Живой товар

Пролог ИРЭН

Небывалая жара, стоявшая последнюю неделю, ночью наконец-то разразилась дождем. Но здесь даже дожди не приносили облегчения. Утро вставало такое же душное, как и всегда, только еще более влажное.

Ирэн все чаще вспоминала, какое утро бывает на родине — свежее и прохладное, с запахом молодой зеленой листвы и цветов. Здесь даже цветы чаще пахнут плесенью и пылью или гнильем и какой-то отравой… А с детства родные запахи сирени и жасмина можно найти только в парфюмерной лавке.

Ну не растет здесь сирень, и все, хоть тресни. Говорят, там, чуть выше в горах, встречается, но чтобы сюда попала — это уж было бы чудо, тем более к ним… «Поклонники» почему-то считают своим долгом преподносить ей орхидеи в изящных коробочках, а для нее все эти химические цветы и пахли одинаково… Отвратительно пахли, честно говоря.

Вообще с ней много чего произошло со дня приезда сюда — такого, о чем и вспоминать не хочется. Да еще эти отвратительные запахи… Уж лучше запах угольев из тандыра — высокой печи, в которой здесь жарят лепешки… Правда, вспомнив запах дыма, она сразу же вспомнила и о вони бараньего жира, на котором здешние все готовят… Почти год уже прошел, а не привыкла, все с души воротит…

Мама всегда говорила, что жарить нужно только на растительном, только высокой очистки, почти совсем бесцветном…

Хотелось бы знать, почему сейчас в голову лезет вся эта ерунда. Может, потому, что стараешься отогнать другие мысли — о том, что сегодня предстоит сделать?! Или впрямь откуда-то жасмином тянет? Вчерашний поклонник мало чем отличался от других — то же неизменное ощущение собственного превосходства, та же любовь к запретному шампанскому, тот же непременный цветок орхидеи в наглухо запечатанной коробочке… И то же полное презрение ко всем девочкам — странная смесь брезгливости, похоти и надменности. Первое время, когда она только-только начала соображать что к чему, ее удивляло, что все эти ее «поклонники», как их тут принято называть, как бы стесняются сами себя…

Потом уже не удивлялась. Она была здесь одна такая: высокая, белокожая, с очень светлыми волосами (ни осветлять не надо, ни подкрашивать). А ей почему-то с самого детства хотелось иметь волосы темные, вьющиеся, как у Майки из третьего подъезда… Но Бог дал прямые, длинные, светло-пшеничные. Мама очень гордилась и ее волосами, и глазами, тоже очень светлыми, серо-голубыми с темным ободочком. Вот тебе, мамочка дорогая, осчастливила меня моя внешность — здесь это просто экзотика. И клиенты постоянные уже появились, один даже узнал, что день рождения недавно был, и цветочек прислал, все ту же чертову орхидею…

Если когда-нибудь попаду домой, наломаю сирени во дворе — целую охапку, поставлю в ведро, и пусть аромат окутает весь дом.

Только сейчас, вот этой промелькнувшей мыслью, она позволила себе вернуться к цели своего путешествия, к настоящей цели, и тут же решила об этом не думать — чтоб не сглазить.

Позади все так же топал Ахмед — молчаливый охранник, с которым девочки по очереди выходили в город: купить всякие мелочи для себя. И правильно — в одиночку женщине по этим улицам не пройти, как ни прячься под почти непрозрачным покрывалом, — то ли рост выдает, то ли осанка, но мужчины на улице всегда точно знают: это идет европейская женщина, «ференги-ханум». Так один «поклонник» объяснял. Да она и сама несколько раз видела, какими глазами смотрят местные мужики на немок в высоких туристских автобусах. Выразительно смотрят, перевод не требуется…

Сегодня и предлога для прогулки выдумывать не пришлось: Исмаил сам поручил ей выйти в город и купить каждой из них тканей на новые «костюмы» — в доверие к нему вдруг вошла, что ли? Или какой-нибудь козел-клиент заплатил щедро, и он решил премировать ее лишней прогулкой почти без охраны. Только Ахмед… Ну какой из него охранник — так, скорее носильщик. Правда, за эти месяцы она ни слова от него не услышала, даже и не знает, какой у него голос.

Ну а девочки, как узнали, что она выходит, начали заказы давать — кому духи, кому из белья что-то…

Исмаил, гнида хитрая, разрешает домой подарки посылать — чтобы старались заработать, клиентам угождали получше. Только вот написать ни слова нельзя. Как-то попыталась записочку спрятать — нашел, обматерил, все тряпки в клочки изорвал. Больше, правда, никак не наказал, но после этого стал еще тщательнее проверять посылки.

Многие девочки домой посылают шмотки, благовония всякие, в общем, глупости. Она после того случая — только кожаные изделия: сумки, чемоданы, куртку матери послала. Дома-то все это в десять раз дороже…

Было в ее теперешнем существовании и одно преимущество, одно-единственное. Если когда-нибудь удастся приехать домой, то теперь она сможет объясниться с кем угодно. Кроме обязательного здесь английского она понемногу овладела и французским, и немецким… Она даже бегло говорила по-испански: в соседней комнате жила Кончита, хорошая девочка. Они разговорились в первый же вечер, когда Конни, так ее здесь звали, только появилась. А за последние пару месяцев они здорово подружились. Конни у себя дома учительницей работала, и они очень скоро начали болтать уже на двух языках, а потом Ирэн попробовала учить ее своему языку, чтобы хоть как-то отвлечься.

Эта Конни и объяснила, что на базаре многие лавки имеют второй выход — на соседнюю улицу. Но все равно понадобилось много времени, чтобы такой магазинчик отыскать и с хозяйкой познакомиться. Деньги, как и положено, свое дело сделали, но все равно было бы трудно объяснить, зачем она так часто заходит в лавку почти у самых медных рядов, если бы не ее любовь, причем отнюдь не притворная, ко всяким безделушкам. Да она могла бы там торчать часами, рассматривая и перебирая статуэтки, бусы, какие-то кувшинчики и крохотные сосудики, и которые и налить-то ничего невозможно. Фаянс, керамика, медь, серебро — просто глаза разбегаются. Стоит гроши, но такое все интересное…

И как-то удача ей улыбнулась: вот так же, как и сегодня, стояла она тогда возле прилавка, на ломаном языке объясняясь с хозяйкой, старухой Неджмие, как вдруг щеку погладило движение воздуха — сквознячок откуда-то потянул. Ну, слово за слово — короче, она дозналась, что сзади есть еще одна дверь, на другую улицу…

Еще несколько встреч и некоторая сумма понадобились, чтобы узнать, когда ожидается новый товар. И вот, о чудо, оказалось, что через неделю сюда привезут не только побрякушки, но и кое-что из одежды — импортной, из Штатов, Японии и даже, может, из Франции.

Ахмед уже привык к тому, что в этой лавке она проводит довольно много времени, поэтому он спокойно стоял на улице, покуривая свою неизменную трубочку.

Там же снаружи остались и шумные ряды восточного базара. Галдеж тут страшный, куда там нашему Вознесенскому рынку! К тому же — дома такого не услышишь — из рядов медников и мастеров по серебру доносится перестук и звон. Можно часами смотреть, как сидит он, работает, что называется, «на коленке», и из-под молоточка рождается какой-нибудь узкогорлый кувшин — кумган по-местному, или широкое плоское блюдо.

Плотная входная занавеска чуть приглушила запахи базара — эту просто сокрушительную смесь, особенно по жаре, под безжалостным восточным солнцем. Но здесь, в полумраке, царил только один запах — некая таинственная смесь сандала, старого дерева, пыли и затхлости, как в бабушкином сундуке.

Ну, положим, никакого бабушкиного сундука она в жизни не видела, так вычитала в какой-то книжке. Так же, как про далекие страны. Все тянуло на сказку и романтику… Мама всегда бурчала, что романтика сейчас не в моде и до добра не доведет… Ну, может, сейчас эта базарная романтика поможет ей жизнь выправить…

Увидев знакомое лицо под откинутым покрывалом, старуха жестом позвала ее в дальний угол, где высоко на плечиках висели разные наряды. Даже в полумраке рябило в глазах от красок, кружилась голова от непривычных фасонов. Особенно ей понравилось нечто черное, длинное, шелковое, все сплошь вышитое серебряными и золотыми нитями — цветы и драконы, замки и птицы… Она не смогла устоять, тем более что балахон оказался ей почти впору и чудесно спрятался под обязательным покрывалом. Хоть вообще-то она не любила носить черное — знала, что оно ее слишком бледнит, поэтому даже нынче утром вышла в темно-зеленом платье и с темно-зеленым покрывалом.

Но сейчас ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы сменить свой наряд, — теперь под ним можно было спрятать и сумку со всякими нужными мелочами.

Хозяйка только кивнула в ответ на ее молчаливый вопрос — в прошлое посещение Ирэн запиской попросила ее кое о чем. И заранее отблагодарила солидной купюрой. Вот сейчас старуха и показала жестами, что такси прямо за вторыми дверями, уже ждет.

Пора… Ирэн неслышно прошла к выходу за занавеской, махнув на прощание рукой. Хозяйка кивнула в ответ, и девушке показалось, что в ее глазах даже блеснула слеза. Но взревел мотор, машина рванула, и улочки начали мелькать все быстрее и быстрее.

Богатая и изысканная накидка молчаливой пассажирки убедила водителя в платежеспособности. Ну а то, что конечный пункт поездки был написан на бумаге, его ничуть не удивило — мало ли, может, простужена и не говорит, а сипит, а может, не хочет, чтобы слышали ее голос, ханум вроде не из простых…

Кривые и короткие улочки старой части города исчезали, и вскоре разбитый «форд» выехал на современную магистраль. Еще две минуты — и машина, скрипнув тормозами, остановилась возле трехэтажного здания европейского типа со знакомой символикой на табличке перед входом.

Посольство… Теперь можно и дух перевести. А то ведь даже в заднее стекло посмотреть боялась — все погоня чудилась, да так реально, будто сидишь в кино и видишь все происходящее на экране.

Но все-таки расслабляться нельзя. Обманутый Ахмед может появиться в любую минуту — надо спешить.

Толстый полицейский сохранял полную невозмутимость все время, пока она говорила. Казалось, что слова до него просто не доходят, — так он был неподвижен. Но стоило показать ему еще одну солидную купюру, кстати, предпоследнюю в ее кошельке, как он сразу ожил и даже галантно придержал дверь, пока она входила в вестибюль.

Прохлада большого холла отрезвила Ирэн. Только сейчас она стала понимать, что, появившись здесь, возможно, ничего и не добьется… Но попытаться надо было обязательно.

После уличной жары кондиционированная прохлада показалась просто пронизывающей. Она начала дрожать… И долго еще не могла прийти в себя — только сейчас ей стало по-настоящему страшно, только сейчас она осознала, что все самое трудное еще впереди. И путь домой сейчас казался таким неблизким, еще дальше, чем неделю назад, когда она уже все продумала.

Ее мысли прервал звук шагов — кто-то спускался по лестнице. Ирэн не пошевелилась, только подняла голову. И встретилась взглядом с другим человеком. Чуть ли не первый раз за этот год на нее смотрели не маслено-черные, а светлые — зеленые — глаза.

Подошедший оказался пепельным блондином, довольно молодым, с приятным лицом.

— Чем можем вам служить? — Голос тоже оказался довольно приятным, правда, несколько высоковатым для мужчины.

Наконец-то, подумала она. Вот сейчас я и скажу то, что повторяла в мыслях, как молитву, сотни раз.

Она открыла рот и хриплым от сдерживаемого волнения голосом произнесла:

— Здравствуйте, я — Гончарова, Ирина Алексеевна Гончарова. Меня заманили сюда обманом. Помогите мне вернуться на родину…