Живая книга о Ельцине

Тогда обсуждались многие персоналии. В частности, Гайдар предлагал выдвинуть ставшего известным молодого и энергичного губернатора Нижегородской области Бориса Немцова. Немцов был заметен уже на федеральном уровне, пользовался благосклонностью Ельцина и действительно был очень электорален: обаятельный, харизматичный кандидат физико-математических наук, молодой, красивый, статный теннисист, прекрасный оратор и энергичный администратор. В частности, он был известен тем, что у него в области приватизация началась раньше всех. Его любили журналисты, он был популярен не только у себя в Нижнем Новгороде, но пользовался авторитетом и среди других глав субъектов федерации. По мнению многих, он вполне мог потягаться с Зюгановым на этих выборах.

Вторым человеком, имя которого было на слуху в связи с выборами, стал Григорий Явлинский. Но у него была очень сложная история отношений как со сторонниками Гайдара, так и со сторонниками Ельцина. Кроме этого, против его кандидатуры были категорически настроены все кремлёвские аппаратчики. Нечего и говорить, что его поддержка среди региональных элит была практически нулевой. В информационном пространстве он мог рассчитывать лишь на благосклонность тех СМИ, которые к тому моменту контролировал Гусинский, а этого было явно недостаточно, чтобы выйти на президентскую кампанию.

Третьей кандидатурой был Черномырдин. Он не пользовался большой поддержкой демократических активистов, но, скажем так, был приемлемой для них кандидатурой. Зато у него были большие связи в среде директорского корпуса и в регионах. Плюс за ним стоял весь ТЭК (особенно Газпром), то есть практически все деньги страны. И это обстоятельство – в силу своего масштаба – было уже в тот момент не экономическим, а политическим фактором.

Но против Черномырдина был, как мы уже писали, Березовский, а значит и ОРТ. Да и весь “Президентский клуб” настороженно относиться к нему. У каждого из них были к Черномырдину претензии, поскольку правительству часто приходилось отказывать этому клубу лоббистов. И история с Сибнефтью была лишь одним из многочисленных эпизодов.

После событий в Будённовске Черномырдин решительно испортил свои отношения с силовиками в частности, и с “партией войны” в целом. А эта партия не ограничивалась одними лишь силовиками. Достаточно вспомнить, например, Николая Егорова или Олега Сосковца. Да и сам Ельцин, как потом выяснилось, был не вполне доволен “мягкотелостью” Черномырдина и тем способом, которым он решил эту проблему.

Но все эти “смотрины” возможных соперников Зюганова сразу отошли на второй план, когда вооружённый отряд чеченцев напал на дагестанский город Кизляр.

Сразу после Нового года Джохар Дудаев и Аслан Масхадов обратились ко всем чеченцам с призывом активизировать боевые действия против российских войск. И одновременно была подготовлена атака на соседний Дагестан. Замысел, видимо, состоял в том, чтобы война распространилась на весь Кавказ. Память о Кавказской войне и имаме Шамиле, который был аварцем, по замыслу чеченских лидеров, должна была воспламенить сердца народов Дагестана.

Общее руководство операцией Дудаев возложил на Хункара Исрапилова и Салмана Радуева. Исрапилов должен был осуществлять военное руководство операцией, а Радуев – политическое. После захвата Кизляра Радуев должен был вести переговоры с представителями российских властей и СМИ.

9 января большой отряд чеченских боевиков, численностью 250-300 человек на грузовиках, повторяя рейд Басаева, свободно проехал все блокпосты МВД и ворвался в находящийся рядом с чеченской границей Кизляр. Перед штурмом они разбились на несколько групп. Основная группа должна была захватить вертолётную базу, находившуюся на окраине города.

Но поскольку российские спецслужбы уже располагали информацией о готовящемся рейде, ещё 25 декабря они довели её до сведения всех военных и силовиков. Кто-то пропустил эту информацию мимо ушей, а кто-то (как, например, командование вертолетной базы) отнесся к ней серьёзно.

Поэтому, когда рано утром боевики попытались штурмовать базу, они встретили неожиданный и решительный отпор. Первый же грузовик с боевиками был практически в упор расстрелян из пулемётов. Тем не менее, ценой больших потерь, чеченским боевикам удалось проникнуть на территорию базы и взорвать два вертолёта Ми-8 и два бензовоза. Кроме того, они уничтожили склад неуправляемых реактивных снарядов (НУРС). Однако удержаться там им не удалось, и боевики, отказавшись от продолжения штурма вертолётной базы, двинулись с окраины города в его центр, в жилую застройку.

Вторая группа направилась к расположению воинской части N3693, которую охранял батальон внутренних войск МВД. Боевики попытались атаковать её, но, понеся большие потери, и тут вынуждены были отступить в город.

Третья группа, войдя в город сразу, направилась к заводу авиационного приборостроения, где они начали хватать заложников и, прикрываясь ими, двинулись в центр.

После этого все три группы боевиков, соединившись, согнали всех заложников (около трёх тысяч человек) в городской роддом. Разместив заложников на верхних этажах, террористы заминировали второй этаж, а сами забаррикадировались на первом, готовясь держать оборону. В течении дня в город стягивались федеральные силы, которые блокировали боевиков в роддоме.

Сразу после того, как террористы оказались в роддоме, Радуев связался по телефону со всеми ведущими мировыми информационными агентствами и потребовал немедленного вывода всех российских войск из Чечни. Он также потребовал признать недействительными недавно прошедшие в Чечне выборы, в результате которых во главе Чечни оказался Доку Завгаев.

Радуев также сообщил по спутниковому телефону Дудаеву, что нападение на город пошло не по плану, поскольку ни вертолётную базу, ни воинскую часть захватить не удалось. Кроме этого, он сообщил, что группа в результате двух столкновений понесла большие потери, что у них порядка 3000 заложников, и они заблокированы в роддоме. Дудаев понял, что операция провалилась и приказал Радуеву, отпустив заложников, попытаться уйти обратно в Чечню.

Вскоре в Кизляре появился министр внутренних дел Куликов и директор ФСБ, ельцинский любимец, Михаил Барсуков. Они с самого начала заявили, что в этот раз они никаких переговоров с бандитами вести не будут, а проведут операцию по ликвидации банды террористов, чего бы им это не стоило.

Другого мнения были местные, дагестанские, руководители. Для них три тысячи заложников были не абстрактными людьми без имен и фамилий, а их земляками и родственниками, жёнами и дочерьми. Нельзя было допустить, чтобы они стали “collateral damage” (сопутствующими потерями) войсковой операции по ликвидации бандформирования. А именно такую операцию готовили Куликов и Барсуков.

Руководитель Дагестана Магомедали Магомедов и его коллеги по руководству республикой вступили с Радуевым в переговоры. Среди дагестанских руководителей были, в том числе, и этнические чеченцы (например, народный депутат Дагестана Имампаша Чергизбиев), поэтому переговоры шли на чеченском языке, и с обеих сторон их вели чеченцы.

Они договорились о том, что Радуев отпустит всех заложников в обмен на десятерых представителей дагестанского руководства. После этого боевикам дадут возможность уехать обратно в Чечню. На границе с Чечнёй они отпустят оставшихся десять заложников. В ходе переговоров Радуев настоял на том, что он дополнительно оставит в заложниках ещё пятьдесят человек, которых тоже освободит при пересечении административной границы между Дагестаном и Чечнёй.

Также обсудили маршрут, по которому боевики Радуева будут возвращаться в Чечню. Из Кизляра они должны были поехать 80 километров на юг, в село Первомайское, а по пересечении границы – отпустить заложников и ехать ещё 30 километров до села Новогрозненское (теперь Ойсхара), которое контролировали дудаевцы.

Куликов, Барсуков и командующий войсками минобороны генерал Трошев были категорически против. Но дагестанские руководители убедили их в правильности такого шага: ведь после того, как боевики отпустят заложников, от границы до ближайшего чеченского села Азамат-юрт – 6 километров по чистому полю. Там-то силовики и смогут уничтожить всю банду Радуева.

В 5:30 утра 10 января к роддому подъехала колонна грузовиков. Ею руководил первый заместитель министра внутренних дел Дагестана Валерий Беев (он был одним из добровольных заложников). В автомобилях также сидели другие добровольцы. Среди них были министр по делам национальностей правительства Дагестана Магомедсалих Гусаев, министр финансов Дагестана Гамид Гамидов, заместитель председателя Народного собрания Дагестана Абакар Алиев, депутат Народного собрания Дагестана Имампаша Чергизбиев, а также ряд других членов правительства, депутатов и представителей администрации Хасавюртовского района.

И, хотя Радуев большинство заложников отпустил, в последний момент он изменил своё решение и взял с собой дополнительно не пятьдесят, а сто заложников. Все мероприятия с заложниками и погрузка заняли полтора часа и в 7:00 колонна тронулась в путь.

То, что большинство заложников оказались на свободе, было полностью заслугой местных руководителей. Федеральные власти были готовы штурмовать роддом, несмотря на неизбежные многочисленные потери среди мирных граждан.

Проехав на юг от Кизляра 80 километров и миновав селение Первомайское, колонна подъехала к мосту на его окраине, разделяющему Чечню и Дагестан. И тут Радуев неожиданно отказался отпускать заложников и сказал, что они проследуют с ним до Новогрозненского.

Скорее всего, ему сообщили по телефону, что за мостом его ждет засада. Кроме этого, на протяжении всего пути за колонной следовали военные вертолёты, а сама колонна сопровождалась милицейскими машинами, полными автоматчиков.

Радуев, не выпустив заложников, попытался прорваться через мост в Чечню. Мост немедленно был подорван выстрелом ракеты с вертолёта. Военные недвусмысленно дали понять, что они не пустят колонну в Чечню, пока Радуев не отпустит заложников. Но и отпускать их ему не было смысла: стало совершенно очевидно, что как только он их отпустит, его отряд будет уничтожен с воздуха.

В этих условиях Радуев развернул колонну и вернулся в Первомайское. На краю села стоял блокпост внутренних войск. Замыкающий колонну отряд Турпала Атгиреева захватил его, разоружил и взял в плен находившихся там бойцов Новосибирского ОМОНа.

Жители Первомайского покинули село ещё до прихода боевиков. Все захваченные радуевцами заложники были распределены в жилые дома и охранялись боевиками. Само село вскоре было полностью блокировано федеральными войсками.

Следующие три дня (с 11 по 14 января) стороны вели подготовку к неизбежному столкновению. Боевики заставили часть заложников рыть окопы, а другую часть оставили в автобусах, которые были расставлены так, чтобы при обстреле они пострадали первыми. Таким образом боевики хотели предотвратить артиллерийский обстрел села. Радуевский отряд к тому времени насчитывал около 200 бойцов. В плену у них было около 120 заложников.

Федералы стянули к Первомайскому группировку в 2,5 тысячи человек. К месту событий прибыли Куликов и Барсуков. Находившиеся в руках у боевиков руководители Дагестана вышли на переговоры с ними. Вскоре к ним присоединился и сам Радуев.

Но эти переговоры быстро зашли в тупик. Радуев постоянно менял свои требования. Сначала он настаивал на том, чтобы Григорий Явлинский, Борис Громов, Александр Лебедь и Егор Гайдар стали то посредниками в переговорах, то добровольными заложниками. Потом он потребовал, чтобы в переговорах участвовал лично Виктор Черномырдин. Быстро стало очевидным, что он просто тянул время. Он явно рассчитывал на чью-то помощь.

Ельцин с самого начала внимательно следил за ходом антитеррористической операции. 13 января он дал ставшее знаменитым интервью ОРТ, в котором сказал: “Операция очень и очень тщательно подготовлена. Скажем, если 38 снайперов, то каждому снайперу определена цель, и он всё время видит эту цель. Она, цель, перемещается, и он глазами, так сказать, перемещается. Постоянно, постоянно. Вот таким образом. Ну и по всем другим делам: как задымить, понимаешь, улицы, как дать возможность заложникам убежать…”.

На вопрос корреспондента означает ли это, что на Кавказе российские войска опять начали активные боевые действия против армии Дудаева, Ельцин не ответил. Зато прокомментировал одно из требований боевиков, что в случае, если они отпустят заложников, им гарантировалась амнистия.

Буквально он сказал следующее: “... их последнюю просьбу, оставить безнаказанными этих террористов и бандитов… Ни в одном цивилизованном государстве такого нет! И у нас такой порядок должен быть! Иначе эти же… Вот эти пришли почти половина из Будённовска. Значит они потом из Кизляра придут в другой посёлок. Мы этого хотим? Нет, мы этого не хотим. Мы хотим, всё-таки, чтобы террористы эти были наказаны. И вообще выкорчеваны из чеченской земли. Вот чего мы хотим. И мы этого добьемся!”.

Это интервью показало, что, с одной стороны, силовики убедили Ельцина в том, что операция по ликвидации банды Радуева тщательно подготовлена, и повторения Будённовска не будет, а с другой, они не сообщали ему деталей, которые могли бы как-то поколебать его уверенность в том, что теперь, когда лично он руководил операцией, никакого компромисса с бандитами не будет.

Если бы они доложили ему реальное положение дел, то он не стал бы говорить, что боевики в Кизляре, и что нельзя допустить того, чтобы они пришли в другой посёлок. Поскольку в момент интервью они уже третий день, как из Кизляра ушли и (как раз!) пришли в другой посёлок: Первомайское. Также осталось неясным, почему Ельцин говорил о том, что этих террористов нужно выкорчевать из чеченской земли, в том время как теракт проходил на территории Дагестана.

Из этого интервью совершенно ясно, что Ельцин критически отнесся к тому способу, которым Черномырдин в его отсутствие разрешил кризис в Будённовске. И что Черномырдин, по мнению Ельцина, проявил тогда мягкотелость и пошёл на поводу у “демократов”. (Недаром он упомянул, что половина из боевиков Радуева участвовала в рейде Басаева). Но теперь-то Ельцин покажет ему мастер-класс – как надо бороться с террористами. И его бравые генералы Куликов и Барсуков именно этим сейчас и занимались.

К середине дня 14 января Первомайское было плотно блокировано тремя кольцами федеральных войск. Но это на бумаге. В реальности же войска не имели общего командования, не имели достаточно боеприпасов и в середине января были выброшены в чистое поле, на холод, без еды, топлива и даже без палаток.

В управлении операцией царил полный хаос. Так, например, больше всего войск было сосредоточено на восточной окраине Первомайского (730 человек). В то время как наиболее вероятное направление прорыва боевиков – западное (в Чечню) – прикрывали лишь подразделения седьмой дивизии ВДВ (80 человек) без артиллерии и авиационного прикрытия.

В 16:00 российское командование прекратило все переговоры с Радуевым. Повисла пауза. Стало ясно, что решение о штурме принято, и его нужно ждать в любую минуту. Поняв это, боевики стали настаивать на выполнении своих требований, в противном случае они грозили расстрелять заложников.

Утром 15 января появилась информация, что боевики расстреляли пришедших к ним на переговоры дагестанских старейшин (по разным данным, от двух до семи) и шесть милиционеров-заложников. Российские силовики предприняли безуспешную попытку возобновить переговоры и только после этого начали штурм.

Командовал операцией первый заместитель Барсукова, генерал-полковник ФСБ Виктор Зорин. Операция предполагала использование вертолётов, артиллерии, танков и БТР. Было принято решение действовать максимально жёстко и уничтожить боевиков невзирая на то, что могли пострадать и заложники.

После малоэффективного вертолётного и артиллерийского обстрела девять штурмовых групп – отряд специального назначения "Витязь", специальные отряды быстрого реагирования (СОБР) и подразделения 22 отдельной бригады специального назначения ГРУ ГШ — пошли на штурм.

Во втором эшелоне в полной готовности к штурму строений, в которых могли находиться заложники, шла группа антитеррористического центра "Альфа".

К середине дня отряд "Витязь" захватил первую линию обороны боевиков и вошёл с юго-востока внутрь села. Остальные, наткнувшись на яростное сопротивление, вынуждены были остановиться. Через два часа, понеся потери, остановился и "Витязь". С наступлением сумерек всем подразделениям было приказано отойти на исходные позиции.

16 января штурм повторился с тем же результатом. Понеся большие потери (15 человек убитыми), федеральные силы вынуждены были вернуться на окраину села. Вторую линию обороны боевиков прорвать так и не удалось.

Но, судя по всему, в Москву Ельцину неслись бравурные доклады о том, что операция идёт по плану, и боевики скоро будут уничтожены. Что никто с ними не собирался миндальничать (не то, что летом в Будённовске). Все интонации официальных сообщений из Первомайского были проникнуты сопоставлением тогдашней мягкотелости с нынешней непреклонностью.

Ясно было, что силовики угадывали настроение своего шефа – Ельцина – и пытались убедить его в собственной дееспособности (а свой будённовский провал – списать на вмешательство Черномырдина). Воодушевлённый такими известиями, Ельцин решил, что настала пора опять показать свой крутой нрав. Тем более что у него за спиной были его верные и бравые ребята-силовики, с которыми ему любые задачи были по плечу.

Поэтому в этот же день он уволил главу своей администрации Сергея Филатова, а вместо него вернул из опалы автора идеи “проучить Дудаева” и адепта “твёрдой руки” Николай Егорова.

Также он уволил ставшего символом рыночных реформ Чубайса с поста первого заместителя Черномырдина. Говорят, что это увольнение он сопроводил словами о том, что, если бы он уволил Чубайса ещё летом, то “Наш дом Россия” набрал бы не 10%, а 20% голосов.

Одновременно с этим, Ельцин создал штаб по своему переизбранию на пост президента и назначил своего любимца Сосковца начальником этого штаба. Это был более чем прозрачный намёк на то, что после победы Ельцина на выборах Черномырдину не стоило рассчитывать на пост премьера: его займёт Сосковец.

По всему было видно, что Ельцин окончательно определился со своей политической линией и решительно рвал уже со всеми остатками либерализма в своей команде. Теперь он твердо решил сделать ставку на силовиков, во главе которых стоял его “кровный брат” и верный охранник Александр Коржаков.

В этот же день, 16 января, в турецком порту Трабзон террористами во главе с М. Токджаном (воевавшим, по его утверждению, в батальоне Басаева) был захвачен паром "Авразия". На его борту были преимущественно россияне. Террористы выдвинули требование: снять блокаду села Первомайское и вообще вывести все федеральных войска с Северного Кавказа. Разумеется, об этом стало известно боевикам Радуева и воодушевило их на дальнейшее сопротивление.

Турецкие спецслужбы немедленно блокировали паром и вступили в переговоры с террористами. Параллельно они начали готовить операцию по освобождению заложников.

Весь день 17 января стороны в Первомайском готовились к следующему штурму. А за полчаса до полуночи скрытно проникшая из Чечни в Дагестан группа боевиков под руководством Басаева подошла к селу Советское в трёх километрах к югу от Первомайского и сходу начала атаковать внешнее кольцо окружения. Федералы вступили с ней бой. В этот момент навстречу Басаеву из Первомайского пошла на прорыв небольшая группа боевиков.

Они шли в полный рост, стреляя из автоматов. Было видно, что это, в основном, раненые боевики, не способные к долгому бою и тяжёлому переходу. Как оказалось, это были смертники, задача которых заключалась в том, чтобы федералы поверили в серьёзность их намерения прорываться на юг, к Басаеву, в сторону Советского. Это им удалось: Куликов с Барсуковым бросили все силы на отражение этой атаки.

В это время основная группа боевиков во главе с Исрапиловым и Радуевым, захватив 32 заложника, пошла на прорыв в западном направлении, в сторону Чечни. Защищавшая эту дорогу небольшая группа вооружённых лишь автоматами российских военнослужащих была почти полностью уничтожена.

Ночное преследование чеченских боевиков ни к чему не привело, и им удалось скрыться. Таким образом, операция по уничтожению группы Радуева-Исрапилова полностью провалилась. А спасённые заложники вряд ли могли быть утешением: Радуев предлагал освободить их ещё 10 января, но тогда федералы не дали ему уехать в Чечню.

Таким образом, те заложники и российские солдаты, которые погибли после 10 января, погибли фактически из-за упрямства и некомпетентности Куликова и Барсукова. Профессионализм российских силовиков в который раз оказался не соответствующим их амбициям.

19 января турецкие подразделения по борьбе терроризмом начали спецоперацию по освобождению заложников на пароме “Авразия”. В результате все заложники были освобождены, а террористы – арестованы. Никто в результате той операции не пострадал.

23 января в Новогрозненском боевики добровольно освободили 20 заложников. В их руках остались только 12 новосибирских омоновцев, которых они захватили в плен, когда входили в Первомайское. Их они согласились освободить только в обмен на полную амнистию всем участникам рейда в Кизляр.

Ельцин, а за ним и Куликов с Барсуковым, публично выступили категорически против такой амнистии. Они обещали родным и близким омоновцев некую “спецоперацию” по их освобождению, которая будто бы готовилась в недрах ФСБ. Но люди, наученные горьким опытом операции в Первомайском, им уже не очень-то верили.

Прошли две недели, а заложники всё ещё оставались в руках у боевиков. Наконец, 9 февраля, вопреки позиции президента и силовых ведомств, Госдума, по просьбе родных и близких пленных омоновцев, приняла-таки постановление об амнистии, которое требовали чеченцы. После этого новосибирские омоновцы были обменены на захваченных в Первомайском живых боевиков и тела их убитых товарищей.

Неизвестно, каким образом силовикам удалось выдать полный провал операции за её несомненный успех, но, судя по реакции Ельцина, он остался очень доволен тем, как она закончилась. Это видно хотя бы из того, что никто из силовиков в итоге не пострадал. Действительно ли Ельцин верил в то, что операция была успешной, или делал хорошую мину при плохой игре – теперь уже установить невозможно.

В последствии и Барсуков, и Куликов дали множество интервью, в которых описывали, как лихо они уничтожили банду Радуева. При этом они всякий раз ругали Черномырдина и говорили, что это именно он был виноват в том, что в Будённовске им не дали сделать всё также здорово, как и в Первомайском. И вообще, если верить их словам, войну в Чечне именно Черномырдин и устроил.

Незадолго до этой амнистии, 29 января, в Кремль к Ельцину приехал Борис Немцов. Дело в том, что 12 января, вернувшись с митинга по случаю похорон погибших в Чечне нижегородцев, он написал Ельцину письмо с требованием немедленно остановить войну.

В этом письме он, в частности, написал: «Многие месяцы подряд в Чечне, не переставая, льётся кровь и гибнут люди. Многие месяцы, словно открытая рана, Чечня причиняет боль всей России, теряющей своих сыновей. Только в нашей области уже сорок три семьи посетило тяжёлое горе утраты, но это ещё не полный счет…. Кровопролитие должно быть остановлено самым решительным образом. Мы призываем Вас, господин Президент, приложить все усилия, принять все меры, чтобы пресечь военные действия с обеих сторон, более всего дорожа жизнью сограждан и честью страны».

Об этом своём письме он рассказал по областному радио. После этого на Немцова обрушился град звонков и писем с требованием поставить и подписи звонивших и писавших под этим письмом. Тогда он объявил по области сбор подписей под обращением к Ельцину с требованием прекратить войну. В течении 10 дней в области с населением 3,7 миллиона человек был собран 1 миллион подписей.

И вот он приехал в Кремль на “Газели”, до верху гружёной папками с подписями нижегородцев. Разумеется, он договорился с Ельциным о встрече заранее, но о том, что он привезёт миллион подписей против войны в Чечне, президента он не предупредил.

Разговор получился очень странный. Ельцин был явно недоволен этой инициативой Немцова. Ельцин спросил:

– А если бы я тебе поручил по всей России подписи собрать, сколько бы ты принес?

Немцов ответил:

– Я не так известен в России как Нижнем, но думаю, миллионов 40 – 50 собрал бы…

После неловкой паузы Ельцин проговорил сквозь зубы:

– У меня к тебе один вопрос: эти подписи за меня или против меня?

Немцов ответил дипломатично:

– Это зависит от ваших действий. Остановите войну в Чечне – значит, за вас. Нет – значит, против.

Ельцин лишь промолвил:

– Я понял.

После этого беседа приняла совсем уже удивительный оборот. Помня уговоры Гайдара, Немцов решил узнать у Ельцина его отношение к идее выдвинуть его (Немцова) вместо него (Ельцина) на выборах президента. Это было совершенно в духе Немцова. Он всегда предпочитал открытый разговор. Но в этот раз он решил зайти издалека, и начал расспрашивать Ельцина о его планах.

Ельцин сразу сказал, что собирается баллотироваться во второй раз. Тут Немцов отбросил всякую дипломатичность, и у него вполне искренне вырвалось:

– Борис Николаевич! У вас рейтинг 3%! Как вы собираетесь конкурировать с Зюгановым, у которого уже сейчас, на старте, 30% поддержки?

Ельцин молча встал, подошёл к своему столу, взял с него какую-то бумагу и протянул её Немцову:

– На, читай!

Это была записка от федерального агентства правительственной информации (ФАПСИ), из которой следовало, что поддержка Ельцина находилась на уровне 50%. Насладившись произведённым эффектом, Ельцин безапелляционно заявил:

– Слухи о том, что у меня низкий рейтинг, распространяют враги России.

Немцов знал, что ФАПСИ находилось в подчинении Коржакова. Он понял, что разговор закончен, и пора уходить. Оставалось мысленно перекреститься, что он не поднял тему собственного выдвижения.

Но и уже сказанного было достаточно, чтобы Ельцин в этот же день отключил губернатору Нижегородской области правительственную связь и дал команду Минфину прекратить все трансферные выплаты области из федерального бюджета (даже те, что были в бюджете предусмотрены).

Всем стало теперь уже совершенно ясно, что Ельцин твёрдо решил избираться второй раз. И что в этот раз он пойдёт на выборы как вождь партии силовиков. Эпизод с Немцовым развеял последние иллюзии на этот счет.

Часть 2

Отдельно хотелось бы отметить то, что кадровые перестановки Ельцина касались не только внутренней, но и внешней политики. Ещё в самом начале этого года, 5 января, сразу после того, как он сообщил Филатову о своём решении баллотироваться во второй раз, Ельцин отправил в отставку министра иностранных дел Андрея Козырева и назначил на его место директора службы внешней разведки (СВР) Евгения Примакова.

Слухи о скорой отставке Козырева ходили давно. Все знали, что Ельцин им недоволен. К тому же Козырев не был членом команд ни Чубайса, ни Черномырдина. Поэтому в тот момент эта отставка ни на кого не произвела должного впечатления. Все приняли то объяснение, которое неформально распространялось администрацией президента: Козырев был отправлен в отставку за недостаточную жёсткость в защите прав русскоязычного населения Латвии.

Но после того, как были уволены Филатов и Чубайс, а новые назначенцы, Егоров и Примаков, очевидно были людьми совершенно других убеждений, кадровый манёвр Ельцина обрёл понятный идеологический смысл. И если во внутренней политике замена Филатова на Егорова означала перенос акцента на силовые действия, то во внешней политике стало понятно, что Ельцин будет теперь стараться проводить менее проамериканскую и более независимую политику.

Почему Ельцин решил, что настала пора для такого манёвра? На этот счёт существует масса теорий. Скорее всего, это был связано с тем, то все больше общаясь с силовиками, он постепенно проникался их антиамериканизмом и нежеланием проводить политику дальнейшего разоружения. Те угрозы, которые видели военные в такой политике, стали казаться ему вполне реальными.

К тому же, пока шла война в Чечне, Ельцин не хотел иметь со своими военными никаких серьёзных разногласий. Возможно, хотя он и видел все их недостатки, он также понимал, что других силовиков у него нет. Наверняка и силовики тоже это понимали. И это была одна из причин, почему они так сопротивлялись миротворческим усилиям Черномырдина. Ведь если война закончится – их влияние на Ельцина станет значительно слабее.

При анализе причин, по которым Ельцин начал медленно отходить от прозападной политики и настаивать на праве России играть роль какого-то отдельного центра силы, нельзя сбрасывать со счетов и имперскую ментальность самого Ельцина. Какую бы внутреннюю работу по трансформации собственных взглядов он ни проводил, был он плоть от плоти административно-командной системы, имевшей глубокие исторические корни в прошлом России.

И он был человеком своего поколения, того образования и воспитания, которые неизбежно делали любого россиянина природным империалистом. Человеком, который считал чем-то само собой разумевшимся и не нуждавшимся в каких-то дополнительных доказательствах то, что Россия – это одна из великих держав, глобальный игрок, который имеет право на позицию по любому вопросу мировой политики. И тот факт, что Россия — это не СССР, ничего в этом его представлении не менял.

Можно привести ещё много объяснений, почему Ельцин в начале 1996 года изменил свою политику. Но мы лишь констатируем этот факт. А поиск причин этого поворота мы оставляем более профессиональным исследователям.

Ельцинская трансформация не осталась незамеченной. 22 января на НТВ в эфире у Евгения Киселева (программа “Герой дня”) выступил Егор Гайдар, который от имени своей партии, от своего имени, от имени Отто Лациса и Сергея Ковалёва призвал Ельцина не выставлять свою кандидатуру на выборах президента. Он также заявил (уже вполне официально), что он и его сторонники более не поддерживали Ельцина и переходили к нему в оппозицию.

2 февраля в швейцарском Давосе начался традиционный ежегодный международный экономический форум. Из России на него приехали 70 человек. Главной российской звездой Давоса был руководитель КПРФ и главный соперник Ельцина на президентских выборах – Геннадий Зюганов.

На выступление Зюганова собрались руководители крупнейших западных компаний, нобелевские лауреаты по экономике, ведущие политики и, разумеется, российские бизнесмены. Зюганов презентовал публике экспортный вариант своей программы. Он пытался представить себя как обычного социал-демократа, неотличимого от своих европейских коллег из левого лагеря. Социально-ориентированная рыночная экономика, высокие налоги, поддержка профсоюзов, права трудящихся, государственный контроль и, если необходимо, то и национализация крупной индустрии и инфраструктуры, – всё это не было чем-то таким, что могло всерьёз напугать западный капитал.

Такого рода колебания были привычными для западной политики. На смену правым политикам всегда приходили левые и наоборот. К тому же, за несколько месяцев до этого, 19 ноября, в Польше президентские выборы выиграл лидер польских социал-демократов (наследников польских коммунистов – Польской объединённой рабочей партии) Александр Квасьневский. И выиграл он у символа польской борьбы с коммунизмом и лидера “Солидарности” – Леха Валенсы.

И ничего страшного не произошло. По Варшаве не ездили воронки, людей не тащили в застенки охранки, у них не отнимали собственность, не вводили ценового регулирования и карточного распределения. Напротив, Квасьневский продолжил политику интеграции Польши в Европу, рыночные преобразования и, в конечном итоге, привёл Польшу в ЕС и НАТО.

Западным наблюдателям казалось естественным, что после периода радикальных правых реформ, после “бури и натиска” капитализма, в России (как и в любой нормальной европейской стране) должен настать период некоего левого “ренессанса”, когда больше внимания уделялось бы заботе о малообеспеченных гражданах, социальных программах и прочей левой тематике. Именно такими глазами они и смотрели на Зюганова. А Зюганову хватило ума именно так себя в Давосе и презентовать.

Выступавший после Зюганова Явлинский не оставил после себя никакого впечатления. Он, как обычно, много критиковал и власть, и коммунистов, и НДР, и КПРФ, но сам ничего конкретного не предлагал, а был “за всё хорошее, против всего плохого”. Наблюдатели заметили, что он критиковал Ельцина даже сильнее, чем Зюганов.

Явлинский пообещал объединить все “антитоталитарные” силы России и стать единым кандидатом от этого блока. Но так и не объяснил, кто в него войдет, кроме его партии “Яблоко”. Забегая вперед, скажем, что он так этот блок и не создал.

Слушатели даже не смогли толком понять какую политику он предлагал: продолжение рыночных реформ или их сворачивание. Левую политику – или правую. Это была традиционная для него роль резонёра, которая не могла принести ему удачи на президентских выборах, поскольку такого рода позицию всегда поддерживает не больше 10% электората.

Возможно, эта предвыборная тактика хороша для парламентских выборов, где всякий результат выше 5% считается удачей. Но на президентских выборах, когда набрать нужно больше половины голосов избирателей, этот подход обречён на поражение. Именно это, слушая Явлинского, и поняли ведущие российские бизнесмены. Им стало совершенно ясно, что у Зюганова он президентские выборы выиграть не сможет, и делать на него ставку нельзя.

Борис Березовский первым решил действовать. Вот как об этом он рассказывал в интервью “Коммерсанту”: “Я тогда поймал себя на мысли, что очень хорошо помнил все те слова, которые Зюганов произносил. Всю эту околесицу, лишённую смысла, логики. Мне казалось, что всё это безвозвратно осталось в прошлом, что всеми жизнями за коммунистический эксперимент уже заплачено. Но самым шокирующим был энтузиазм, с которым ему внимали крупные западные бизнесмены и политики. Они уже сделали свою ставку. Исторический опыт им ничего не подсказывал….

Я вернулся в свой номер в гостинице Sun Star Park Hotel, снял трубку и позвонил Володе Гусинскому. Надо признаться, он немедленно откликнулся на моё предложение встретиться и поговорить. И вполне разделял те эмоции, которые испытывал и я. Это был тот самый момент, когда жёсткая конкуренция, разделявшая нас, отошла на второй план перед той опасностью, которая безусловно нас сплачивала.

Нам не пришлось тратить время, чтобы научиться говорить на общем языке. Взаимопонимание было полным: угроза возвращения коммунистов требует единства противодействия. Гусинский был не единственным, с кем я переговорил в Давосе. Столь же остро чувствовали ситуацию Володя Виноградов, Миша Ходорковский, Чубайс, Явлинский, Лужков.”

Помимо перечисленных Березовский переговорил и с Джорджем Соросом, который не верил в возможность победы Ельцина. По воспоминаниям Березовского, Сорос прямым текстом сказал: “Вы совершаете ошибку, что не уезжаете из России. У меня есть примеры, как отрывали головы людям, которых я знал, и которые цеплялись за свои деньги и оставались в странах, где совершались перевороты. Не заблуждайтесь, мы все прекрасно понимаем, что у вашего президента нет шансов”. Это воспоминание о Соросе подтверждают и Анатолий Чубайс с Михаилом Ходорковским, которые тоже слышали этот его разговор с Березовским.

Чубайс позже, в одном из интервью, вспоминал, что чувствовал себя тогда “омерзительно… Дело даже не самом Зюганове. Он, в принципе, вёл себя объяснимо: хотел нравиться. Омерзительно в том смысле, что десятки моих, я не скажу друзей, но, по крайней мере, товарищей, хороших знакомых из числа крупнейших лидеров западного бизнеса… в целом – здравых людей… в той ситуации настолько, говоря по-русски, прогнулись, настолько облизывали Зюганова, настолько демонстративно танцевали вокруг него, что на это было просто мерзко смотреть.

Да, действительно: это был январь-февраль 1996 года, когда шансы Зюганова на победу были равны почти 100%. Почти всем было понятно, что это безумие: пытаться бороться за Ельцина. Но всё-таки было уж совсем мерзко смотреть на то, как западные лидеры бизнеса мгновенно переориентировались.”

В последний день форума, 5 февраля, Чубайс дал пресс-конференцию. По оценке практически всех присутствовавших он был в тот момент главным, а может и единственным, серьёзным оппонентом Зюганова. Он сравнил то, что говорил Зюганов в Давосе с тем, что было написано в последней программе КПРФ, и с тем, что Зюганов говорил дома, в России.

В частности, Чубайс зачитал выдержку из программы КПРФ, принятой год назад, в которой прямо сказано, что “необходимо возвратить народу и взять под государственный контроль имущество, присвоенное вопреки общественным интересам.” Чубайс саркастически заметил, что “соответствие интересам” будет, очевидно, устанавливаться самими коммунистами. И “мы хорошо знаем эту их практику”.

Далее в программе КПРФ было написано, что “на первом этапе сохранится многоукладность экономики, по постепенно начнут доминировать общественные формы собственности”. Коммунисты же “будут добиваться конфискации и национализации имущества…”

Чубайс также привёл выдержку из интервью самого Зюганова газете “Правда”. В нём лидер российских коммунистов говорил: “заграничные эмиссары из МВФ и прочих мировых финансовых центров ведут себя в России как гауляйтеры, а доллары ударили по российской экономике сильнее фашистских танков и самолётов”. Чубайс при этом заметил, что это был тот же самый Зюганов, который здесь, в Давосе, страстно искал встречи с руководством МВФ и получил её!

Чубайс обратил внимание присутствовавших, что в российской политике были и ещё более радикальные силы. Например, движение Анпилова “Трудовая Россия”, которое вообще стояло на позициях сталинизма. И Анпилов не скрывал, что Зюганов был и их кандидатом тоже.

Одним словом, сказал Чубайс, существовали два Зюганова: “выездная модель” и “для внутреннего употребления”. Один Зюганов призывал западных инвесторов вкладывать деньги в Россию (которую он вот-вот возглавит), а другой Зюганов намеревался у национальных инвесторов собственность конфисковывать.

Чубайс предупредил всех западных инвесторов, что политика, которую намеревался проводить Зюганов, неизбежно приведёт к кровопролитию. И если эти инвесторы поверят Зюганову, то тогда они должны будут разделить с ним ответственность и за это кровь.

Первым, с чего, по мнению Чубайса, начнёт Зюганов, будет установление контроля над СМИ. “Ибо его система двойных стандартов не может существовать в условиях свободы слова”. В заключение своего выступления, Чубайс назвал Зюганова “обычным коммунистическим лжецом”, призвал не верить ни одному его слову и оценил очень высоко шансы на коммунистический реванш в России.

Отвечая на вопросы, Чубайс коснулся и своей отставки. Он не стал скрывать, что у него были разногласия с той политикой, которую в последнее время хотел проводить Ельцин. Он говорил о том, что принят ряд расходных решений, на которые не было денег. Прежде всего – это были расходы на Чечню, точнее, на войну в ней. А это составляло около 10% всех расходов бюджета. Это означало, что нужно было резко сократить другие расходы, которые и так уже были снижены ниже допустимых пределов. Из-за бюджетного кризиса мог рухнуть рынок ГКО. А неизбежный за этим банковский кризис приведёт к коллапсу всей финансовой системы.

Хотя он прямо об этом не сказал, причина его отставки стала всем понятна: его отставки требовали у Ельцина силовики, которым казалось, что Чубайс – это единственное препятствие между ними и бюджетными деньгами. И что без Чубайса с одним Черномырдиным они легко бы сладили. А Ельцин в этом вопросе занял сторону силовиков.

Уже на форуме, в Давосе, Березовский активно начал встречаться со всеми крупными российскими бизнесменами, которые туда приехали. Мы уже писали, что он встретился с Гусинским, который к тому времени уже обладал заметным влиянием в медиапространстве. Помимо канала НТВ, который, правда, тогда вещал ещё в дециметровом диапазоне (но уже имел большую аудиторию), у него в собственности была радиостанция “Эхо Москвы”, популярная тогда газета “Сегодня” и еженедельник “Семь дней”.

Помимо Гусинского он встретился с Ходорковским (Юкос), Виноградовым (Инкомбанк), а позже, уже в Москве, – с Потаниным (Онэксимбанк), Фридманом и Авеном (Альфа-групп), Смоленским (банк Столичный) и некоторыми другими бизнесменами. Он даже встретился с Явлинским и Лужковым.

Но главная встреча у него была всё-таки с Чубайсом. Вот как сам Березовский описывает весь контекст этой встречи: “...Я видел слабость Ельцина, слабость реформаторов в целом, которые были уже неспособны противостоять напору «левых». Они, по существу, проиграли в 1996-м битву за власть. Но оставались люди, и я в том числе, которым было что терять. Быть может, и жизнь. И тогда именно я инициировал союз реформаторов и “олигархов”, и этот союз помог одержать победу. Реформаторы одни, сами по себе, были не в состоянии победить Зюганова. А “олигархи” в одиночку тоже были не в состоянии победить Зюганова. Только их союз обеспечил победу….

….Гусинский был не единственным, с кем я переговорил в Давосе. Столь же остро чувствовали ситуацию Володя Виноградов, Миша Ходорковский, Явлинский, Лужков. Чубайс, жёстко прокомментировавший на своей знаменитой пресс-конференции восторги по поводу так называемого обновлённого коммунизма, выразил то, о чём все мы думали. Чубайс тогда был практически не у дел, получил, правда, несколько предложений и обдумывал их. И всё же мне показалось, что ему с сожалением приходилось обдумывать эти предложения.

Я встретился с Чубайсом с глазу на глаз. Потом, наверное, он разговаривал и с другими. Я тогда предложил ему попытаться создать некую группу из нас. Даже не то чтобы группу. Я просил объединить нас. Мы все ему доверяли. Я имею в виду финансовую элиту. Мы точно знали, что со всеми нами у него были абсолютно формальные отношения, когда он был на государевой службе. Наверное, это было главным – мы не сомневались в его порядочности. Плюс ум, сила, организаторские способности. Он был единственной и единодушно выбранной фигурой. И нужно сказать, у Чубайса действительно есть способности. Может быть, он не лучший генератор идей, но что касается анализа, он это делает точнее и быстрее других.

Он мгновенно воспринял то, о чём мы говорили, сказал, что это потрясающе интересно. Потом спросил: «Вы это серьёзно?» Я сказал, что серьёзно. Он обещал, что будет над этим думать – объединить нас всех, чтобы создать, скажем так, интеллектуальный центр, противостоящий оппозиции. Так что новый интеллектуальный центр начал складываться в Давосе.”

Вернувшись в Москву, Березовский развил бурную деятельность. Во-первых, он встретился с Коржаковым и рассказал ему о своём замысле по объединению крупных бизнесменов для поддержки Ельцина. Разумеется, он также рассказал, что теперь Гусинский – их союзник, и прежней вражды нет. Коржаков удивился: “Как же ты можешь сегодня просить убить человека, а завтра дружить с ним?” (Кстати, из этой фразы Коржакова можно хорошо понять, какие нравы царили в Президентском клубе, пусть даже на чисто вербальном уровне).

Удивившись, Коржаков, тем не менее, не стал мешать Березовскому. Скорее всего, он не придал значения этому проекту и считал свою позицию рядом с Ельциным непоколебимой. Его картина мира была проста и понятна. Есть избирательный штаб Ельцина. Его возглавляет Сосковец. Ельцин, уволив Козырева, Филатова и Чубайса, уже определился со своей командой. Это были близкие и понятные Коржакову люди типа Егорова. Представить себе, что что-то может радикально измениться, он не мог. Впрочем, тогда никто и не предполагал, что такие изменения станут реальностью.

Пока Березовский с Чубайсом формировали свою команду, Ельцин действовал по заранее намеченному плану и 15 февраля, будучи с визитом в Екатеринбурге, наконец, публично объявил о своём решении баллотироваться в президенты. Через несколько дней была обнародована информация о том, что он сформировал свой избирательный штаб во главе с Сосковцом (до этих пор штаб существовал неформально).

Таким образом, в окружении Ельцина одновременно начали функционировать два штаба: один официальный, во главе с Сосковцом, а второй – самодеятельный, во главе с Чубайсом. Разделились между этими штабами и два главных члена Президентского клуба: Коржаков, разумеется, поддерживал штаб Сосковца, а Юмашев (тоже разумеется) – штаб, созданный Березовским.

В штабе Сосковца никто (включая его самого) толком не знал, как проводить такого рода кампанию. Поэтому Сосковец начал работать по старинке: задействовав административный ресурс. Он стал названивать в региональные администрации и директорам заводов и требовать от них оказать поддержку Ельцину и агитировать за него граждан и в регионах, и трудовых коллективах. В одном из своих тогдашних интервью он простодушно выдал тот метод, с помощью которого он собирался привести Ельцина к победе: “Общественное начало работы сочетает все возможности влияния правительства на ход избирательной кампании”. Как написала по этому поводу “Общая Газета”: “Не очень по-русски, но в общем, понятно”.

Уволенный Ельциным бывший глава его администрации Филатов был взят Сосковцом в качестве заместителя штаба – для того, чтобы он “окучивал демократов”. Филатов рьяно взялся за эту работу и начал её с того, что набрал кучу именитых россиян, которые начали высказываться в поддержку Ельцина.

Кроме этого, он принялся уговаривать различные демократические движения поддержать Ельцина. Вокруг кандидатуры действовавшего президента Филатов намеревался объединить “Демократическую Россию”, социал-демократов, республиканцев, Христианско-демократический союз, “Общее дело” Ирины Хакамады и даже “Партию экономической свободы” Константина Борового (неистового обличителя Кремля).

Но это всё были партии-лилипуты. Настоящую борьбу нужно было вести за поддержку крупнейшей в тот момент демократической партии – “Демократического выбора России” Гайдара (ДВР).

Но уставший от бесконечных ельцинских сдач Гайдар громко хлопнул дверью, заявив, что его расставание с президентом – “окончательное и бесповоротное”. Более того, на ближайшем съезде ДВР в мае, партия (после отказа Бориса Немцова) собиралась выдвинуть в президенты Виктора Черномырдина. И даже обратилась к нему с призывом “не уклоняться от оказанной чести”.

Чубайс подошёл к делу по-другому. Во-первых, была организована социологическая группа во главе с руководителем фонда “Общественное мнение” Александром Ослоном. Во-вторых, в штабе появился Игорь Малашенко – ближайший соратник Гусинского и прекрасный медиаменеджер. В-третьих, Юмашев привёл в штаб к Чубайсу (который стыдливо называли “Аналитической группой”) дочь Ельцина Татьяну (которая была одновременно и членом штаба Сосковца) и первого помощника президента, ещё свердловского его коллегу Виктора Илюшина. У “Аналитической группы” появился прямой контакт с Ельциным помимо Коржакова.

Штаб Чубайса (давайте для простоты будем называть его так, хотя мы понимаем, что помимо руководителя штаба Чубайса, важную роль там играли Березовский, Юмашев, Татьяна Ельцина, Гусинский, Малашенко и другие) разворачивал свою деятельность неторопливо и основательно, и первое время штаб Сосковца не видел в нём конкурента. Поэтому весь остаток февраля и середину марта они функционировали параллельно, не мешая друг другу.

Удивительно, но после того, как Ельцин официально объявил о своём выдвижении, его рейтинг начал расти. Некоторые объясняли это особенностями российского менталитета. Ведь не секрет, что в России люди испытывают некий трепет не к человеку, а к должности, которую он занимает. Стоит самому зряшному клерку занять высокую должность, как публика тут же начинает приписывать этому человеку несвойственные ему интеллект, мужество или даже коварство.

До тех пор, пока все были уверены в том, что Ельцин в этот раз не будет баллотироваться в президенты, его и не рассматривали как возможного кандидата. Но как только он заявил о своём желании участвовать в выборах, у него сразу появился гандикап перед остальными участниками “забега”.

Это преимущество объяснялось исключительно той должностью, которую он в этот момент занимал. И рост его рейтинга с 3% до почти 15% к началу марта многие наблюдатели объясняют именно этим. “Магия трона” дала Ельцину верных 10% роста рейтинга почти безо всяких усилий.

Хотя, возможно, сыграла свою роль и административная накачка, которую устроил Сосковец. Разумеется, возможности такого прямого использования административного ресурса для целей повышения популярности политика сугубо ограничены, но, тем не менее, они не нулевые. И какой-то прирост рейтинга простой обзвон региональных начальников и директоров заводов даёт. Но вряд ли этот метод ведения избирательной кампании мог бы привести Ельцина к победе.

Поднявшись до 15%, рейтинг Ельцина снова встал, и никакие усилия избирательного штаба Сосковца не могли поднять его выше. А этого было явно недостаточно, поскольку к тому моменту рейтинг Зюганова колебался в промежутке между 25 и 30%. А в спину Ельцину дышал Явлинский. В инерционном сценарии у Ельцина был риск вообще не выйти во второй тур. А даже если бы он и вышел, то почти гарантированно проиграл бы этот второй тур Зюганову.

В частных разговорах Коржаков и его друг Барсуков не скрывали, что вся эта затея с выборами им не нравилась. Они не видели в ней какого-то особого смысла, считали, что вся эта возня только отвлекала Ельцина от дела, и было бы лучше, если всё оставалось бы как есть ещё минимум пару лет. Они сумели внушить Ельцину мысль, что ему нужны были ещё два года, чтобы Россия вышла на путь устойчивого развития, и вот тогда уже можно было бы спокойно проводить все эти избирательные кампании, выборы, плебисциты, референдумы и прочие “всенародные голосования”.

Начиная с марта Ельцин, как сомнамбула, твердил, “Мне нужно ещё два года, мне нужно ещё два года…” Откуда взялась эта мистическая цифра? Почему именно два, а не три и не пять? Непонятно. Возможно, ему казалось, что два года – это половина президентского срока. Немного, но и немало. Затяжка с выборами на два года не вывела бы людей на улицу. Это была та граница, за которую, по ощущениям Ельцина, он мог себе позволить выйти, не вызвав серьёзного политического кризиса уровня осени 1993 года.

Разумеется, Ельцин всё ещё продолжал считать себя лидером демократических и рыночных реформ. Он всё ещё ощущал себя гарантом именно этого направления развития России. Он видел в этом свою миссию, и его харизматичная и сильная натура не хотела капитулировать и отдавать власть тем, кто ему противостоял все эти годы.

И хотя центр упомянутых выше реформ уже давно переместился из кабинета Ельцина в кабинет Черномырдина, а сам Ельцин всё больше становился ширмой для совсем других процессов, и влияли на него люди абсолютно других убеждений, внутреннее его уверенность в том, что он демократ и рыночник была непоколебима.

Ельцин и его команда силовиков чувствовали, что всё медленно, но верно шло к будущему его летнему поражению. И они не видели возможности радикально изменить этот негативный для них тренд. Подспудно в их головах утвердилась мысль, что выборы нужно либо вовсе отменить, либо, как минимум, передвинуть на несколько лет. В основном фигурировала цифра в два года.

Такие настроения президентского штаба не могли оставаться незамеченными. Помощники (Илюшин, Сатаров и другие) докладывали Ельцину о том, что Сосковец не знал, как вести такого рода избирательную кампанию, не понимал, зачем она, и исчерпал себя как руководитель штаба. 40% подписей, которые он собрал для выдвижения Ельцина в качестве кандидата в президенты, неизбежно будут признаны браком, с мест постоянно шла информация об административном давлении на работников заводов с целью принудить их отдать голоса за Ельцина, и таким путём кампания будет с треском проиграна.

Ельцин внешне никак на это не реагировал, но в какой-то момент устроил Сосковцу публичную выволочку, обвинив его ни много ни мало в том, что тот “ходит царём по Белому дому”. Вряд ли это было вполне справедливо, но так Ельцин выплеснул на него всю ту тревогу, в которой к середине марта находилось его окружение, и которая неизбежно передалась и ему.

Долго так продолжаться не могло. Назревал кризис. По Москве поползли слухи один ужаснее другого. “Сосковец с Коржаковым сговорились с Зюгановым и сдают ему Ельцина”, “Ельцин с Коржаковым задумали государственный переворот”. “Ельцин откажется от участия в гонке и выдвинет Черномырдина” и так далее. Страна замерла в ожидании чего-то драматического и масштабного.

И этот момент настал. 15 марта Государственная Дума приняла постановление “О юридической силе для Российской Федерации – России результатов референдума СССР 17 марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза ССР”.

Помимо признания того, что результаты этого референдума по-прежнему имели юридическую силу, там был пункт 2 о том, “что должностные лица РСФСР подготовившие, подписавшие и ратифицировавшие решение о прекращении существования Союза ССР, грубо нарушили волеизъявление народов России о сохранении Союза ССР, выраженное на референдуме СССР 17 марта 1991 года”.

И пункт 3 о том, “что Соглашение о создании Содружества Независимых Государств от 8 декабря 1991 года, подписанное президентом РСФСР Б.Н.Ельциным и государственным секретарем Г.Э.Бурбулисом и не утверждённое Съездом народных депутатов РСФСР – высшим органом государственной власти РСФСР, не имело и не имеет юридической силы в части, относящейся к прекращению существования Союза ССР”.

Это была явная провокация со стороны коммунистов. Реализовать это постановление было невозможно, поскольку полной утопией было воссоздать вновь Союз ССР. Да и юридически это было абсолютно беспомощно, поскольку, если СССР по-прежнему существовал, то нелегитимной оказывалась сама Государственная Дума, принявшая это постановление.

И хотя всем было ясно, что коммунисты в ходе избирательной кампании попросту провоцировали Ельцина на какие-то неадекватные действия в надежде, что его необдуманные шаги каким-то образом повысят их рейтинг (или снизят рейтинг Ельцина), провокация удалась на славу: Ельцин пришёл в бешенство и собрал всех силовиков в Кремле.

Часть 3

А тем временем в Чечне война шла полных ходом. Рано утром 4 февраля со всех концов Чечни в сторону Грозного двинулись колонны безоружных мирных жителей, в основном стариков, женщин и детей. Хотя по всей Чечне (а особенно вокруг Грозного) стояли блокпосты внутренних войск, которые не пускали людей в город, десятки тысяч чеченцев всё-таки проникли к его центру, где стоял сгоревший остов президентского дворца.

Разместившись на площади перед дворцом, митингующие разбили палатки и объявили бессрочный митинг с требованием немедленного прекращения боевых действий и вывода всех российских войск из Чечни. По разным оценкам на площади собрались от 20 до 50 тысяч человек.

По приказу Завгаева площадь была немедленно оцеплена внутренними войсками. Российское военное командование в Грозном обратилось к митингующим с требованием разойтись. Периодически военные хватали кого-то из митингующих и увозили в неизвестном направлении. Женщин избивали, а мужчины (старики) пропадали без следа.

Митинг продолжался неделю. Но после того, как российские силовики начали обстреливать протестующих из автоматов и гранатометов, и появились первые жертвы среди мирного населения, Дудаев обратился к народу с просьбой прекратить митинг и разойтись. Только после этого митинг прекратился.

Мы уже писали, что после покушения на генерала Романова столкновения между федеральными войсками и чеченскими боевиками случались всё чаще и чаще. Но они носили стихийный характер, происходили спорадические стычки, спровоцированные то одной, то другой стороной. Это нельзя было назвать спланированными операциями.

Но к началу марта война приняла совсем другой оборот. 6 марта по приказу Дудаева в рамках операции, разработанной Масхадовым, отряды чеченцев под командованием Руслана Гелаева, Шамиля Басаева, Асланбека Исмаилова и других, прорвав полицейские блокпосты, ворвались в Грозный и почти полностью захватили его. Это была месть за разгон мирного митинга.

Командование внутренних войск, не сумев справиться с нападавшими, запросило помощь армии. Грачёв и командующий в тот момент армейскими подразделениями в Чечне генерал Тихомиров вынуждены были перебросить часть войск из горных районов обратно в Грозный.

К вечеру 9 марта основную часть дудаевских боевиков удалось выдавить из Грозного. Но окончательно бои закончились лишь 12 марта. Грачёв в эти дни был вне себя от ярости: внутренние войска МВД совместно с агентурой и оперативниками ФСБ в очередной раз (как до этого в Будённовске и Кизляре) прозевали атаку чеченцев и оказались полностью к ней не готовы.

В этот раз ситуацию удалось спасти только потому, что вмешалась армия. Но это стоило ей очередной паузы в горных операциях и снова (как и в мае прошлого, 1995 года) дало возможность чеченцам перегруппироваться и ускользнуть от наступавших армейских частей. В горах надо было опять начинать всё сначала: с разведки и выяснения, где же теперь находились подразделения противника.

Первое совещание по поводу скандального постановления Государственной Думы Ельцин провёл 16 марта. На нём присутствовали Барсуков, Коржаков и Сосковец. Ельцин без обиняков сообщил им, что Государственная Дума перешла все мыслимые границы, и настало время её распустить, а коммунистическую партию (КПРФ) – запретить. Ну и, раз пошло такое дело, то и выборы президента перенести на пару лет. Не время сейчас выборы проводить. Особенно после роспуска Думы. Разумеется, он не встретил никаких возражений.

Идею горячо поддержали все, кто был на этом совещании. Никаких сомнений в том, что им удастся разогнать Думу и запретить КПРФ, в этот момент у них не возникло. Причем запрет КПРФ планировался в самом жёстком варианте: через арест её руководства. Решили наутро собраться уже в более широком составе, пригласив генерального прокурора, министра внутренних дел, председателя конституционного суда и премьера.

Рано утром Ельцин решил переговорить со всеми ними по отдельности. Каждому он сообщал одно и то же: Дума приняла очевидно антиконституционное постановление. Это была провокация коммунистов. Действовать нужно жёстко. Думу – распустить, КПРФ – запретить, а провокаторов (руководство КПРФ) – арестовать. И хотя конституция не позволяла распускать Думу в первый год с момента её избрания, тем не менее он считал такое решение необходимым, поскольку на карту было поставлено само конституционное устройство Российской Федерации.

Недавно назначенный генеральным прокурором по протекции Коржакова Юрий Скуратов выслушал президента молча, никак не выразив своего отношения к сказанному. Аналогично повёл себя и избранный за год до этого новый председатель конституционного суда Владимир Туманов.

Никто из них не задал вполне логичного вопроса: а как роспуск Думы и запрет КПРФ был связан с отменой выборов президента? Хорошо, предположим, что Дума действительно превысила свои конституционные полномочия и её нужно распустить. Это был вопрос дискуссионный и требовавший серьёзного юридического анализа, но допустим. Но как из этого вытекал перенос выборов главы государства? И причём тут был запрет КПРФ и арест её лидеров?

Как объяснить людям, что президент, который роспуск Думы объяснял необходимостью защиты конституции, тут же сам её нарушал и отменял свои собственные выборы? Впрочем, все всё понимали и поэтому таких щекотливых вопросов Ельцину не задали.

Министр внутренних дел Куликов тоже никак не возразил Ельцину и даже предложил объявить, что здание Думы (она к тому времени уже переехала на Охотный ряд) заминировано, и на этом основании очистить его от всех его обитателей.

И лишь Черномырдин начал было возражать, но Ельцин не хотел ничего слушать. Впрочем, в ельцинском сценарии от премьера ничего не требовалось. Его лишь ставили в известность. Всё должны были сделать силовики. И они рвались в бой. Во всяком случае, так казалось Ельцину.

Переговорив со всеми, Ельцин вызвал своих помощников и приказал им готовить текст его обращения к народу и указ о роспуске Думы, запрете КПРФ и переносе выборов президента на два года. Тут уже он натолкнулся на прямое противодействие со стороны Ильюшина и Сатарова. Они активно начали убеждать Ельцина отказаться от этой затеи.

Они говорили, что помимо того, что это было антиконституционно, это было ещё и крайне опасно. Народ очень тяжело переживал экономические трудности и развязанную на этом фоне далеко не “маленькую и победоносную” войну в Чечне. Коммунисты наверняка воспользуется ситуацией, чтобы вывести на улицы своих сторонников. А повторения октября 1993 года никто не хотел.

Но это никак не изменило решения Ельцина. Он продолжал настаивать на своём и твердить мантру “мне нужно ещё два года”. Ему вторили Барсуков и Коржаков. Эти двое и, пожалуй, ещё Сосковец скорее всего не понимали и даже не хотели понять всю организационную и политическую сложность и опасность такого шага в условиях, когда рейтинг Ельцина едва перевалил за 10%, в стране шла война, а их главный оппонент на грядущих выборах имел вдвое большую поддержку избирателей.

Всё это радикально отличалось от ситуации осени 1993 года, но ни Ельцина, ни его верных преторианцев это совершенно не волновало. Ельцин, как мы знаем, по-прежнему был уверен, что он – локомотив демократических реформ, и что его поддерживает большинство россиян. Но вот на чём была основана уверенность его ближайших соратников – вообще непонятно. Скорее всего, это было некое стадное чувство, вера в ельцинскую интуицию (которая до сих пор его никогда не подводила) и знаменитый русский “авось”.

17 марта было воскресеньем, и поэтому в здании Думы почти никого не было. Присланные Куликовым отряды милиции и внутренних войск оцепили здание, а внутри него начали работать бригады специалистов по разминированию. Всех посторонних из здания удалили. По Москве поползли слухи. Депутаты-коммунисты (и не только) начали глухо ворчать, подозревая неладное.

Ближе к вечеру до Куликова начал доходить весь масштаб ельцинской затеи. Он решил связаться со Скуратовым и Тумановым. Переговорив с ними, он понял, что они тоже были в ужасе от происходящего и не знали, как себя вести. Встретившись втроём, они решили немедленно связаться с Павлом Грачёвым, будучи уверенными, что он тоже в курсе дела. Им было важно узнать его мнение по поводу ельцинского плана. Позиция армии всегда была ключевой в таких ситуациях.

Каково же было их удивление, когда они из разговора с Грачёвым обнаружили, что он совершенно не в курсе того, что Ельцин задумал распустить Думу, запретить КПРФ и перенести выборы президента. Оказалось, что Ельцин не собирался ни задействовать армию для реализации своего плана, ни даже поставить в известность о нём своего министра обороны.

Остается только предполагать, почему Ельцин так поступил. Но факт остается фактом: Грачёв был в неведении относительно готовившегося разгона парламента и запрета КПРФ и, судя по всему, был даже рад, что в этот раз Ельцин решил обойтись без его помощи.

Впрочем, не надо быть пророком, чтобы догадаться о причинах такого поведения Ельцина. Он знал настроения Грачёва и его генералов, знал об их отношении к МВД и ФСБ и не хотел наткнуться на прямой отказ Грачёва от участия в разгоне Государственной Думы, запрете КПРФ и переносе президентских выборов.

Для Ельцина не было секретом то, что значительная часть генералитета и командиров ВПК вполне сочувственно относились к КПРФ, поддерживали коммунистов и голосовали за них на прошедших в декабре думских выборах.

К тому же, он помнил те донесения ФСБ, которые ложились ему на стол в феврале прошлого года, во время январского штурма Грозного, в которых сообщалось о настроениях в корпусе генерала Рохлина. Именно эти секретные донесения стали причиной того, что Волгоградский корпус был выведен из Чечни домой сразу, как только Рохлин взял Грозный.

Ельцин интуитивно понимал, что за прошедший год эти настроения если и изменились, то отнюдь не в лучшую для него сторону, и решил не искушать судьбу. Поэтому свой план по роспуску Думы он рассчитывал реализовать без помощи Грачёва и армии. К тому же Коржаков и Барсуков уверяли его, что это будет совершенно лишним, и их собственных сил было более чем достаточно.

Но так не считал Куликов. Узнав, что Грачёв вне игры, он изменил своё отношение к ельцинской затее. Позже, в своих мемуарах, он напишет, что с самого начала был от неё не в восторге и начал исполнять приказ Ельцина скорее по инерции, как военный человек. Возможно, так оно и было. Но действовать вопреки воле президента он начал лишь после того, как поговорил с Грачёвым.

После встречи со Скуратовым и Тумановым, на которой они решили попробовать отговорить Ельцина от роспуска Думы, Куликов переговорил со своими заместителями. Они все как один выразили огромный скепсис по поводу ельцинского приказа и предрекли серьёзные проблемы для Кремля. Милицейские генералы знали настроения людей как в столице, так и в провинции и, в отличие от Ельцина, не имели на этот счёт никаких иллюзий.

Ни для кого не было секретом, что руководящие кадры в МВД (также как и верхушка армии) были достаточно консервативно и просоветски настроены. К началу 1996 года их внутренние симпатии были скорее на стороне Зюганова, чем на стороне Ельцина. К тому же они знали, какой у кого рейтинг, и не видели причин рисковать своей карьерой (а может быть даже свободой) ради аутсайдера в разворачивавшейся президентской гонке. Поэтому, когда Ельцин снова вызвал Куликова к себе в Кремль, тот поехал к нему в совершенно другом настроении.

Нет нужды описывать многочисленные встречи и совещания Ельцина со своими помощниками, а также с Куликовым и Черномырдиным. Весь день 18 марта прошёл в бесконечных уговорах Ельцина отказаться от его плана по роспуску Думы и запрету КПРФ. Диапазон страстей был достаточно широк: от мягких и вежливых уговоров до разговоров на повышенных тонах с упреками и угрозами в обе стороны.

И Илюшин с Сатаровым, и Черномырдин с Куликовым раз за разом говорили Ельцину одно и то же: затея противозаконна, провальна и кончится для него плохо.

На одном из совещаний Куликов в запале закричал на Барсукова: “Как ты будешь арестовывать руководство КПРФ, если ты даже не знаешь, где оно сидит?!”. На что Барсуков с умным видом сообщил: “Знаю. Вот у меня тут адрес записан: Охотный Ряд, дом 1”. Все, включая Ельцина, были в шоке: это был адрес Государственной Думы.

То есть директор ФСБ не знал, где находится штаб-квартира КПРФ, но при этом готов был буквально сию минуту арестовать её руководство. О том, что для такого ареста не имелось никаких законных оснований, даже и говорить было нечего.

В конце дня Татьяна Ельцина уговорила отца принять Чубайса. Чубайс шёл в кабинет к президенту, как на Голгофу. Уже в приемной он встретил Черномырдина, который весь красный от злости, выходя от Ельцина, сказал ему: “Теперь твоя очередь. Иди!”

Чубайсу терять было нечего: он понимал, что после разгона Думы и отмены выборов всем его усилиям придет конец, с демократией в стране будет покончено, да и рыночные реформы будут уже ни к чему – к власти в России придёт ограниченная группа силовиков, которые искренне не понимали необходимости ни демократии, ни реформ. Ельцин, сам того не зная, превратится в заложника этой группы и станет просто декорацией для захватившей власть хунты.

Сквозь плохо закрытую дверь было слышно, что Чубайс просто орал на Ельцина. Ельцин ошеломленно молчал, не имея возможности вставить даже слова. Чубайс кричал ему, что он губит себя, дело, ради которого он работал последние десять лет, страну, свою команду и будущее России. Он убеждал президента в том, что тот ещё в силах честно выиграть выборы, что не всё было потеряно, и что он, Чубайс, гарантирует ему победу.

Разумеется, Чубайс блефовал: он не мог ничего гарантировать. Но он бил в самое больное место: он дал понять Ельцину, что ни для кого не являлось секретом, что Ельцин просто боялся проиграть выборы. Что главное в ельцинской затее – это перенос выборов президента, а вовсе не “антиконституционность” думского постановления. Что постановление – лишь повод, причём повод слабый и юридически беспомощный. А арест руководства КПРФ задуман отнюдь не из-за думской провокации коммунистов, а для того, чтобы его главный конкурент на выборах оказался в тюрьме.

Ельцин мог выдержать многое. Но не обвинения в трусости. Это была апелляция к его самоуважению, к его эго, к тому, что Ельцин считал в себе самым главным: к смелости и готовности к борьбе. До сих пор Ельцин никогда не давал окружающим сомневаться в своем мужестве.

Его можно было обвинять в чём угодно: в самодурстве, в пьянстве, в ошибках при проведении реформ, в развязывании бессмысленной и кровавой войны в Чечне, но это был первый раз, когда его прямо обвинили в трусости. И при этом дали понять, что всё его окружение это видит.

Чубайс играл ва-банк. И он не оставил Ельцину выхода. Говоря попросту, он “взял его на слабо”. И Ельцин принял решение. Прощаясь, он сказал Чубайсу: “А Вы, Анатолий Борисович, тоже много ошибок при приватизации допустили!”. (Все знали, что Ельцин никогда не матерился и всегда к подчинённым обращался на “Вы” и по имени-отчеству. Эту привычку он выработал ещё в молодости и никогда ей не изменял).

Больше к идее роспуска Думы и отмены выборов президента Ельцин не возвращался. Тема для него умерла, и все сделали вид, что ничего особенного не произошло. Сотрудники МВД заявили, что никаких взрывных устройств обнаружить им не удалось, и покинули здание Думы. Наутро, в понедельник 19 марта, депутаты, как обычно, пришли на свои рабочие места.

На этот же день была назначена встреча Ельцина с ведущими представителями российского бизнеса.

На встречу с Ельциным пришли Чубайс, Березовский, Гусинский, Ходорковский, Потанин, Смоленский и Виноградов. Последовательно выступили Березовский, Чубайс, Гусинский и Потанин. Говорили они все примерно одно и то же, но больше и содержательнее всех выступали Чубайс и Березовский. Остальные лишь в разных формах подтверждали то, что они сказали вначале.

А сказали они, что штаб Сосковца морочил Ельцину голову. Что ситуация была критической, и что если всё будет продолжаться так, как шло, то Ельцин гарантированно проиграет выборы. Что нужно было резко изменить весь ход его предвыборной кампании, и что они, бизнесмены (вместе с приглашённым ими в качестве менеджера Чубайсом) готовы были этой кампанией заняться. Но для этого им была нужна поддержка Ельцина и его понимание того, что другой альтернативы у него попросту нет.

Ельцин поначалу пытался возражать, но Чубайс и Гусинский показали ему результаты независимых социологических исследований, из которых вытекало, что рейтинг Ельцина в феврале действительно слегка подрос на сообщениях о том, что он собрался участвовать в выборах, но потом встал, а теперь начал опять снижаться.

Более того, те поездки по стране, которые Ельцину запланировал штаб Сосковца, организованы были настолько плохо и бездарно, что в результате они снижали, а не повышали президентский рейтинг. И в такой ситуации лучше было эти поездки вовсе отменить, поскольку они лишь отнимали у него время и силы. И возобновить их стоило лишь после того, как будет выработан эффективный план такого рода мероприятий.

Конечно, в результате этой встречи Ельцин не стал принимать какого-то конкретного решения. Это было не в его правилах. Но по воспоминанием всех, кто был в тот момент близок к нему, он серьёзно задумался над тем, как ему поступить. После долгих раздумий он назначил на 23 марта большое совещание с участием Черномырдина, Лужкова и всего штаба Сосковца. Кроме этих государственных чиновников на совещание были приглашены не имевшие никаких постов Чубайс, заместитель Гусинского по СМИ Игорь Малашенко и президентская дочь Татьяна.

(Характерно, что Ельцин в мемуарах “Президентский марафон” пишет, что упомянутый выше разговор с Чубайсом состоялся 23 марта. И именно тогда он отказался от своего плана переноса выборов и разгона Думы. Но это не так. День, когда он встретился с бизнесменами (19 марта), хорошо известен, поскольку эту встреча освещалась в прессе. А знаменитый “спор” с Чубайсом случился накануне. Поэтому он никак не мог состоятся 23 марта. Зачем реальному автору этих мемуаров, Валентину Юмашеву, понадобился перенос дат, неизвестно. Возможно, это просто небрежность. А возможно – ещё что-то. Но теперь уже, по прошествии лет, установить истинные причины этой путаницы невозможно. Остается только зафиксировать её. Что мы и делаем).

23 марта на указанном совещании Ельцин принял решение убрать Сосковца с должности руководителя своего избирательного штаба. С этого дня штабом должен был руководить первый помощник президента Виктор Илюшин. Влияние Коржакова и его неформальной группы на Ельцина с этого дня стало постепенно снижаться. За ним остались лишь функции контроля за расходованием избирательных фондов. Также при штабе создавалась так называемая “Аналитическая группа” во главе с Чубайсом. Де-факто она и стала настоящим избирательным штабом Ельцина.

(Мы уже писали, что неформальный штаб под руководством Чубайса начал функционировать сразу после Давоса. И вот теперь, наконец, он был институализирован в структуре официального избирательного штаба Ельцина как “Аналитическая группа”).

Илюшин в этой конструкции исполнял лишь роль связующего звена между группой Чубайса и Ельциным, а также при необходимости транслировал решения штаба (уже как пожелания-указания Ельцина) тем исполнителям, которых нужно было для этого задействовать.

Помимо Чубайса, в “Аналитическую группу” входили Игорь Малашенко, Сергей Зверев, Василий Шахновский, дочь Ельцина Татьяна, социолог Александр Ослон и некоторые другие специалисты. Разумеется, активное участие в работе штаба принимали Березовский и Гусинский. Чубайс, в свою очередь, поддерживал тесный контакт с Черномырдиным, и премьер тоже был в курсе дел, при необходимости помогая штабу.

Тут нет нужды описывать всю византийскую сложность позиционирования этой группы внутри ельцинского “двора”. Чубайс, не занимая никаких формальных должностей, но будучи блестящим администратором, быстро приобрёл большой аппаратный вес и без каких-то приказов и постановлений управлял огромной избирательной машиной (включавшей и высокопоставленных чиновников), которая была выстроена под его неформальным руководством.

Фактически, сам того не ведая, он создал параллельную структуру власти. И всякий посвящённый в эту ситуацию чиновник начинал понимать, что, помимо формального начальника, существовал ещё и всемогущий Чубайс (под эвфемизмами “Штаб” или “Аналитическая группа”), власть которого нигде не была прописана, но которого надлежало слушаться едва ли не с большим рвением, чем своего непосредственного начальника.

Этого удалось добиться потому, что, помимо административных рычагов, за Чубайсом стояли крупнейшие бизнесмены России с их неформальными контактами в среде коррумпированных силовиков, криминальных группировок и вполне осязаемыми материальными ресурсами и, самое главное, медиамагнаты Березовский и Гусинский, вместе контролировавшие едва ли не 90% информационного пространства страны.

Любой человек, к которому Чубайс обращался за помощью, хорошо понимал, что в случае отказа с ним будут разговаривать “в другом месте” и “по-другому”. И если не снимут с работы, то карьеру в любом случае погубят, а с помощью травли в СМИ превратят в политический труп. А уж потом этот труп догрызут охочие до расправы силовики.

До сих пор ничего подобного в ельцинской России не было. Наоборот, Ельцин, демонтировав власть КПСС, сделал структуру управления проще и понятнее. У чиновника исчезло знаменитое советское “двоемыслие”, когда он знал, что кроме его непосредственного начальника, есть ещё и райком с обкомом, которые могли вмешаться в любой вопрос и всё переиначить.

И вот по прошествии стольких лет, это “двоемыслие” возродилось. Нельзя сказать, что попытки создания параллельных структур власти не предпринимались и раньше. Очень многие (прежде всего - Березовский и Юмашев) хотели быть “серыми кардиналами” и не занимая формальных должностей, влиять на принимаемые решения без какой-либо ответственности за их результаты. Например, Президентский клуб был ярким примером этого. Но даже в данном случае это были лишь эпизодические, фрагментарные попытки давления на власть, вроде уже описанного эпизода с созданием Сибнефти.

С созданием же “Аналитической группы” эта параллельная структура власти стала тотальной. И, как это всегда бывает, однажды появившись на свет в рамках решения вполне конкретной задачи, эта структура никуда не исчезла и после её решения, а институализировалась в конструкцию под названием “Семья” или, как её ещё называли, “Таня-Валя”. Но это мы подробно опишем позже, когда эта система сформируется окончательно и станет доминирующей силой.

Так закончился период решающего влияния на Ельцина группы силовиков во главе с Коржаковым. По свидетельству очевидцев Ельцин как будто воспрял духом, стал бодр и полон энергии. Казалось, что он даже скинул лет пять-десять. Он был опять заряжен на борьбу, необычайно работоспособен и хватал всё на лету. Казалось, это был старый Ельцин образца 1991 - 1992 года.

Характерной в этом плане была его поездка в Краснодар 15-17 апреля. Как известно, Краснодарский край был давнишней вотчиной коммунистов. Они чувствовали там себя вполне комфортно и знали, что большинство местных жителей их поддерживало. Тем важнее было для Ельцина в рамках предвыборных поездок приехать и сюда, в “стан врага”.

Ключевым событием этой поездки стало возложение Ельциным цветов к вечному огню на площади Павших Героев в Краснодаре. Огромная толпа коммунистов и их сторонников уже ждала Ельцина. Как только он появился из своего бронированного лимузина, они подняли вверх красные транспаранты с коммунистическими лозунгами и начали громко свистеть.

Всем казалось, что Ельцин, прячась за спины охранников, быстро прошмыгнёт к центру площади, возложит цветы и убежит обратно в свой броневик. Но тот уже поймал кураж, и его было не остановить: он, к ужасу своей охраны, пошёл прямо в толпу.

Завязалась перепалка. Стоявшие на площади ветераны начали упрекать Ельцина в отсутствии заботы о них. Ельцин немедленно пообещал построить за бюджетные деньги стоквартирный дом в центре Краснодара. Кроме этого, он пообещал сделать “Красное Знамя Победы” общевоинским символом и выносить его перед войсками на параде в День Победы.

Обманутые вкладчики МММ требовали компенсировать им потерянные деньги. Ельцин жёстко отказался это делать и, перейдя в атаку, начал сам упрекать людей в том, что они из алчности отдавали свои сбережения аферистам.

Ключевой момент настал, когда кто-то из толпы потребовал от Ельцина “сделать так, чтобы Россия не развалилась, а люди жили, как в нормальных странах, хорошо и богато”. Ельцин, интуитивно почувствовав, что настал критический момент, сделал драматическую паузу и сказал притихшей толпе: “Надо для этого 16 июня взять и избрать. Вот и всё. И тогда в обиду не дам. Россия будет единой и неделимой, будет возрождаться. Я готов на эту работу. Новая смена власти, новая смена строя пагубно отразится на стране. В России за столетия ни одна реформа не была доведена до конца. Я надеюсь реформы в России осуществить. Это стало делом моей жизни. Период выживания мы уже прошли. Жизнь будет улучшаться, начался небольшой подъём”.

По общему мнению журналистов, “поле боя” на площади Павших Героев осталось за Ельциным. Дальше стало легче. На состоявшемся вечером концерте для местной (вполне, кстати, прокоммунистической) элиты выступали привезённые Ельциным Лещенко с Винокуром. Лещенко пел старые советские песни, Винокур травил бородатые, ещё советские анекдоты. Зал обмяк и подобрел. Ельцина уже не ругали и не требовали от него чудес, а вежливо просили, обещали поддержку и клялись в любви.

В поездке по региону Ельцин раздавал комбайны и трактора, картинно, под камеры, на спине у министра сельского хозяйства Заверюхи подписал указ “О поддержке аграрного сектора”, а в станице Новомышастовской выделил денег на строительство церкви.

Касаясь темы войны в Чечне, Ельцин занял заранее подготовленную в штабе позицию: война закончена, мы победили, остались только несколько недобитых банд в горах. Пора договориться с Дудаевым о статусе Чечни. Он, Ельцин, готов предоставить Чечне самую широкую автономию, но в составе России.

Пока Ельцин ездил по кубанским станицам, в Чечне российская армия приближалась к горному аулу Шатой, одному из главных опорных пунктов дудаевцев. Для усиления воевавших в горах частей 14 апреля с военной базы федеральных войск в Ханкале (Грозный) в горы выдвинулся 245-й гвардейский мотострелковый полк. 16 апреля, колонна БМП, танков и грузовиков с личным составом полка уже была высоко в горах, в 15 километрах от Шатоя, в районе села Ярышмарды. На горном серпантине колонна растянулась на полтора километра.

В 14:00 боевики чеченского отряда под командованием полевого командира Хаттаба атаковали колонну 245-го полка. Из гранатомётов они подорвали первую и последнюю машины, блокировав таким образом колонну на узкой горной дороге, и с заранее подготовленных позицией хладнокровно расстреляли ее из автоматов и гранатомётов.

Неравный бой длился до самого заката. Из более чем двухсот военнослужащих той части мотострелкового полка, которая приняла бой, в живых осталось лишь 13 человек. Почти вся техника была уничтожена. Разумеется, всё это случилось в значительной степени из-за беспечности командира полка и его заместителей, которые не озаботились разведкой и охраной колонны.

Это было чудовищное поражение, которое существенно меняло всю эмоциональную картину военной операции.

Коммунисты в Государственной Думе подняли крик. Была сформирована комиссия во главе с депутатом от НДР Львом Рохлиным (тем самым), который немедленно выехал на место происшествия. Нетрудно было предсказать, какие выводы сделает комиссия под его председательством.

Ельцин тут же сменил свою риторику и уже 17 апреля заявил, что с Дудаевым он никаких переговоров вести не будет потому, что Дудаев – бандит.

Ельцин немедленно провёл совещание с руководством силовых ведомств. Можно только догадываться, о чём он им там говорил, но 21 апреля, в селе Гехи-Чу, расположенном в 30 километрах на юг от Грозного, высокоточной самонаводящейся ракетой, пущенной с самолёта, был убит Джохар Дудаев. Его координаты российские спецслужбы засекли во время разговора по спутниковому телефону с депутатом Госдумы Константином Боровым.

Будучи еще за пять лет до этого командиром дивизии стратегических бомбардировщиков, Дудаев, как Вещий Олег, “принял смерть от коня своего”: то есть с неба, тоже от бомбардировщика, пусть и не стратегического, а фронтового. Когда-то он своими бомбардировками сеял смерть в Афганистане. Теперь эти бомбардировщики бросали бомбы на его родную Ичкерию.

Часть 4.

Не смотря на то, что сам Ельцин отказался от идеи переноса выборов, запрета КПРФ и роспуска Думы, эта идея не умерла окончательно. В всяком случае, в голове у Коржакова. И, что не менее важно, слухи об этом постепенно дошли и до коммунистов. Коммунисты прекрасно знали крутой нрав Ельцина и легко могли себе представить на какие меры он готов пойти, реши он, например, арестовать все руководство КПРФ. (А ведь именно это и предполагал план Коржакова!) Все прекрасно помнили, чем закончилось сопротивление Верховного Совета РСФСР в октябре 1993 года.

Вряд ли Зюганову и его коллегам были известны детали всех тех решений, которые были приняты в Кремле во второй половине марта. Тем более, что Коржаков, наверняка делал вид, что еще не все потеряно и его план всегда может быть снова востребован. Коммунисты совсем не хотели рисковать, их нынешнее положение их вполне устраивало и ради победы на выборах они готовы были многое поставить на карту, но никак не свою свободу и жизнь.

В начале апреля правая рука Зюганова - Виктор Зоркальцев пришел к Коржакову в Кремль с предложением устроить встречу Зюганова с Ельциным. Коржаков живо ухватился за такую возможность снова вернуться в игру и согласился ее организовать. Но с одним условием: на этой встрече Зюганов сам должен предложить перенести выборы на два года.

Коржаков был так воодушевлен этим проектом, что даже не преминул поделиться им с Березовским. Видимо, к тому моменту их отношения еще оставались вполне дружескими. Березовский решил собрать крупных предпринимателей и, предваряя возможную встречу Зюганова с Ельциным, обозначить позицию делового сообщества по поводу того, каких компромиссов и договоренностей оно ждет от этой встречи. 27 апреля было опубликовано обращение 13 предпринимателей под названием “Выйти из тупика!”. Оно не содержало никаких предложений по переносу выборов или еще чего-нибудь вполне конкретного. Но оно было призывом во что бы то ни стало договориться и не превращать выборы в сведение счетов и расправу победителя над проигравшим.

Письмо подписали: Президент ЛогоВаза Б.А. Березовский, Председатель Правления Сибнефти В.А. Городилов, Председатель Совета Директоров Группы “Мост” В.А. Гусинский, Президент КБ им. Яковлева А.Н. Дундуков, Президент МАК "Вымпел" Н.Б. Михайлов, Президент нефтяной компании "Юкос" С.В. Муравленко, Президент - генеральный директор АО "Автоваз" А.В. Николаев, Председатель Правления КБ "Возрождение" Д.Л. Орлов, Президент АКБ "Онэксимбанк" В.О. Потанин, Президент АКБ "Столичный банк Сбережений" А.П. Смоленский, Председатель Совета Директоров консорциума Альфа-Групп М.М. Фридман, Председатель Совета Директоров Банка "Менатеп" М.Б. Ходорковский.

Состав подписантов был разношерстный и включал в себя как акционеров компаний, так и высших менеджеров. К тому же компании были разными по масштабу. Такой набор людей, по замыслу Березовского, должен был демонстрировать союз “старого” и “нового” бизнеса, слияние финансового и промышленного капитала и звучать почти как ультиматум делового сообщества обеим противоборствующим сторонам. Ведь не секрет, что Березовский был убежденным сторонником идеи о том, что “правительство должно быть выразителем интересов крупного капитала”.

Это, вульгарное и по-сути своей неверное представление о роли правительства при капитализме Березовский видимо еще в молодости почерпнул из популярных брошюр советских коммунистических пропагандистов, в которых они описывали “гримасы западной демократии”. Но проблема состояла в том, что Березовский, не имея никакого гуманитарного образования, свято в это верил и эту веру пронес через всю свою жизнь.

Разумеется, это письмо никого не впечатлило. И мотивы, по которым Зюганов искал встречи с Ельциным были совершенно не те, о которых говорили в своем письме его авторы. Но так или иначе, позиция была заявлена и она была в пользу компромисса между властью и оппозицией. И в этом смысле работала на идею Коржакова.

В конечном итоге весь план рухнул из-за нетерпеливости самого Коржакова. Он так старался побыстрее выставить себя организатором этой эпохальной встречи и восстановить свое прежнее влияние на Ельцина, что 1 мая дал интервью корреспондентке британской газете “The Observer” Виктории Кларк. В этом интервью Коржаков с солдатской прямотой заявил, что «Многие влиятельные люди предпочли бы, чтобы выборы отложили, и я тоже – потому что нам нужна стабильность».

5 мая газета опубликовала это интервью с заголовком: «Ельцинский телохранитель заглушает голос своего хозяина». Разумеется, тут же нашлись те, кто объяснил Ельцину что это все значит и как на Ельцина теперь будут смотреть его визави на Западе. Ельцин был в бешенстве. Одним словом, Коржаков, желая поправить свое положение, еще сильнее его ухудшил.

Коржаков еще с месяц поносился со своей идеей. Он даже добился от Березовского еще одного письма от делового сообщества, но эффект от него был еще меньше, чем от первого. Так окончательно умерла идея переноса выборов и президентская кампания вышла на финишную прямую.

За пару месяцев до этого Березовский запустил еще один проект, который должен был помочь Ельцину победить Зюганова. Дело в том, что в середине 1995 года из-за непреодолимых разногласий с министром обороны Грачевым, в отставку досрочно был отправлен командующий дислоцированной в Приднестровье 14-й армией МО РФ генерал-лейтенант Александр Лебедь. Он был популярной, харизматичной фигурой и имел репутацию решительного генерала, но при этом - миротворца.

Летом 1992 года он сумел остановить вооруженный конфликт между Тирасполем и Кишиневом, и был категорически против войны в Чечне. Эта его миротворческая и, к тому же, чересчур самостоятельная позиция и была главной причиной его конфликта с Грачевым: несколько раз Лебедь откровенно нарушал прямые приказы министра.

Выйдя в отставку Лебедь тут же занялся политикой и стал одним из лидеров Конгресса Русских Общин, общественной организации, созданной Юрием Скоковым и Дмитрием Рогозиным. Однако в декабре 1995 года в Думу он избрался в индивидуальном качестве, по 176-му одномандатному округу г. Тула.

11 января 1996 года Конгресс Русских общин выдвинул Лебедя кандидатом в президенты. Уже к февралю все эксперты говорил о его реальных шансах побороться на этих выборах за третье-четвертое место. Это делало его важной фигурой в случае если в результате выборов будет второй тур: тогда вышедшие в него кандидаты будут делать ему интересные предложения в обмен на поддержку во втором туре.

Лебедь был человеком умным и иллюзий на счет счет не питал. Он понимал, что в этой избирательном цикле у него нет шансов выиграть первый приз. Поэтому внимательно рассматривал все предложения о сотрудничестве с кандидатами, занимающими первые две строчки рейтинга.

Сразу после Давоса на связь с ним вышел Березовский. Он не стал напускать тумана и очаровать генерала лестью и комплиментами. Он прямо выложил свое предложение. Оно не было чересчур сложным и состояло в том, что он, Березовский поможет Лебедю профинансировать и провести максимально эффективную избирательную кампанию, для этих целей привлечет квалифицированных специалистов, обеспечит телевизионный эфир, лояльность властей и т.д. Взамен он хочет чтобы после первого тура Лебедь поддержал Ельцина.

Дело было в том, что электораты Лебедя и Зюганова пересекались в той их части, которая была вполне националистически настроена, но при этом не была очевидно прокоммунистической. При этом эта часть избирателей не поддерживала войну и искала того кандидата, который бы не только обещал, но и реально мог ее быстро закончить. Лебедь был точным попаданием в лидеры этой части россиян и поэтому имел большой потенциал на предстоящих выборах.

Березовский понимал, что раскручивая Лебедя, он автоматически отбирает голоса у Зюганова. Лебедь тоже прекрасно понимал, что это и было целью Березовского. У него не было иллюзий на этот счет. Он понимал что Березовский член команды Ельцина и поддерживает его, Лебедя, лишь постольку, поскольку он может помочь Ельцину победить Зюганова.

Потом были еще встречи в расширенном составе. К Березовскому присоединился Чубайс и другие члены “Аналитической группы”. Завязался конструктивный диалог. Нам ничего неизвестно о том, выходили ли на Лебедя люди из штаба Зюганова, но это теперь уже не имеет значения, поскольку после некоторого раздумья Лебедь согласился на предложение Березовского.

Избирательный штаб Лебедя возглавил Алексей Головков, близкий к администрации президента депутат Госдумы от НДР (бывший руководитель аппарата правительства Гайдара). Была срочно сформирована команда из профессиональных журналистов и пиарщиков (например, спичрайтером у него стал известный журналист Леонид Радзиховский), выделили бюджет, телевизионное время, был составлен план избирательной кампании и работа закипела.

От администрации президента этот проект курировал старый соратник Ельцина еще по Свердловскому обкому, его первый помощник Виктор Илюшин.

Раскрутка Лебедя началась так стремительно, что уже 23 февраля, аккурат в День Защитника Отечества (бывший день Советской Армии) генерал-лейтенант Лебедь был уже гостем в программе Евгения Киселева “Герой дня” на НТВ Гусинского. Интервью получило хороший резонанс и с этого, собственно и началась его избирательная кампания.

К маю избирательная кампания Ельцина (включая все сопутствующие проекты вроде кампании Лебедя) вступила в решающую фазу и в этот момент стали нужны уже совершенно другие деньги для ее полноценного проведения. Речь пошла уже не о миллионах, а о десятках и даже сотнях миллионов долларов.

Пул бизнесменов, которых собрал Березовский, не был готов выложить такую сумму. В те времена нынешние миллиардеры не были такими богатыми как в настоящее время. Их состояния насчитывали в лучшем случае пару-тройку сотен миллионов долларов. И тогда было принято решение, чтобы Минфин выпустил 6-й и 7-й транши Облигаций Внутреннего Валютного Займа (ОВВЗ), или как их еще называют - “ВЭБовки” со сроком погашения начиная с 2006 года.

Предыдущие пять траншей ОВВЗ размещал уполномоченный Минфином Внешторгбанк. Однако 6-й и 7-й транши Минфин поручил размещать Сбербанку, Столичному банку сбережений и Национальному резервному банку. Смысл сделки состоял в том, что Минфин (конкретно - первый зам. министра Андрей Вавилов) 15 мая продал 6-й и 7-й транши вэбовок этим трем банкам со значительным дисконтом к их рыночной стоимости, а они должны были продать их в рынок по текущей цене.

По разным оценкам дисконт от рынка достигал от 25% до 45%. Объем эмиссии этих двух выпусков ОВВЗ суммарно составил 3,5 млрд. долларов. Соответственно можно смело утверждать, что прибыль уполномоченных Вавиловым банков составила не менее 500 миллионов долларов. Эти средства и должны были пойти на финансирование избирательной кампании Ельцина.

В эту сумму входили гонорары всех сотрудников “Аналитической группы”, оплата телевизионных эфиров, гонорары артистам, оплата статей и рекламы в газетах, печатная продукция, мерчи и все другие расходы. Разумеется и указанные выше банки, и Березовский с Гусинским не были забыты при распределении этих денег. Таким образом можно смело утверждать, что собранные Березовским олигархи не только не потратили ни копейки на избирательную кампанию Ельцина, но даже неплохо на ней заработали. Особенно если говорить о двух медиамагнатах: Березовском и Гусинском.

Получив эти средства избирательная кампания Ельцина закрутилась с удвоенной силой. Было запущено две программы: “Голосуй или проиграешь” и “Голосуй сердцем”.

Первая программа (ее вел Сергей Лисовский со своей компанией “Премьер-СВ”), заключалась в том, что известные эстрадные артисты, певцы и музыкальные группы ездили по стране и проводили концерты в поддержку Ельцина. На некоторых из них появлялся и сам Ельцин. Разумеется эта программа была синхронизирована с графиком президентских поездок по стране. Она была ориентирована преимущественно на молодежь и людей среднего возраста.

Вторая программа (ее вел Михаил Лесин со своей компанией “Видео Интернешнл), в большей степени занималась телевизионной агитацией и рекламой в газетах и журналах. Она была ориентирована на людей постарше и пенсионеров.

К концу мая - началу июня ельцинская предвыборная кампания достигла апогея и стала тотальной. Изо всех телевизоров и радиоприемников россиян убеждали, что они просто обязаны голосовать за Ельцина, если они не хотят, чтобы снова возродился Гулаг и начались повальные аресты как во времена Большого Террора.

В минуты затишья, когда гражданам давали отдохнуть от надвигающегося кошмара, можно было услышать тихий проникновенный голос Ельцина, который рассказывал про свою жизнь, как он родился и жил в деревне Будка, как работал на стройке, как ухаживал за молодой девушкой - Наиной Гириной, на которой он впоследствии женился и т.д.

Постепенно рейтинг Ельцина начал снова расти и примерно к началу июня он уже обгонял Зюганова. Мало того: Лебедь с четвертого места переместился на третье, обойдя Явлинского. И это тоже был очевидный успех ельцинского штаба.

Важное место в избирательной кампании Ельцина уделялось освещению его попыток завершить войну в Чечне. В реальности, после убийства Дудаева, шансов на быстрое завершение войны было немного. И дело было даже не в том, что Ельцин и его окружение не хотели ее закончить (они как раз были бы не против), а в том, что с убийством Дадаева исчезла фигура, консолидирующая всех полевых командиров и обладающая достаточным авторитетом, чтобы заставить их подчиняться.

Формально, преемником убитого Дудаева стал вице-президент Зелимхан Яндарбиев. Но далеко не все полевые командиры готовы были беспрекословно исполнять его приказы. Среди части полевых командиров большим авторитетом пользовался начальник штаба чеченских формирований Аслан Масхадов, у другой части - Шамиль Басаев, у третьей - вообще никто.

Помимо этого, и в российском генералитете (как в Минобороны, так и в МВД и ФСБ) уже не было такого единодушного антивоенного настроя, как в самом начале “антитеррористической операции. У многих генералов уже погибли их боевые товарищи, у некоторых - сыновья, многие хотели реванша за те локальные поражения, которые им наносили чеченцы.

Поэтому руководители ельцинского штаба и не ставили перед собой таких амбициозных задач, как реальное прекращение войны в Чечне. Они понимали, что это выше их сил. Но они также знали, что запрос у электората на мирные переговоры и прекращение боевых действий в Чечне был очень высок и любое движение Ельцина в этом направлении даст ему сильный прирост голосов. И проходить мимо такой возможности повысить ельцинский рейтинг они тоже не считали правильным.

Для того, чтобы мирные инициативы Ельцина не выглядели лицемерной предвыборной болтовней, нужен был какие-то нестандартные шаги, демонстрирующие, что в этот раз все очень серьезно. Такими шагами могли быть либо прямые переговоры с чеченскими сепаратистами, либо поездка Ельцина в Чечню (до тех пор он там ни разу не был). После некоторых раздумий было решено сделать и то и другое, причем в очень остроумной последовательности.

Достаточно быстро был реанимирован едва теплившийся диалог, начатый после теракта в Буденновске Черномырдиным и Масхадовым. По этим каналам были переданы проекты документов, предполагающих взаимное прекращение огня, разоружение “незаконных формирований” и последующий вывод российских войск с территории Чечни. В ответ от Яндарбиева пришел его вариант, который лишь в несущественных деталях отличался от того, что предлагала Москва, но содержал еще пункт про амнистию для всех участников боевых действий с чеченской стороны.

Обе стороны понимали, что никакого признания Москвой государственного суверенитета Ичкерии в настоящий момент не произойдет, равно как и чеченские сепаратисты никогда не согласятся с тем, чтобы считать Ичкерию субъектом Российской Федерации под названием “Чеченская Республика”. Также никто особо не надеялся на то, что сепаратисты согласятся на переговоры с Завгаевым, которого они отказывались признавать главой Чечни.

Ельцину нужен был лишь самый общий документ, в котором пусть даже чисто декларативно, но было прописано окончание боевых действий, разоружение “незаконных вооруженных формирований” (НВФ) и только после этого - вывод войск.

После серии закулисных переговоров (некоторые говорят - по линии ФСБ и военной разведки, а некоторые - по неформальным каналам Березовского и московских чеченцев) была достигнута договоренность о том, что чеченская делегация, во главе с Яндарбиевым, приедет на переговоры с Ельциным в Москву.

27 мая Яндарбиев, вместе с Удуговым и Закаевым, прилетел из Ингушетии (куда он с большими проблемами пробивался из Чечни сквозь кордоны внутренних войск МВД РФ) в Москву. Делегация сразу же направилась в Кремль, где их уже ждали Ельцин, Черномырдин и Завгаев.

Переговоры сразу зашли в тупик, поскольку Ельцин хотел сесть во главе стола, а друг напротив друга посадить Черномырдина и Яндарбиева. (Такая картинка была бы огромным подарком для его избирательной кампании: Ельцин, как судья, сидит и мирит главу федерального правительства России и представителей ее мятежного региона).

Но Янбардиев решительно отказался так садиться и даже готов был уйти с переговоров. Его условие было такое, я глава суверенного государства Ичкерия. Я приехал вести переговоры с главной другого государства. И я сяду только в том случае, если напротив (а не во главе стола) меня будет сидеть Ельцин, а не Черномырдин.

Сохранилась хроника где все это препирательство хорошо видно. Через несколько минут, видя, что переговоры могут быть закончены не начавшись, Ельцин соглашается с условием Яндарбиева и садится в один ряд с Черномырдиным и Завгаевым напротив Яндарбиева и его коллег. В противном случае он мог вообще не получить никакого результата и часть избирательной кампании под названием “Ельцин - миротворец” - вообще бы не состоялась.

После недолгих дебатов соглашение о прекращении огня, разоружении НВФ, амнистии и выводе войск было подписано. Никто не питал особых иллюзий относительно того, что оно будет скрупулезно выполняться. Обе стороны прекрасно понимали, что у российских военных и у чеченских боевиков накопилось столько взаимной ненависти, что эксцессы неизбежны. Договорились, что на следующий день “консультации” будут продолжены.

Разумеется, эти переговоры и их результат тут же были показаны по телевидению. Все телевизионные каналы захлебывались от восторга и комментаторы и журналисты, кто искренне, а кто работая на штаб, бодро рассказывали, что вот, наконец, “мир пришел на многострадальную чеченскую землю”. Первая часть плана была выполнена. Теперь нужно было ехать в Чечню.

Вечером того же, 27 мая, у губернатора Нижегородской области Бориса Немцова внезапно зазвонил давно молчащий телефон правительственной связи. Это звонил Ельцин с предложением завтра утром лететь вместе с ним в Чечню: “Вы же голубь мира!” Немцов, разумеется, согласился. Он искренне хотел помочь Ельцина закончить войну в Чечне и выиграть выборы. Наутро, 28 мая, он присоединился к Ельцину в правительственном аэропорту Внуково-2 и они вылетели в Моздок (Северная Осетия).

Коржаков и Барсуков из донесений спецслужб знали, что на Ельцина могло быть совершено покушение. Поэтому они воспользовались оставшейся в Москве чеченской делегацией во главе с Янбардиевым как заложниками, и пока те ждали продолжения “консультаций”, быстро организовали блиц-поездку Ельцина в Чечню.

Собственно сама поездка заняла буквально несколько часов. Из Моздока Ельцин на вертолетах прилетел в село Правобережное в 30 км к северу от Грозного. Там даже в самый разгар войны не велось никаких боевых действий и население было более-менее лояльным российским властям.

Пообщавшись около часа с тщательно отобранными местными жителями, Ельцин перелетел на военную базу в грозненском аэропорту Северный. Там он выступил перед военными. Им он сообщил, что война закончена и они в ней одержали решительную победу. Кроме этого он сократил срок службы для всех участвовавших в боевых действиях призывников до полутора лет и раздал награды. После этого он вернулся в Москву.

Телевизионные каналы Березовского и Гусинского с придыханием рассказывали своим телезрителям об этом “эпохальном” визите как будто речь шла о подписании чеченцами безоговорочной капитуляции. В первую очередь они восхищались смелостью и решительностью Ельцина и подчеркивали его стремление во что бы то ни стало остановить войну.

У зрителей этих передач могло сложиться впечатление, что эту войну развязал кто-то другой (Грачев? Черномырдин?), а вот Ельцин, наконец, решил вмешаться и своими решительными действиями сразу же установил в Чечне мир.

Стало также понятно зачем Ельцин взял с собой в поездку Немцова. К тому моменту вся страна уже знала, что Немцов собрал два миллиона подписей против войны в Чечне и у него была устойчивая репутация миротворца. И Ельцин в Чечне рядом с Немцовым тоже должен был подсознательно восприниматься зрителями как человек, стремящийся к миру. Немцов, по замыслу ельцинского штаба, должен был поделиться с Ельциным частью своего имиджа.

(Надо ли говорить, что после этой поездки Немцову не только восстановили правительственную связь, но и вернули его региону все предусмотренные бюджетом федеральные трансферты?)

После того, как Ельцин вернулся в Москву, Яндарбиеву сообщили, что второго раунда переговоров не будет и что их здесь никто не задерживает. Чеченские переговорщики вернулась домой так и не поняв: правильно ли они сделали, что поехали в Москву или нет.

Уже в начале июня боевые действия в Чечне возобновились с новой силой. Армия, под руководством генерала Тихомирова опять начала окружение Шатоя, генерал Шаманов снова осадил Бамут с твердым намерением в этот раз его во что бы то ни стало взять, а внутренние войска продолжили проводить зачистки в селах равнинной Чечни. Но это в СМИ подавалось как мелкие эксцессы.

11 июня в московском метро, в поезде, на перегоне от станции метро «Тульская» к станции «Нагатинская» взорвалось самодельное взрывное устройство мощностью 800 грамм в тротиловом эквиваленте. Устройство, спрятанное под пассажирским сиденьем, было начинено мелко нарезанной проволокой. Погибло четыре и ранено шестнадцать человек.

Следователи ФСБ назвали это терактом и прозрачно намекнули на чеченский след. Но, в конечно итоге, никаких доказательств этого предъявлено не было. Следствие так и не нашло организаторов и исполнителей этого преступления.

А избирательная кампания Ельцина набирала обороты. С экранов телевизоров россиянам рассказывали об ужасах Гулага и Голодомора и недвусмысленно кивали в сторону Зюганова (что было вполне, кстати, справедливо, поскольку Зюганов не только не отмежевался от этих практик, но даже оправдывал их и все время стремился занизить число жертв коммунистического террора).

Страна, наконец, снова увидела прежнего Ельцина, который не прячется за спины охранников, а идет первым к толпе встречающих его “простых россиян”. Данные ФОМа бесстрастно фиксируют, что к середине мая Ельцин обошел Зюганова по популярности. Если до 5 мая Ельцин еще проигрывал ему 4 - 5 %, то к 20 мая он уже его опережал. Рейтинг Ельцина к концу мая достиг 34% против 30% у Зюганова.

5 мая Ельцин провел в Кремле встречу с Явлинским, в надежде убедить его снять свою кандидатуру в его пользу. Ельцин предложил Явлинскому пост первого вице-премьера по экономике. Явлинский отказался. Они долго разговаривали. Ельцину даже в какой-то момент показалось, что он убедил Явлинского и в честь договоренностей предложил выпить шампанского. Явлинский не отказался. Но выпив, снова отверг предложение Ельцина. Расставаясь, Ельцин неожиданно сказал Явлинскому: “Я бы тоже отказался!”. Тем не менее консультации через помощников продолжались до 28 мая, после чего они превратились, так и не дав никакого результата.

Последним из демократических партий (кроме, разумеется, “Яблока”) в начале мая в поддержку Ельцина высказался гайдаровский “Выбор России”. Помыкавшись в поисках своего кандидата полгода, получив отказ Немцова и дважды обращаясь к Черномырдину с призывом выдвинуть свою кандидатуру и тоже получив отказ, Гайдар, под колоссальным давлением Чубайса, скрипя сердцем и с большим количеством оговорок, публично заявил о поддержке Ельцина.

Часть 5

С 1 мая Ельцин начал беспрецедентную по масштабу программу предвыборных поездок и митингов. 9 мая он поставил рекорд, проведя за один день два митинга в разных городах: в Москве и Волгограде. Всего в течении только мая он посетил с визитами Ярославль, Волгоград, Ахтубинск, Астрахань, Красноярск, Омск, Архангельск, Воркуту, Уфу и Пермь. И везде помимо протокольных мероприятий были митинги, на которых Ельцин произносил впечатляющие речи.

Ни о каком алкоголе не было и речи. Он был абсолютно организован, активен, энергичен. Он как бы вернулся в свою стихию и азарт борьбы полностью захватил его. Ему хватало адреналина и без выпивки. Все члены его штаба с нескрываемым восхищением смотрели на него. Оптимизм вернулся в его команду. Всем им казалось, что этот новый-старый Ельцин - это действительно то, что нужно сейчас России.

Когда сейчас говорят, что выборы были нечестными, то забывают, что активность Ельцина в последний (самый главный) месяц избирательной кампании была просто зашкаливающей. Ничем подобным Зюганов и близко не мог похвастаться.

Начала сказываться и работа ельцинского штаба с прессой (зачастую, далеко небескорыстной). По данным мониторингового агентства “Integrum”, в мае - первой половине июня число упоминаний Ельцина в СМИ колебалось от 1800 до 2000 в неделю, против зюгановских 400 - 700, то есть было четыре раза выше.