Мы даже не предполагали, как мало знаем о своих клиентках. И только когда число отложенных анкет перевалило за сотню, Юлька взмолилась:
— Асенька, притормози! Давай с этими разберемся. Их же еще обзвонить надо.
— Кстати, начну-ка я с того, что нашим туристам позвоню: кто паспорта делал, кто билеты заказывал…
Мила из турбюро сначала послала меня — и правильно сделала. Мыслимое ли дело — перелопатить документы за последние два года?! Ну, не два — полтора… Переворошить кучу бумажек, чтобы узнать, кто из клиентов что заказывал. Они же досье, как мы, не ведут. И тем более не могут с ходу своих от несвоих отличить…
Но я немножко поныла — и Милочка со вздохом согласилась принести мне списки всех, кто хоть что-то платил. Это просто: распечатать реестр приходных ордеров — и все. А потом Мила осведомилась, какого черта мы на работе так поздно торчим. Я в ответ спросила, что она делает в офисе. Ну, понятно, наши «туристы» начинают рабочий день с двенадцати часов дня, вот до девяти вечера и сидят. Ясное дело, в семь утра, как на рынок, никто себе загранпаспорт делать не побежит. Санаторный режим, особенно по сравнению с нашим. Но я им не завидую — там своей специфики хватает.
Посмотрела на часы — мама родная! До восьми времени уже, считай, и не осталось. А у нас — кабак-бедлам, кучи бумажек на столах. Папки распахнуты, картотека вся кишками наружу.
Юлька заартачилась:
— Не буду убирать! Какой смысл сегодня складывать, завтра — опять все вытаскивать? Вот закончим — и сложим все по своим местам.
Понятно, в этом есть определенный резон — чего же два дня подряд пыль глотать?.. Но, с другой стороны, хоть в стопочки все это безобразие сложить все-таки надо. Чем мы и занялись.
К восьми, конечно, не успели. Но коллектив, из сочувствия, нас ждал — все равно работу эту быстрее нас никто не сделает, да и кому охота с чужим возиться. Они вообще нас баловали — и кофе приносили, и Анечку посылали за соком каким-то экзотическим для Юлькиного Дениски, лишь бы работа шла быстрее. Но, глянув на это вавилонское столпотворение трезвыми глазами, я в конце концов вынесла приговор:
— К пятнице закончим.
И Юлия со мной согласилась.
Выползли из офиса совсем никакие. Разбрелись, спустились в метро и покатили каждый в свою сторону.
Теперь, когда вокруг не было знакомых, можно бы и расслабиться. А расслабившись, я мгновенно вспомнила В. А. и весь бурный вчерашний вечер.
Боль и обида у меня чуть стихли, и я более трезво стала вспоминать все, что было. Да, действительно, лепетал он маловразумительные вещи. Но то, что несла я, просто ни в какие ворота не лезет! И в убийствах каких-то его упрекала, идиотка! И ведь понимаю, что должность его громкая, а подчиненных-то пшик… Может, и те парни погибшие тоже были кто завсектором, кто руководителем группы, начальником отдела или как там у них это называется…
А Дима и так пашет как вол. И головой, и ногами. А начальства над ним, наверное, двенадцать этажей. И каждый фактик они обсасывают и обдумывают… А Колесников ищет данные для этого. Не дай Бог, найдет чего лишнего…
Тем более если вспомнить, что Надя про Арсланова рассказала. Если фирма и в самом деле у него из рук кушает, то любому сотруднику в любой момент может что угодно грозить…
Наверное, те ребята что-то лишнее узнали… А я, дуреха, на это тощее длинное накинулась, как будто он один во всем виноват!
Ну, предположим, кое в чем все-таки виноват. Так за это мы его отдельно не любим. Но за унижения, которых он не заслужил, надо хоть прощения попросить.
Все отчетливее я понимала, что наврали ему с три короба — так же, как и он мне. За вранье он еще свое получит — сверх того, что уже получил. А вот за те, в чем он ни сном ни духом… Он-то тут при чем?
Он использовал меня (подло, но это уже проехали), а они использовали его (а это еще хуже, потому что он в них верит). И выходит, что оба мы от Иры отличаемся только одним — суммой вознаграждения за свои труды…
Ладно, придется позвонить — попросить прощения. Интересно, когда он дома бывает?
На переходе телефоны только снаружи, за турникетами — или как там у них эти штуки называются, которые хлопают по коленкам. Я доехала до своей станции, вышла и прямо снизу позвонила. Решила — делай сразу, не ищи поводов откладывать.
Никто не подошел. Нет, значит, господина. Может, работает, может, опять кого-нибудь снимает…
Но тут мыслишка такая тихонькая, страшненькая мелькнула: а если уже?.. Сам же говорил, что расследование подошло к концу. Может, закончил дело — и его «отстранили»?..
Эй, впечатлительная, уймись. Тебя это уже по-любому не касается. Вечером попозже попробуешь дозвониться, прощения попросишь за напраслину. И все! Больше ни слова! И приличия соблюдены, и на шею не вешаешься, и себя успокоишь, когда голос услышишь. А сейчас неторопливо домой.
И что делать будем? Обед готов, в доме чисто. Свитер, правда, недовязан, но это дело поправимое. Дня три работать осталось. Может, какого-нибудь Индиану Джонса покажут в ящике или, еще лучше, «Деловую женщину». Люблю Золушку во всех вариантах…
В общем, впереди спокойный нехлопотный вечер. Это если мысли лишние из головы прогнать — и все неприятные дела сделать по возможности быстро…
Извинюсь — и забуду сразу и обо всем…
Я шла домой и радовалась, как все-таки наш город хорош летом. Поздней осенью или зимой, когда на деревьях листьев нет, все старые и новые архитектурные уродцы торчат во всей своей бесстыдной облезлости…
А сейчас — зеленый, тихий, теплый. Небо ясное, сине-фиолетовое, вечернее. Скоро стемнеет. Об освещении улиц, правда, можно только мечтать: коммунальные службы уверены, что света из окон вполне достаточно. Нечем им за энергоносители платить. А за поломанные ноги платить кому-то другому. Впрочем, какая разница, все равно не платят. Это мы такие везучие, нам клиент сам платит. А также Манохин из героиновых денежек…
Я прошла мимо пятиэтажек через двор школы и свернула к своему дому. Идти в департаментских туфлях было ужасно неудобно: каблуки высокие, подошва тоненькая — каждый камешек чувствуется. А камешков здесь…
Мокрые туфли лежали в пакете вместе с кучей других остро необходимых предметов: зонтик, книжка на перерыв, письма от друзей, блокнот с адресами и телефонами…
Я подумала, что если взвесить все, что я перетаскиваю туда и обратно хотя бы за один месяц, то рекорд в поднятии тяжестей побит мною раз шестнадцать. А то и с половиной…
Сзади шли какие-то парни, в меру активно обсуждали вчерашнее первенство по кик-боксингу и радовались успехам родной независимой команды.
Я вытащила из кармана ключи — почту проверить.
И тут вдруг эти парни набросились на меня, схватили за руки, зажали рот ладонью и стали куда-то тащить. Я посильно отбивалась, дергалась, ногами дрыгала, пыталась даже пакетом их ударить. Но… Попробовал бы кто-нибудь отбиться от этих двух здоровенных обломов!..
Тащили они меня почти аккуратно — явно нужны были не деньги, а я сама.
Дальше я ничего не успела подумать — они вдруг меня обронили и начали кого-то метелить. С асфальта я заметила, что этот кто-то сильно на Колесникова смахивает.
Он! И как тут оказался вовремя?.. Присмотрелась — а работает кулаками здорово! И уже не они его, а он их метелит. Один уже валяется на земле рядом со мной. Второй, правда, еще держится на ногах, но как-то неуверенно.
И вот сижу я на асфальте (привет светлой юбке!) с правой туфлей в руке и наблюдаю за дракой. Идет она хорошо, всерьез. Это вам не киношные потасовки! Тот, что неподалеку валяется, еле жив, кровь из носа и из разбитой брови хлещет. Колесников со вторым разбирается!
Что меня поразило — что ничуть мне от этого не страшно, и не противно, и от крови не мутит, а какое-то вдруг изумление нахлынуло, сижу, глаза таращу, а там только слышно — бум! хрясь! И внутри у меня что-то вдруг бешеное взыграло…
Я вскочила, и вдруг слышу топот, подкрепление бежит! Еще кто-то на несчастного тощего Димку! Но подкрепление-то всего из одного человека! Пока я растерянно соображала, что делать, — он ко мне, на бегу руку тянет. Значит, не просто хулиганы, им не какая попало, я лично им нужна!
И тут я психанула по-настоящему. Заорала как резаная — и на него, и по руке этой вытянутой — каблуком!
А вот тебе! И еще раз! И еще!
Уж не знаю, сколько раз я его каблучищем своим железным ударила. Туфельки у меня английские, кожаные. А каблуки — одиннадцать сантиметров, металлом подбиты и внутри стержень тоже металлический… И вот я этим железом этого, третьего — по рукам, по голове, по морде, по всему!.. Пока он вдруг падать не начал, как тряпичная кукла.
Димка подбегает:
— Скорее, Лиса! Бегом!
И за руку тянет. Пришлось и вторую туфлю сбросить. В одних колготках за ним бегу, а куда — сама не знаю… Углядел что-то спец Колесников. Машина это оказалась.
Ключи внутри — это ж чья машина, Димкина или вообще чужая? А может, как раз этих обломов? Тогда, выходит, я их шофера вырубила — не слабо!
Упали на сиденья, машина вжикнула колесами и понеслась. Непонятно куда — но летим.
Колесников руками-ногами орудует, по-моему, это называется «переключать скорости».
Потом откинулся на спинку чуть свободнее и говорит:
— Здравствуй, Ася! Пристегнись, пожалуйста.