— Мы шпану отпиздим или нет?
— Я отпишусь, Володь, но перспективно — видимо, нет. "Всем насрать", как говорил Гриффин. То есть наши союзники, кажется, все уже торгуют свечками со свечного заводика.
— Веришь ли, я не сомневался в этой способности наших сограждан по калопроизводству. Но мы-то два стареющих красавца, всё равно что Сталлоне и Шварц, дающие свой последний бой без надежды на пенсию? Сдохнуть не как Брежнев, а как Грибоедов и Муамр Каддафи, а?
— Есть ли сил? Но я прочел "второе место"… Я скажу. Он убивает, а они идут. Они… да к чему? Я отпишусь.
— А это и хорошо, что сил нет. Мы должны стоять как на плакате неизвестного фильма, поддерживая друг друга. Вокруг горы трупов, у меня сочится кровь из бока, а у тебя перевязана голова. Нам обоим пиздец, но мы успеем крикнуть последние слова в лицо врагам. Потому что, по сути, что нам терять, кроме этого восхитительного запаха стреляных гильз и кровавых брызг, в которые превращаются головы нападающих.
— Я бы рад, ваша Светлость, но как тут умереть? тут разве что… впрочем, можно объявить смерть и сменить имя. ах, я иду выпить водки и спать. завтра просто похороню грелку. и сто стрел в спину — как двенадцать ножей революции от аверченко, одышки не вызовут. да, иду выпить. я решил. я монстр. иду.
— О, миленький! Мы пьём вместе. Купил какую-то водку "Русский графин".
— А у меня зимняя дорожка сверкает серебром! Но завтра, завтра… второе место грелки будет растерзано…. Эх, как приятно стоять на краю. А никто не видит — да и пофиг. Бог видит.
— Слышь, Игорь, а мне тут написали, что грелочники на Патриарших собираются. Пойдём грелочников пиздить, а? У меня и картофелечистка есть, если ты с ножами не хочешь. А у тебя и вовсе была татуировка "Иду резать ссученный актив". Они нас, конечно, убьют, но трёх-четырёх мы точно кончим.
— Как я есть разочарованный шахтер, не пойду. Я в переходном периоде. Мне еще хочется тыкать грязным шилом в большевиков, но я уже понимаю, что куда разумнее вступить в ВКП(б). Внешне — дабы облагородить и обеспечить преемственность. По факту — чтобы пить себе на пользу кровь большевистских девственниц. Я уже почти перерожденец. И я уже мысленно пишу Бунину: "Дурак ты, Ваня! Твой А.Толстой". Презри меня.
— Да кто ж, перерожденец, тебе крови нальет? Тебе присудят десять лет коммунальной квартиры без ванной, а только уж потом десять лет без права переписки. Тебе не то, что партбилет, тебе трамвайного не выдадут. А так бы не видел этих ужасов быта, а красиво погиб под Каховкой, где родная винтовка и горячая пуля летит. Комиссарши с пышным телом склонились б над тобой.
— Вот знаешь, никто не хочет верить, что я способен хорошо продаться. Никто. Это обидно. Все говорят: это не для тебя, да куда тебе, да кому ты нужен… Обидно. Я чувствую себя как женщина средних лет, которая говорит, что могла бы сняться в порно. И все смеются. А она могла бы, она еще не старая и если недельку-другую не жрать и заняться зарядкой… В общем, я озлобляюсь от такого отношения. Даже если оно справедливое.
— Так я тебе и предлагаю — пойдём, помашем арматурой на Патриарших. Если не порно, то фильмы Ромеро, столь любимые братом Мидяниным. Мне Жаклин сейчас звонила, говорит, вылезайте, кроты, из своих нор, умрите хоть честью.
— Да, и кстати, второе место на Грелке туда же, куда и первое, и вот я начал что-то бытописать… А нет драйва, и сказать по сути нечего. Вот ты сказал, а что продолжить? Обсмеять рассказ, поглумиться? Да, он и по сюжету странен. Там люди едва успевают убежать от ледника, и то не все. Такой вот он, "опастный". И… Не хочу писать от души. А не от души не хочу писать не видя цели. Осязаемой. Приносящей прибыль. Я в недоумении, имея в виду внутреннее состояние. Недоумение. Недоум у меня. Не стану я ничего писать, прости или презри. Ну их. А Ромеро нет средь нас. До Ромеро надо дорасти.
— Ромеро повсюду. Соберутся двое с арматурой — так Ромеро будет среди них. Пусть читают наши беседы, чо. Я вызову огонь на себя, они как шары из Саймака. Саймака, да?…шары прикатятся на наш запах.
— Саймак, да. Но я не хочу… Я утратил вкус халвы.
Извините, если кого обидел.
15 мая 2014