Главная роль 5

Глава 22

Крещенские морозы в этом году не такие уж и страшные – сегодня всего минус 15, считай субтропики. Черное небо над головой украшено яркими звездами и кокетливо укрытой жидкими тучками луной, но сейчас их не видно из-за деревянного навеса, поддерживаемого деревянными столбами – на последних висят керосиновые фонари. Стен нет – справа короткая, почищенная от снега и для устойчивости присыпанная песочком дорога в телегу шириной меж двух сугробов, которая упирается в крыльцо похожего на барак одноэтажного деревянного здания. Бараком для вип-гостей оно и является – местные служители Церкви и работники живут в трех других. Слева – тоже дорога, ведет к небольшой деревянной часовенке. Позади – просторный двор с немногими хозяйственными постройками, многими штабелями бревен и досок, актуальными времени подъемными кранами и зачатками будущей большой церкви и монастыря.

Самое интересное – впереди: деревянная купель с уходящей в воду лестницей. За купелью – русло ручья, берущее начало у крутого склона горы, с которого струится настоящий, звонкий водопад. В мои времена водопада практически не осталось – склон горы, что рождает Гремячий ключ, за разделяющее мой старый и новый миры столетие обвалился и сполз больше чем на метр.

К немалому моему удивлению, дарованный Господом Сергию Радонежскому источник в эти времена людям не особо интересен. Да, все знают и святого, и про ручей, но созданием здесь инфраструктуры никто не озадачился – пришлось самому проявлять инициативу и озадачивать митрополита Исидора.

Как я и люблю, здесь тоже не обошлось без решения нескольких задач одним усилием: помимо очевидного развития зачатков внутреннего туризма, добавления еще одной точки духовного интереса, набора политических очков и символизма, я смог пристроить симпатичного мне человека на работу Смотрителем источника.

Иркутский протоиерей Афанасий слово сдержал – сразу после анонса религиозных реформ снял с себя полномочия, отписал всё имущество и капиталы (совсем скромные – он же хороший человек) благотворительному обществу, и с плачущей и клеймящей «старого дурака», но верной супружескому долгу попадьей собрал скудный скраб, заткнул за пояс топор, закинул за спину старенькое ружьишко и уехал за тридцать километров от Иркутска в тайгу – благо весна была, почти тепло. И очень хорошо, что дети Афанасия и Матрёны уже взрослые, а не малыши, иначе пришлось бы в тайгу ехать и им.

Афанасий, даром что возрастом далеко за пятьдесят, мужик крепкий, и попадья ему под стать – за лето успели возвести зимовье да заготовить кое-чего на зиму. На декабрь – без помощи потянувшихся к Афанасию паломников (если поп ушел в лес, значит уже почти святой – надо идти!) и пытающихся вразумить его бывших коллег не протянули бы, но, к счастью, история сослагательного наклонения не терпит.

Мне о случившемся написали на следующий день после отбытия батюшки с супругой из Иркутска, и я немедленно написал Афанасию письмо с просьбой подумать о тяжести греха гордыни. Бывший протоиерей не погнушался ответить мне в том же ключе, и у нас завелась интересная переписка, прекратившаяся лишь месяц назад, когда Афанасий позволил себя уговорить переместиться в скит покомфортнее – сюда, под Сергеевский (в мои времена – Сергиев) Посад. Вид у бывшего протоиерея (на восстановление в сане уговорить его пока не получилось) похудевший, но невероятно довольный, и у меня от этого почему-то тепло на душе. Попадья, кстати, наоборот прибавила в стати – Афанасий из чувства вины откармливал супругу как мог, подвергая себя строгому посту.

Вроде бы и толку мне с этого никакого, и стране на единичного епископа совершенно плевать, но долгая переписка с вредным попом мне показалась правильной с точки зрения Ее Величества Традиции: Иван Грозный, например, переписывался со многими людьми долго и часто, в том числе – с предателями, к совести которых последний Рюрикович взывал. Я на предателей размениваться не стану – им одна дорога, на два метра под землю – но взывать к голосу разума и договариваться лично мне очень нравится.

Прибыли мы сюда большой компанией – без дам и важных Романовых, только я и мой «ближний круг», он же «Личная Его Императорского Высочества Канцелярия». Тимбилдинг – штука не новая, всю историю мира практикуемая, вот я своих и построил, как раз из командировок вернулись.

Источник уже освящен, поэтому мы выстроились в очередь – я во главе, за мной два десятка человек, построенных в соответствии с упраздненными, но старательно соблюдаемыми законами местничества. Не забыл я и о здоровье – в эти «чахоточные» времена для многих окунаться в ледяную воду среди зимы все равно что цианида выпить, поэтому страдающие легочными и другими заболеваниями господа погружаются в купель другую, в отапливаемом помещении. Мы здесь не личную удаль демонстрируем, а выполняем ритуал. Некоторое пренебрежение к коллегам в глазах намеренных окунуться, конечно, есть, но с ним за эту ночь я разберусь.

Раздевшись до трусов, я перекрестился и начал спускаться в купель. Едва ноги коснулись обжигающе холодной воды, дыхание перехватило, кожа превратилась в «гусиную», и мне пришлось покрепче сжать зубы, чтобы ими не стучать. Погрузившись по колено, я подавил импульс как можно быстрее покинуть это некомфортное место и перепрыгнул остальные ступени, оказавшись в воде по пояс. Сделав глубокий вдох, окунулся с головой. В мозг словно воткнулась пачка ледяных иголок, и я вынырнул, выдохнув облачко пара. Вспышка – нельзя такое не сфотографировать, народу понравится. Можно выбираться.

Слуги упаковали меня в полотенце, выдали мягкие тапочки, и я, не став смотреть на сходящего в купель князя Кочубея – сам справится – отправился в «вип-барак», греться. Да, могу хоть всю ночь на морозе постоять, прямо в купели, но зачем? Дурной пример подать и всю оставшуюся зиму хоронить решивших тоже померзнуть «ближников»?

Жарко натопленный «тамбур» унял дрожь, по мягкой ковровой дорожке я вошел в коридор. Слева и справа – двери личных апартаментов. Мои – побольше, и аскетичное убранство не смущает: мне здесь и ночевать-то не придется, соломенный топчан пусть дожидается другого клиента. Переодевшись в белую косоворотку и хлопковые штаны, я сунул ноги в сухие теплые тапочки и отправился в столовую. До нашего приезда большой деревянный зал успели привести в нужный вид: у горящего камина бросили медвежью шкуру с оскалившейся головой, столики заменили на один, темный от старости и дубовый, длинный и лишенный скатерти, к нему приставили покрытые шкурами тех же медведей лавки. Над камином, на стене, повесили щит с Имперским гербом, Красный угол оставили как было – мы же православные люди, а не язычники.

Усевшись в кресло во главе стола, я прикрыл глаза в ожидании остальных – «славянский» дресс-код обязателен для всех, не забывая с улыбкой кивать входящим и занимающим свои места – помечено табличками – «ближникам» и наблюдая за их реакцией. Озадачены господа – сервировка непривычная: страшненький кинжал, деревянная поллитровая кружка и деревянная же тарелка без украшений.

Последние «ближники» заняли свои места, и мы помолились. Дверь на кухню открылась, и слуги внесли насаженную на вертел тушу кабана. Не дикий – дикий не кастрирован и оттого невкусен, а нормальный, выросший в свинарнике. К кабанчику прилагается несколько бочек с вином тридцатилетней выдержки – элитные сорта не только в бутылки разливают.

Слуги водрузили на стол кабанчика, бочонки и ушли. Поднявшись на ноги, я жестом велел остальным оставаться на лавках:

- Был среди нас Иудушка. Тяжело на сердце становится, когда даешь человеку великие возможности, а он им предпочитает гроши. Пес с ним, с Андрейкой, каторга уму-разуму научит. Важно то, что ныне Иудушек среди нас не осталось.

Закатав рукав, я кулаком проломил крышку бочонка – хоть на что-то придворный виночерпий сгодился, научил. Народ упражнение оценил и с улыбками начал коситься на бочонки.

- Сегодня без слуг, господа, - поощрил я.

За наполнившим зал треском дерева сдавленное шипение поранившихся было почти не слышно. Я кружкой зачерпнул вина, подождал, пока остальные сделают так же и начал излагать тост:

- Тысячу лет назад на берегу Волхва жили славянские племена. В «Повести временных лет» сказано, что не было промеж них согласия, а потому призвали они княжить варягов, сиречь – викингов. Было ли так на самом деле – неизвестно, больно уж дело давнее. Лично я склоняюсь, что никакого «призыва на княжение» не было – просто Рюрик сотоварищи пришли сюда, чтобы «держать» важный торгово-логистический узел «из варяг в греки». Без согласия славянских племен, однако, усидеть здесь у родоначальников Российской государственности не получилось бы. Нормальный социальный договор феодального толка – воины воюют и за подати не дают воинам-чужакам грабить народ. Минули многие века. Темные века, полные тяжких испытаний и смуты. Переварила Россия варягов, переварила монголо-татар, выплюнула от отвращения польских Лжедмитриев…

Мужики хохотнули.

- …И сделала их всех плотью от плоти земли русской. Смешалась кровь, смешались языки, смешался жизненный уклад так, что и разделить его пытаться смысла нет – всё это наше, родное, русское. Многие страны государственностью викингам обязаны – те же британцы да Габсбурги за чистоту крови веками тряслись, покоренные народы в стойле крепко держали. Другой у нас подход, самой матушкой-Россией в самую душу накрепко зашитый. Россия, господа, это гигантский плавильный котел, который переварит и приведет к общему знаменателю всех. Недруги наши пестуют миф, якобы правящий дом Романовых – не русский, а Гольштейн-Готторпский. Бред сивой кобылы – ежели я на русском языке думаю, русской душой к православному нашему Господу тянусь, да о благе народов великой России пекусь, какой из меня Гольштейн-Готторп?

Внимательно слушающие господа от такого неожиданного поворота удивились, а я чертыхнулся про себя – не туда понесло. Удивительно, но у меня, похоже, тоже комплексы ни на чем не основанные пробуждаются. А я ведь вообще не «Готторп», я, блин, Жора Федоров, и в моем роду одни крестьяне!

- Недруги не одно, так другое выдумают, Георгий Александрович, - заметил князь Кочубей. – А я с каждым вашим словом согласен – пусть и смуглый да с фамилией необычной, но иначе как русским я себя воспринимать отказываюсь!

«Каминг-аут» личного адъютанта заставил в течение следующей пары минут высказаться и остальных «непривычных»: грузина, калмыка, цыгана (бывает и такое!), татарина, дагестанца, рыжего (к огромному веселью присутствующих), немца, еврея, финна, поляка и голландца. Не без инклюзивности в голове я свою Канцелярию собирал, об этническом разнообразии позаботился.

- Выпьем же за Россию, господа. Стоять у ее руля на пороге небывалого века – величайшая честь и счастье для меня, и я рад, что в этом мне поможет такая надежная опора, как вы!

Выпили и принялись ножами и руками кроить куски кабанчика – первая половина тоста исчерпывающе ответила на незаданный вопрос «что тут вообще происходит». Сегодня у нас вечер в стиле викингов – конунг поит и кормит своих людей, тем самым показывая, что уважает и ценит их. Косоворотки и выбранная дата призваны снять подозрения в заигрывании с язычеством – их бы и не было, что такое «посиделки в сеттинге» хроноаборигены понимают – и придать происходящему сакральности.

Следующие два часа протекли в неспешной, упорядоченной беседе – каждый удостоился моего внимания, каждому были заданы личные, но приличные вопросы, каждый услышал от меня добрые слова, и не просто так, а основанные на их личных и неоспоримых достижениях – поработать на благо Родины так или иначе успели все.

Ну а дальше градус взял свое – потеряв аристократический лоск, но сохранив рассудок и честь, мы пели песни, говорили о России – эта тема поистине неисчерпаема! – травили смешные байки, обсуждали будущую войну и поедали кабанчиков – одного на такую ораву конечно не хватило! «Ближники» веселились на всю катушку, а я не забывал внимательно вглядываться в лица – одного «Иудушку» я выгнал, но кто сказал, что не появится или уже не появился другой, осторожный, умный, намеренный играть «в долгую», а потому – опасный?