Главная роль 5

Глава 25

Весна потихоньку обступала Родину, чтобы в нужный момент как следует охватить города и веси своими теплыми руками и согреть пахнущим оживающими деревьями, капелью и вспаханными полями дыханием. Солнышко с каждым днем дарило больше тепла, крыши домов откликались на это звонкой капелью, воздух наполнился кошачьими серенадами и пением возвращающихся из теплых краев птиц.

Чувствовали поступь Весны и люди – дети пускали по ручьям кораблики, коробейники переобулись из валенок в сапоги, солидные господа пересели из отапливаемых карет в брички и тарантасы, господа менее солидные начали предпочитать пешие прогулки извозчикам. Служивые люди по привычке пересчитывали деньги в кубышке, тоскливо взирая на потертые «летние» мундиры – латать уже нечего, придется шить новый. Они же посреди процесса вспоминали, что «пошивочную» компоненту жалования им батюшка-цесаревич нарастил и расправляли плечи пошире: чуть больше ценят нынче «маленького человека» из чиновничьей и армейской среды, и дальше, говорят, станет еще лучше, но взятки брать придется перестать – от этой непривычной мысли многие потеряли покой.

Так-то у меня возникала мысль шить мундиры стандартных размеров и просто выдавать их служивым, но понимания я не встретил вообще ни у кого: это же просто униформа, это – мундир! За ним тысяча лет русской государственности стоит, и сидеть мундир на государевом человеке должен так же ладно и крепко, как сам Император на троне. Не человек мундир красит, а мундир человека под себя прячет так, что и не найдешь – остается только функция. Актуально для чиновника любого ранга, если чин им получен не в качестве поощрения за заслуги – как Менделеевым, например. Вынь человека из мундира, отбери у него казенную печать, и останется самый что ни на есть обыкновенный подданный Российской Империи. Надень мундир на другого, всучи ему печать, и сразу от человека ничего в нем и не останется, превратится в шестеренку большой имперской государственной машины.

Потому и должен государев человек мундир свой почитать, носить бережно, ушивать и наращивать по мере надобности да класть заплатки на протертые локти – мундир в тебе, уважаемый коллежский асессор, главная нынче ценность. Верно это и для меня с поправкой на атрибуты. Были Шапка Мономаха, Держава да Скипетр, а если оплошаю станут маузер, трубка и фуражка. Традиция – с ней не поспоришь, и монархия так или иначе возродится. Де-факто – по документам совсем не она. Потеряет свое сакральное значение и мундир – будут выдавать государевым людям фабрично изготовленные комплекты, и как он сидит всем станет все равно. Не «булкохруст» я, прекрасно вижу минусы нынешнего устройства общества, но вижу и огромный общественный запрос на толкового царя. Вижу запрос на сохранение чести и достоинства на всех уровнях. Нельзя государство ломать – от этого всем становится только хуже. Что я, без слома Традиции поликлиник, школ, квартир и ДК не настрою? «Царь-бомбу» мне ученые не сделают? Товарища Гагарина (я его обязательно найду!) в космос не запустим? Еще и качественнее получится – патриотизм в эти времена в головах ценнейших кадров страны крепко стоит, и часто выигрывает у личного благополучия: немало за время своего пребывания в этом мире слышал историй, как к какому-нибудь Кулибину на мягких лапах подкатывали зарубежные рекрутеры с солидными грантами и соцпакетом, но получили лишь твердый отказ. Мне таких деятелей специальные люди в отдельный списочек заносят – патриотизм должен работать в обе стороны: человек добросовестно служит Родине, а Родина ему за это выдает прямые и опосредованные плюшки.

Увы, не все так радужно, и в каждом обобщении есть прискорбная доля исключений – с одним из них этим погожим мартовским утром, под приглядом сидящих на крыше армейского склада ворон, мы с Военным министром и столкнулись.

- И как это понимать?! – взревел Петр Семенович Ванновский.

Вороны осуждающе каркнули – пришел тут, понимаешь, мешает тварям божьим весну встречать. Пришли мы сюда по делу – как я и обещал Александру, выдернул Петра Семеновича на внезапную проверку материальной части. Склад на окраинах Петербурга, считай перед носом, однако первый же попавшийся под руку сапог из ящика около входа с печальным треском порвался в моих руках, обнажив старую добрую бумажную подошву.

Каптенармус, Николай Оскарович Гартман, тощий и длинный русский немец в третьем поколении и пенсне, нашему визиту конечно же не обрадовался – если незваный гость хуже татарина, то внезапно нагрянувшее начальство хуже нашествия чумных крыс. Непосредственный начальник тоже есть – командир части, полковник Савельев, грузный сорокалетний мужик с бакенбардами и не до конца сгибающимся мизинцем левой руки – осколок турецкого снаряда неудачно (или удачно – жив и почти цел) поймал.

- Не могу знать, ваше высокопревосходительство! – образцово-показательно вытаращив на начальника глаза и вытянувшись в струнку, проорал полковник и переадресовал вопрос. – Как это понимать, господин каптенармус?

Отзеркалив позу и тон, Гартман решил скопировать и содержание:

- Не могу знать, ваше высокоблагородие!

«Вассал моего вассала – не мой вассал» в армии соблюдается, и орать непосредственно на «каптера» Военному министру не по рангу: для этого полковник есть, ему и жалование за это платят. Я, как И.О. Императора, теоретически могу орать на кого угодно, но по частично писанному социальному договору делать этого не стану – это же потеря лица, а Высочайших нервов на всех не напасешься.

Где-то там, на плацу, унтер-офицеры выстраивали солдат для Высочайшего смотра. Сдавленные матюги, звуки оплеух, грохот впопыхах роняемых вещей и отчаяние в достигающих моих ушей командах исчерпывающе демонстрировали, насколько непросто армии даются реально неожиданные проверки. До недостаточно сияющих блях и сапог мне дела нет – просто поговорю с мужиками, они солдатскую лямку честно тянут, в отличие от тех, кто отправится в острог уже сегодня. Не помешали им честь и чувство долга бюджет военный пилить, зато про патриотизм, больше чем уверен, рассуждать очень любят.

Переварив первую вспышку гнева, Военный министр понял, что выяснять отношения в непосредственной близости от подчиненных невместно и посмотрел сначала вглубь склада, потом на меня. Я молча пошел туда, и министр с полковником, каптенармусом, пятеркой моих казаков и свитой моих и министерских гофмейстеров со стряпчими направились следом.

Военный министр у меня на глазах отката просить, естественно, не посмеет, поэтому всё, что ему осталось – это войти во вкус и образцово-показательно выпороть недобросовестных поставщиков и как минимум каптенармуса:

- Господин полковник, я настоятельно рекомендую вам попытаться доказать, что найденное нами непотребство – исключение, и остальное имущество на ваших складах достойного Императорской армии качества, - выкатил Ванновский дельный совет командиру.

- Я подам в отставку! – попытался отделаться малой кровью каптенармус.

- Это решит военный суд, - неприязненно осадил его министр.

Русский немец поник – ящик с «попильной» обувью, очевидно, не один. Министр дал отмашку, и специалисты распределились по складу, принявшись проверять содержимое ящиков и мешков.

- Солдат в плохой обуви – плохой солдат! – пустился в размышления министр. – Устав и традиции службы требуют от солдата стойко переносить все тяготы и лишения армейской жизни. Они требуют от солдата самоотверженности и героизма. Однако проявить все эти достойнейшие качества сбивший ноги в кровь за первые версты марша солдат не способен! Выдать такие сапоги солдату значит подыгрывать нашим врагам. Благодаря мудрости Его Императорского Величества, в нашей Империи появилось понятие «диверсия», в нашем случае – умышленное нанесение вреда обороноспособности государства.

Пока министр переводил дыхание, полковник проявил армейскую смекалку, попытавшись примкнуть к силам порядка – прищурившись на каптенармуса, он спросил:

- На кого работаете, Гартман? На австрияков или турок?

- А на кого работаете вы, полковник? – пресек ловкий маневр министр. – Молчать! Сидеть здесь! – указал на ящик, сам отправившись к гофмейстеру Андрееву, который с полупоклоном позвал Ванновского посмотреть на состояние припаркованной здесь телеги - и отсюда видно, что лет пять не чинена.

Местные уселись, я поковырял подгнившую доску бочонка с сушеным мясом – не очень-то полезно для здоровья выглядит такая тара – и опустился на мешок с надписью «Горох».

Армия в эти времена сильно отличается от себя самой в моем времени. Не только организационно, не только в способах ведения боя и отсутствием танков, но и в хозяйственном, так сказать, плане.

- За такое состояние лопат вас!.. – прервал вспышкой гнева мои размышления Ванновский. – Этой рухлядью…

Отключив звук, я продолжил думать о хозяйственной организации армии. В мои времена солдату выдают провиант, форму и в случае нужды оружие. Небольшая в мирное время зарплата у «срочников» тоже есть – на эти деньги ходят в чайные при части и тратят в увольнениях. В эти времена сложнее. Младшим чинам все еще выдают одежду и оружие. Выдают и «провиант» - крупу да муку в основном, согласно расчетов. Выдают, надо признать, щедро – солдат у нас голодает только если служба требует от него выполнять воинский долг вдали от линий снабжения и очагов цивилизации. Провиант этот попадает в общий котел. Помимо этого, солдатам выплачиваются «чайные» и «приварочные» деньги – на них покупается «усиление» питания. Можно делать это единолично, но большинство вступают в артели – если скинуться, получается выгоднее, а готовить при этом можно поручить самому рукастому коллеге.

«Провиант» - каша и мука – таким артелям выдается согласно тех же расчетов. Излишки круп и муки не возбраняется продавать как артелям, так и от лица каптенармусов – в первом случае деньги уходят в артельную кассу, во втором – в кассу части. Потратить на что попало нельзя, но служебные инструкции содержат очень много пунктов, на которые тратить можно. Совсем недавно оттуда по моей инициативе был убран пункт «на приобретении Уставов и учебных материалов для части». Уж Уставы да армейские учебники мои типографии в нужном размере напечатать за мой счет способны – это же чушь, когда основной воинский Закон приходится покупать «на свои». Имеется в списке трат и другой занятный пункт – «на усиление питания фельдфебеля мясом и рыбой».

Вот это убирать нельзя – фельдфебель для младших чинов царь и бог, и, как бы грустно не звучало, обижать такого важного человека нельзя: «проставляться» все равно придется, но уже не из артельной кассы, а реально из своих. Есть и очень хороший пункт – «на обучение нижних чинов». Армия в эти времена, конечно, суровая, но 20-тилетняя «рекрутщина» в эти времена упразднена в пользу всеобщей воинской повинности. Шесть лет «срочной службы» позволяют провожать новобранца с относительно спокойной душой, а не как раньше – коллективным плачем всей деревни, потому что для односельчан разлука на 2 десятка лет приравнивается к похоронам. Теперь многие солдаты возвращаются домой – если хотят, конечно. За годы службы они успевают окрепнуть физически – прискорбно, но многие младшие чины до армии мясо видели только по большим праздникам и по чуть-чуть – и прокачаться ментально: выучиться грамоте и счету и освоить прикладные навыки. Благодаря этому подданный получает возможность устроить жизнь по-новому, в городе. Лучше всего, понятное дело, устроиться в полицию и другие органы, но берут туда сильно не всех. Короче – считать Имперскую армию этакой тюрьмой прямо неправильно, потому что для мужиков из далеких провинций она выступает весьма годным социальным лифтом.

Помимо дополнительных – не только «приварочных» и «чайных», а еще и «караульных», «наградных», идущих в комплекте к «Георгию» и «аммуничных», предназначенных для покупки нижнего белья, денег, солдатам выплачивается и непосредственно жалование – 22,5 копейки, в следующем году до 30 копеек поднимем. В свободное от армейской нагрузки и хозработ на благо родной части время нижний чин может устроиться на работу и часто эту возможность реализует. Процент от заработка идет в ротную или артельную кассу, остальное можно тратить по своему усмотрению или отправлять родным – для многих это становится весьма ощутимым подспорьем.

Словом – система организована так, чтобы армия выступала полноценным экономическим актором, способным перекачивать через себя денежные потоки. Все еще ужасно дотационная штука, но это несоизмеримо лучше, чем сидящие в части на казенном обеспечении срочники. Американцы и в мои времена частично подобный подход практиковали – принесенная ими в отдаленную точку мира «демократия» сразу же давала плоды: появлялись бары, клубы, проституция и прочая сфера услуг. «Кока-кола», например, использовала такое положение дел к своей пользе – в военных кампаниях представители фирмы сопровождали войска портативными заводами газировки и цистернами. Средневековая еще методика – тогда за войсками любили следовать маркитанты. Да и до сих пор следуют – вот дедушка Горация Гинцбурга как раз так капиталы наварил, продавая солдатам винишко.

С алкоголем в армии, что бы там кому не казалось, строго – младшим чинам за казенный счет наливают по шестьдесят граммов водки на праздники, в числе которых именины Императора, Цесаревича и Императрицы. Пьют за наше здоровье мужики, и это приятно. В увольнениях солдатам выпить можно, но в служебное время уже ни-ни, за пьянство предусмотрены дисциплинарные взыскания вплоть до телесных наказаний. С последними тоже однажды разберусь – негоже подданных пороть, есть же нормальные юридические механизмы.

Каждый раз смотрю на пищевое разнообразие этого времени и каждый раз диву даюсь, насколько много всего человечество уже освоило. Вон напротив полки с консервами стоят, все произведены Обществом «Народное продовольствие», главным армейским «консервным» подрядчиком: «Суп гороховый с говядиной», «Похлебка гороховая с говядиной», «Суп овсяной», «Щи кислые, мясорастительные», «Суп грибной», «Суп картофельный». Есть и обыкновенная тушенка. Все, чисто из-за отсутствия в этом времени химикатов, натуральное и относительно вкусное – я из интереса пробовал всю номенклатуру. Бледноват вкус, но хроноаборигены привыкли питаться экологично, и консервами «общества» с удовольствием закусывал сам Император – Александр мне компанию в дегустации составлял, немного с грустью: сам попробовать как-то не догадался, а было бы неплохо.

В дверной проем очень так робко заглянул тридцатилетний, интеллигентного вида капитан и замер сусликом, не осмеливаясь прервать гневные пассажи Военного министра – с каждым новым обнаруженным объектом «попила» Ванновский все больше входил во вкус и багровел лицом. Удар бы не схватил от такого накала.

Я вопросительно посмотрел на капитана, и тот строевым шагом подошел ко мне. Министр и прочие его заметили и позволили доложить, что личный состав к Смотру готов, а еще через сорок минут состоится плановый обед – он по расписанию ровно в полдень.

- Считаю полезным отведать солдатской еды, - высказал я министру пожелание.

Вертикаль же.

- Непременно, Георгий Александрович, - подтвердил получение Ванновский. – Желаете, чтобы я присоединился к Смотру?

- Вы нужнее здесь, - улыбнулся я. – Жду подробный отчет о расследовании махинаций данных утративших офицерскую честь деятелей, - кивнул на вжавших головы в плечи полковника и каптенармуса. – Не далее, чем к исходу недели. Уверен, вы справитесь с этой задачей достойнейшим образом, но позволю себе напомнить о важности отслеживания цепочки хищений снизу и доверху. Господа, - обратился к «утратившим честь». – Я решительным образом вами недоволен. Ведите, капитан.

И мы с капитаном отправились общаться с мужиками. Ну его, этого министра – вот он на недостаточно сияющие бляхи среагирует в полном соответствии с армейской традицией.