Главная роль 5

Глава 11

Простенький, не выдерживающий никакой критики, в моем времени благополучно смытый бы за пару часов инфопотоком и благополучно забытый «вброс» сработал даже лучше, чем я ожидал. В моей голове статейка должна была стать для Сейма сигналом «одумайтесь, дураки, а то ужо я вас», но стала настоящей информационной бомбой большой мощности.

Хочет ли среднестатистический финн служить в армии? В этом финны никак и ничем не отличаются от других людей на планете: сам идти хочет редко, но, если уж «забрили», пойдет тянуть солдатскую лямку во всех ее проявлениях: замерзать или коптиться в окопах, строевым шагом ходить на ощерившегося туго набитыми картечью пушками врага и развлекаться многочасовой муштрой в любых климатических условиях. Национальные части в Княжестве есть, и они добросовестно принимали участие во многих военных кампаниях. Части небольшие, для двухмиллионного по населению региона совершенно символические. В будущей Большой войне их на стратегических или хотя бы оперативно-тактических картах и не видно будет – так, тыщонка туда, тыщонка сюда. Я – не кровавый упырь, и «утилизировать» финнов посредством большой войны не собираюсь, но в процентном соотношении «население-солдаты» каждый регион должен нести одинаковую нагрузку. Разве не честно?

Кроме того, в национальную часть под командованием этнического финского дворянина финн идет охотнее, не без оснований считая, что за интересы оккупанта помирать в первых рядах его не погонят. И вообще, все свои – почти и не армия, а так, время провести с соотечественниками. Все говорят на финском, все в Княжестве родились и выросли, никакой тебе ассимиляции. Сюда добавляется ряд чисто организационных проблем: национальное ополчение учится по-другому, у них другой устав, а моральная стойкость сильно зависит от оппонентов. Турков бить финн может. Может и на Кавказе помогать порядок обеспечивать. А вот если начнется война с Европой… Тут двояко – австрияков не любит вообще никто, даже сами австрияки. А если я попробую двинуть финские части на шведов? О, этот вопрос в моей голове созрел уже давно, и все, кому я его задавал, отводили глаза и мямлили стандартную чепуху, как бы прося меня эзоповым языком не задавать настолько глупых вопросов. Едва начнется суета на границе со Швецией, бравые финны тут же сдадутся в плен, да не просто так, а с надеждой записаться в шведскую армию и с ее помощью «освободить родину от Имперского гнета».

Казне на первый взгляд такое выгодно – финны содержат свои ополчения «на свои». На второй взгляд волосы на голове дыбом встают – тут, вообще-то, свое налогообложение, и продавая за границы княжества товары, финны с государственной казной доходами не делятся. А по какому, простите, праву?

Газета с «вбросом» вышла из печати как положено, хмурым, по-настоящему зимним уже, холодным утром. Первые чтецы не поверили своим глазам, а потому неизбежно принялись уточнять по знакомым кто и чего на эту тему слышал. Особенно грустно стало «целевой аудитории» - мужикам призывного возраста, сиречь – молодежи. Кое-кто знал о реформах на «большой земле», и там, среди прочих альтернатив для «вечных студентов» предлагалось военное поприще – после трех лет в солдатах можно поступить на курсы младшего офицерского состава. Армейцы немного плевались – получается, что тупого студента в армии примут и позволят быть полезным, что умаляет статус кадровых военных. Но все всё понимают – а армию «вечный студент» пойдет лишь в исключительном случае, потому что к моменту отчисления как правило уже критически заражен либеральными идеями. У нас и в армии либералы если, но либерал либералу рознь: один хочет своей стране добра при помощи наработок соседей, а другой свою страну ненавидит, потому что «не как у соседей». Вот среди первой категории я знаю очень много достойных людей, и кое-кто из них даже работает в моей личной канцелярии – парламент же полезный, можно спихивать на него непопулярные решения, а значит хвала либерально настроенному молодому цесаревичу.

К обеду новость успели обсудить, сойтись во мнении «чего-то этот Сейм совсем охренел, сами пусть идут как все служить, а мы пойдем планировать массовые забастовки», и собственно начать планировать. К обеду видные люди города (особенно не столь пафосный как Сейм, а потому собирающийся чуть ли не в ежедневном режиме Сенат, второй по важности местный правящий орган), поняв, что запахло жаренным, начали слать в Петербург панического содержания телеграммы. Михаил Николаевич, глава Госсовета, благодаря моему ему вчерашнему телефонному звонку запретил вверенному ему органу на финские телеграммы отвечать. Воздерживался от ответа и отец – ему я конечно же тоже звонил. Молчало Военное министерство, молчал флот, молчали вообще все: Княжество подверглось полной информационной блокаде по официальным каналам. Глухо было и в газетах за пределами Финляндии. По частным каналам, уверен, многие получили от членов Госсовета ответы «ни ухом, ни рылом», но это же ЧАСТНЫЙ канал. Забавно, но газетному вбросу этот источник проиграл – вдруг дорогой столичный друг ныне под негласной опалой, а потому информацией просто не владеет? Все в панику, товарищи!

Словом – у финнов осталась единственная возможность прояснить детали и выстроить планы уже с их учетом. Ну там взятку давать или помогать не желающим воевать в общей армии мужикам наводнить улицы городов с лозунгами и некоторыми погромами? Тезис «понимают только силу» финны чтут свято, и потому ту самую «силу» показать в ответ на попытку отобрать привилегию и попытаются. Нельзя таких прецедентов допускать без последствий – проклятые русские оккупанты же увидят «ага, смирились!» и попытаются закрутить еще парочку гаек.

Возможность, как не трудно догадаться, это собственно я, потому что генерал-губернатору и его местным протеже и подчиненным было велено делать круглые глаза и ссылаться на то, что на крайнем сборе Сейма они присутствовали не полный хронометраж, а потому тоже «ни ухом, ни рылом».

Ну а я пил чай в губернаторском доме (вкусно кормят!), играл на глазах стоящих за оцеплением из гвардейских частей финнов (в том числе членов Сейма, которые не могли проигнорировать такой вброс) с Арнольдом и при помощи того же оцепления трижды в день посещал храм для коллективных молебнов с ближним кругом, давая ситуации настояться. Отдыхает цесаревич, да молитвами депрессию от разлуки с любимой отгоняет. Приказ такой – «не беспокоить».

Хаос – особенно человеческий – слепой, чисто стихийной силой остается недолго. К вечеру члены Сейма и Сената развили бурную деятельность. Политических самоубийц среди них не оказалось, и количество людей на улицах утроилось – деятели задействовали свои агентурные «сетки» и прикормленных бунтовщиков. Жизнь славного города Хельсинки парализовалась – закрылись на крепкие ставни лавки и жилые дома (никто по поводу соотечественником и соседей иллюзий не питает), вокзалы начали действовать в режиме усиленной проверки документов, по всей Финляндии тревожно стучали телеграфы, а относительно «чистым» от людей кварталом остался только тот, где живет генерал-губернатор.

Здесь бы отлично помог официальный ответ Сейма в газетах, опровергающий мой «вброс», да вот беда – работники типографий бастовали не хуже других. Да, можно силком притащить нужные кадры в редакцию, но раньше утра напечатать тираж все равно не выйдет, а завтра будет уже поздно – разгоряченному и готовому ко всему народу эта бумажка только подтереться. Оформивший вброс журналюга оказался не промах и сразу после передачи материала в печать, собрав главреда и дорогих сердцу коллег, пришел ко мне просить защиты. Не вопрос, мужики – в моих проектах найдется достаточно вакансий, вот вам пять страшных тысяч рублей на всех и добро пожаловать в Петербург.

На обросший кострами (холодно, без обогрева никак), ощетинившийся зубами и оружием (нет иллюзий, опять же) Хельсинки опустилась тревожная ночь, полная возвышенных речей о важности «незалежности» Финляндии и подлости русских оккупантов, и лишь вопросом времени оставалось начало «горячей фазы» беспорядков – к этому моменту город взяли в оцепление полноценные (наши, русские, лояльные полностью) армейские части, границы Княжества пересек дополнительный, находящийся в режиме боеготовности, контингент, а части местные, национальные, начали процесс распада: половина финнов со шведами благополучно дезертировали, другие надеялись зарубиться с оккупантами в последний в своей жизни раз, а офицеры резко полюбили подавать в отставку – такой «вилки» как стрелять по своим во славу оккупантов или героически умереть в бою с теми, кому сам давал присягу во славу «свободной Финляндии» (физически невозможной) и врагу не пожелаешь.

Прикорнув три часика, я проснулся в два часа ночи, выпил пару чашек кофе, переоделся в форму флотского лейтенанта (для антуражу), велел Остапу звать группу двадцать лет проработавшего в Департаменте таможенных сборов статского советника Иванова из моего спецслужбистского «пула для реально внезапных проверок» и отправил Андреича с запиской будить генерал-губернатора, дабы он экстренно собрал под наш с ним выезд соответствующее сопровождение и прямо ответственных за таможенное дело в Княжестве чиновников.

По-хорошему было бы очень здорово взять под армейский контроль все местные СМИ, но это станет избыточной эскалацией конфликта. Лучше аккуратно, под шумок и без стрельбы – последняя вполне может начаться, но, если «набрасывать» аккуратно, первые два-три дня, в случае если у финнов включатся остаточные инстинкты самосохранения, получится обойтись без нее. Армия инструкциями оснащена – пресекать провокации и погромы по возможности бескровно, дубинками, наиболее рьяных финнов отправляя в околотки, и открывать огонь на поражение только по группам тех, кто стреляет первым.

Хреново мужикам – тебя провоцируют, поливают грязью, показывают всякое нехорошее, кидаются камнями, а ты «пресекай по возможности бескровно», то есть в большинстве случаев – стой и терпи. Надо, товарищи, ничего не попишешь – утопить Финляндию в крови легко, но это нанесет большой репутационный и экономический урон.

Поднятому «по тревоге» Федору Логгиновичу для выдачи комплекта приказов понадобилось десять минут. Еще пять потребовалось на разговоры со мной – нужно же хоть немного ввести губернатора в курс дела, пока собираются остальные.

В карете, в окружении Конвоя и целой армейской роты из лояльных войск по наполненным жизнью и тревожными звуками улицам мы с Гейденом ехали не одни – к нам без дополнительных приглашений с моей стороны запрыгнул поручик Онуфриенко, штатный сотрудник Охранного отделения, который целый день через местные агентурные сети и штат прибывших поездами филеров собирал информацию и передавал мне доклады, прибыв вот сейчас для заключительного перед передачей «поста» поручику Михайлову.

- Навроде как главным три бунтовщика из четырех склонны считать вице-председателя Сената от судебного департамента Иоганна Филиппа Пальмена, барона и вице-канцлера Александровского университета, - доложил усталый поручик.

- Неприятная личность, - поделился мыслями по этому поводу генерал. – Фанатичный сторонник независимости Финляндии.

- И такой человек рулит главным университетом Княжества! – восхитился я новостям. – Продолжай.

- На данный момент большинство членов Сейма заперлись в своих домах, под охраной полиции и национальных частей. Последние продолжают пребывать в раздрае, и, позволю себе предположить, сложат оружие по первому требованию, - продолжил поручик. – Наши провокаторы из местной агентуры согласно инструкциям вкладывают в головы бунтовщиков идею о том, что Сейм в полном составе куплен Государственным советом – это весьма способствует популярности барона Пальмена, негласно возглавившего сторонников Сената.

- Вот они, плюсы демократического подхода к управлению! – поделился я выводом с генералом. – Еще и суток с момента «вброса» не прошло, а политические деятели уже разбились на ненавидящие друг дружку лагеря и готовы грызть друг дружке глотку ради власти.

- Позволю себе заметить, Ваше Императорское Высочество, что члены Сейма полностью солидарны с Сенатом в своей позиции, - с поклоном указал на бесспорный факт поручик.

- Главное – не то, что считают важные шишки из Сейма, - покачал я на него пальцем. – А то, что думают народные массы – это же демократия.

- Виноват, Ваше Императорское Высочество! – хохотнул поручик.

- Ступай, - велел я ему, и «охранитель» выпрыгнул прямо на ходу, демонстрируя молодецкую удаль. – Талантливая у нас молодежь, - улыбнулся я генералу и попросил собравшегося было захлопнуть за поручиком дверь казака. – Журналюгу мне.

- Может не надо? – жалобно попробовал избежать эскалации Гейден.

Напросился регулярными попытками спорить на дисциплинарное взыскание в виде единичной моральной оплеухи:

- Надо, Федя. Надо!