Живой Журнал. Публикации 2014, январь-июнь

Суконные бани (2014-04-10)

По берегам Москвы-реки бани стояли всегда — а где ж их ещё ставить?

Да только сквозь времена упомнились не все, а лишь самые стойкие — во-первых, бани Бабегородские, у Бабего городка и Бабьегородской плотины, что стояли примерно рядом с нынешней «Стрелкой».

Следующие — Каменновские бани купца Горячева, что были рядом с ещё непостроенным храмом Христа Спасителя, топились они ещё по-чёрному.

Затем, по другую сторону Большого Каменного моста — Суконные бани, обжитые купцами.

И, наконец, Устьинские бани, про которые все воспоминатели сходятся, что раньше они были о-го-го, а теперь-то никуда не годятся.

Суконные бани находились на Болоте — то есть, на Болотной площади, у того её конца, что примыкал к Большому Каменному мосту. Там, рядом с мостом ещё при петре поставили суконные армейские магазины, то есть, склады.

Улица тут была Все(х)святская, а по новому — Серафимовича.

Причём стала носить это имя, когда ещё автор «Железного потока» был вполне себе жив.

Церковь Всех Святых стояла на левом берегу Москвы-реки, а улица шла через Большой Каменный мост к Болотной. Однако, как пишут краеведы, единственным следом старой Всехсвятской улицы остался фасад «Дома на Набережной». Исчезло всё: «Шестивратную башню сломали в XVIII веке, когда ремонтировали поврежденный разливами Каменный мост. Его каменные арки в середине XIX века разобрали и построили металлический мост, сохранивший название Каменного. Строения Суконного двора и Суконных бань, Винно-Соляного двора, старинные ворота в стиле барокко сломали в советские годы: начали в 1929, закончили в 1937. Тогда появился нынешний Большой Каменный мост, а вслед за ним все другие Большие и Малые мосты Москвы-реки и Водоотводного канала».

Единственный умеренно-старый дом, вернее, его путешествие запечатлено в стихах Агнии Барто.

Это короткое, но поучительное стихотворение «Дом переехал» 1938 года.

На Болоте-то больше было складов иных — мучных. Процветала тут мучная торговля и для совершения сделок ехали сюда купцы с половины России. Правда в истоке традиции, как считали москвичи, была вовсе не случайность — на Болоте, путь даже и осушенном в середине девятнадцатого века. Было сыро и мука принимала в себя вес воды. Но, может, это просто дань традиции — вспомним, что к Каменному мосту были приделаны мучные мельницы.

И тут Суконные бани, в которых мучные короли были частыми и любимыми посетителями.

Адрес им значится в одной из адресных книг — Софийская набережная, 8. Но адрес этот условный — в самом доме 8 было Мариинское женское училище, рядом стояли корпуса кондитерской фабрики Эйнем и прочие мастерские, часть строений рядом превратилась в пустыри, тихо и незаметно, часть — со скандалами и возмущением общественности.

Но большая их доля исчезла при расширении проезжей части и строительстве нового Каменного моста.

Так сломали и Суконные бани.

А закрепились они в литературной памяти всего благодаря одному эпизоду в рассказе писателя Гиляровского.

Гиляровский вспоминает либерального поэта Шумахера, который был чрезвычайно известен в Москве 1860-х годов. Шумахер страдал подагрой и лечился регулярными походами в баню. Гиляровский подчёркивает, что спал он дома на живане, подложив веник под голову.

Как настоящий банный любитель, он воспел баню в стихах:

Или же:

По мне, так стихи неважные, но всякое старинное слово, как канделябр с патиной, получает от прошедшего времени прибавочную стоимость.

Дело не в самом Шумахере, а в том, что Гиляровский вспомнил его в Суконных банях, когда приехал туда с пожара, который приключился где-то на Татарской улице. Был он на пожаре по своим репортёрским делам, вырвался закопченный. «Соскочи с багров» (это прекрасная деталь — так и представляешь пожарный наряд, взмыленных до сих пор коней, каким-то образом укреплённые на повозке багры, и человека в саже, который бросается с них прямо в зев общественной, то есть торговой бани):

«Сунулся в «простонародное» отделение — битком набито, хотя это было в одиннадцать часов утра. Зато в «дворянских» за двугривенный было довольно просторно. В мыльне плескалось человек тридцать.

Банщик уж второй раз намылил мне голову и усиленно выскребал сажу из бороды и волос — тогда они у меня еще были густы. Я сидел с закрытыми глазами и блаженствовал. Вдруг среди гула, плеска воды, шлепанья по голому телу я слышу громкий окрик:

— Идёт!.. Идёт!..

И в тот же миг банщик, не сказав ни слова, зашлепал по мокрому полу и исчез. Что такое? И спросить не у кого — ничего не вижу. Ощупываю шайку — и не нахожу её; оказалось, что банщик её унес, а голова и лицо в мыле. Кое-как протираю глаза и вижу: суматоха! Банщики побросали своих клиентов, кого с намыленной головой, кого лежащего в мыле на лавке. Они торопятся налить из кранов шайки водой и становятся в две шеренги у двери в горячую парильню, высоко над головой подняв шайки.

Ничего не понимаю — и глаза мыло ест. Тут отворяется широко дверь, и в сопровождении двух парильщиков с березовыми вениками в руках важно и степенно шествует могучая бородатая фигура с пробором посередине головы, подстриженной в скобку.

И банщики по порядку, один за другим выливают на него шайки с водой ловким взмахом, так, что ни одной капли мимо, приговаривая радостно и почтительно:

— Будьте здоровы, Петр Ионыч!

— С легким паром!

Через минуту банщик домывает мне голову и, не извинившись даже, будто так и надо было, говорит:

— Петр Ионыч… Губонин… Их дом рядом с Пятницкою частью, и когда в Москве — через день ходят к нам в эти часы… по рублевке каждому парильщику «на калач» дают».

В общем, нет никакого равенства и тут, заключает Гиляровский.

Это же подтверждает и Анатолий Рубинов, говоря уже об иных временах: «По свидетельству одного писателя, добросовестный инспектор ГАИ однажды задержал водителя “Волги”, который нарушил правила. Вместо шофёра вступил в разговор пассажир, мужчина высокого роста, с депутатским значком.

— Я — Конотоп! — объяснил он право своего шофёра нарушать правила. То был первый секретарь Московского обкома партии.

— У нас, товарищ Конотоп, перед законом дороги все равны, — сказал наивный инспектор.

Первый секретарь объяснил молодому человеку правду жизни:

— Эх, сынок, только в бане все равны. Да и то, в одной бане моюсь я, а в другой моешься ты»…

Правда, из этого Рубинов выводит несколько пафосное заключение: «Вот истинная причина того, что исчезают любимые народом, прославленные на весь мир настоящие русские паровые бани, которые существовали по меньшей мере тысячу лет и становились век от века, год от года все луч¬ше».

Вот то немногое, что мы можем сказать о Суконных банях.

И, чтобы два раза не вставать:

Болотная площадь, её северо-западный край.

Софийская набережная, дом Солдатенкова.

Телефона нет.

На снимке, сделанном, кажется, с самолёта "Юнкерс", ещё не враждебного немецкого самолёта, кружившего над Москвой в трицать первом, видно, что Дом на Набережной уже построен, а Большоё Каменный мост ещё нет. И вот среди тех строений, что тянутся к Москве-реке — Суконные бани.

Извините, если кого обидел.

10 апреля 2014