед, скажем, что это дело быстро заглохло и не имело никакого продолжения. А в конце 1999 года оно и вовсе было тихо прекращено прокуратурой в связи с подоспевший к тому моменту амнистией).

Немцов, памятуя об обещании Ельцина всегда его принимать, решил пойти к президенту и всё ему объяснить. Но тут вдруг оказалось, что это было совсем не так просто. Немцов банально не мог дозвониться до Ельцина. А когда он обратился к Юмашеву с просьбой организовать такую встречу, Юмашев начал выдвигать свои условия. Он предложил Немцову все вопросы, которые тот собирается понять на встрече с Ельциным, предварительно обсудить с ним. Разумеется, это объяснялось исключительно заботой о здоровье президента.

Когда Немцов сообщил Юмашеву, что он собирается обратится к Ельцину с предложением уволить Березовского с должности заместителя секретаря Совбеза РФ, Юмашев выступил категорически против. Он также предупредил его, что в случае увольнения с государственной должности у Березовского будут развязаны руки, и тогда он с удвоенной энергией начнёт борьбу с правительством, а после этого никакие компромиссы будут уже невозможны.

Тем не менее, после почти двухмесячных препирательств Немцов и Чубайс добились аудиенции у Ельцина. И хотя Ельцин на удивление легко согласился на увольнение Березовского, сама встреча не дала того эффекта, на которых они рассчитывали.

Было заметно, что Юмашев и Татьяна соответствующим образом подготовили Ельцина, и тот стал относится к Немцову и Чубайсу с недоверием. Доподлинно неизвестно, как Юмашев и Татьяна подали Ельцину суть конфликта между правительством, с одной стороны, и Гусинским и Березовским – с другой, но ещё 6 августа при открытии часовни Бориса и Глеба на Арбатской площади Ельцин сказал Немцову: “Я устал вас защищать”.

По всей видимости, Ельцину вся эта история была подана как конфликт “молодых реформаторов” с прессой. Что они не смогли найти общий язык с журналистами, и теперь ситуацию было уже не исправить, а лучше всего было дистанцироваться от них, поскольку началась открытая травля правительства, и сделать ничего было нельзя.

Разумеется, Ельцину не было сказано, что этот “конфликт с прессой” был тщательно срежиссирован и управлялся теми самыми олигархами, которых сам Ельцин наделил огромной властью в СМИ. Что причиной конфликта стал аукцион по “Связьинвесту”, результаты которого их не устроили, и что за всем этим сюжетом стояло стремление Березовского и Гусинского поставить правительство под свой контроль.

Судя по тому, как Ельцин реагировал на этот конфликт, Юмашев представил ему дело таким образом, что “молодые реформаторы” слишком близко сошлись с некоторыми банкирами, что “нет дыма без огня”, и что не такие уж они были бессребрениками, какими хотели казаться. Их шашни с одними олигархами вызвали ревность других, и всё это стало достоянием гласности и так далее.

Впрочем, Ельцин вряд ли был настолько наивен, чтобы принять это за чистую монету. Он был достаточно опытен и прагматичен и отдавал себе отчёт в том, что такого рода “конфликты с прессой” не возникают на пустом месте. Видимо, он просто не очень дорожил этим правительством. Во всяком случае, “Семье” он доверял намного сильнее и уж точно не хотел лишаться её поддержки.

К тому же, наверняка “Семья” убедила его в том, что в России было достаточно профессионалов-технократов, из которых можно было сформировать ещё десяток таких правительств, и не было нужды рисковать своим реноме и углубляться в этот конфликт, защищая людей, которые сами себе всё испортили.

Однако Ельцин всё же предпринял попытку прекратить этот конфликт. 15 сентября он пригласил к себе в Кремль Михаила Ходорковского, Владимира Гусинского, Александра Смоленского, Владимира Потанина, Владимира Виноградова и Михаила Фридмана. И обратился к ним с предложением прекратить нападки на правительство.

Судя по составу участников, Ельцину так толком и не объяснили цель этой встречи, поскольку на ней отсутствовал главный драйвер этой войны – Березовский. А из остальных ельцинских гостей в войне против правительства активно участвовал только один Гусинский. В результате встреча превратилась в пустую формальность и никакой цели не достигла.

Тут важно отметить, что к тому времени все приглашённые на эту встречу бизнесмены уже имели достаточно ясное представление о том, какова степень вовлечённости Ельцина в текущие внутренние проблемы страны, и отдавали себе отчёт в том, кто формировал позицию Ельцина и в чью пользу. Они прекрасно понимали, что участвовали в спектакле, устроенном Юмашевым для демонстрации собственной “объективности”. И они также понимали, кто в реальности должен был дать команду прекратить эту войну. И прекрасно знали, что такой команды не последует.

Так или иначе, но Ельцин предпочёл дистанцироваться от этого конфликта и полностью перепоручил этот вопрос “Семье”, то есть тем людям, которые доказали ему свою верность и эффективность, которые обеспечили ему победу на выборах и вот уже больше года помогали ему управлять страной в ситуации, когда по состоянию здоровья у него не было возможности с прежней энергией заниматься этой тяжёлой работой.

Сразу после отставки Березовского разразился скандал, который вошел в историю под названием “дело писателей”. Фактическая сторона дела не стоила выеденного яйца. Как известно, Чубайс после отставки с должности первого вице-премьера в январе 1996 года был нанят на работу в избирательный штаб Ельцина. Ему за эту работу хорошо заплатили (недавно Ходорковский говорил о сумме в два-три миллиона долларов).

У Чубайса возникла идея заказать тем своим коллегам, с которыми он делал приватизацию, книгу о том, как всё это происходило, и заплатить им за это гонорар, большую часть которого они должны были бы внести в качестве взноса в создаваемый Чубайсом “Фонд защиты частной собственности”, который должен был возглавить Егор Гайдар. Источником для гонораров были те самые деньги, которые Чубайс заработал в ходе избирательной кампании Ельцина.

Каждый из авторов будущей книги (сам Чубайс, ушедший ещё в августе в отставку Кох, пришедший на его место Максим Бойко, первый заместитель Юмашева Александр Казаков и глава Федеральной службы по несостоятельности и банкротствам Петр Мостовой) получил 100 тысяч долларов в качестве гонорара, с которых сразу же было уплачено 35 тысяч подоходного налога (в то время ещё не было “плоской шкалы” НДФЛ в размере 12%), а 55 тысяч – перечислены в “Фонд защиты частной собственности” в качестве пожертвования. Фактически в распоряжении авторов осталось по 10 тысяч долларов, которые и были реальным гонораром за их работу.

Авторы были совершенно уверены в том, что в их действиях не было ничего предосудительного, и указали эти гонорары в своих декларациях о доходах (откуда, собственно, Гусинский с Березовским и узнали о самом факте выплаты этих гонораров).

Но, разумеется, прессу не интересовали настоящие обстоятельства дела. Более того, никто из “независимых” журналистов даже не удосужился взять интервью у самих фигурантов этого скандала и поинтересоваться их оценкой того, что произошло. Вмиг были забыты все стандарты честной журналистики: двойной фактчекинг, слово обеим сторонам и так далее.

Более того, когда Кох обратился даже не к руководству ОРТ и НТВ (тут он прекрасно понимал, что эфира ему не дали бы), а к государственному каналу РТР с просьбой предоставить ему возможность публично выступить и объяснится, то руководитель канала Николай Сванидзе отправил его к своему тогдашнему заместителю Михаилу Лесину, а тот, будучи хорошим знакомым Коха, доверительно сообщил ему, что это попросту невозможно: на этот счёт есть прямой запрет Юмашева.

Кох ещё попытался сопротивляться и дал интервью газете “Коммерсант”, в котором высказал недоумение по поводу двойных стандартов российских прессы. Почему, мол, Ельцину и Лужкову можно было выпускать одну книжку за другой и получать за них гонорары, а когда дело коснулось его и его товарищей, то вдруг выяснилось, что это коррупция и кошмар?

Но эту попытку Коха резко пресёк Чубайс. В приватном разговоре он сказал Коху, что упоминание в контексте “дела писателей” гонораров Ельцина – это прямой путь в тюрьму. И что, если Кох хотел попробовать сыграть в эту игру, то он, Чубайс, в этом ему не помощник, и пусть в таком случае Кох пеняет на себя. После этого Чубайс начал публично каяться и говорить, что теперь-то он понял: гонорар был слишком высок, и он, получив его, совершил необдуманный поступок, в котором глубоко раскаивался.

Команда Чубайса в этом противостоянии была обречена. Силовики, давно с подозрением относившиеся к “молодым реформаторам”, с удовольствием приняли сторону олигархов. Березовский, освободившись от обязанностей госчиновника, смог полностью посвятить себя борьбе с Чубайсом и Ко. Все подконтрольные Гусинскому и Березовскому медиа начали азартно травить правительство.

Досталось всем. Не были забыты и Черномырдин с Немцовым: Березовский не мог простить им историю с несостоявшимся назначением его на пост председателя совета директоров Газпрома. А уж команде Чубайса за “Связьинвест” – и подавно: тут и медиа Гусинского, и его связи в московских властных коридорах (прежде всего – в московской прокуратуре) заработали на полную мощность.

Тем не менее, всю осень правительство (и прежде всего – его экономический блок) продолжали ту работу, которую оно начало ещё задолго до всех скандалов. 17 сентября Россия вступила, наконец, в Парижский клуб – организацию государств, предоставляющую кредиты другим странам и координирующую свои действия по их возврату.

Это был важный шаг к интеграции в международную финансовую систему и для возврата долгов СССР, которые Россия приняла на себя. Членство в Парижском клубе было почти обязательным атрибутом влиятельности в мире. Все страны «большой семёрки» были членами Парижского клуба, а наиболее важные решения этого клуба должны были получать её (“семёрки”) одобрение. Только после вступления России в клуб российский президент стал равноправным участником саммитов, а сама «семёрка» была официально переименована в «восьмёрку».

Также Минфин во главе с Чубайсом добился 25-летней отсрочки по выплате Россией 32 млрд долларов долга Лондонскому клубу. (В отличие от Парижского, в который входят государства-кредиторы, Лондонский клуб объединяет частные коммерческие банки из развитых стран. На выдаваемые ими кредиты не распространяются государственные гарантии, поэтому они вынуждены сами, сообща, решать проблемы, возникающие из-за неспособности стран-должников своевременно обслуживать внешнюю задолженность).

Всё это тоже, разумеется, позитивно сказалось на общем экономическом положении России. Инфляция заметно снижалась, и появилась надежда на то, что экономический спад, начавшийся ещё на рубеже 80-х и 90-х, будет, наконец, преодолён.

Но все эти очевидные успехи правительства по понятным причинам не были освещены в прессе. Пресса неделями только и делала, что рассказывала про “дело писателей” и про то, какой кошмар творился в правительстве.

Уже через пару дней после начала скандала Ельцин с подачи Юмашева уволил всех фигурантов “дела писателей” (за исключением Коха, который уволился ещё в августе, и Чубайса). Но он уволил Чубайса с должности министра финансов. Это при том, что за пару недель до этого журнал Euromoney на основе экспертного опроса ведущих финансистов мира признал Чубайса “лучшим министром финансов в мире”.

Вместо Чубайса министром финансов был назначен депутат Думы от фракции “Яблоко” Михаил Задорнов, который вряд ли был лоялен черномырдинской команде и скорее являлся компромиссной фигурой между Думой и администрацией президента. Так же Ельцин уволил Немцова с должности министра топлива и энергетики, назначив на неё немцовского протеже Кириенко (видимо, Кириенко за полгода работы в Москве успел убедить “Семью” в своей лояльности и готовности ради карьеры отказаться от своего покровителя – Немцова).

И Чубайс, и Немцов всё ещё оставались первыми заместителями Черномырдина, но их авторитет в чиновничьей среде оказался сильно подорван. Все поняли, что они больше не пользовались поддержкой и покровительством президента. Немцов окончательно утратил статус “преемника”, и пресса по этому поводу открыто злорадствовала и говорила о нём как о “наследнике” уже в прошедшем времени.

Неудивительно, что в рамках уже возбужденного в отношении Коха уголовного дела, всех фигурантов “дела писателей” начали вызывать на допросы. И даже сам факт их хождения в прокуратуру подробно смаковали в прессе. Всерьёз обсуждался вопрос об их аресте, и всё это вызывало неподдельный восторг у журналистов, которые, видимо, искренне считали, что они находились на переднем крае борьбы с коррупцией.

“Дело писателей”, конечно же, через пару месяцев заглохло, поскольку при всём желании там невозможно было найти следов каких-либо злоупотреблений. Но свою задачу Березовский и Гусинский решили – в сознании народа до сих пор Чубайс и его команда остаются синонимом жульничества и коррупции.

Нужно заметить, что с момента аукциона по “Связьинвесту” и до “дела писателей” Юмашев пытался выставить себя нейтральным арбитром, который стремился только к тому, чтобы конфликтовавшие стороны примирились, и война между медиа-олигархами и правительством прекратилась. Периодически он даже порывался уйти в отставку, как бы демонстрируя, что он вовсе не держался за своё место и, если это приведёт к миру, готов был его лишиться.

Но все понимали, что это была всего лишь поза. Во-первых, потому что его уход никак не помог бы правительству в борьбе с ангажированными медиа, а во-вторых, было очевидно, что его влияние на президента определялось не должностью, которую он занимал, а той личной близостью к Ельцину, которая фактически сделала его членом президентской семьи.

В реальности Юмашев, конечно же, был активным игроком на стороне Березовского и Гусинского, и наиболее ярко это выразилось в случае с созданием канала “Культура”. Дело было в том, что к 1997 году Пятый (питерский) федеральный телевизионный канал оказался банкротом. Власти Санкт-Петербурга финансировать его не хотели, да и не имели такой возможности, а федеральные власти тоже не горели желанием тратить бюджетные деньги на поддержку низкорейтингового телевидения.

В среде крупных предпринимателей к тому моменту тоже созрело понимание, что информационная олигополия Березовского и Гусинского угрожала не только правительству, но и им тоже. Поэтому Потанин, встретившись с Черномырдиным, предложил ему проект, аналогичный тому, который в 1994 году реализовал Березовский с Первым каналом, превратив его в ОРТ. Черномырдин, разумеется, поделился этой идеей с Газпромом и привлёк к его обсуждению Чубайса с Немцовым.

Действительно, если Березовский мог взять метровый канал и начать его финансировать, то почему этого нельзя было сделать его оппоненту Потанину? Таким образом разрушалась пресловутая олигополия двух медиа-олигархов, и на информационном рынке начиналась конкуренция. Причём не только конкуренция денег, но и конкуренция идей и мнений.

Юмашеву трудно было оппонировать этой очевидно здравой идее. Но он также понимал, что Березовский с Гусинским будут категорически против этого. Однако, будучи атакован с двух сторон Чубайсом и Немцовым, он сделал вид, что согласен, и дал зелёный свет для подготовки соответствующего указа президента. Достаточно быстро такой указ был подготовлен, все необходимые визы собраны, и он пошёл на подпись Ельцину.

Однако 25 августа из-под пера Ельцина вышел совсем другой указ. В соответствии с ним учреждался федеральный телевизионный канал “Культура”, как ещё один метровый канал ВГТРК, наряду с РТР. А уже 1 ноября он начал вещание на частоте бывшего Пятого канала.

Но поскольку его финансировать было нечем, то основным контентом телеканала «Культура» в первые годы работы были архивы Госфильмофонда, а также отдельные передачи и документальные фильмы, ранее шедшие на РТР и «Российских университетах». Причинами этого являлись хроническая недофинансированность канала, а также в целом небольшие объёмы производства передач о культуре в 90-е годы.

Также в программной сетке присутствовали выпуски информационной программы РТР “Вести”. Они были короткими по хронометражу, имели своих ведущих и анонсировались как «Новости». Немаловажную роль в первоначальной сетке вещания играл блок программ петербургского производства, главным подрядчиком которого стала ТРК «Петербург».

Очевидно, что этот канал был создан лишь для того, чтобы исключить появление метрового канала, конкурирующего с созданной Юмашевым (при полной поддержке Ельцина) медийной олигополии, которая позволяла сохранять контроль над информационным пространством страны. И все в правительстве и в деловых кругах это хорошо поняли.

Часть 8

Как мы уже говорили, стремление Ельцина несколько отстраниться от внутренней повестки, позволило ему целиком сосредоточится на внешнеполитической деятельности.

25 сентября в Москву с официальным визитом (для него - впервые) прибыл президента Франции Жак Ширак. Сейчас уже невозможно с точностью сказать, какова была цель этого визита. Вряд ли это было получение ордена “За заслуги перед Отечеством 1-ой степени”, который ему в Кремле торжественно вручил Ельцин. И, конечно же, не открытие французского лицея в в Москве.

Однако он приехал и журналисты тогда писали, что целью его визита было обсуждение “новой системы безопасности в Европе”. И Ельцин и Ширак считали, что Североатлантический альянс (в военную организацию которого Франция тогда, как известно, не входила) сам по себе не может быть гарантом европейской безопасности.

Они намеревались активизировать другие европейские организации, в первую очередь ОБСЕ, которая находилась в тени НАТО. Тогда и возникла идея разработать “Хартию европейской безопасности”. Однако за океаном к этой идее отнеслись с опаской: Вашингтон продолжал делать ставку на НАТО.

Видимо переговоры Ельцина (и Примакова) с Шираком на эту тему прошли успешно, судя по тому, что Ельцин устроил в честь Ширака ужин в ресторане “Царская охота” в подмосковной Жуковке, на котором они оба были без пиджаков, много ели и пили, а еще больше улыбались и обнимались.

Буквально через пару недель, 9 - 11 октября, Ельцин приехал на заседание Совета Европы в Страсбург. Там они снова встретились с Шираком. Перед началом официальной части визита Ельцин с Шираком отужинали в знаменитом ресторане эльзасской кухни “Ше Ивонн” и даже выглянули из окон этого ресторана с бокалами белого эльзасского вина в руках и поприветствовали журналистов.

Именно во время этого визита во Францию Ельцин впервые публично заявил: “Я как президент должен первым показывать всем пример, как надо соблюдать Конституцию. Поэтому еще раз говорю: нет, на третий срок я не буду выставлять свою кандидатуру и ради этого изменять Конституцию России. Нет, Конституция как есть, так и будет. Мои два срока пройдут, значит, будем надеяться, что появится молодой президент - энергичный, боевой демократ..."

Во время одного из официальных заседаний европейских лидеров, Ельцин демонстративно уединился с немецким канцлером Колем. И через короткое время было объявлено о создании некоего союза “Россия-Германия-Франция”. Примаков не мог скрыть радости на сияющем лице: он по инерции продолжал еще советскую политику раскола Североатлантического альянса.

В чем суть созданного Ельциным, Шираком и Колем союза объяснено не было, но анонсируя создание этого союза Ельцин заявлял, что "мы сами способны в Европе серьезно объединиться и жить нормально. Чтобы люди наши жили комфортно, спокойно, без опаски, ну и материально хорошо… У нас все для этого в Большой Европе есть… Нам не нужен какой-то дядя со стороны».

То есть всем стало ясно, что вместо того, чтобы стремиться к интеграции в альянс западных демократий (а это до сих пор было официальной позицией Москвы), Россия взяла курс на его раскол и доминирование в Европе уже без США. Будем откровенны, удивляться было нечему: в этом и был смысл замены Козырева на Примакова. И эту рокировку Ельцин сделал вполне осознанно и, прежде всего, именно для этой цели.

Американцы, конечно, предприняли ряд шагов, с тем чтобы предотвратить такой раскол. И это им легко удалось, поскольку вряд ли Франция и особенно Германия, всерьез собирались менять своего стратегического союзника. Но однажды этот союз все же выстрелил (уже во время правления Путина) когда в 2003 году Россия, Германия и Франция вместе выступили против американской интервенции в Ирак.

Однако, в тот момент Ельцин считал себя триумфатором и очень довольный собой вернулся в Москву: его подсознательное и иррациональное соперничество с США получило очередную подпитку. Примаков знал эту слабость Ельцина и целенаправленно бил в эту точку. Ельцин все же был слишком русским, чтобы не быть хоть немножечко имперцем.

2 ноября Ельцин со своей обычной свитой (но прихватив еще с собой зачем-то Немцова) вылетел в Красноярск на неформальную встречу “без галстуков” с японским премьер-министром Рютаро Хасимото.

На этой встрече оба главы государств демонстрировали внезапно возникшие у них вдруг очень близкие и дружеские отношения и объявили, что теперь они на “ты” и называют друг друга “Рю” и “Борис”. Нетрудно догадаться, что такого рода “дружба” у Ельцина всегда возникает во время обильного злоупотребления спиртными напитками. Не стала исключением и эта его встреча. Немцов много раз потом описывал эту встречу и честно признавался, что Ельцин в течении почти всего этого неформального саммита был сильно навеселе.

В ходе этой встречи, во время рыбалки, Ельцин без согласования с МИД РФ и своими ближайшими помощниками вдруг заявил “другу Рю”: “...Чтобы заключить мирный договор, мы должны прямо сейчас разрешить территориальную проблему… Я хочу, чтобы сегодняшний день встал в один ряд с датой подписания российско-японского договора 1855 года, по которому граница была определена между Урупом и Итурупом. Необходимо двигаться вперед. Я хочу разрешить территориальную проблему в период еще моего президентского срока”.

Судя по этому его высказыванию, речь шла даже не о реализации включенной по настоянию Никиты Хрущева в Совместную советско-японскую декларацию 1956 года статьи о передаче Японии после заключения мирного договора группы островов Хабомаи и острова Шикотан, а о ничем не оправданной и не имеющей юридического обоснования сдаче “с барского плеча” всех южных Курил, включая самые крупные и освоенные острова Кунашир и Итуруп. В статье японской газеты “Санкэй симбун” говорилось о том, что “Ельцин обещал подарить другу Рю все спорные острова”.

Демонстрируя свою решимость во что бы то ни стало исполнить задуманное, Ельцин принял перед Хасимото боксерскую стойку, демонстрируя готовность сокрушить всех противников. В ответ увлекавшийся японским фехтованием на палках «кэндо» Хасимото тоже изобразил боевую позицию.

Как рассказывал впоследствии сам Немцов, он и сопровождавший Ельцина пресс-секретарь С. Ястржембский, бросились «на коленях умолять» своего шефа отказаться от опрометчивого и политически весьма опасного для президента шага. Однако Ельцин был неумолим. Отвечая на предупреждения своих помощников по поводу весьма вероятного возмущения оппозиционной ему Государственной Думы (вплоть до импичмента), он пренебрежительно бросил: «В обществе могут быть разные мнения, но я всё это отшвырну». При этом, обращаясь к Немцову, неожиданно приказал: «Вы у нас отвечаете за общественное мнение. Приказываю ежедневно освещать этот вопрос на российском телевидении».

(Почему Ельцин решил, что именно Немцов отвечает за общественное мнение - так и осталось загадкой. В этом его пассаже как в капле воды отразилось его понимание того, как устроена в России власть и кто в ней за что отвечает).

Наутро, придя в себя после “веселой” рыбалки, Ельцин все же осознал, чем может закончиться для него такой рискованный шаг, как передача всех спорных островов Японии. Посовещавшись (в том числе и с японцами) обе стороны решили официально заявить «о стремлении российского президента заключить мирный договор с Японией не позднее 2000 года».

Так как японское правительство всегда занимало позицию, что мирный договор с Россией (а ранее - с СССР) не может быть заключен без решения проблемы “северных территорий”, то японцы это все равно восприняли это как свою победу: хоть сейчас эта проблема не решена, но президент России взял на себя обязательство решить ее до конца тысячелетия. В конце концов ждали больше пятидесяти лет, подождем еще три года - решили они.

Чем закончилась эта история вам, дорогие читатели, объяснять не нужно: на дворе уже 2024 год, а проблема “северных территорий” так до сих пор не решена. Более того: теперь Россия и Япония от ее решения дальше, чем были тогда, осенью 1997 года.

Мы, кстати, не имеем ответа на вопрос: правы ли были Немцов и Ястржембский отговорив Ельцина от его намерения. Чем бы закончился скандал в Думе - неизвестно (скорее всего - ничем), зато вопрос с мирным договором был бы решен, а японские инвестиции могли бы превратить депрессивный российский Дальний Восток в регион экономического процветания.

(Как, кстати, мы не считаем, что и увольнение Березовского с поста заместителя секретаря Совбеза РФ (пролоббированное Чубайсом и Немцовым) было очевидно позитивным действием. Березовского это никак не ослабило в борьбе с ними, но зато лишило его определенных рычагов влияния на процесс признания независимости Чечни-Ичкерии (а он был драйвером этого процесса).

В результате Масхадов не получил от Ельцина никакой независимости, что ослабило его позиции внутри самой Чечни и власть там постепенно перешла в руки радикалов. Чем это в итоге закончилось - всем известно. Но это уже совсем другая история).

В рамках визита в Красноярск у Ельцина, как обычно, было предусмотрено “общение с народом”. И в этот раз Ельцин, проезжая по городу, тоже остановил машину и смело пошел в толпу. Его сразу окружили традиционные в таких случаях бабушки (Красноярск - рабочий город и в будние дни мало кто, кроме пенсионеров, слоняется без дела по улицам). Тут-то и стало понятно, зачем Ельцин прихватил с собой Немцова.

Ельцин всячески выказывал свое расположение к Немцову и даже прямо говорил, что он рассматривает его как своего преемника. Он демонстративно поручал Немцову исполнение тех или иных “пожеланий трудящихся”, втягивал его в дискуссию и пытался выставить его в наилучшем свете. Это было полной неожиданностью для Немцова. После многих недель “опалы” и недовольства (“я устал вас защищать”) Ельцин вдруг внезапно снова воспылал к нему отеческой любовью.

Уже в администрации Красноярского края, на подписании договора о разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти РФ и органами государственной власти Красноярского края, Таймырского (Долгано-Ненецкого) и Эвенкийского автономных округов, Ельцин опять выставил вперед Немцова и именно он, как первый вице-премьер, подписал этот договор от лица Российской Федерации.

На этой церемонии Ельцин снова говорил о Немцове: “... я предложу вам… Вы думаете просто так к вам приехал первый заместитель председателя правительства? Молодой, первый зам.! Я хочу, чтобы он был как бы представителем президента по выполнению этого договора, по выбиванию тех вопросов, которые иногда у вас занимают много труда и прочее… Если вы не возражаете, то есть стул, есть место, есть микрофоны… Похлопаем ему…”

И дальше он оставил отвечать Немцова на вопросы журналистов ясно дав понять, что Немцов не просто первый вице-премьер, но еще и доверенный человек самого президента. Что это было? Неожиданное прозрение Ельцина? Пароксизм самодурства? Ему вдруг захотелось поиграть с Немцовым в кошки-мышки?

Нам кажется, что все было значительно прозаичнее. Скорее всего он просто забыл, что усилиями прессы рейтинг Немцова драматически упал и по старой памяти захотел выйти к людям в компании с тем, кого народ (по его мнению) любит. Он уже однажды исполнял этот трюк, когда во время предвыборной кампании ездил в Чечню. Тогда, если вы помните, он тоже захватил с собой Немцова, который был очень популярен среди чеченцев из-за своей антивоенной позиции.

Так или иначе, но сама идея взять с собой в поездку Немцова выглядит как полная импровизация лично Ельцина. В рамках своих служебных обязанностей Немцов не имел никакого отношения к российско-японским отношениям, особенно по такому чувствительному вопросу как “северные территории”. Очевидно, что этот эпизод выпадал из общей концепции Юмашева и случился лишь потому, что Ельцин сам, напрямую, позвонил Немцову и пригласил его с собой в Красноярск.

Не неожиданное возвращение Немцова из опалы на этом не закончилось. Из Красноярска он улетел в Китай готовить визит туда Ельцина. Уже в рамках своих полномочий, как первый вице-премьер, курирующий ТЭК, он должен был подготовить для подписания меморандум о сотрудничестве России и Китая в освоении газовых месторождений Восточной Сибири (Ковыкта) и совместном строительстве газопроводов.

Немцов был в одним из тех, кто 10 ноября (уже через неделю после Красноярска) встречал Ельцина в Пекине. На кадрах кинохроники видно, как Ельцин особенно долго и тепло с ним здоровается и не скрывает своего к нему расположения.

Сам визит Ельцина был достаточно продуктивным. Он провел переговоры с Председателем КНР Цзян Цзэминем, подписал упомянутый выше меморандум, несколько других документов об экономическом сотрудничестве и очень важный договор о демаркации границы и совместном использовании островов находящихся в пограничной зоне реки Амур, который положил конец многолетним спорам о принадлежности тех или иных островов. (Напомним, что эти споры еще во времена СССР привели в 1969 году к вооруженному конфликту между СССР и КНР за остров Даманский).

На протокольной видеохронике этого визита Ельцин выглядит вполне бодрым, хоть и осунувшимся и уставшим (что вполне объяснимо после красноярского “веселья”). Однако одна деталь бросается в глаза: его все время сопровождает охранник. Даже во время обхода почетного караула бодигард не отстает от него ни на шаг.

Это выглядит очень странно. Обычно, кроме бравых гвардейцев в красивых старинных мундирах с саблями наголо, глав государств, во время обхода почетного караула, не сопровождает никто. А охрана хоть и держится поблизости, но старается в камеру не попадать. Даже помешанный на собственной безопасности Путин соблюдает этот протокол.

Но во время этого визита, следом за Ельциным все время по пятам шел охранник и это выглядело крайне странно. Скорее всего Ельцин себя неважно чувствовал и поэтому из опасения, что он может в любую минуту упасть в обморок, Ельцина сопровождал здоровенный охранник, готовый тут же его подхватить, чтобы он не упал на асфальт и не осрамился на весь мир. (Видимо, все же, состояние, в котором Ельцин “дарил японцам острова” не прошло для него бесследно).

Другой особенностью этого визита было то, что Ельцин помимо жены, Наины Иосифовны, взял с собой в поездку дочь Татьяну, которая присутствовала на всех официальных мероприятиях и сидела рядом с отцом.

Через короткое время, 2 декабря, Ельцин отправился с официальным визитом в Швецию. И в этот раз Немцов опять оказался в составе делегации. Визит был наполнен множеством красочных парадов и церемоний, поскольку Ельцина по протоколу принимал король Швеции Карл Густав XVI. В этот раз, обходя вместе с королем почетный караул, Ельцин обошелся без охранника.

Но не смотря на все формальности, в ходе этого визита были достигнуты и некоторые экономические договоренности. В частности, был реструктуризирован на долгий срок долг СССР перед Швецией. Кроме этого, Немцов и Вяхирев, с помощью Ельцина пытались продвигать на шведский рынок российский газ.

Однако, не случайно популярный шведский таблоид “Aftonbladet” дал информацию о приезде российской делегации под заголовком "Московский цирк приехал в провинцию!", имея в виду не только излишнюю пышность церемонии (в кортеже Ельцина были драгуны, а к многочисленной личной охране президента шведы со своей стороны добавили еще 600 человек), но и справедливо ожидая забавных сцен, неожиданных и эксцентричных фокусов.

И Ельцин не заставил себя ждать. Вечером на пресс-конференции он неожиданно объявил, что Россия в одностороннем порядке сокращает на одну треть количество ядерных боеголовок. "Нам надо довести вопрос до конца, до полного уничтожения ядерного оружия!"

Пресс-секретарь президента Сергей Ястржембский тут же поспешил успокоить взволнованную публику, разъяснив, что президент имел в виду лишь перспективы сокращения "мировых ядерных арсеналов, и то при определенных условиях".

Впрочем, трюк с "секвестром боеголовок" мог произвести впечатление только на провинциальных шведов. Ведь Ельцин не впервые импровизировал так радикально. Например, еще весной он почти то же самое пообещал во время своего пребывания в Париже. И всякий раз его помощникам приходилось “разъяснять” слова своего шефа так, чтобы это не привело к скандалу.

На торжественном обеде с королевской семьей, Ельцин, нарушив протокол, сначала сам картинно поцеловал наследную принцессу Викторию, а потом потребовал, чтобы то же самое проделал и сидящий рядом с ним Немцов. Покрывшись красными пятнами и сгорая от стыда, Немцов вынужден был поцеловать ошарашенную принцессу, иначе Ельцин не успокаивался. Лишь вмешательство короля помогло свести эту скандальную ситуацию к шутке. По свидетельству Немцова, Ельцин в этот момент был опять “в хорошем настроении”.

По возвращении домой, все вернулось на круги своя: неожиданное приближение Немцова не получило никакого продолжения: Юмашев опять взял ситуацию под контроль. Немцова, как мы уже писали, сняли с поста министра ТЭК, оставив за ним лишь пост первого вице-премьера. Это его опала выглядела тем более демонстративной, что он не был фигурантом “дела писателей” и не имел никакого отношения к проведению аукциона по “Связьинвесту”.

Это означало, что его “наказали” за что-то другое. Методом исключения можно прийти к выводу, что для этого было две причины. Во-первых, он не дал Семье назначить Березовского председателем Совета Директоров “Газпрома”, а во-вторых, добился увольнения Березовского с должности заместителя секретаря Совета Безопасности России.

Таких аппаратных поражений Семья простить не могла никому. Подававшая большие надежды придворная карьера Немцова-преемника, едва начавшись, фактически закончилась. Он не выдержал испытания на лояльность. Для Немцова верность принципам оказалась выше верности конкретным людям.

Вполне возможно, что Немцов в тот момент даже не понимал того выбора, перед которым он стоял, поскольку был убежденным сторонником Ельцина именно как носителя близких ему идеалов. Сейчас даже неловко вспоминать, но в тот период Немцов всерьез утверждал что-то в духе “доброго царя - злых бояр”, “мне бы только до дедушки добраться, я ему раскрою глаза!”, “Царя обманывают, ему не говорят правды!” и прочие традиционные российские монархические мантры.

Впрочем, не исключено, что Ельцин начал подозревать что-то неладное в том, как ему подается война правительства с медиаолигархами. И, обладая невероятной политической интуицией, он невольно попытался найти опору и на другой стороне конфликта, понимая, чью сторону занимает Семья. Его демонстративное и даже нарочитое расположение к Немцову в эти последние два месяца и увольнение Березовского не могли быть случайностью.

Возможно, что именно потому осенью 1997 года он проявил уже давно несвойственную ему работоспособность и активность, которые, конечно же, стоили ему чрезвычайных усилий. Невозможно не заметить, что в тот момент он старался снова начать контролировать ситуацию во внутренних делах страны лично, а не через посредников типа Юмашева или дочери Татьяны.

Параллельно, не смотря на все аппаратные поражения, имиджевые и кадровые потери правительство продолжало работать. 9 октября министр экономики и вице-премьер Яков Уринсон и первый заместитель министра финансов Владимир Петров представили Государственной Думе проект бюджета на 1998 год.

В первом чтении Дума отвергла проект 326 голосами против 13 при одном воздержавшемся. Почти сразу вслед за этим, 15 октября, фракция КПРФ в Государственной Думе потребовала поставить на голосование вопрос о недоверии правительству.

Нужно заметить, что у Государственной Думы отказ от утверждения бюджета и выражение недоверия правительству было одними из немногих рычагов давления на исполнительную власть и президента, которые у нее имелись в наличии по Конституции 1993 года (не считая, разумеется, процедуры импичмента).

Поэтому даже если Дума и хотела оказать давление на президента, то выражалось это зачастую в постановке на голосование вотума недоверия правительству или в торговле по поводу утверждения бюджета. Впрочем, это все были вполне нормальные способы борьбы ветвей власти, так называемые “сдержки и противовесы” (Checks and Balances).

Если посмотреть внимательно внесенный КПРФ документ о недоверии правительству, то можно увидеть, что кроме расплывчатых обвинений правительства в неспособности управлять страной и губительном курсе, остальные претензии по-сути касались исключительно политики президента, а точнее - его администрации.

И главная претензия Думы относилась, конечно же, к политике в области СМИ. Даже депутатам-коммунистам было уже невыносимо смотреть как манипулируют общественным мнением якобы государственные медиа в угоду кучке никем не выбранных лиц, будь то члены Семьи или стоящие за их спиной медиа-олигархи. Не имея формальных рычагов влияния на частную телекомпанию НТВ, депутаты потребовали депутатского контроля хотя бы над деятельностью ОРТ (51% акций телеканала все еще находились в собственности государства) и ВГТРК.

Поняв, что ситуация начинает выходит из под контроля, Ельцин немедленно вступил в переговоры с руководством КПРФ. Их итогом стало создание наблюдательных советов на ОРТ и ВГТРК, которые должны были следить за соблюдением неких “стандартов свободы слова” и равноправного доступа к эфиру всех политических сил. Федеральному собранию были выделены вполне определенные часы в эфире главных государственных теле- и радиоканалов.

Как только такие наблюдательные советы были созданы, Зюганов отозвал проект постановления о выражении недоверия правительству. Ему явно льстило, что президент лично вступил в диалог и пошел на уступки.

Апофеозом этого ельцинского “ренессанса” стало 5 декабря, когда Ельцин вместе с Черномырдиным лично прибыли в Государственную Думу чтобы продемонстрировать свою готовность к конструктивному диалогу. Ельцин был доброжелателен, мягок и предельно уважителен к депутатам. Это был какой-то новый Ельцин. Депутаты это почувствовали и даже сопроводили его короткое выступление жидкими аплодисментами, что было немыслимо еще несколько месяцев назад. В результате Государственная Дума в этот же день проголосовала в первом чтении за еще недавно ею отвергнутый проект федерального бюджета, а 25 декабря - во втором.

Решение о приезде Ельцина в Государственную Думу было принято на заседании т.н. “четверки”. Тут нужно заметить, что этот неформальный орган при Ельцине возник еще в 1996 году. Первоначально он состоял из Ельцина и еще четырех человек: Черномырдина (премьер), Чубайса (глава администрации), Строева (Совет Федерации) и Селезнева (Государственная Дума). Но в таком виде он собрался всего лишь однажды, в декабре 1996 года.

Потом “четверка” была трансформирована, и стала выглядеть уже более политически однородно (из нее выбыли представители законодательной ветви власти). К лету, когда она опять стала собираться, она уже состояла из Черномырдина, Чубайса, Немцова и Юмашева. Именно тогда на заседании “четверки” Ельцин поставил правительству задачу погасить все накопившиеся у государства долги по пенсиям и зарплатам.

И вот после возвращения Ельцина из Стокгольма, “четверка” снова собралась и приняла решение о том, что Ельцину необходимо приехать в Государственную Думу. Ельцин был очень уставшим и разбитым, но собрал все силы и его визит, как мы уже писали, оказался крайне успешным. Впереди замаячила перспектива прекращения тотального противостояния президента и парламента и начала конструктивного сотрудничества.

Но все надежды на какие-то позитивные изменения рухнули когда 8 декабря Ельцин был госпитализирован в санаторий “Барвиха”. Некоторые СМИ писали, что ему был поставлен с диагноз “двухсторонняя пневмония”, другие - что это “острая респираторно-вирусная инфекция”, а по словам его пресс-секретаря Ястржембского “врачи не исключали развития гриппа”. Сообщалось также, что заболевание может продлиться от 10 до 12 дней.

Ельцин себя неважно чувствовал уже сразу после возвращения из Стокгольма. А Ястржембский даже сказал, что первые признаки простуды появились у Ельцина еще во время визита в Швецию. Несмотря на его активность: заседание "четверки", посещение Думы и прочее, даже по телевизионной картинке было видно, что глава государства находится далеко не в лучшей форме. Нет, он был вполне вменяем, не чудил, улыбался и адекватно и живо на все реагировал. Но двигался медленно, маленькими, неуверенными шажками, весь как-то осунулся и еще сильнее постарел.

В санатории “Барвиха” был собран консилиум врачей с участием оперировавшего Ельцина год назад Рената Акчурина, который (что очень симптоматично) сопровождал его во всех его последних поездках. Консилиум хоть и не принял решения о госпитализации президента в ЦКБ, но тем не менее настоял на полном отказе от работы и от всех запланированных на ближайшие недели встреч.

А встреч было запланировано много. Например, в день госпитализации предполагалось первое заседание т.н. “Круглого стола” по поводу Земельного кодекса. В нем планировалось и участие Ельцина. Затем должно было состоятся заседание Высшего Совета Россия - Белоруссия и заседание Совета глав государств Белоруссии, Казахстана, Киргизии и России.

Все мероприятия президента на ближайшие недели были отменены. Почти сразу было объявлено о переносе первого заседания упомянутого выше "Круглого стола". По версии Ястржембского, оно перенесено потому, что "в Барвихе нет достаточного места для проведения подобного мероприятия". Глава Совета федерации Егор Строев, лидер фракции НДР Александр Шохин и лидер аграрной группы Николай Харитонов согласились, что проведение заседания без Ельцина нецелесообразно.

Однако, тем не менее, состоялась запись радиообращения Ельцина, посвященное Дню Конституции. Его записали непосредственно в санатории, куда приехала мобильная группа записи. На вопрос журналистов, где президент будет голосовать на выборах в Мосгордуму 14 декабря — в санатории "Барвиха" (где, как вы помните, он голосовал во время второго тура президентских выборов, когда у него случился очередной инфаркт) или по месту прописки на улице Осенней, Ястржембский ничего вразумительного сообщить не смог.

В следующий раз Ельцин появился не людях лишь 26 декабря, когда, наконец, состоялся многострадальный “Круглый стол”. Про этот “Круглый стол стоит написать отдельно. Дело в том, что все 90-е годы призрак этого “Круглого стола” витал в воздухе.

Сама идея родилась еще в Польше, во времена “Солидарности”. Тогда Ярузельский и представители антикоммунистической оппозиции (Валенса, Михник и пр.) договорились организовать такого рода неформальный орган, который, не имея никаких властных полномочий, явился бы площадкой, на которой представители власти и оппозиции могли обменяться мнениями и наладить какой-то диалог.

В Польше потребность в такой “круглом столе” возникла потому, что к тому моменту, когда “Солидарность” имела уже огромное влияние в стране, она все еще не была никак представлена в легальных органах власти.

В России, в начале 1993 года, Черномырдин проводил “круглые столы” для разъяснения курса экономических реформ. Тогда в них принимали участие большое количество всевозможных партий и групп, вплоть до “союза колдунов”.

Но после событий октября 1993 года в России сложилась такая обстановка, что Государственная Дума (в которой заметную роль играли враждебные Ельцину люди и партии, конфликт с которыми и привел к кровавой драме в октябре 1993 года) была не готова к “круглому столу” для спокойного и прагматичного обсуждения ключевых вопросов развития страны.

Любая попытка власти предложить что-то разумное и даже не имеющие никакой политической окраски, тут же наталкивалась на обструкцию со стороны людей, которые без рассмотрения отвергали любое предложение от правительства или Ельцина только лишь потому, что оно исходило от “антинародного правительства” и “кровавого убийцы Ельцина”. Такая неготовность к диалогу со стороны парламента к концу 1997 года стала носить уже карикатурные формы.

Первоначально, прообразом такого “Круглого стола” должна была стать созданная Чубайсом в 1996 году “четверка”, в которую на начальном этапе кроме Ельцина, Черномырдина и Чубайса входили еще и главы обеих палат Федерального собрания РФ.

Справедливости ради нужно сказать, что сама идея такой “четверки” появилась в период, когда Ельцин физически не мог осуществлять свои полномочия и требовался какой-то орган, который стал бы этаким “эрзац-президентом”.

Видимо последующая трансформация “четверки” была инициативой самого Ельцина, который, вернувшись к относительно активной работе, не хотел иметь никаких неформальных контактов с теми, кто не скрывает своего враждебного к нему отношения.

Поэтому представители законодательной власти как-то незаметно “исчезли” из “четверки”, а их заменили Юмашев и Немцов. Разумеется, в таком виде “четверка” уже не могла играть той роли, для которой она изначально замышлялась. Она превратилась просто в совещательный орган при Ельцине. Такая трансформация “четверки” вызвала понятное раздражение в Государственной Думе и в Совете Федерации и это, помимо прочего, вылилось в октябре в попытку выражения Государственной Думой недоверия правительству.

В команде президента поняли, что с трансформацией “четверки” они перегнули палку и, как говориться, “выплеснули вместе с водой и младенца”. Поэтому и было принято решение (как раз на заседании “четверки”!) о приезде Ельцина в Думу, про который мы написали выше.

Параллельно нарастал еще один кризис во взаимоотношениях Ельцина и парламента. Дело в том, что к осени 1997 года Федеральное собрание проголосовало за новый Земельный Кодекс и он лежал на подписи у президента. Но Ельцин отказывался его подписывать и все шло к тому, что он наложит на него вето.

Его аргументы были понятны: к концу 90-х уже за пределами дискуссии был курс на рыночную экономику в России, поскольку страна давно была в рынке. И задача всех ветвей власти состояла не в дискуссии о “плане или рынке” (как это было в конце 80-х), а в том, чтобы дать этому рынку адекватные ему законы. Парламентарии же продолжали какую-то схоластическую дискуссию о преимуществах “общенародной собственности”, “земле-матери” и по-прежнему цеплялись за мертвые уже догмы и мифы.

Результатом такой деятельности стал принятый Федеральным Собранием Земельный Кодекс, который хотя формально и признавал частную собственность на землю, но за этим признанием не было никакого содержания, поскольку запрещалась купля-продажа земли, ее дарение и залог. Разумеется и правительство и Ельцин не могли пойти на то, чтобы такой Земельный Кодекс вступил в силу, поскольку он не решал ни одной из назревших проблем, и прежде всего - задачу создания рынка земли и тормозил развитие рынка недвижимости.

Еще хуже обстояло дело с принятием нового Налогового Кодекса. Первоначально правительство внесло в Государственную Думу свой вариант Налогового Кодекса, но видя, что депутаты сделали с Земельным Кодексом, предпочло отозвать его, чтобы не создавать еще одну точку напряжения между ветвями власти.

Насколько можно судить, в какой-то момент уже и парламентарии, в свою очередь, поняли, что перегнули палку и обратились к Ельцину с предложением созвать “Круглый стол”. Ельцин согласился и в своем ответе предложил провести его заседание в конце ноября.

Предполагался следующий состав “Круглого стола”: Президент, Председатель Государственной Думы, лидеры фракций и депутатских групп, председатель Совета Федерации и представители межрегиональных ассоциаций, председатель Правительства и два его первых заместителя, лидеры двух крупнейших объединений профсоюзов, а также руководитель Администрации Президента.

И вот когда все было готово и первое заседание “Круглого стола” должно было состоятся, Ельцин заболел и пролежал в Барвихе две недели. Однако, 26 декабря заседание “Круглого стола” все состоялось. Только что выздоровевший Ельцин пришел на него и даже выглядел относительно неплохо. Но было видно, что болезнь отняла у него много сил. Он прочитал свою речь по бумажке, дал слово спикеру Госдумы Селезневу и на этом посчитал свою роль завершенной.

Разумеется, после того как Ельцин самоустранился, никакого решения по Земельному Кодексу “Круглый стол” так и не принял, и Земельный кодекс был проголосован Госдумой следующего созыва только лишь в 2001 году, уже при Путине.

Новогоднее поздравление Ельцина тоже наталкивало на размышления: в нем был три склейки. Это могло означать, что его записывали частями. В конце тоже была новация: члены семьи президента подошли к нему и они вместе подняли бокалы шампанского. Семья была институализирована уже визуально.

А тем временем, начиная с конца лета, в Юго-Восточной Азии нарастал экономический кризис и его волны уже начали достигать России. Наступил драматический 1998 год.

Глава 14. До и после дефолта-1998

Часть 1

Для того, чтобы понять то, что произошло с Россией в 1998 году, нужно проговорить несколько важный вещей. И главная из них - это драматическая раздвоенность той экономической политики, которая проводилась в России практически с самого начала экономических реформ.

С одной стороны, правительство (сначала Гайдара, а потом Черномырдина) декларировало курс на снижение бюджетных расходов с тем, чтобы сократить бюджетный дефицит. Это делалось в том числе и для того, чтобы снизить инфляцию поскольку в начале 90-х единственным способом покрытия бюджетного дефицита была лишь денежная эмиссия, которая и была главной причиной гиперинфляции.

Правительству не всегда удавалось придерживаться этого курса и в результате торговли сначала с Верховным Советом, а потом с Государственной Думой рождались бюджеты, расходы которых едва ли не на треть не были обеспечены доходами. Помимо низкой собираемости налогов и таможенных сборов, что являлось, безусловно, недоработкой правительства, главной причиной такой бедственной ситуации была неспособность властей снизить аппетиты лоббистов и сократить расходы.

Ельцин и его окружение основную вину за такое положение вещей возлагают на Государственную думу, которая якобы безответственно требовала от правительства наращивания расходов и нагружала его невыполнимыми социальными обязательствами. И это является правдой. Но не всей правдой.

Два решения, оказавших влияние на рост инфляции в середине 90-х, были приняты отнюдь не под давлением коммунистов или популистов из Думы. Это два решения были приняты лично Ельциным. И масштаб вреда от них невозможно переоценить.

Первое решение - это предоставление таможенных льгот РПЦ МП и Национальному Фонду Спорта (НФС), а второе решение - это развязывание Первой Чеченской войны.

Оба этих решения подвергли итак едва живую бюджетную систему России колоссальному стрессу, и многие вещи, которые в обычных условиях правительство не стало бы делать, оно вынуждено было делать. Взять хотя бы те же залоговые аукционы, про которые мы уже писали.

Однако к началу 1997 года льготы РПЦ МП и НФС были отменены, а война в Чечне - закончена. К тому времени уже давно в прошлом остались и эксперименты Центрального банка под руководством Геращенко по накачке экономики необеспеченными деньгами (т.н. “пополнение оборотных средств”), которые в середине 1992 года ввергли страну в воронку гиперинфляции.

Начиная с 1995 года российские денежные власти (прежде всего ЦБ и Минфин) стали проводить более ответственную финансовую политику и инфляция постепенно начала снижаться. Но, в связи с резким сжатием денежной массы, с новой остротой встала проблема финансирования бюджетного дефицита. Ведь основной инструмент, который использовался до этого, денежная эмиссия, стал использоваться в значительно меньшем масштабе.

Раньше правительство для покрытия дефицита брало кредиты в ЦБ, который для этого прибегал к эмиссии новых рублей. Теперь же, в связи с тем, что ЦБ отказался кредитовать правительство в прежних объемах, оно в большей степени кредитовалось на финансовом рынке. Для этих целей Минфин выпускал т.н. Государственные Казначейские Обязательства (ГКО), номинируемые в рублях.

Очевидно, что доходность ГКО, то есть процент, под которых частные инвесторы были готовы кредитовать правительство, прямо зависел от доверия к этому правительству. Чем выше доверие - тем ниже процент и наоборот: чем ниже доверие - тем выше процент.

Помимо этого, на доходность ГКО влияла и общеэкономическая ситуация, в том числе и на международном финансовом рынке: к концу 1997 года российский финансовых рынок в значсительной степени стал уже частью мировых финансов.

К концу 1997 года на финансовом рынке России сложился “идеальный шторм”: на финансовый кризис в Юго-Восточной Азии (повлиявший на все мировые рынки), наложился еще и кризис доверия к правительству Черномырдина, вызванный беспрерывными атаками на него медиаимперий Березовского и Гусинского. Правительству все труднее становилось финансировать бюджетный дефицит с помощью механизма ГКО и оно было вынуждено поднимать их доходность.

Нужно заметить, что каких-то объективных предпосылок для финансового кризиса в России в 1997 году стало как раз меньше, а не больше. Тенденции развития экономики, наметившиеся в 1997 году, были однозначно положительными. До этого статистика ежегодно фиксировала падение ВВП, а по итогам 1997 года — плюс 0,8 %. Бедных стало меньше — доля населения с доходами ниже прожиточного минимума опустилась до 21,2 %, и это был лучший показатель, начиная с 1991 г. Реальные располагаемые доходы населения увеличились на 6,2 %. Розничный товарооборот прибавил 3,8 %. Инфляция снизилась до 11 %.

Но при этом доверие к правительству было драматически подорвано непрекращающейся войной с олигархами. И бесконечные атаки на Немцова и Черномырдина, и системный “наезд” на всю команду Чубайса, (т.н. “дело писателей”), все это в конечном итоге вылилось в росте доходности ГКО и этот механизм из стандартного способа финансирования дефицита бюджета начал превращаться с финансовую пирамиду, поскольку доходность ГКО становилась уже настолько запредельной, что большая часть следующих траншей ГКО шли на погашение обязательств по предыдущим выпускам.

К тому моменту отношения между Березовским и Гусинским начали постепенно портится. По всей видимости Гусинский понял, что Березовский свою часть договоренностей в полной мере выполнить не может и что “Связьинвест” ушел от него безвозвратно.

Помимо этого, Гусинский начал уже думать о “Проблеме 2000”, то есть о следующих президентских выборах и о том, на кого в этой предстоящей борьбе поставить. Было совершенно очевидно, что Ельцин и по конституции и по состоянию здоровья не может претендовать на третий срок. Какой-то внятной программы у команды Ельцина по этому поводу еще не было. Поэтому Гусинский предпочел постепенно отдалиться от Семьи и вернуться туда, где он чувствовал себя значительно комфортнее - в орбиту влияния Лужкова, который всегда держался достаточно самостоятельно и имел свои амбиции на будущее.

В какой-то момент Гайдар, понимая куда все это может привести, предпринял отчаянную попытку договориться хотя бы с Гусинским. Он приехал к нему и рассказал о тех перспективах, которые ждут Россию в целом, и бизнес Гусинского - в частности. Особенно уязвимым в этой ситуации был принадлежавший ему Мост-банк.

По свидетельству Гайдара, Гусинский внимательно его выслушал, сказал, что он в основном согласен с его выводами, но “честь - дороже!” И продолжил свою информационную атаку на правительство. Также поступил и Березовский. Они во что бы то ни стало хотели свалить правительство Черномырдина, резонно рассудив, что если правительство устоит в борьбе с ними, то их власть будет серьезно поколеблена и тогда с ними никто не будет считаться. А образ “всемогущих олигархов” был той основой, на которой и строился их бизнес. При таких обстоятельствах даже потеря Гусинским банка была меньшим злом, чем разрушение этого образа.

Новый, 1998 год начался с очередного, в этот раз, к счастью, неудачного, террористического акта. 1 января сменный машинист метропоезда, переходя по пешеходному мостику с одного состава на другой на станции «Третьяковской», обнаружил около ворот, которыми на ночь закрывается вход на станцию, небольшую сумочку, похожую на визитницу или косметичку. Открыв её, машинист увидел батарейки и провода.

Он немедленно отнес находку дежурной по перрону, после чего сел в состав и уехал по маршруту. Дежурная, положив сумочку на металлический ящик с огнетушителем на отгороженной от пассажирского зала части перрона, позвонила в милицию. В этот момент прозвучал взрыв. В результате взрыва были разбиты стекла кабинки дежурной, сама сотрудница метрополитена получила легкие ранения, как и находившиеся рядом две уборщицы.

Начавшееся в связи с этим терактом следствие ничем не закончилось. Ни организаторы, ни исполнители того теракта найдены не были.

Но не только этим запомнилось начало нового года. Были и хорошие новости. Так, например, результаты относительной финансовой стабилизации позволили Центральному Банку России провести деноминацию рубля. К концу 1997 года в результаты нескольких лет очень высокой инфляции, рубль настолько обесценился, что по стране ходили уже миллионные купюры. Существенное замедление инфляции в 1997 году позволило, наконец сделать так, чтобы номинал рубля стал более удобным и людям не нужно было оперировать при покупке обычных товаров миллионными суммами.

1 января 1998 года Центральный банк объявил о том, что номинал рубля сокращается и тысяча “старых” рублей становятся равными одному “новому”. “Старые” рубли продолжали хождение и постепенно заменялись “новыми”. Никаких конфискаций не предусматривалось. В оборот снова запускалась “копейка”, но, как скоро стало понятно, особого смысла в этом не было.

Однако, не смотря на очевидные успехи правительства и Центрального Банка по стабилизации финансового положения, описанные выше проблемы с финансированием дефицита бюджета начиная с осени становились все острее, ведь ГКО уже не давали тех денег, которых было бы достаточно для его покрытия, поскольку значительная часть полученных от их продажи денег шла не в бюджет, а на выплаты по предыдущим траншам ГКО. Постепенно у государства опять начали накапливаться долги по зарплатам госслужащим и прежде всего - военным.

9 января министр обороны Сергеев заявил, что запланированных в бюджете денег не хватит для погашения всех долгов перед военнослужащими. К тому же даже эти деньги министерство получает с большим опозданием и не в полном объеме.

Это был довольно странный демарш: обычно министры не позволяют себе публично критиковать правительство, членами которого они являются. Но, с учетом того, что российский министр обороны (как и остальные силовики плюс министр иностранных дел) по конституции 1993 года назначался непосредственно президентом, ему напрямую подчинялся и входил в правительство лишь номинально, то такого рода демарш уже не выглядел как что-то совершенно неприемлемое, а скорее означал очередную атаку на правительство со стороны президентской команды.

Все стало ясно через десять дней: 19 января уже сам Ельцин сделал выговор правительству за невыполнение поставленной задачи — полного погашения задолженности по выплате заработной платы работникам бюджетной сферы к 1 января 1998 года. А через неделю он повторил свою претензию, добавив в список виновных еще и региональных руководителей.

В конце января перешел уже в открытую форму конфликт между новым руководителем РАО ЕЭС (ставленником Немцова) Борисом Бревновым и его предшественником Анатолием Дьяковым. Обе стороны обвиняли друг друга в коррупции и некомпетентности. Конфликт между 29-летним Бревновым и 61-летним Дьяковым был довольно громким и бросал тень на Немцова, а значит и на правительство. Поэтому СМИ уделили этому скандалу непропорционально большое внимание, смакуя детали всех взаимных разоблачений.

Вообще, с начала года, после своего выздоровления Ельцин опять предпринял попытку действовать активно и с включиться в работу на полную мощность. Всю осень он демонстрировал завидную работоспособность. И если поначалу она ограничивалась лишь внешнеполитической тематикой, то в конце он уже начал активно взаимодействовать с парламентом и лидерами оппозиции.

Было заметно, что он собирается продолжить в том же духе и дальше. Его активность начиная со второй половины января - самая высокая начиная с лета 1996 года, то есть с начала второго срока его президентства. Чаще всего он встречался с министром обороны. Ельцин сам объяснил причину этого тем, что он активно занимается военной реформой. Но это была только часть правды. Еще одной причиной была серьезная вовлеченность Ельцина во всю проблематику т.н. “стратегического паритета” с США и ядерного разоружения.

На втором месте - премьер Черномырдин и его первые заместители: Чубайс и Немцов. Например, Ельцин проявлял неподдельный интерес даже к таким деталям как снижение одним из рейтинговых агентств суверенного кредитного рейтинга России на фоне нарастающего кризиса на рынке ГКО. По этому поводу у него состоялся детальный разговор с Чубайсом, который, впрочем, заверил его, что ситуация под контролем и уже начинает стабилизироваться.

В начале февраля Ельцин делает неожиданное заявление о том, что он продолжает доверять Чубайсу и Немцову и они продолжат работу в правительстве до конца его, Ельцина, полномочий, то есть до 2000 года. Это был явный камень в огород медиаолигархов, поэтому все сторонники “младореформаторов”, находившиеся под тяжелым впечатлением от разгона Ельциным команды Чубайса, воспряли духом. Но при этом все обратили внимание на то, что среди упомянутых Ельциным чиновников не было Черномырдина.

9 февраля Ельцин улетел в Италию с официальным визитом. В состав делегации снова был включен Немцов, которого Ельцин опять выделял среди остальных членов делегации. Поездка была в основном протокольная, наполненная парадами, культурными мероприятиями и торжественными обедами. Помимо прочего, в нее был включен и визит в Ватикан, к Римскому Папе Иоанну Павлу II.

Ельцин выглядел неплохо, на торжественном обеде принцесс не целовал и не заставлял это делать Немцова, а проходя мимо почетного караула, в этот раз обошелся без охранника за спиной.

Не смотря на в целом церемониальный характер визита, тем не менее, Ельцин подписал с премьер-министром Италии Романо Проди ключевой для двусторонних отношений документ — “План совместных действий”. Этот объемистый труд — гибрид политической декларации и соглашения по конкретным вопросам вводил Италию в "клуб привилегированных стратегических партнеров" России.

Кроме этого, Ельцин посетил организованную Немцовым церемонию подписания договора о создании совместного предприятия по производству автомобилей между концерном FIAT и Горьковским автозаводом (правда из этой затеи так ничего и не вышло). 11 февраля вся российская делегация во главе с Ельциным вернулась в Москву.

Характерно, что накануне визита в очередной раз обострились отношения между Ираком и США. Белый Дом снова обвинил Саддама Хусейна в нарушении международных договоренностей: будто бы он так до конца и не ликвидировал оружие массового поражения и чинит препятствия в работе специальной комиссии ООН по разоружению Ирака. Госсекретарь Мадлен Олбрайт заявила, что решение об авиационном и ракетном ударе по некоторым объектам в Ираке, где (по мнению американской разведки) может производится химическое оружие, уже принято.

На эту тему Примаков (личный друг Саддама Хуссейна) несколько раз разговаривал и даже встречался с Олбрайт, но так и не сумел убедить ее в том, что американские спецслужбы ошибаются и Саддам Хуссейн выполняет все взятые на себя обязательства после поражения в “Войне в Заливе” 1991 года. Зато он убедил Ельцина в том, что это тот самый случай, когда настала пора проявить твердость и не поддерживать Клинтона, в его намерении атаковать Ирак.

Поэтому, будучи уже в Италии, Ельцин, отвечая на вопрос одного из корреспондентов, довольно жестко высказался за “исключительно дипломатическое” разрешение кризиса и пообещал обязательно довести до Клинтона свою твердую позицию на этот счет. Возможно, кстати, что именно из-за такой позиции Ельцина Клинтон отложил (как потом выяснилось - временно) военную операцию против Ирака.

17 февраля Ельцин выступил с традиционным обращением к Федеральному собранию. Оно кардинально отличалось от предыдущего, которое Ельцин делал еще только в самом начале своего выздоровления. Это его обращение было намного более осмысленным, содержательным и конструктивным. Он отметил очевидные успехи правительства в 1997 году и обозначил конкретные цели на этот, 1998 год: борьба с инфляцией, ликвидация неплатежей, повышение собираемости налогов и экономический рост.

Характерно, что во внешнеполитической части своего выступления он перестал делать акцент на необходимость интеграции России в западные институты, а напротив одним из важнейших приоритетов обозначил противодействие расширению НАТО на восток. Само такое расширение он четко охарактеризовал как угрозу национальной безопасности для России.

В этом уже явно чувствовалась рука Примакова.

Впрочем, скорее всего Ельцин и сам был сторонником активного участия России в глобальной политике, поэтому он собирался и дальше позиционировать Россию как равного партнера для Америки в частности и для Запада в целом. Причем партнера, который будет жестко настаивать на учете его интересов, которые, разумеется, не всегда совпадают с интересами Запада.

За пределами его рассмотрения при этом, разумеется, находился вопрос наличия ресурсов для такого позиционирования. То есть может ли страна, которая в финансовом плане в решающей степени зависит от Запада, и от созданных им международных финансовых институтов, продолжать настаивать на равном партнерстве с ним. В голове у Ельцина это были две разные темы. Одна - потребность в кредитах. А другая, не связанная с ней - тема “величия России” и ее роль глобального игрока.

В конечном итоге, любое размышление на эту тему приводит к выводу, что Россия лишь потому может претендовать на такую роль, поскольку она обладает огромным арсеналом ядерного оружия. Видимо, осознание этого факта и привело Ельцина к назначению командующего Российскими Войсками Стратегического Назначения (РВСН) Сергеева министром обороны и резко выросшему количестве встреч с ним.

В Послании Ельцин также не преминул напомнить Федеральному Собранию, что оно так и не ратифицировало Договор СНВ-2, в то время как США уже давно это сделали. Это обстоятельство создавало некоторую неловкость во взаимоотношениях Ельцина с Клинтоном и подрывало взаимное доверие между руководителями двух стран. Кроме этого, на таком фоне Ельцину было трудно обращаться к Клинтону с какими-то просьбами по теме глобальной безопасности, например, по поводу непринятия в НАТО стран Балтии.

Однако Ельцин понимал, что добиться ратификации этого договора он уже не сможет. С 3 января 1993 года, когда он и Джордж Буш-старший подписали этот договор, прошли уже пять лет и медовый месяц между Россией и Америкой давно миновал. И если этот договор не был ратифицирован тогда, то шансов ратифицировать его теперь почти уже не оставалось.

Настроения в военной и дипломатической среде, а тем более в спецслужбах становились все более антиамериканскими, а Государственная Дума контролировалась прокоммунистическими и реваншистскими фракциями.

Да и сам Ельцин уже не был таким рьяным почитателем американских ценностей, каким он был в начале 90-х. Поэтому Ельцин упомянул в Послании договор СНВ-2 скорее по инерции и еще для того, чтобы лично себя дистанцировать от позиции Думы. Ведь он много раз обещал Клинтону добиться его ратификации.

Не смотря на в целом конструктивный и позитивный тон ельцинского послания, в нем он, не скрывая, сказал и о нарастающих негативных тенденциях на финансовом и фондовом рынках, вызванных, в том числе, последствиями южно-азиатского кризиса. Он правда не упомянул войну, объявленную медаиолигарами правительству, как об одном из факторов, который гнал доходность по ГКО вверх, но об этом те, кто понимали истинные причины кризиса, и без этого знали.

3 марта Ельцин неожиданно увольняет Ивана Рыбкина с должности секретаря Совета Безопасности РФ и назначает его вице-премьером в правительство.

Вместо Рыбкина секретарем Совета Безопасности становится Андрей Кокошин, человек, который являлся в то время едва ли не главным специалистов в России по всей тематике переговоров с США по разоружению. В разное время он работал первым заместителем директора Института США и Канады, первым заместителем министра обороны и секретарем Совета обороны России.

Отставка Рыбкина была вполне предсказуемой: после отставки Березовского, судьба его ставленника Рыбкина была предрешена. А вот назначение Кокошина явилось признаком реального разворота Ельцина в позиционировании России и смене его приоритетов: от решения проблемы чеченского сепаратизма к концентрации, прежде всего, на американо-российских отношениях ( о чем мы писали выше).

Уже в конце 1997 года стали быстро расти ставки по кредитам и государственным обязательствам, начал падать фондовых рынок. Если в III квартале 1997 года (то есть еще до раскрутки “дела писателей”) средняя доходность ГКО составляла 19 %, то ко II кварталу 1998 года она увеличилась уже до 49,2 %. Ставка по однодневным кредитам за тот же период увеличилась с 16,6 % до 44,4 %. Эти события оказали негативное влияние на настроения инвесторов, что увеличило отток капитала и усилило давление на курс рубля.

Тем не менее, не смотря на плохой экономический фон, 4 марта Государственная дума приняла бюджет 1998 года в последнем четвертом чтении, что было большим достижением и самого Ельцина и правительства. 5 марта он в очередной раз встретился с Чубайсом и они снова обсудили экономическую ситуацию. Ельцина беспокоил рост доходности ГКО и связанные с этим бюджетные проблемы, которые выражались в том числе в задержках с выплатой заработных плат госслужащим (в том числе - военным) и оплатой гособоронзаказа.

Нужно заметить, что помимо того, что к тому времени Гусинский, как мы уже писали, постепенно снова стал отходить от Семьи и дистанцироваться от Ельцина, также исподволь внутри Семьи начали слабеть и позиции Березовского. Особенностью взаимоотношений Ельцина и Березовского (если в данном случае вообще можно говорить об их наличии) было то, что они крайне редко друг с другом встречались и всегда - по чисто формальному поводу. Никаких приватных встреч и разговоров “по душам” у них никогда не было.

В решающей степени влияние Березовского определялось его тесными взаимоотношениями сначала с Юмашевым и Коржаковым, а потом - только с Юмашевым, а через него - с дочерью Ельцина Татьяной.

Поэтому Ельцин, легко избавлявшийся от людей, которые были ему намного ближе Березовского (например - от того же Коржакова), без всяких колебаний сначала по просьбе Чубайса и Немцова уволил его из Совета Безопасности, а потом убрал и его креатуру - Рыбкина.

К тому же Березовский, после 1996 года почувствовав себя всесильным демиургом, упустил момент, когда он стал создавать для Семьи больше проблем, чем приносить ей пользы. Поэтому можно твердо сказать, что влияние Березовского к началу марта 1998 года уже не было таким значительным при принятии тех или иных решений, как это было еще совсем недавно.

Следует также учесть, что это влияние было значительным только тогда, когда сам Ельцин и члены его семьи был либо сильно зависимы от Березовского (как, например, во время избирательной кампании 1996 года), либо когда Ельцин был болен и не мог работать.

В начале же марта Ельцин был относительно здоров и работал если не так же много, как в начале 90-х, то уж точно значительно больше, чем во второй половине 1996 и первой половине 1997 годов. В таких условиях оказывать на него влияние было трудно даже Юмашеву и Татьяне, а уж тем более - Березовскому.

По свидетельству очевидцев, примерно с этого времени Березовский все реже привлекался для обсуждения каких-то важных проблем и при подготовке серьезных решений. В ее присутствии другие члены Семьи старались уже меньше обсуждать политику, а все больше говорить о планах на отпуск, о детях и т.д. Если же Березовский появлялся в момент, когда обсуждался какой-то важный вопрос, то все замолкали и повисала неловкая пауза.

Оказалось, что находящийся в тени Березовского Роман Абрамович (человек, который в действительности провел всю работу по созданию “Сибнефти” и ее приватизации) - намного более разумный и системный человек, чем его “патрон”. Он был более хладнокровным, менее конфликтным, не лез в телевизор и на первые полосы газет, и умел играть в команде.

Незаметно для себя Юмашев, а за ним и остальные члены Семьи, все больше стали интересоваться мнением не Березовского, а Абрамовича по тому или иному поводу и все больше полагались на его здравомыслие, а не на агрессию и креативные фонтаны Березовского.

Невозможно точно оценить насколько сильно к тому моменту упало влияние Березовского в ельцинском окружении. Наверное не будет ошибкой сказать, что оно по-прежнему оставалось значительным, но уже не было безграничным.

Нельзя сказать, что Березовский не заметил этого изменения отношения к нему. Он отреагировал на это в свойственной ему манере: освящение деятельности Ельцина в подконтрольных Березовскому СМИ перестало быть таким, каким оно было до сих пор, то есть исключительно комплементарным. Березовский хорошо понимал, что нужно делать, чтобы вернуть себе былое влияние. Но он эту свою осторожную фронду тщательно дозировал, чтобы она не достигла того уровня, когда Семья поставила бы вопрос о целесообразности дальнейшего контроля Березовским главного телевизионного канала страны - ОРТ.

Влияние же Гусинского в Семье, после его дрейфа из команды Ельцина обратно в команду Лужкова, снизилось заметнее и контакты Семьи с ним стали не такими тесными как раньше, и свелись, по-сути, лишь к договоренностям по поводу освещения деятельности Ельцина в подконтрольных Гусинскому медиа. Но даже и эти договоренности были возможны лишь до определенного предела.

Таким образом информационная олигополия, которая сложилась к 1996 году в России, начала потихоньку разваливаться. А вместе с ее развалом, начали исчезать и рычаги, с помощью которых Семья контролировала медиапространство страны.

Часть 2

23 марта Ельцин выступил по телевидению с обращением к гражданам России, в котором он объявил об отставке правительства Черномырдина. Он объяснил это своё решение необходимостью думать о будущих выборах президента в 2000 году, в которых он уже не мог принять участие, о том, что России нужны политики следующего поколения, молодые, не отягощённые советским ещё багажом, что он предложит народу таких политиков и так далее.

Он заверил россиян, что очень хорошо относится к Черномырдину, что тот остаётся в его команде, и что он никогда не сомневался в его личной лояльности и преданности делу реформ.