Ирочка позвонила в родную дверь без нескольких минут одиннадцать вечера. За ее спиной стояли двое из «Кречета» — водитель и один из тех, что просидели всю дорогу на заднем сиденье «Волги». Через несколько секунд их полномочия заканчиваются, осталось только сдать девушку в родительские объятия. Ну, и потом еще одно дело. Это по поводу нападения на трассе.
Старший из них, капитан Петренко, склонялся к тому, что напали на них обыкновенные грабители. «Романтики с большой дороги». Сама мысль о том, что охотились за какой-то там девчонкой, представлялась ему абсурдной. Зачем? Что такого особенного может значить эта штучка, чтобы ее преследовали? А черт ее знает, не случайно же дали задание встретить и привезти. Хотя… все что угодно может быть, вплоть до того, что она — подружка какого-то большого человека. Экстерьер подходящий.
Как бы там ни было, начальству следовало о происшествии доложить. А оно уж пусть после решает и распоряжения отдает.
В глазке мелькнул свет.
— Кто там?
— Мама, это я! — отозвалась Ира.
— Ирочка! Приехала! — Загремели запертые на ночь замки.
— Всего доброго, — капитан Петренко решил, что уже можно и попрощаться. — Желаю вам удачи.
— Спасибо, — успела отозваться девушка, слушая, как они затопали вниз по лестнице.
— Девочка моя родненькая, приехала наконец-то! — Инна Васильевна втащила дочку внутрь и немедленно вновь загремела засовами и замками.
Ира молча обводила глазами знакомую прихожую. Она еще не перестроилась, не почувствовала, что дома.
Потом были долгие причитания и хныканья, мол, намаялась девочка моя бедненькая, намучилась. Худенькая стала, бледненькая…
Слова эти периодически тонули в грохоте кастрюль, хлопанье дверцы холодильника — крошечку надо было немедленно накормить.
Ира окунулась в привычную, хоть и порядком подзабытую уже атмосферу собственного дома. Она сидела на табурете в углу кухни и молча слушала мамочку, которая выдавала одну старую сплетню за другой, хотя называлось это «деточка, расскажи маме все-все».
Конечно, ни о каком рассказе «всего-всего» не могло быть и речи. Ира чувствовала, что вот эта полная женщина в нелепом халате — вовсе не та цель, к которой она бежала так долго. И никаких эмоций: ни «ах, как мама постарела», ни «Господи, наконец я дома»… Ну да, дом, ну да, мама… Только какое-то оно все не такое…
Хотя, наверное, дело было в другом — еще не прошла отвратительная оторопь после нападения на шоссе. Ире все вспоминались эти страшные рожи за стеклами, выстрелы, стоны… Все это еще жило в памяти. Капитан говорит — грабители… Ну уж нет! Правильно в посольстве сказали: твое дело — молчать. Иначе самой будет хуже.
Мамочка языком мелет за двоих — ну и хорошо. Уж так она рада, так рада… Особенно ее порадовали кольца с сережками, которые Ира привезла. Тащит на стол свою стряпню, причитает, сюсюкает… Одним словом, радуется. Интересно, надолго ли ее радости хватит, зудеть скоро начнет? Завтра? Через три дня? Или через час?.. А скольких она кормить собралась среди ночи?
— Мама, ну куда столько?
— Кушай, деточка, кушай. И расскажи мне еще что-нибудь, ты ж ничего толком не писала…
Инна Васильевна села напротив, подперла пухлым кулачком пухлую щечку и замолчала.
Видя, что теперь уже не отвертеться, Ира начала рассказывать о пышности восточных базаров, бесконечных лавках и лавчонках, фруктах, благовониях, тканях, коврах… Этот нехитрый рассказ опять включил мамочку: а сколько стоит, а как выглядит, а почему же у нас намного дороже… Ты смотри, хватило ума не спросить, а почему, мол, не привезла… Даже не верится. Завтра небось спросит…
Вечер незаметно перешел в глубокую ночь. Только около двух часов разошлись по спальням. Спартанская обстановка своего закутка подействовала успокаивающе, глаза начали закрываться сами собой.
А может, она и уснула на какое-то время.
Вдруг дверь распахнулась, вспыхнул свет и в комнату вломилась мамочка в ночной рубашке, в руках скомканный носовой платок, вся в слезах.
Теперь она уже не причитала — орала как резаная, что ее, несчастную, родная дочечка, шлюха такая, паскуда, опозорила. Она, мамочка, теперь даже на улицу выйти не может — стыдно ей, мамочке, людям в глаза смотреть.
— Ну расскажи, расскажи мне все! Как тебе там хорошо было!
— Мама, какого черта? Ты чего, со скандалом до утра не могла подождать?
— Ах-ах, разбудили деточку! Небось там тебе по ночам спать не приходилось!
— Мама, уймись ты, Христа ради! Что тебе от меня нужно?
— Опозорила меня, а теперь еще спишь, дрянь!
— Мама, не ори, а то и я орать начну! Я за год научилась там ругаться на шести языках! Дай отдохнуть.
Мамочку вдруг сорвало с места. Ира встала, закрыла дверь в комнату, выключила свет и легла.
Но Инна Васильевна не угомонилась. Теперь она стучала в стену Ириной комнаты и что-то кричала. Наверное, опять, что опозорена на всю жизнь, что стыдно из дому выйти… Потом начала тарелки бить… Скорее всего, не японские, сервизные, а из кухни, попроще которые.
Ира старалась не подавать виду, что все это слышит. С давних времен помнила: лучший способ утихомирить мамочкины психозы — не замечать их вовсе. Поэтому она лежала неподвижно под одеялом, пытаясь отвлечься. И наконец уснула.
На улице уже светало, шел пятый час утра. Наступила пятница, 28 июня.
На нашу фирму медленно, но верно надвигался мертвый сезон. Вот сегодня только пятница, а клиентов всего двое записано, да и те на середину дня. Терпеть не могу в офисе просто так отсиживать. Поэтому начала наводить порядок: добавила в свою картотеку последние данные, перенесла в блокнот все телефоны, которые были записаны на разных клочках бумаги, помогла Юльке в ее документах разобраться. Уже собиралась — от полного безделья — спуститься вниз за газетами, но зазвонил телефон. Можно подумать, что моему Колесникову и двух часов без меня не прожить.
— Да!
— Девочка приехала! Бросай все и бегом к ней!
— Зачем?
— Только не задавай лишних вопросов! И отвечай попроще — да, нет. Можешь сейчас отпроситься и поехать к ней?
— Попробую.
— Адрес у тебя есть. Постарайся убедить ее, что ей обязательно надо исчезнуть, спрятаться… Ну, в общем, сама понимаешь…
— Да, понимаю.
— Все, езжай. Целую.
Трубка упала на рычаг. Приехала, значит, Ирочка. И теперь надо ее спасать. И почему это только мне надо? А кому? Валентина ее спасет? Ох, я уже поверила… Ладно. Действительно — кроме меня некому, мне с ней будет проще договориться, чем Диме… А зачем вообще в это лезть? В героини захотелось? В спасительницы человечества?..
Вот дура-то! Если доберутся до нее, то рано или поздно доберутся и до тебя, чтоб не совалась. Единственный способ свою шкуру спасти — вывести негодяев на чистую воду. А если никаких негодяев нет? Ну, тогда просто надо предотвратить повторение таких кошмарных случаев и спасти репутацию родного заведения…
Ладно, в любом случае сперва надо уйти.
Вспомнился мне Гарик с потопом. О, вот это идея! И я поскакала к Лавруку.
— Виталий Валерьевич, мне уйти надо!
— Что случилось?
— Соседка позвонила снизу. Я протекла на нее.
— Ну вот, все у вас в рабочее время!
— Так в нерабочее я бы дома была и никого не залила!
— Ладно, беги, спасай свою соседку. Если долго провозишься, можешь не возвращаться. Все равно сегодня работы мало. Счастливо!
Да, иногда наш шеф — человек. Жалко только, что не всегда. Но не будем требовать от судьбы невозможного. Человек есть человек, начальник есть начальник, и вместе им не сойтись…
Я торопливо сложила сумку.
— Юлькин, я домой — соседку заливаю. Шеф в курсе. Придется тебе за двоих отдуваться.
— Ладно, пробьемся. Давай беги быстрее.
И проворковала вслед:
— Дома надо чаще ночевать.
Ну это она зря. Я-то у себя дома ночую.
А по дороге, уже в метро, вспомнила, что ведь только вчера обсуждали мы с Димой эту ситуацию.
Единственная защита для этой Ирочки — исчезнуть на какое-то время из поля зрения тех, кто ее продал. Если, конечно, ее и в самом деле продали… И если, как мы предполагаем, к этому приложил руку Манохин, то она должна в первую очередь исчезнуть из поля зрения бравого Мюллера.
В лучшем случае начальник охраны девчонку как следует запугает, чтобы никто от нее никаких сведений не получил. В худшем — она снова исчезнет, но уже навсегда.
А вот если спрятать ее на некоторое время, можно получить убедительные факты и вывести на Манохина милицию. Или, если милиция не сочтет факты убедительными, напугать оглаской, но уже самого Манохина. Только анонимно напугать… Может, тогда к девчонке никто приставать не будет, а мы останемся в стороне. Возможен такой вариант? Наверное…
В том, что Иру попытаются изолировать, я не сомневалась. Сейчас смущало другое — смогу ли я убедить ее спрятаться, а прежде всего довериться мне. Стоит ей услышать, откуда я… Не дай Бог, характером и манерами в мамашку пошла! Правда, Юлька ничего такого не вспоминала — но ведь обстоятельства были не те…
Город наш я хорошо знаю, когда-то еще в студенческие времена летом гидом подрабатывала — поездила… Поэтому по адресу ориентироваться для меня — плевое дело. Квартиру Гончаровых я в два счета нашла.
Звоню, а руки трясутся.
— Кто там?
А голос из-за двери молодой. Мамочку я бы с ходу узнала.
— Мне Инну Васильевну.
— Она на работу ушла.
Вот хорошо-то! Встречаться с Гончаровой-старшей мне сейчас меньше всего хотелось.
Наверное, девчонка за мной в глазок наблюдает. Может, и узнает — ведь видела когда-то…
Раздался лязг замков — и дверь открылась.
Эту рыжую я где-то видела. Еще до отъезда. Нет, не помню где. Но пусть зайдет — чего на весь подъезд переговариваться. Хиленькая, в случае чего я ее по стенке размажу. И потом — я уже почти ничего не боюсь. Ну что еще со мной произойти может?
Открыла я дверь, впустила ее.
— Вы — Ира?
— Ну?
— А я — из клуба знакомств.
Вот где я ее видела! И смотрит так виновато — боится, я скандал сейчас затею. И чего ж тебе надо, рыжая, — извиняться или откупаться? Поглядим. Пока что отвечаю коротко:
— Я вас помню.
— Ира, нам надо поговорить.
— Проходите.
Проводила ее к себе в комнату. Смотрю — нервничает. Это что же, меня она так боится? И бледная, через пудру видно. Даже жалко стало.
— Кофе выпьете?
Через миг только и сообразила: я ведь уже не там, и она не на работе.
— Если можно, — говорит. Голос чуть окреп, но все равно еще не в себе леди. Не леди! Гражданочка…
— Сейчас чайник поставлю.
Ночью, во время своего приступа сумасшествия, мамулька порадовала меня, что в клубе была, скандал там закатила. Еще хвасталась, что нашла какого-то журналиста сволочного. Что сволочного, это я сама сообразила, у моей мамульки ненаглядной связи могут быть только такие. Пока отец был жив, она себя как-то получше вела, а потом… Там, в Магомабаде, я тыщу раз думала, как это меня угораздило так вляпаться. И по всему выходило, что если б не моя драгоценная мамулька, не торопилась бы я ни замуж выходить, ни за границу уезжать…
Вода закипела, и я старта заваривать кофе. Нахваталась я там разного-всякого, кофе с утра — это, считай, совсем пустяк… Отнесла кофейник в комнату, разлила по чашкам. Поставила на стол пепельницу, положила пачку «Кэмела» — пара штук там еще оставалась, надо будет купить, если тут продают… Продают-то, конечно, только где денег взять? У мамульки одалживаться неохота, ладно, перекантуюсь первое время, продам побрякушку-другую, а там найду что-нибудь. На самый крайний случай есть новая специальность, вы-со-окая квалификация… На хорошие мысли наводит прием в родимом доме…
А гостья моя незваная говорит:
— Меня зовут Анна Георгиевна, но вы, Ира, можете Асей меня называть, я ведь вас тоже по имени зову…
— Отвыкла я уже от своего имени, Ирэн звучит привычнее.
Закурила.
А она продолжает:
— У нас в клубе была ваша мама…
— Да знаю уж, — говорю. — Наслышана. Ладно, давайте сразу, чтоб не было неясностей: к лавочке вашей я претензий не имею, тем более подписочку давала, все помню. Там все тыщу раз в памяти перебрала, каждый пустяк вспомнила… Короче, Анна Георгиевна, можете не суетиться, не будет вашей конторе от меня неприятностей…
Смотрю — вроде как я ей по морде залепила: ссутулилась вся, уголки рта вниз поехали. Черт ее знает, может, в самом деле порядочная баба, может, совесть ее достает? Против воли мне ее жалко стало, мы там привыкли друг дружку жалеть. Я ей уже помягче:
— Да ладно, Ася, бросьте убиваться — ну в самом деле, откуда вам было знать, что за гнида этот Исмаил? И вообще, это по-нашему он гнида, а там — уважаемый человек, бизнес семейный продолжает. У него, против других, еще грех жаловаться — и чисто, и врачи постоянно, над девочками не измывается и платит прилично. Даже посылки домой разрешал отправлять из своего заработка. Письма — нет, а посылки разрешал… Ладно, таких дур, как я, иначе не научишь.
— Ирочка, не надо! Кончилось уже все!
— О’кей, может, и правда не надо. Вспоминать не надо — и забывать не надо. Ладно, я все ясно сказала: претензий к фирме не имею, в суд жаловаться не пойду. Вы же за этим пришли?
— Извиниться я пришла… Хотя толку в моих извинениях… Разрешите, я тоже закурю?
— Пожалуйста. Берите.
— Спасибо, я полегче люблю.
Достала свои. Курим. Молчим. Потом эта Ася заговорила — чувствую, к делу наконец подбирается.
— Знаете, Ира, я тут в вашем деле покопалась — понимаете, когда мама ваша рассказала, мы все просто в ужас пришли. Я потом много думала, советовалась с… одним понимающим человеком… Вы не боитесь, что вам угрожать начнут? Молчать заставят?
Та-ак… На дороге не вышло, теперь эту подослали? Хитрую. Тонко все так, если б пришел жлоб здоровенный, так я б его и в дом не впустила, тут же милицию бы вызвала, а так — и придраться не к чему, все деликатно, тоненько, как вроде она обо мне только и заботится…
Хитрая ты? Ничего, я теперь тоже хитрая, научили. Выкатила глазки голубенькие, невинненькие, ресницами хлоп-хлоп:
— А чего мне бояться? Если б я захотела скандал устроить, на фирме вашей отыграться за собственную глупость — ну, еще можно понять, фирме надо лицо сохранить, может, и попробовали бы припугнуть или там откупиться… Но я же говорю: сама во всем виновата, претензий ни к кому не имею, а звонить на всех углах — себе дороже. На черта мне этот позор, мне жить по-человечески хочется!
— Ира… Послушайте… Мне самой жутко такое думать, но… В общем, может оказаться, что все обстоит сложнее… и страшнее. Что у этого Исмаила есть здесь сообщники. Понимаете, я сама ничего не знаю, только одни смутные подозрения, с ними в милицию не пойдешь… Скажите, вы маме письма писали?
— Так бы он мне и дал оттуда писать!
— А здесь вашей маме регулярно письма приходили по электронной почте, она отвечала и даже платила фирме за услуги по переписке.
Какие письма, она что, совсем тупая? Погоди, а ведь мамулька тоже что-то такое бормотала, мол, я не писала толком…
— Что-то вы путаете. Не писала я никаких писем. Может, это Исмаил писал за меня?
— В том-то и дело, что не Исмаил. И писали их не там, а здесь. Я это сумела выяснить, и мне теперь самой страшно: если кто-то узнает, что я доискалась, то мне несдобровать. А уж вам-то — точно. Я еще, может, в тени останусь, кроме вас об этих письмах я только одному человеку говорила, надежному… моему другу… А вот вас они в любом случае в покое не оставят. И хорошо, если только пугать будут…
Вот теперь я села.
Ну, то я так просто сидела, а тут будто выдернули из меня все подпорки. То я опасалась, что у Исмаила руки длинные, а тут она факты конкретные выкладывает — и сама боится, я уж за этот год научилась определять, когда человек по-настоящему боится, особенно баба.
Затянулась пару раз сигаретой поглубже — не отпускает. Встала кое-как, поглядела у мамульки в серванте, нашла коньяк недопитый. Глотнула из горла, подумала — наверное, этой Асе тоже не помешает. Взяла две рюмки, отнесла. Села, налила.
— Слушай, Ася, — говорю, — это ты точно сказала, что не оставят в покое, я уж знаю. Знаю, что будут угрожать. Знаю, что попытаются заставить молчать. Уже начали…
Короче, рассказала я ей о нападении на шоссе. Стала рассказывать — и снова все перед глазами, как на видео, все я, оказывается, запомнила. Даже марку машины, ну той, которая поперек дороги стояла.
Ася эта слушает, глаз с меня не сводит — и чем дальше я говорю, тем в этих глазах страху все больше. А мне и без нее жутко, не каждый день у тебя на глазах людей убивают — а тем более, как выясняется, из-за меня.
И ее тоже здорово пробрало — сидеть не может, вскочила, мечется по комнате туда-сюда.
— Вот что, Ира… — и снова замолчала.
И я молчу. Рассказывать закончила — а дальше в голове пусто, один только страх.
— Скажите, Ира, вы все точно запомнили? И машину, и людей?
— Как сейчас все вижу.
— Ну, тогда нам разговоры разговаривать некогда. Я-то извиниться пришла, предупредить, на всякий случай… А сейчас, вижу, не предупреждать вас надо, а спасать.
— От кого?
— А от тех самых, кто напал.
— А ребята, которые меня привезли, говорили, что это просто грабеж. И они же их и постреляли…
— Но ведь не всех троих?
— Ну да, того, возле «мерседеса», капитан только головой об асфальт приложил…
— А хоть бы и всех — кто-то ведь их послал?
— Ну тогда мне кранты. Раньше или позже они сюда придут… А, хрен с ними, пускай приходят. На черта мне эта жизнь теперь? Сама себе все перегадила…
— Прекрати глупости говорить, я тебя спрячу!
Я на нее только уставилась — с чего это вдруг ей меня прятать? Своих неприятностей мало? Потом начинаю соображать: пока меня не нашли и я молчу, так и до нее не доберутся. Теперь ведь, когда она мне про письма рассказала, я, если заговорю, так и ее заложу с потрохами…
А она, оказывается, мое молчание иначе поняла и говорит:
— Да, я понимаю, вы мне не доверяете. Наверное, у вас есть для этого основания. Тогда, пожалуйста, хоть совет мой послушайте — как можно быстрее исчезайте из дому. Куда угодно, к кому-нибудь из — подружек, приятелей, знакомых. На квартиру, на дачу или в другой город… Только поскорее…
Вздохнула я.
— Ася, — говорю, — вы меня не так поняли. Доверяю я вам — просто деваться мне некуда. К друзьям? Я даже не знаю, кто за этот год куда делся… И не те друзья у меня были, к кому попроситься можно…
— Ну, тогда решено — я этим займусь сама!
После истории, которую она мне рассказала, я несколько минут сидела, просто ничего не соображая. И даже машина: «мерседес», темный. Мы все — вся «Татьяна» — знали, как Мюллер обихаживал свою тачку! И внешность его она точно описала, и этих двоих…
Очень это было похоже на нашего начальника охраны — он всегда все сам делает. Его ребята — только на подхвате. Значит, Манохин уже в курсе… Тошно мне стало и неуютно: не знаю, как генеральный, но Мюллер — очень решительный и серьезный мужчина.
Я набрала служебный телефон Колесникова. Но, увы, его голосом мне ответил автоответчик — нет, значит, Димы на месте… Вот черт!
Думай, Ася… Кто ее еще приютить сможет? Где ее спрятать, на какой даче?
О! Дача! Наша собственная — родные тринадцать соток. Вода там есть, до магазина — пять минут пешком. И кто будет искать опасного свидетеля в полузаброшенной деревне с несерьезным названием Квочки?
Значит, надо маме звонить.
— Ира, вы не забыли, как огород полоть?
— Какой огород?
— Здешний, местный! Сейчас я вас там упрячу. Но там надо создать видимость прополки.
— Можно.
Я набрала еще один номер. Мама почти сразу сняла трубку.
— Алло, мам, это я! Как вы там?
— Асенька, как хорошо, что ты позвонила! Завтра обязательно на участок ехать надо, а у папы радикулит.
— А Алька что же?
— Твой ненаглядный братец с очередной… — мама помедлила, прежде чем выбрать подходящий термин, — …дурой укатил вчера в Крым — солнышка им, видите ли, захотелось!
Когда мама в таком тоне говорит обо мне или Олеге, лучше всего ее переключать на какую-то другую, более безопасную тему.
— Хорошо, мам, я поеду, только сейчас с подружкой созвонюсь.
— Асенька, а как же вы там сами справитесь?
— Не волнуйся. Подружка что-нибудь придумает.
— Ну ладно. Ты за ключами вечером заедешь?
— Нет. Меня сегодня рано отпустили. Через час могу быть у тебя.
— Хорошо, доченька, приезжай. Только купи папе по дороге «Випросал».
— Ладно. Целую. До встречи.
Я положила трубку.
— Ну вот, Ира, мы с вами едем собирать колорадского жука.
Она улыбнулась чуть грустно:
— А я уж про такое напрочь забыла…
— Я сейчас поеду к своим родителям. Они на Петровском поле живут. Примерно в час уложусь. На обратную дорогу тоже час. Ну и там — ценные указания выслушать. В общем, за три часа постараюсь управиться. Сейчас час дня. Значит, буду у вас где-то между половиной четвертого и четырьмя. Соберитесь — зубная щетка, джинсы, удобные тапочки, в общем, все для дачи… да, купальник не забудьте — и ждите меня. Не волнуйтесь.
Ира усмехнулась:
— Я уже ни о чем не волнуюсь. Приезжайте, буду ждать.
И я поскакала к своим. Через весь город за час… Плакала моя неполученная премия — придется машину брать. Но ведь это деньги имени Манохина! Туда им и дорога.
Я вышла к кромке тротуара и решительно подняла руку.
Капитан Петренко, стоя навытяжку перед командиром, доложил, что задание выполнено: девушку встретили и доставили домой в целости и сохранности. Правда, по дороге произошло нападение неизвестных лиц, предположительно грабителей. Состоялся силовой и огневой контакт, нападение отбито без потерь с нашей стороны.
Подполковник приподнял бровь:
— Ну-ка сядь, с деталями расскажи.
Выслушал, пожевал губами.
— Так. Иди-ка напиши подробный рапорт на мое имя и еще рапорт на имя начальника УВД области полковника милиции Перепелицы М. А. от моего имени — как сопроводиловку, отдай Марине перепечатать в трех экземплярах, и пусть занесет мне на подпись.
Петренко удивленно взглянул на командира — зачем так высоко рапортовать?
Тот понял, усмехнулся:
— А пусть нам с тобой очки за активность засчитает, а Гармашу с его гаишниками задницу начистит за бардак на дорогах. Распустили шпану…
Рапорт ушел в областное УВД с вечерней почтой в семнадцать часов.