Вот здесь лежит фрагмент вступления к книге.
Собственно, посмотрев на это со стороны, я обнаружил, что тот эпиграф, что я давным-давно придумал к этому повествованию, очень точно отражает моё отношение к этому тексту.
При этом я выбрал бы ещё другой, случайный фрагмент: "Шкловский рассказывает историю любви Хлебникова:
«Зимой встречал Хлебникова в доме одного архитектора.
Дом богатый, мебель из карельской берёзы, хозяин белый, с чёрной бородой и умный. У него — дочки. Сюда ходил Хлебников. Хозяин читал его стихи и понимал. Хлебников похож был на больную птицу, недовольную тем, что на неё смотрят.
Такой птицей сидел он, с опущенными крыльями, в старом сюртуке, и смотрел на дочь хозяина.
Он приносил ей цветы и читал ей свои вещи.
Отрекался от них всех, кроме “Девьего бога”.
Спрашивал её, как писать.
Дело было в Куоккале, осенью.
Хлебников жил там рядом с Кульбиным и Иваном Пуни.
Я приехал туда, разыскал Хлебникова и сказал ему, что девушка вышла замуж за архитектора, помощника отца.
Дело было такое простое.
В такую беду попадают многие. Жизнь прилажена хорошо, как несессер, но мы все не можем найти в нём своего места. Жизнь примеривает нас друг к другу и смеётся, когда мы тянемся к тому, кто нас не любит. Всё это просто — как почтовые марки.
Волны в заливе были тоже простые.
Они и сейчас такие. Волны были как ребристое оцинкованное железо. На таком железе стирают. Облака были шерстяные. Хлебников мне сказал:
— Вы знаете, что нанесли мне рану?
Знал.
— Скажите, что им нужно? Что нужно женщинам от нас? Чего они хотят? Я сделал бы всё. Я записал бы иначе. Может быть, нужна слава?
Море было простое. В дачах спали люди.
Что я мог ответить на это Моление о Чаше?
Только на первый взгляд может показаться, что тут есть что-то милое и смешное.
Комичный поэт, что был асоциален в полном смысле этого иностранного слова. Он был оборван и грязен.
Наверняка пахло от него тяжело, и не только неухоженностью.
Но дело в том, что даже вымытый человек иногда вскрикивает: “Может, писать надо лучше?”.
История, рассказанная Шкловским, больше чем анекдот о чудаке.
Был такой фильм 1978 года «Объяснение в любви». Правда справочник услужливо подсовывает изделие «Казахфильма» с таким же названием «В Казахстане в геологической партии работает шофёр Байкал, любитель приврать без умысла — рассказать неправдоподобную историю, да так ввернуть, чтоб было и весело и страшно одновременно. Но однажды он встретил и полюбил Анналь, которая уже много слышала от людей про краснобайство и лень своего ухажёра. Но Байкал решил не отступаться от любимой — и ради себя самого решил больше не сочинять и ударно работать».
Но нас интересует не история шофёра, а фильм, снятый по книге Габриловича «Четыре четверти», что называется «Объяснение в любви» — там интересующая нас фраза повторяется. Сценарист Павел Финн сделал из книги нечто совсем другое.
Это фильм о нелюбви, фильм не о любви — как письма Шкловского из Берлина.
Есть воспоминания Игоря Дедкова, который пишет: «Видел по телевидению фильм Авербаха по сценарию Габриловича из жизни журналиста и писателя в тридцатые-сороковые годы. Главного героя играет Ю. Богатырёв. Думаю, что фильм абсолютно фальшивый. Сквозящий автобиографический мотив притязает на что-то значительное, на характерное и типическое. Герой даже рассуждает о том, сколько много его поколение видело и пережило и “мы” не смеем эту память растранжирить. На самом деле герой мало что видел и мало что пережил, и, в сущности, он просто-напросто благополучен (о всяких там репрессиях и всей атмосфере тридцатых годов — ни слова, ни намёка), а нам предлагают воспринимать его как фигуру едва ли не драматическую и положительную. Значит, и правда хочется Габриловичу себя увековечить, объяснить, поднять собственное значение. А я припоминаю его воспоминания о том, как жил на одной площадке с М. Булгаковым, и, видимо, жил, презирая этого неудачника, что-то там стучащего на машинке за стенкой… Проходят годы, и благополучие оттеняется чьей-то бедой, несчастьем, действительным состоянием народа, и тогда благополучным, во всяком случае, самым совестливым из них, становится стыдно».
Но феномен как раз в том, что сценаристом выступал Финн, а Габрилович написал книгу контр-политическую, фактически о том, что политика-политикой, а человеческие отношения оказываются самым важным. Или, иначе говоря — политические переживания в конечном счёте слабее любви или тоски.
Дедков был довольно интересный человек — для тех, кому достаёт времени для археологии и неспешного чтения. Дело в том, что он один из последних, если не последний литературный критик. Ведь русская критика, идущая от пушкинских времён, через весь XIX век и почти весь XX закончилась как раз тогда — может быть именно в «Новом мире». Сейчас есть публицистика и рецензирование, довольно много эссеистики. Есть и масса литературоведения, выдающего себя за критику. Но критики, той, настоящей кртитики с «установками» и «направлением» уже нет.
Итак, в фильме по книге Габриловича «Четыре четверти» два героя едут по фронтовой дороге.
Главный герой — военный корреспондент едет со своим товарищем в машине, что называлась «эмка».
Это самое начало войны, и на них ещё форма старого образца.
Одного из них играет артист Богатырёв, а другого, его зовут Всеволод Николаевич Гладышев — артист Лавров. Со своей трубкой он очень похож на писателя Симонова. Он удачлив во всём, и в любви тоже.
А вместе они похожи на других людей, военкоров Лапина и Хацревина, сгинувших при выходе из окружения в 1941 году.
Героя Богатырёва, главного героя, все зовут просто Филиппок, потому что жизнь им пренебрегает.
Он говорит своему спутнику:
— Поэт Хлебников был очень несчастен в любви… — и дальше он почти точно цитирует Шкловского — о том, что писать надо лучше.
Но тут же прилетает немецкий самолёт, и вот уже эмка с убитым шофёром стоит, уткнувшись капотом в реку. Гладышев ранен и не может идти. Он быстро слабеет. И, в конце концов, успешный человек умирает в обществе неуспешного где-то под мостом.
Жизнь довольно жестока, не только любовь.
Но тут я скажу довольно опасную вещь. Хлебников сказал эту фразу без свидетелей — свидетели не нужны, когда человеку приехали сообщить о нелюбви.
А зная, как Шкловский обходился с цитатами, мы не можем быть уверенными, что Шкловский не придумал всё это — и шерстяные облака, и жестяные волны, и поэта, который сгорбившись, как птица спрашивает недоумённо: «Вы знаете, что им нужно?»
Это куда более отчаянные мысли, чем рассказ о своём и чужом блуде".
Извините, если кого обидел.
07 апреля 2014