У меня дома телефон звонит нечасто, особенно после полуночи. Но в это бесконечное воскресенье звонок раздался в четверть первого.
— Ася, вы не спите?
Ира, перепуганная.
— Не сплю, не сплю! Что случилось, Ирочка?
Хотя мы уже засыпали, конечно.
— Ася, я сейчас маме позвонила, чтобы не волновалась, и она мне сказала, что тот журналист… Ну, про которого я тебе рассказывала… В общем, погиб он — тело вчера утром нашли.
— О Господи!
— Мама говорит, в газетах написано, умер в результате побоев. А люди говорят — его убили!
— Ничего себе!
— И еще сгорела редакция газеты, которая статью напечатала. В пожаре погиб главный редактор.
— Это тоже твоя мама сказала?
— Да ты включи телик! Любую городскую программу. Они только об этом и долдонят. Все фильмы поотменяли… Как тогда, когда этот московский, Листьев, погиб, перед самым моим отъездом.
— Хорошие новости ты мне сообщила…
— Я вообще-то позвонила спасибо сказать, что спрятали меня. А то бы не журналист этот, а я… И еще, — тут она стала говорить тише, наверное, чтобы Батищев не услышал, — спасибо, что с Женей меня оставили.
— Ну, тут мы ни при чем, ты нас в ваши дела не вмешивай, сами разбирайтесь, — отшутилась я. — И вообще… забудь о нас на какое-то время и о записи тоже. Когда все закончится — встретимся. Женьке привет!
— Пока, подружка!
Ира повесила трубку.
Дима посмотрел на мое нахмуренное лицо и безмолвно отправился в кухню — ставить чайник. Я набросила халат и пришла следом.
— Рассказывай, — потребовал мой мужчина в своей всегдашней манере.
Я повторила то, что услышала от Иры. Дима включил телевизор — и впрямь: траурная музыка, портрет и причитания. Ах, талантливый, ах, смелый! И все в таком же духе.
— Так. Надо подумать. — Дима глубоко затянулся, кончик сигареты вспыхнул.
Несколько минут длилось молчание, потом он заговорил:
— Ася, мне кажется, что над тобой начали сгущаться тучи. Эта смерть неслучайна. Она бы и сама по себе выглядела подозрительно, а уж тем более на фоне пожара… Вот как представляется возможный ход событий: некто заинтересованный и довольно решительный, — скажем условно, господин Манохин, — прочитал статейку, послал людей, те нашли журналиста, допросили с пристрастием, для маскировки напоили и убили. Допустим, журналист сказал им, что в редакции остались более конкретные сведения, чем есть в статье. Искать там — дело непростое и небыстрое. Вот они и сожгли редакцию вместе со всеми материалами. А главный редактор погиб либо случайно, либо потому, что знал лишнее. Может быть, это сделали те же люди, которые хотели похитить Иру, может, другие. Не исключено, что эти люди имеют какое-то отношение к вашей главной конторе — то ли постоянно работают, то ли контора наняла их. Если верно второе, тогда еще полбеды. А если первое…
— А какая разница?
— Понимаешь, если контора их наняла, то, во-первых, убийцы ничего не знают — сделали свое дело, бабки получили и отвалили. А во-вторых, раз контора вынуждена была искать людей на стороне, значит, такие крутые меры ей не свойственны и для нее это разовое мероприятие.
— А если они в конторе работают?
— А вот если они в «Татьяне» работают, если фирма держит персонал такой квалификации, значит, лавочка эта — куда более серьезное заведение, значит, им есть что прятать… И главный их секрет — не живой товар, по этому делу их никакой суд не осудит.
— То есть как это?! Исмаил тут учился, как-то с Манохиным познакомился, а потом через его шурина Кучумова…
— Сто раз проверенного работника МИДа?.. Нет, Ася, это нам с тобой все ясно, а ловкий адвокат их в два счета вытащит и еще иск возбудит против Иры за моральный ущерб.
— Почему против Иры?
— А кто на них в суд подаст — мы с тобой, что ли?
— Да?! А письма липовые?
— Письма — это их единственное слабое место. И наше тоже.
— Это наш козырь!
Он что, специально меня злит? Я все раскопала, он только с умным видом растолковывал мне, как девчонке несмышленой…
— Аська, не будь дурой наивной! Если на суде всплывут письма, то как о них стало известно? Думай головой! И о голове своей!
— А чем я, по-твоему…
— Слушай, ты действительно идиотка или талантливо прикидываешься?
Ну, такого я стерпеть уже не могла. Вскочила…
Но тут он меня схватил за руку, чуть повернул и я шлепнулась обратно на табуретку.
— Разговор о твоей жизни идет, а ты тут оскорбленное достоинство разыгрываешь!
Он просто шипел от бешенства, я бы ему сейчас глаза выцарапала, если бы вырваться могла.
— «Татьяна» сидит по уши в наркотиках! Только поэтому они решились на такие серьезные меры, чтобы себя прикрыть от шумихи и расследования, — он постепенно успокаивался. — Письма — их единственное слабое место, и они их постараются прикрыть всеми способами. Скорее всего, просто сотрут файлы…
— Папку, — огрызнулась я.
— Папку, — согласился он. — Но перед этим обнаружат недописанное письмо, сообразят, как это опасно, и забьют тревогу — вдруг кто-то успел увидеть. А тогда уж рано или поздно доберутся до тебя! Если нападение на Иру, смерть журналиста и пожар связаны между собой, то вывод однозначный — они ни перед чем не остановятся! Долго ли человека на темной улице машиной сбить?
Только тут мне стало не по себе. Еще при моей манере улицу переходить… Немедленно взыграло воображение, я передернулась. Черт его знает, этого Колесникова, может, у него тоже воображение и его тоже дергает? Только не за себя, а за меня. Я потихоньку переставала на него сердиться.
— Отпусти руку, больно.
Он отпустил — а потом осторожно погладил.
— Дурак здоровый, медведь… А после еще подлизывается.
Он тут же придвинулся вместе с табуреткой поближе, но я еще не отошла от страхов, которые он на меня нагнал.
— Слушай, а может, не так все ужасно? Вот ты говоришь о нападении на Иру — а ведь это могли быть просто грабители?
— Ага, грабители, которым нужна девушка и которые не интересуются содержанием багажника… С мордой вашего Мюллера и на его машине — сама говорила.
— А откуда они вообще узнали, что Ира приезжает?
— Долго ли Кучумову из своего посольства позвонить или факс отбить? Самого невинного содержания, имеет ведь право брат сестре позвонить…
— Значит, Манохин в курсе…
Мне стало совсем тошно, так гнусно! Люди ищут счастья — а кто-то так на их одиночестве наживается! Ух, гады! Рабыни, наркотики… Самый прибыльный товар… Ну ладно Манохин — но как Валентина могла?
— Дима, но ведь не могут нормальные люди такие подлости сознательно делать! Может, это кто-то их сбил с толку или завлек обманом, шантажом?
— Может, и завлек — только давненько. На обмане и шантаже всю семейку не заставишь преступления совершать, тем более если Дмитрий Николаевич — действительно их папаша.
— Какой еще Дмитрий Николаевич?
— Я же тебе говорил — преподаватель у меня был в юридическом.
— Ну и что? Не такая большая шишка — преподаватель.
— Видишь ли, преподавал он по совместительству. А по основному месту работы — зам начальника УВД области.
— Господи, так что, такой человек тоже?
— Вообще-то не обязательно. Он может совершенно ничего не знать, но все равно быть для доченьки с зятьком опорой и защитой.
— Отец не знает, чем дети промышляют?
— Ну, детишки-то уже большие, живут отдельно, могут и не отчитываться…
— Слушай, а может, этот твой преподаватель из УВД совсем им не отец — просто однофамилец.
— Может, не отец, может, папа, а может, и вообще батя…
Это он уже как-то машинально ответил, отключившись, опять что-то вычисляет. Ах какой он у нас деловой, если не мыслит, так уже и не существует! Но тут и меня посетила мысль:
— Тогда все эти убийства совершил Мюллер!
Дима на меня взглянул серьезно:
— У тебя есть основания так считать?
— Видел бы ты его!
Он улыбнулся:
— Такой урод, что только убийствами заниматься?
— А ты представь себе Штирлица с глазами змеи!
— Очень образно. Ты, Аська, у меня художник слова и инженер человеческих душ. Вот только наука юриспруденция теорию Ломброзо не признает. А если всерьез, то сам он всем этим заниматься не будет. Шестерку найдет.
Я пожала плечами. В мужских играх я не разбираюсь. Однако натура и логика не позволяли так просто сдаться.
— Но на дороге, когда на Иру напали, он сам был!
Дима поджал губу и уставился на меня. Постепенно глаза его чуть разъехались и стали параллельными. Наконец вернулись из туманной дали.
— А тогда, Ася, тем более пора тебе из фирмы исчезать.
— Зачем?
— Если они и впрямь начнут заметать следы и выискивать, кто мог их вычислить, ты первой в списке окажешься.
— А почему я?!
Выкрикнула — и заткнулась. И в самом деле, из наших их способны были обнаружить только мы с Сережкой да Валентина. Валентина… У меня дернулась щека. Вот она-то и покажет пальцем на нас со Шварцем. Жалко Сережку… Дура, а себя не жалко? У меня хоть детей нет… Меня постепенно охватывал ужас, но тут вздыбилось упрямство.
— Ладно, я — на подозрении. Но удирать нельзя. Если дело повернется так, как ты говоришь, то мое исчезновение лучше любого признания покажет, что я что-то знаю. А так — пришла на работу, ля, ля, три рубля… Все как всегда, а я — ни сном ни духом.
— Милая моя, но ты же ни соврать, ни прикинуться не умеешь.
— А ты хоть одну женщину встречал, чтоб не умела врать и прикидываться? Не люблю — это да. Но они-то напрямую тоже не станут спрашивать: а скажите-ка, Анна Георгиевна, не вы ли нас разоблачили? Мне и говорить-то ничего не надо, только помалкивать.
Он колебался долго, как весы в гастрономе. Наконец пробурчал неохотно:
— Ладно, может, ты и права. Но умоляю тебя, будь предельно осторожна — ни слова лишнего!
— Буду говорить, отстаньте все от меня, голова зверски болит.
— Допустим. Но смотри: чуть что не то почуешь, любую ерунду — ах, мне дурно! И бегом домой!
— Договорились.
Я зевнула так, что чуть челюсть не вывихнула. Время к двум, а завтра все равно на работу вставать!
— Дим, я спать пойду. В шесть подъем — хоть стреляй.
— Ладно. Я сейчас приду. Минут через пять — только приберу здесь.
Вот аккуратист!
Я добрела до постели и уснула раньше, чем голова коснулась подушки. Не знаю, когда он лег и сколько возился.
Только проинструктировав две группы, Мюллер успокоился. На всякий случай он решил проследить за обеими Гончаровыми. Судя по всему, Хозяйка права и сотрудниками пока можно не заниматься. Пока.
Первые донесения поступят завтра утром. А до тех пор нужно наконец отдохнуть.
Обычное рабочее утро, все как всегда. Если бы — как всегда! Завтрак мне, правда, подали, как герцогине, и бутерброды с собой завернули. Я представила себе герцогиню с бутербродами в сумочке и улыбнулась первый раз за это утро. Но дальше все покатилось по колее: туфли, метро, дождь.
В родном офисе меня встретила поляна разноцветных зонтиков, коллектив накладывал на пострадавшее от дождя лицо последние штрихи красоты. Ровно в восемь к себе проследовал Лаврук — и рабочий день, скрипнув, двинулся наезженным маршрутом: посетители, анкеты, распечатки.
Возле моего стола внезапно материализовался Серега — против обыкновения ничего не уронив и ни на что не наступив.
— Аська, ты опять вчера дела какие-то заканчивала?
— Здравствуй, Сереженька. Что ты имеешь в виду?
— Я говорю, ты вчера в офисе долго сидела?
— А что?
— А то! Машину на сеть не переключила — мы без свежей информации остались! Допустим, капать на тебя я не стану, но нельзя же так, в самом деле! На фига ты вообще все выходные тут торчишь? Дома дел мало? Или ты своему Будрайтису-Адомайтису отставку дала?
Иногда язык умнее головы. Я еще ничего сообразить. Не успела, я уже говорила искренним и виноватым голосом:
— Слушай, Серега, ну прости ты меня. Забыла совсем, ворона!.. Что же теперь делать будем?
— А ничего… Я всю машину распатронил — чиню вроде. Ну не будет у нас информации за одну ночь — и хрен с ней. А если были какие-то нужные письма, так еще раз напишут — мэйл-то не прошел. Так что живи спокойно.
— Сереженька, с меня бутылка.
— Не отделаешься…
И исчез — машину реанимировать, наверное.
Так. А теперь надо понять, зачем я Сережке соврала и не следует ли срочно восстановить истину.
На вчерашний день у меня полное алиби. Не была я вчера в офисе! А если б и была — я всегда на почту переключаюсь, ни разу проколов не было, еще чего!
Значит, кто-то другой на машине работал.
Сам Серега? Что-то на себя делал, а на меня бочку покатил, чтобы иметь свидетеля, что он тут ни при чем? Зачем? Он-то машину не забыл бы переключить. А хоть бы и забыл — прикрылся бы, точно так же, как сейчас меня прикрывает.
Юлька? Фиг ее в выходной день на работу заставишь выйти, она Дениску пасет!
Галка отчет делала? Нет, рано: отчет полугодовой, она еще не утрясла перечень новых форм — законы и инструкции родная держава меняет что ни день.
Анечка на машине только в игры играть умеет… может, приводила какого-то мальчика поразвлечься? Ключ у нее есть…
Лаврук? Не бывало такого в истории, чтобы господин шеф лично, в уик-энд… Это нас он зарядить может.
Валентина! Самое вероятное и самое логичное. Или следы заметает, или новую пакость затевает… Скорее первое. И что она найдет? Ой, а найдет, она-то знает, где и что искать. И что тогда?..
И тут, покинув кабинет, появился Лаврук. Что-то рано ему сегодня чайку захотелось!
— Дамы и господа!
А тон какой! Индюшоночек ты наш!
— Сегодня мы всем дружным коллективом должны прибыть к двум часам в «Татьяну», — он сделал драматическую паузу, — для получения премии!
— А разве Галя не поедет и не привезет? — удивилась Анечка.
— Поехать придется всем. Ну, кто получить хочет, само собой, — пошутило руководство. — Премия — из директорского фонда, значит, в дирекции ее и получать. Считаю дальнейшие разговоры излишними. Все. Продолжайте трудиться.
Мой опыт подсказывал последнюю его фразу, но я предпочла дождаться.
— Анечка, чайку сделай, пожалуйста.
Не ошиблась.
Но видно мне не суждено было сегодня спокойно поработать.
Не успела я сесть за стол, как позвонила Надежда и накинулась на меня с претензиями:
— Я тебе весь день звонила! Всю пятницу! Где тебя носит?
Ей говорить, что от потопа соседей спасала, не стоит — она и домой мне звонила наверняка.
— А что случилось, Надюша?
— Узнала я кое-что про… что ты просила. Приходи скорее!
— Слушай, я не могу сейчас — народу тьма!
— А в перерыв?
— А в перерыв мы едем все в генеральную дирекцию.
— Какие деловые!
— Надюшка, заходи ко мне лучше ты. Тебе же все равно к метро! Ну и вот — соком напою, ты все и расскажешь!
— Ну ладно, — разочарованно буркнула Надя. — Тогда после шести.
— Договорились.
Насобирала сплетен, ласточка моя, с языка капают… Ничего, подождут до вечера. Ничего Надиным новостям не сделается, если уж с пятницы до понедельника долежали…
Мы усердно трудились до самого часу дня — люди действительно были, правда не навалом, а так, чуть-чуть. Я даже успела порядок у себя в столе навести — вспомнила, какой Димка аккуратист, и даже стыдно стало: а я-то, женщина и такая неряха. Потом нанесли на себя приличные лица и спустились вниз.
Лаврук отпирал машину.
— Ну что, шеф, подвезешь?
Юлечке, понятное дело, ножками топать тяжеловато…
— Подвезу, конечно.
Добрый у нас шеф. Иногда.
— Значит, так: ты, Юлия, впереди поедешь, а вас, тощая команда, я всех на заднее сиденье погружу.
Тощая команда — это все остальные женщины нашей фирмы. Мы и впрямь в скромном теле и почти одинакового роста, только Анечка у нас бройлер. Вымахала. Когда-то мы даже вчетвером в Лавруковом «жигуленке» сзади помещались.
— А тебе, Сережа, придется самому добираться, уж извини.
— Ладно, я пошел. Только очередь мне займите.
Какая очередь? В кассу? А, это он так шутит — вон, ухмыляется. Вот что значит плохо спать ночью! Не соображаю ничего — как вареная.
Затрамбовались в машину, поехали.
В «Татьяне» тихо — тоже перерыв. Касса, правда, открыта — нас ждут. Лаврук первым получил свой конверт и куда-то в горние выси отбыл, к начальству. Мы тем временем сами из себя очередь создали. Пока получали, прибыл Сережа. Стоим, директора ждем — на работу возвращаться.
Появился наш шеф — сияет.
— Дамы и господа! По случаю получения премии и в связи с распоряжением руководства отправляйтесь по домам. Всем объявлен выходной.
— Ура руководству, — удивленно сказал Шварц.
— Завтра — на трудовую вахту. А сегодня — гуляем!
И Лаврук исчез первым. Гулять, вероятно.
Юля и Галка тут же растворились — дети, семьи и прочее. Валентина даже машину взяла — торопится, пока муж добрый.
Серега посмотрел на меня:
— Ну что, Анна Георгиевна, потопали домой?
Плохая вещь неожиданная свобода! Не знаешь, что с ней делать.
Ой, ко мне ж Надька должна прийти!
— Нет, Сереженька, я, наверное, к подруге съезжу. Сто лет у нее не была. Вот позвоню и поеду.
— Тогда будь здорова.
— Привет!
Я пошла к Жанке в бухгалтерию — от нее позвонить можно. И не виделись давно, честно говоря.
Поболтали. Потом я Диме позвонила — как всегда, нет на месте. На автоответчик наговорила, что из «Татьяны» звоню и чтобы меня после работы не встречал, а ехал домой — я освободилась рано. Потом Надю обрадовала, что сама приеду, и двинулись в путь за новостями.
Но из «Татьяны» так просто не уйдешь — все кругом знакомые. Не успела из бухгалтерии выйти, встретила Оксанку — та мне на шею кинулась, плачет, обнимает, целует: ей Генка предложение сделал! Я тоже как дура поревела — радовалась за них. Потом она снова давай мне Генкиного друга сватать, я уж не знала, как отбояриться, и вдруг щелкнуло у меня в мозгах. Я по сторонам таинственно оглянулась и начала ей вполголоса рассказывать, что познакомилась с одним преподавателем из юридического, интересный мужик, говорит, вдовец, но так — моложавый, теннисист. Только что меня смущает — зовут его Кучумов Дмитрий Николаевич, представляешь? Вдруг это манохинской Валентины папочка?
Оксанка плечами пожимает — ну и что? А я объясняю, что неохота к генеральному в родню лезть, хоть до этого пока очень далеко, но лучше знать заранее. Она говорит, а спроси у Вальки, она баба простая, я говорю, ну уж нет… А потом, будто только что сообразила: а ты загляни к ней в анкету, ты же у нас отдел кадров по совместительству…
И тут на нас налетела Леночка Рыбальченко: девчонки, а о чем вы тут секретничаете, я тоже хочу! Оксанка засмеялась, чмокнула меня, ее, пообещала позвонить, если что узнает, и бросила нас вдвоем.
Вот с кем давно не виделись — года три, наверное. Ну, два с половиной — это точно. Я тогда в «Татьяне» просто менеджером трудилась, а Елена — маклером в риэлтерский отдел пришла. Тогдашние две смежные комнаты нашей многоотраслевой фирмы позволяли нам общаться много и с удовольствием.
Ленка накинулась на меня, а я — на нее. Сначала, в порядке разведки, мы друг дружку о всяких мелочах расспрашивали. Потом пошли разговоры где и кто…
Ленка жаловалась на деток своих, на мужа. Но мне показалось, что как-то по привычке: — плачь больше — карта слезу любит.
Я рассказала об общих знакомых, потом пару баек из жизни родного агентства — о нашем контингенте можно повествовать бесконечно и в красках. А потом возник неизбежный вопрос: где ты теперь?
Ну, со мной было все ясно. А вот Елена оказалась труженицей того самого аптечного подразделения, где аспирин фасуют: она и менеджер, и второй бухгалтер, и секретарша на телефоне, и мальчик на побегушках. Потому что господа фармацевты — ребята на подъем тяжелые.
— А тут — третий прокол за полгода! — пожаловалась Елена и высказалась на фармацевтическом языке. Но, по-моему, это все-таки была не латынь.
На мой робкий вопрос, что такого ужасного произошло, она ответила, что не знаю я специфики ее работы. Что правда, то правда, не знаю.
А специфика, оказывается, состоит в том, что приходят банки с аспирином блоками по четыре, в термоусадочной пленке. И только в том случае, если пленка и тара не повреждены, с этим сырьем начинают работу. А тут — третий раз уже! — приходит банка с явным дефектом, крышка перекошена, святым духом держится. А это же лекарство! Черт знает что туда могло попасть — и свет, и вода, и пыль. А потом доказывай, что покупатель отравился по вине зарубежного поставщика…
В общем, сейчас Лена как раз такую отбраковку в юротдел к Мюллеру и привезла — пусть рекламацию пишут, скандал устраивают. Мы (тут она сделала гордое лицо) с ненадежным товаром работать не будем. Серьезное дело, Мюллер даже человека на машине при — слал осмотреть на месте, а потом они уже эту банку в четыре руки плюс шофер в гендирекцию доставили.
В общем, сдала она дрянь эту, акт составили и едет сейчас обратно — своему непосредственному начальству акт отвозить.
Она явно торопилась и, хоть простояли мы минут пятнадцать всего, частенько на часы поглядывала.
Я решила больше ее не задерживать:
— Ладно, Аленка, разбежались. Ты торопишься, я тоже. И незачем гендирекции глаза мозолить.
Мы вместе вышли из конторы, договорились созвониться и встретиться еще в этом тысячелетии. Лена побежала к трамваю, к своему начальству на Черногузовку возвращаться. Видно, Ленка не такой важный груз, как банка со съехавшей крышкой, чтоб ее на служебной машине отвозить.
А я прямо у дверей увидела знакомую рослую фигуру. Мой рыцарь маячил метрах в двадцати от «Татьяны». Всегда мы на дежурстве, всегда мы на посту. Видно, успел с автоответчиком пообщаться. Ну шустрый! Вот такого я не ожидала — собралась ведь к Надежде, как вольная птица. А теперь надо как-то ненавязчиво уйти из-под опеки В. Колесникова, и так, чтобы он не догадался, что не домой еду. А если он тоже с работы смылся?
— Девушка, вы куда?
— Да вот, с мужчиной хочу встретиться. А вы задерживаете!
— Привет, Лиса!
— Взаимно.
Я подставила Диме щеку для поцелуя.
— Каким ветром в наши края? — это спросил Дима.
Я гордо показала конверт с надписью «Премия».
— Вот, собираюсь прокутить.
— А, ну да, с мужчиной.
Я рассмеялась.
— Слушай, мой генерал, ты насовсем освободился или на минуточку?
Он глянул на часы:
— Еще минуточек двадцать могу погулять.
— Тогда пошли кофе попьем и поговорим тихонечко. Чего же на виду у фирмы маячить?
Мы перешли через дорогу и заняли столик у окна крошечной кафешки «Китеж». Под кофе я и выложила своему Мегрэ историю, которую мне Ленка сейчас рассказала. Пусть думает — ему привычней.
Он опять посмотрел на часы. Видно, время поджимало. А все-таки выкроил, чтобы меня лишний раз увидеть! Я его чмокнула, пожелала успешно крепить родину трудом, еще раз напомнила, что меня сегодня встречать не надо, и ускакала. Давно пора было бежать к Надежде.
Артур Митрофанович неспешно просматривал вчерашние рапорты наблюдения. Они могли быть написаны чем угодно и на чем угодно. Но обязательно в письменном виде — так агент упорядочивает свои наблюдения, да и меньше риска потерять что-нибудь при пересказе.
Так, старшая Гончарова днем уезжала. В черном платье и косынке, как на похороны. Однако проследовала в частную квартиру по адресу такому-то, хозяин (по списку в подъезде) — Шевченко В.М. Пробыла три часа, вернулась домой, никуда не заезжая.
Младшая из дому не выходила. На телефонные звонки никто не отвечал. Соседки на лавочке у подъезда ничего не знают. А вот это уже лучше. В шесть появилась еще одна соседка, Сергеевна. Говорит, что в пятницу днем видела, как Ира вместе с подружкой уходила куда-то в сторону троллейбуса, одеты обе по-дачному, в руках дорожные сумки. Уехали, наверное. Ира за год, пока за границей была, совсем красавицей стала. Описание подружки Иры: чуть постарше, невысокая, тоненькая, рыжая… Нет, нормально шли, хихикали, как все девки молодые…
Шустрая телка! Не успела домой появиться — и тут же усвистала куда-то. А подружке-то наверняка расскажет, та — другим подружкам… Снежный ком.
Кононенко полистал остальные шпаргалки — нет, до конца ночной смены наблюдения с воскресенья на понедельник домой не возвращалась.
Да, негусто… Хотя думать есть над чем: если бы просто на дачу выезжала, как все, на выходные, вечером в воскресенье вернулась бы. Так… Простая причина: на работу ей не надо, могла и задержаться. Причина посерьезней: нападение на дороге ее напугало, решила на время убраться с глаз долой. Причина самая чреватая: объект убрали из-под наблюдения. «Кречеты»? Те на машине приехали бы. Тогда кто?
Маленькая, худая, рыжая… В этой Гончаровой 178 сантиметров полтора года назад было, сейчас могла еще подрасти, рядом с ней любая нормальная женщина маленькой покажется. И тоненькой, кстати, тоже. Рыжая? Мало ли кого рыжей назовут! В этих краях и любую блондинку могут рыжей назвать, тут кто не черные — все рыжие…
Ладно, рано тревогу бить. Нет девки дома — значит, и другим ее не найти. Милиция и так уже все знает, что она в посольстве рассказывала, а по сообщениям из манохинских каналов, ничего опасного она там не сообщила. Может, журналюги и выдоили бы что-нибудь, но есть основания надеяться, что после несчастного случая с господином Родимцевым поостерегутся…
Он посидел в кабинете. Вышел, прошелся по коридору. Мимо бухгалтерии, ВЦ, мимо кассы. По времени люди Лаврука должны сейчас находиться у кассы, деньги получать.
Маленькая, тощая, рыжая — мало ли их таких, вон, стоит в очереди, пожалуйста: невысокая, стройная, рыжеватая. Мало ли…
Кононенко остановился поодаль — для того и вышел, чтоб своими глазами на людей посмотреть.
Лаврука он знал в лицо. Здоровенная телка, брюнетка — похоже, секретарша Баранцева. Точно, дура дурой. Дальше, рядом с Хозяйкой, — это кто? Невысокая, аккуратная, крашеная. При желании и на эту можно сказать рыжая. Правда, не тощая. А в рапорте и не написано «тощая», соседка так сказала: «тоненькая». Дальше та самая рыжеватая, которую он первую приметил, рядом с толстухой. Это менеджер, Кириченко.
Через пару минут примчался парень — длинный, лохматый, белый, в очередь стал. Это, выходит, Шварц? А так ведь не скажешь. Приткнулся в хвост, кричит:
— Аська, ты мне очередь заняла?
Рыжеватая повернулась, ответила:
— А как же, ты за мной, я всех предупредила.
А сама последняя стоит.
Аська. Значит, та, крашеная, бухгалтер, Белова Галина Артемовна.
Итак, Иващенко Анна Георгиевна, умная и скрытная… Можно добавить: вперед не лезет, похоже, имеет склонность к юмору. А также: невысокая, тоненькая, рыжая. Интересно.
Шварц Сергей Леонидович. С виду безвредный, по Хозяйкиному рассказу ждал чего-то серьезнее. Но не надо спешить с выводами. Этих недооценивать нельзя. Опасный народ.
Артур Митрофанович еще раз окинул очередь внимательным взглядом и отправился в отдел кадров — покопаться в личных делах.