Жизнь Большой Реки

КОМПАНЬОН И СНАРЯЖЕНИЕ

КОМПАНЬОН ОТЫСКИВАЕТСЯ В… ТАНЦЕВАЛЬНОМ ЗАЛЕ. — НЕДОСТАТКИ И ДОСТОИНСТВА СУДНА, ТО ЕСТЬ РАЗБОРНОЙ БАЙДАРКИ, — СПЕЦИАЛЬНО СПРОЕКТИРОВАННАЯ ПАЛАТКА ДЛЯ ТРОПИКОВ

Найти компаньона действительно оказалось нелегким делом. Естественно, я предпочел бы иметь своим спутником земляка, ну и… чтобы он был помоложе меня. Ведь в перспективе нам предстояло работать веслами в течение довольно долгого времени. Желающих, однако, не находилось. Я уже обдумывал отчаянный шаг: дать объявления в газетах. И вдруг словно выигрыш в лотерее. И где — в танцевальном зале!

Я вертелся в суматохе бала, устроенного польской колонией. Веселье было шумным, оркестр наяривал куявяк[17] вперемежку с аргентинским танго и бразильской самбой.

А за столиком с бутылкой коньяка и остывшим кофе сидел в одиночестве пожилой человек с выражением страшной скуки на лице. Я видел его первый раз. Англичанин? Голландец? Я не выдержал и заговорил с ним по-испански:

— Сеньор! Все веселятся, а вы такой грустный…

Он поднял на меня светло-голубые глаза и отрезал на чистейшем польском языке:

— А в чем дело?

Я слегка смутился. Но он как ни в чем не бывало продолжал:

— Садитесь. Я знаю вас, мне довелось быть однажды на вашей лекции. Я слышал, что вы ищете компаньона для плавания на байдарке по рекам Игуасу и Паране. Если место еще вакантное, я охотно отправлюсь с вами.

Пораженный неожиданным предложением, я задал довольно глупый вопрос:

— А плавать вы умеете?

— Плаваю я хорошо.

— Стреляете вы тоже хорошо?

Он долго смотрит на меня чуть прищуренными, немигающими глазами. Мне все ясно, я знаю такие глаза, они хорошо целятся.

— А ваша профессия?

— Моряк.

И сразу же, посветлев, с милой улыбкой поясняет:

— Я окончил мореходную школу торгового флота. Было это довольно давно, поступил я в 1920 году. Первый выпуск… Сейчас и судовладелец, мое судно, рефрижератор, постоянно курсирует по Тихому океану, между Чили и портами Эквадора. В моем распоряжении две-три недели. Итак?

Я ущипнул себя, чтобы убедиться, что это не сон. Иметь в качестве «экипажа» разборной байдарочки капитана дальнего плавания, и при этом владельца океанского судна, рефрижератора! Это же небывалое дело. Неожиданно я почувствовал злость.

— Послушайте! Как судовладелец вы должны располагать внушительными деньгами. Так какого же дьявола вы морочите мне голову, предлагая участвовать в путешествии на байдарке? На байдарочке, причем на разборной, на резиновой. Палатка — это не комфортабельный отель. Сельва — не выкошенная лужайка. Повара не будет, есть придется — что бог подаст! А ваши деньги имеют там такую ценность… такую ценность…

Подходящего сравнения не нашлось. От злости я просто орал. А мой новый знакомый знай поддакивает мне, кивая головой в знак того, что все это ему подходит, и добавляет:

— Я ставлю единственное условие: если там, в сельве, будет на что охотиться, мы поохотимся, если обнаружатся интересные рыбы, то порыбачим. Здорово там должно быть, и людей немного…

Мне этот человек страшно понравился. Мы с ним быстро обо всем договорились.

Так я заполучил товарища, так познакомился с Винцентием Бартосяком, великолепным спутником во многих путешествиях, которые я потом предпринимал, сердечного друга.

Уже на следующий день мы начали запасать и комплектовать снаряжение, детально разрабатывать план путешествия.

Как уже говорилось, самое основное, байдарка, у меня была.

Несколько десятков реек и реечек, шпангоутов, планок и дощечек, собранные вместе с решетчатым настилом в конструкцию, похожую на хитроумную головоломку, служили легким каркасом. Помещенный внутрь «галоши», или резиновой оболочки, каркас натягивал ее. В таком виде байдарка выглядела вполне солидно, напоминая лодки гренландских эскимосов. Пространство в носовой части, перед отсеком первого гребца, и на корме, за задним сиденьем, было покрыто непромокаемой тканью. Грести приходилось сидя на настиле. Выпрямленные ноги переднего гребца помещались под полотном на носу, а ноги заднего упирались в дощечки-педали, соединенные шнурами с ремнем. Перец первым сиденьем можно было установить двухметровую мачту и — только теоретически, так как практика плавания по Большой Реке эту теорию опровергла, — поднять на ней парус. Снаряжение лодки дополняли два складных двухлопастных весла. Добавлю еще, что называлось наше судно «Трампом»[18]. Несмотря на весьма почтенный возраст (в Аргентину я привез ее еще до войны), байдарка была в хорошем состоянии, резиновая оболочка не пропускала воду.

_{МОЕ «СУДНО». ЕГО НАЗВАНИЕ — «ТРАМП».　 ВОДОИЗМЕЩЕНИЕ — 0.035 ТОННЫ, ПОРТ ПРИПИСКИ — ПОД КРОВАТЬЮ В БУЭНОС-АЙРЕСЕ, СУДОВЛАДЕЛЕЦ — АВТОР ЭТОЙ КНИГИ, ЭКИПАЖ — ВИНЦЕНТИЙ БАРТОСЯК}

У «Трампа» были свои достоинства и недостатки. Одно из достоинств — легкость. Разобранный, он помещался в двух матросских заплечных мешках, весивших вместе тридцать пять килограммов. Однако он был пугающе неустойчивым, а самое худшее, что места в ней было кот наплакал. Сидячая поза гребцов и необходимость вытягивать перед собой ноги — тоже малоприятные факторы. Во время гребли работали только плечи и мышцы живота. Ноги, как метко подметил Винцентий, могли атрофироваться. Человек непривычный измучается через несколько часов, нам же на таких «галерах» предстояло плавать примерно два месяца.

С огромной ответственностью готовились мы к шитью палатки. Она должна защищать от жары и тропических ливней и настолько плотно закрываться сверху донизу, чтобы никакая ползающая или летающая мерзость не могла проникнуть внутрь. Иными словами, она должна гарантировать абсолютный отдых в трудных условиях тропиков.

Палатку сшили в мастерской, где нас хорошо знали. Конструкция ее была, как у домика. В основании — прямоугольник размером 140 на 140 сантиметров, высота — полтора метра. Палатка составляла единое целое со вшитым прорезиненным полом.

_{ПРИСПОСОБЛЕННАЯ ДЛЯ УСЛОВИЙ ТРОПИКОВ ПАЛАТКА С ПЛОТНО ЗАКРЫВАЮЩИМСЯ ПРОТИВОМОСКИТНЫМ ПОЛОГОМ И ВШИТЫМ РЕЗИНОВЫМ ПОЛОМ}

Она быстро устанавливалась с помощью двух алюминиевых распорок или просто двух половинок байдарочного весла. Над палаткой натягивали дополнительный навес, который защищал ее от прямого действия солнечных лучей. По этому навесу потоки тропических ливней стекали, словно с зонтика. Сидя внутри палатки, можно было без всякого опасения прикасаться к крыше и стенкам: они не промокали. Козырек над входом создавал иллюзию парадного подъезда. Вход прикрывался треугольной полотняной дверью. По кто бы мог вытерпеть душную тропическую ночь в столь герметически закрытом помещении? Поэтому непромокаемые створки «двери» обычно были подняты и лежали на скатах палатки. В этом случае вход закрывался противомоскитной сеткой из прочной плотной газовой ткани. Пришитая к бокам палатки, она закрывалась тремя застежками «молния»: одной посередине сверху донизу, а две другие внизу надежно соединяли ее с полом. Средний замок можно было расстегивать и сверху и снизу. Это понадобилось для того, чтобы быть готовым к ночному визиту нежеланного гостя. Темной ночью, прежде чем начинать манипуляции с нижним замком, следовало просунуть руку с фонариком через верхнее отверстие, осветить «порог» палатки и лишь затем, убедившись, что там не улеглась какая-нибудь гадость, расстегивать москитную сетку снизу. Предлагая таким способом вшить москитную сетку, я оказался предусмотрительным, и будущее это подтвердило. На задней стенке палатки имелось окошко, тоже защищенное противомоскитной сеткой. В результате палатка была одновременно и вентилируемой и герметически закрытой. Мы благословляли эту конструкцию позднее, когда спокойно спали в лесу, раздевшись донага, полностью защищенные не только от миллиардов кровожадных москитов, но и от змей.

В байдарку палатка укладывалась свернутой, прорезиненным полом наружу, образуя непроницаемый для воды узел. В нем же находились запасные комплекты одежды и легкие одеяла. Это давало нам возможность, установив палатку под проливным дождем, найти в ней сухую одежду и постель.

Утлость байдарки ограничивала наш багаж. Легкая одежда для тропиков, две пижамы и высокие сапоги. Зачем они в байдарке? Отвечу предостережением: никому я не посоветую лазить по прибрежным зарослям Большой Реки иначе как в высоких сапогах. Лично мне они спасли жизнь, но об этом я расскажу позже.

Мы взяли с собой множество различного размера пластиковых мешочков для соли, сахара, спичек, а также для таких ценных вещей, как фотоаппаратов, и черно-белых пленок для них. Сущим наказанием была для нас проблема сохранить цветную пленку. Как известно, на упаковке этой пленки всегда красуется фабричный ярлык: «Хранить в холодном и сухом месте!» Попробуйте-ка обеспечить это в байдарке и вблизи тропика. Точно такое же условие «холодного» хранения рекомендовалось для ампул с сывороткой против укусов ядовитых змей. Это драгоценное снаряжение мы решили хранить в герметически закрываемых термосах. И действительно, пленки при таком хранении перенесли жару. Что же касается противозмеиной сыворотки, тут я ничего не могу сказать, так как, к счастью, она ни разу не понадобилась.

Вооружение нашей экспедиции состояло из великолепного скорострельного карабина и револьверов.

О взятых в Буэнос-Айресе рыболовецких снастях я писать не стану. Они выглядели довольно привлекательно, по совершенно не годились для ловли рыбы в тамошних водах. Дело в том, что рыбы гам были… слишком большие! Мы сообразили это уже во время плавания, после чего экипировались снастями не столь, быть может, эффектными на вид, но зато пригодными.

Наша кухонная утварь: сковородка, котелок, который можно было подвесить над огнем, две кастрюльки и чайник. Большой чай-пик, оказавшийся предметом почти универсальным и незаменимым. Я просто не представляю себе экспедиции без такого чайника. Подвешенный над костром или поставленный на уголья, он служил для приготовления чая, кофе, всевозможных супов, черной фасоли, маниоки или йерба мате.

Таким же универсальным и незаменимым спутником был мачете — полуметровый тяжелый и острый нож-тесак. Он помогал расчистить место для палатки среди густых зарослей, прокладывать тропы в лесной чащобе, им мы чистили картофель и приканчивали крупных рыб. В качестве оружия мачете тоже имел немало достоинств.

Проштудировав карту, мы составили программу действий и наметили следующий маршрут: по пограничной реке Сан Антонио, столь привлекательно изображенной на карте, мы направляемся на север, до ее слияния с Игуасу. Потом, уже по этой реке, плывем через дикие дебри до знаменитых водопадов Игуасу. На этом отрезке нашего пути мы собирались поохотиться в сельве и вообще надеялись на тысячу приключений. Затем мы думали перенести байдарку и все имущество по берегу до самого подножия водопадов. Ну а потом плыть по Игуасу до ее слияния с Параной и наконец прямо по Паране до самого Буэнос-Айреса.

Забегу немного вперед и с печальным вздохом сообщу, что карта картой, а действительность — это совсем иное. Наш хорошо задуманный маршрут действительность перечеркнула и поставила с ног на голову, во всяком случае на первых его этапах.

Винцентий, как я уже упоминал, имел в своем распоряжении лишь две-три свободные недели. Прежде чем отправиться на север, ему нужно было еще уладить множество срочных дел. Чтобы не терять времени, я решил выехать в провинцию Мисьонес, взяв с собой наше «судно». Там с помощью моих друзей, живущих в местечке Ла Кахуэре, я хотел ознакомиться с обстановкой и, используя опыт местных жителей, пополнить и привести в порядок снаряжение. Потом я должен был отправить Вицеку телеграмму и ждать, когда он прилетит в Посадас, столицу провинции Мисьонес.

Предварительно я изложил наш план в письме к дону Хуану — Яну Шиховскому, моему другу и одному из старейших польских колонистов в Мисьонесе. Телеграфом я известил его о дате прибытия и просил встретить меня на вокзале.

На перроне в Буэнос-Айресе меня провожали довольно торжественно. Сложенное у вагона снаряжение выглядело совсем не экзотически, это были просто четыре мешка. В первых двух помещалось разобранное «судно», в двух других — все наше снаряжение. Куда более «тропически» выглядел я сам: в белых полотняных брюках, в рубашке и легкой спортивной куртке, со сложенными веслами, штуцером и удилищем в руках. В дорогу, которая должна была занять двое суток, друзья снабдили меня множеством всевозможных деликатесов, и не только безалкогольных.

В последние минуты перед прощанием, похоже, все едва сдерживались от язвительных и насмешливых замечаний. Только глубокомысленно кивали головами. Нужно еще отдать справедливость Хуану: чтобы облегчить мне жизнь на пограничных реках, он снабдил меня письмом, своего рода верительной грамотой, адресованной всем постам речной пограничной охраны. Как ее начальник, он приказывал предоставлять мне помощь, какая только потребуется. Вдобавок он подарил мне симпатичный флажок все той же пограничной охраны. Флажок должен был служить предупреждением: байдарку опекает сам начальник. Отправляясь в путь, я не оценил как следует значения этого жеста, но потом мое мнение изменилось, и я был благодарен Хуану.

Едва только поезд тронулся, я сбросил с себя все, что позволяли приличия. Жара. Уже адская жара! А ведь лишь первая половина декабря.