Живи в свое удовольствие!

Глава 37 Бремя императора

Толпа закричала так оглушительно, что у меня заложило уши. Я хотел даже зажать их, но потом подумал, что императору не к лицу стоять с руками, приложенными к ушам и вынужден был стоять и улыбаться.

Сегодня, в этот проклятый день я должен был с раннего утра стоять и улыбаться, так, что мои лицевые мышцы уже раскалились от напряжения.

Сейчас уже наступил полдень и толпа вокруг бесновались, потому что начались состязания квадриг и настали самые ответственные заезды за весь день. Прасины, потерпевшие вчера поражение, теперь сражались за победу, как бешеные, используя все способы, чтобы достичь ее, в том числе, самые грязные и запрещенные.

Уже несколько раз возмущенные болельщики венетов выбегали на дорожки и бросались драться с фанатами прасинов. Как и говорил вчера Таник, повсюду текла кровь и валялись раненые люди, а также трупы убитых.

Точно так же я хотел поступить с дядей сегодня утром, когда узнал новость про Донатину. Когда дядя сообщил, что захватил моего советника и все его деньги, которые предназначались для подкупа, я на мгновение потерял дар речи. Но затем, хотя удар был очень силен, я сумел собраться с силами, взял себя в руки и ответил:

— О чем это ты говоришь, любезный дядя? Может, вчерашнее вино еще не выветрилось из твоей башки?

Дядя перестал качаться, встал крепко на обе ноги и посмотрел на меня мутными, но трезвыми глазами, в которых читались насмешка и отличное понимание ситуации.

— Ты что же, щенок, думаешь, что сможешь меня обмануть? Я сразу понял, что ты отправишь свою церковную крысу, чтобы он подкупил моих воинов на бунт против меня. Как только Донатина появился на горной дороге, мои люди захватили его вместе со всеми деньгами, которые ты так любезно предоставил мне. Спасибо большое, племянник, но ты мог бы так не торопиться.

— Отпусти его, — сказал я. — Он тебе не нужен.

Дядя покачал головой.

— Он слишком ловок и слишком много видел. Как только он расскажет про твои дела, ему отрубят голову, потому что тебе не нужны слишком умные и преданные помощники. Ты, Ромул, становишься слишком сильным и неуправляемым, а нам это совершенно ни к чему. Лучше отдай остаток денег, что заработал вчера за счет обмана и мы позволим тебе сохранить часть войска для забавы. Неужели ты не можешь понять, что ты всегда проиграешь, как бы не старался, потому что на моей стороне опыт и сила, а у тебя только глупый юношеский задор, да и тот мы скоро укротим?

Я промолчал, потому что в тех немногих случаях, когда проигрывал, старался сохранить спокойствие и выдержку, а это очень трудно, когда ты разговариваешь. Когда слова вылетают из твоих уст в ярости или в страхе, это сразу видно и лучше было бы этого не показывать собеседнику, особенно врагу.

Поэтому я, как уже говорил, стараюсь молчать и переваривать негативные эмоции внутри себя. Знаю, что это вредно и психологи в двадцать первом веке не рекомендуют так делать, но лучше уж так, чем в результате ругательств и гневной речи противник догадается о моих планах.

— Ну что, ты сам разрешишь взять твои денежки или мне прислать войска, чтобы заставить тебя сделать это, ты слышишь, мой любимый племянник? — продолжал допрашивать дядя. — Я могу дать тебе время только до окончания Эквирий, а потом все, извини, мое терпение тоже не долговечное.

Меня так и подмывало ответить ему, что он может засунуть эти деньги себе в задницу, что он никогда их не увидит, если умертвит Донатину и что я сам вспорю ему когда-нибудь брюхо, то есть вылить все то, что накипело у меня в душе, но я продолжал упорно хранить молчание. Затем, понимая, что находиться рядом с ним, это значит подвергать тяжким испытаниям свою психику, а также здесь я все равно не смогу думать адекватно, я развернулся и пошел прочь, обратно в свои покои.

Как же я мог забыть уйти сюда без своего телохранителя? Если бы Марикк или Камахан был сейчас при мне, я бы приказал взять дядю в плен и сделал бы его своим заложником и плевать, что там скажут мои родичи и даже отец. Но нет, сейчас я был совершенно один и когда я поднялся на свой уровень, навстречу мне вышла только Лаэлия.

— Где ты шляешься, Моммилус? — сердито спросила она, нахмурив тонкие брови. — Я тебя всюду ищу.

Вот тогда-то, глядя на ее милое и смуглое лицо, я понял, что надо делать, чтобы попытаться вытащить наши задницы из той катастрофы, в которую все мы угодили.

Для начала надо было, как ни в чем не бывало отправиться на Эквирии, поскольку сегодня проходил второй день соревнований и император обязательно должен был там присутствовать. Кроме того, мне все равно надо было проследить за тем, чтобы сегодня опять победили венеты и дать распоряжение Парсанию сделать ставки, но только тогда, когда я разрешу ему сделать это. В общем, горевать времени не было, нужно было действовать и как-то выправлять всю ситуацию.

Дав, кое-какие распоряжения Лаэлии, Лакоме и Родерику, я отправил их на задание, а сам, едва позавтракав, поспешил на гонки, которые сегодня должны были начаться раньше, чем вчера.

Поэтому я сейчас, в полуденное время и находился в своей ложе, обозревая ипподром, как военачальник осматривает поле битвы. Впрочем, сражение здесь действительно сейчас и велось, только вместо солдат выступали колесницы и возницы, а выигрышем являлась самая большая сумма денег, которую удастся выручить по итогам гонок.

Поступить мне пришлось проще, чем вчера и, возможно, чуточку тоньше. Поскольку вчера я то и делал, что вводил всех в заблуждение, сегодня все воспринимали мои слова с точностью до наоборот. Парсаний вчера помогал Донатине договариваться с возницами, сегодня этого делать не пришлось, разве что только с несколькими ключевыми игроками.

Кроме того, дошло до того, что прасины приставили к своим колесничим охрану и пробиваться к ним пришлось через девушек из лупанарий, римских публичных домов. Следуя моим указаниям, Парсаний нанял около двух десятков жриц любви и те быстро растопили суровые сердца охранников, а также и смогли договориться с возницами о вознаграждении, если они сдадут завтрашнюю гонку.

Колесничие с радостью согласились, а почему так легко, спросите вы? Да дело в том, что система мотивации персонала у гонщиков была поставлена из рук вон плохо. Из-за того, что гонки колесниц были очень травмоопасным видом деятельности, выступать на гонках соглашались далеко не все возницы, только самые отчаянные либо очень нуждающиеся в деньгах либо просто-напросто рабы своих партийных хозяев.

Все эти категории участников далеко не отличались высшей степенью лояльности по отношению к своим хозяевам. Обычно их наградой за выигрыш в гонках была максимум сотня милиарисиев либо пара десятков солидов, а чаще всего риск получить серьезные увечья, остаться калекой и вскоре загнуться от ран и болезней в городской канаве.

Мы же предлагали заработать сотню солидов, уехать в какой-нибудь другой город империи, вроде Рима или Медиолана и стать там обеспеченными и достойными гражданами. На такие деньги рабы могли купить себе свободу, да еще и осталось бы на более-менее привольную жизнь. В этом и крылся успех нашего подкупа.

Пока вчера Донатина отправился подкупать армию наемников дяди и не справился с этим заданием, Парсаний занимался тем же самым с возницами прасинов и с помощью путан достиг вполне ощутимого успеха. Во всяком случае, именно так он и доложил мне утром, едва только начались гонки.

— Что же, отлично, — сказал я, а сам все время следил за дядей и матерью, ожидая от них новых сюрпризов. — Ты знаешь, что делать дальше. Точно также, как вчера, против венетов.

Парсаний радостно кивнул и умчался распространять слухи среди других слуг и рабов. Надо было убедить людей, что сегодня победят прасины. Я же, со своей стороны, напротив тому, что делал вчера, теперь начал обхаживать истинных победителей.

Пригласив Писцилия с соратниками, все еще зеленых после вчерашних возлияний, в свою ложу, я не отпускал их до самого полудня, заставив еще и пообедать с собой. Писцилий, впрочем, весь день был нахмуренным и смотрел на меня сердито, будто опасался, что я могу его обмануть.

Кажется, народ клюнул на удочку, потому что магистр оффиций Цинна подошел ко мне и сказал:

— Ты опять взялся за свои шутки, малыш? Зачем ты опять заигрываешь с венетами, даже они сами не верят тебе и думают, что ты хочешь их провести, чтобы потом отдать победу прасинам.

Моя мать избегала моего общества и я также не горел желанием с ней общаться, хотя после признания Новии мне стало понятно, что она вовсе не желала моей смерти. Но все равно в таком способе усмирить родного сына, согласитесь, мало приятного?

С дядей я тоже не хотел разговаривать, по вполне понятным причинам, а еще меня выводил из себя его насмешливый и самодовольный вид, заставлявший меня сомневаться, что задуманное мной мероприятие сможет исполниться.

Ключевую роль в нем должна была сыграть Лаэлия и я сомневался, что это ей по плечу. Я, в конце концов, доверился первой встречной мне симпатичной девчонке, более-менее сносно владеющей мечом, но для того, чтобы сделать то, что я задумал, требовалось гораздо большее, а именно ум, хладнокровие, недюжинные актерские таланты. Справится ли она с этим или я тоже лишусь и этой части своего воинства?

До самого полудня от Лаэлии и Лакомы не было вестей, кроме того, не было понятно, какие партии выигрывают, потому что подкупленные нами возницы должны были выступать в составе квадриг. К тому времени, когда на дорожки должны были выйти колесницы с четверками лошадей, прасины уже уверенно вышли вперед и среди букмекеров снова начали ставить на них, давая два к одному, а потом три и четыре к одному против венетов.

Когда стартовали гонки квадриг, началось самое интересное. Сегодня был важный день и хозяева колесниц заставляли своих возниц выкладываться в полную силу.

Первый же заезд квадриг закончился свалкой и неразберихой. Почти сразу на старте столкнулись пять экипажей, принадлежащих трем партиям. Пока охрипшие от криков лидеры факций кричали на возниц, на арену выбежали болельщики и устроили драку с применением дубинок, ножей и камней.

Когда набежали охранники их герулов и разняли драчунов, на поле остались лежать около трех десятков людей, а среди них и трое возниц.

— Сегодня, однако, в циркусе настоящее представление, — заметил громко Цинна, продолжавший общаться со мной вместо моих родичей.

Магистр оффиций да еще и мой братишка Ульпий только и продолжали разговаривать со мной, передавая поручения и просьбы от моих старших родственников. Часть из них я исполнял, а часть игнорировал, вроде того, чтобы поприветствовать микропанита прасинов Адриана, который после исчезновения Дувиана считался бесспорным лидером на пост факционария партии.

Адриан, напротив, сам подошел и сердечно приветствовал меня, поскольку считал, что я работаю на его победу, стараясь очаровать и усыпить бдительность венетов.

— Если мне удастся стать факционарием партии, я прошу вас забыть все обиды и недоразумения, которые были между нами, император, — сказал он, кланяясь мне. — Мы постараемся, чтобы в будущем впредь не возникало подобных печальных случаев, вроде того вопиющего нарушения вашего достоинства, что позволил себе Кан Север.

Меня так и подмывало напомнить ему, как он хотел меня зарезать, но делать этого было нельзя, надо было стоять и слушать злейшего врага с самой милой улыбкой, на которую я был способен. Я нисколько не сомневался, что все, что он сейчас говорит, на самом деле нисколько не соответствует истине и если ему понадобится, он сам с удовольствием еще раз захватит меня в заложники, а потом и собственноручно отрежет голову.

— Конечно, наш любезный друг Адриан, — отвечал ему я. — Ничто так не согревает мое сердце, как возможность установить мир и согласие с вашей могущественной организацией. Когда мы ссоримся, сердце мое обливается кровью.

И тому подобное и так далее, скука смертная.

Свалка на старте квадриг закончилась и колесницы поехали дальше. Впрочем, это никого не спасло, потому что почти на каждом заезде после этого снова происходили свалки и драки.

Веселья полные штаны, короче говоря. При этом как-то незаметно так получилось, что сначала прасины продолжали держаться впереди, но затем проиграли десять ключевых заездов подряд. Адриан к тому времени помрачнел и умчался куда-то к оставшимся колесницам.

Не знаю, что он там пытался сделать, но прасинов это не спасло. По итогам второго дня гонок колесниц на празднике Эквирий с минимальным отрывом снова победили венеты.

После того, как эмоции победителей улеглись, теперь вместо Донатины ко мне явился Парсаний.

— Ну что, как там получилось? — спросил я его. — Удалось наскрести хотя бы несколько сотен тысяч солидов?

— Вы выиграли четыре миллиона, доминус, — прошептал слуга, склонившись. — У ростовщиков нет подобной суммы в наличии и они срочно обратились к коллегам из Рима, чтобы расплатиться с вами. Пока что они предоставили два миллиона и уже сопроводили его ко дворцу.

— Хм, сумма получилась неплохая, — сказал я. — А чего так много? Я думал, выйдет гораздо меньше.

— Вы же поставили пятьсот тысяч солидов, доминус, — напомнил Парсаний. — Я сделал ставку в самый последний момент, никто даже и не успел ничего понять. Только человек Таника поставил сто тысяч и тоже выиграл четыреста.

— Да, я сказал этому пройдохе, чтобы повторял за тобой, — вспомнил я. — Ну что же, отлично, тогда давай, поехали со мной, но только не во дворец.

Когда я хотел выйти из ложи, разъяренный дядя преградил мне дорогу.

— Ты понимаешь, что ты наделал, мелкий червяк? — спросил он. — Прасины стали нашими злейшими врагами. Они уже планируют привести к городу вестготов и сменить императора. Микропанит Адриан имеет с ними многочисленные связи. Ты положил начало концу нашего правления, тупица!

— Дядя, ты становишься невыносимым, — поморщился я. — Боишься то венетов, которые могут притащить вандалов, то прасинов, которые могут привести готов. Что же нам теперь, собственной тени опасаться? Не те, так другие нападут, успокойся и готовься к драке.

Дядя сплюнул с досады и отвернулся, скрипя зубами, потому что меня защищали Марикк и Камахан одновременно. Мать даже не стала подходить ко мне и старалась избегать глядеть в мою сторону. Ульпий все время крутился вокруг нее.

Выехав из ипподрома, мы направились к Ауриевым воротам на юге, в ту сторону, куда и ушли Лакома и Лаэлия утром, взяв с собой два десятка гуннов во главе с Эрнаком. Сейчас со мной шли две сотни палатинов под предводительством Аскалько и Траско.

Мы передвигались быстро, поскольку я торопился, чтобы поскорее выйти из города. Но едва мы вышли из Равнины, как встретили на дороге многочисленный отряд.

В сумерках вереница воинов тянулась далеко, заняв всю Папиеву дорогу, а конец колонны терялся во мраке. Это были незнакомые воины, в которых я признал остготов и сердце мое провалилось в пятки. Вот проклятье, это же наемники дяди, к которым я угодил прямо в лапы.

Мои палатины тут же выстроились в стену щитов, причем я отметил, что они уже кое-что научились делать. Но против двухтысячного войска эти две сотни вряд ли смогли бы справиться, как бы они не храбрились. Я решил оставить их, как заслон, а самому вернуться в город, но не успел.

От войска остготов отделились всадники и окружили нас. Ну что же, интересно, они возьмут меня в плен или приедут на месте, а потом отнесут голову моему дяде? Как я не трепыхался, но в конечном итоге мат в этой игре поставил мне он. Все за счет более сильной армии.

— Что-то ты совсем приуныл, Моммилус! — раздался в темноте звонкий голос Лаэлии. — Чего так, девку не нашел, чтобы трахнуть?

Всадники подъехали еще ближе и я с изумлением признал в них Лакому, Лаэлию, Родерика и самым последним — Донатину, немного помятого, с опухшим от побоев лицом, но в остальном целым и невредимым.

— Принимай свое войско, император, — сказал он. — Теперь это твои люди.

Первые мгновения я не мог вымолвить и слова, а только потом смог спросить:

— Как же это случилось?

Выяснилось, что мой план был выполнен вполне успешно. Используя свои женские чары, Лаэлия смогла втереться доверие к командиру войска наемников, сказав, что тоже хочет вступить в ряды варваров.

Командир, само собой, решил подвергнуть ее любовному испытанию в своем шатре, но Лаэлия с легкостью захватила его в заложники. Вслед за тем, собравшимся наемникам она объявила о том, что власть переменилась и объявила, что они поступают под мое управление, а их добыча и денежные выплаты увеличены в три раза.

Вслед за этим Лаэлия убила командира наемников и двух его заместителей, вождей племен. Этого и обещания щедрого вознаграждения было достаточно, чтобы наемники согласились поменять знамена и встать под мое начало.

Тут же прискакали гунны под предводительством Эрнака, Лакомы и Родерика. Командиров отрядов быстро сменили, назначили новых и привели их к присяге. Донатину освободили, мои деньги для подкупа остались в целости и сохранности.

Затем новое войско снялось с лагеря и направилось к Равенне. Вот теперь, когда они почти подошли к городу, им повстречался я, собственной персоной.

Само собой, что радости моей не было предела. Все сложилось исключительно удачно, так как я и задумывал. Теперь осталось только провести третий день Эквирий, а потом можно наводить порядок в городе по собственным правилам.

Торжествуя, я развернулся и во главе огромного войска отправился во дворец. Мне не терпелось посмотреть в лицо дяде и увидеть, как оно вытянется, когда он узнает, что войско перешло ко мне.

Большую часть воинов пришлось разместить в городе и я отправил Лакому, Родерика и Лаэлию проследить за этим. Марикка и Эрнака я отправил помочь разместить других воинов в дворцовых казармах.

Навстречу мне высыпала толпа придворных, освещая дорогу факелами. Во главе ее стояла мать, которая теперь соизволила поговорить со мной, а рядом мой братишка Ульпий и сестренка Церера.

— Где дядя Павел? — спросил я. — Где этот придурок? Я хочу видеть его.

Мать ничего не успела ответить, потому что из толпы придворных вдруг послышались разъяренные вопли и ко мне бросились сразу трое человек, а в свете факелов в их руках блеснули ножи.

Я ничего не успел сделать, только узнал в одном из нападавших Дувиана, а затем мать с криком рванулась им наперерез. Дувиан почти добрался до меня, но мать оттолкнула его и он упал, но успел прихватить ее с собой и покатился по земле. Точно также другой из нападавших наткнулся на Ульпия, тоже повалил его на землю, хотя и пытался напасть на меня.

За моей спиной стояли Залмоксис и Тукар, они и вступили затем в бой, почти мгновенно сразив третьего нападавшего, я едва успел уклониться от его ножа. Точно также они хотели быстро расправиться с Дувианом и вторым нападавшим, но их, к счастью, уже схватили придворные.

Я подбежал к матери, оставшейся лежать на земле. Она едва дышала и я сразу ощутил, что из груди и шеи ее течет кровь.

— Мама, — прошептал я, схватив ее ладонь. — Мама…

Она поглядела на меня, чуть повернув голову и продолжая без сил лежать на площади перед дворцом, а под нею быстро натекла лужа крови.

— Ромул, я только хотела, — сказала она, задыхаясь. — Я только хотела…

Но чего она хотела, я уже никогда не узнал, потому что мать умолкла и застыла на месте, а жизнь тут же покинула ее. Я сказал, чуть тряхнув ее ладонь:

— Мама, не покидай меня, — но было уже поздно.

— Нет! — дико закричала девочка неподалеку от меня. — Нет, только не это!

Подняв голову, я увидел, что братик Ульпий тоже неподвижно лежит на земле, из груди у него торчит нож, а сестрица Церера бьется в истерике на руках придворных.

Нет, как такое может быть? Разве мои кошмары из прошлой жизни могли стать явью и воплотиться в реальности? Что же привело меня к такому концу?

— Ну что, император Ромул! — торжествующе закричал Дувиан, а туника его была испачкана кровью моей матери. — Теперь ты понимаешь, что значит потерять то, что ценишь больше всего? Хотя нет, откуда, тебя ведь нисколько не интересовали твои близкие, мерзкий ты сукин сын! Тебя интересует только как набить свой собственный карман, а страна и другие люди для тебя стоят на самом последнем месте! Вот и получай, сучонок, то, к чему стремился! Ничего, в следующий раз кто-нибудь сумеет достать тебя, дьяволово отродье!

Его и другого нападавшего увели, а я стоял и смотрел на тела своей матери и брата и не мог пошевелиться. Затем их убрали, придворные разошлись, но я все также стоял на одном месте, не в силах двинуться с места.

Ко мне подошел Донатина и дотронувшись плеча, сказал:

— Пойдем во дворец, император.

Я сумел сдвинуться с места только невероятным усилием и отправился к своему дворцу, средоточию власти на земле.