Главная роль 5

Глава 13

«Милый братец, вчера я виделась с Сандро – он ненадолго заезжал в Гатчину с докладом батюшке. Мне больно и стыдно это признавать, но я неожиданно осознала, что мы друг другу совсем чужие. Говорят, «сердцу не прикажешь», но я все равно корю себя за предательство нашей с Сандро любви…».

Ох уж эти девушки-подростки – новый жених прекрасно справился с завоеванием Ксюшиного сердечка. А Сандро, получается, не выдержал и пошел жаловаться на дядю Лешу Императору – я его и не просил, и не отговаривал так делать. В принципе, лояльность правящей персоне хороший навык – я ведь однажды сам стану такой персоной в полном смысле слова. Разумно проявляемое чувство справедливости – это когда не на дуэль зовешь, а тихонько идешь с доказательствами куда следует – тоже качество отличное.

Добросовестно дочитав письмо сестренки, написал короткий ответ о том, что я совсем ее не осуждаю, а сердцу действительно не прикажешь – Сандро (которому она нафиг не уперлась) поймет и простит. Нормально, в колоде прибавилась будущая королева Дании и свободный для выгодного для всех нас брака Романов не из последних.

Раздался звон, и я оторвал взгляд от бумаг, увидев виноватые глаза Арнольда и осколки вазы. Дешевая штамповка, но заплатить придется – это же не мой кабинет и не моя ваза.

- Иди сюда, морда, - скомандовал я щенку-подростку.

В полгода меделян уже в целом достигает положенных размеров, но пользоваться ими нормально еще не умеет – походка становится неуклюжей, потому что собака путается в длинных лапах, на шею приходится повязывать платок – слюни текут – а хвост вообще оружие массового поражения: махнул, и ваза долой.

Почухав Арнольда свободной рукой, я доразобрал бумажки и пошел на улицу, потренировать команду «апорт» - энергии в меделяне неиссякаемое количество, поэтому нужно немного ее вытрясти. Ну а мне все равно делать нечего до поступления свежих сводок или попыток выйти на связь от членов Сейма.

День тем временем шел своим чередом, тусклое солнышко вяло блестело своим отражением в вызывающим озноб одним своим видом море, а я думал о тонкостях морского дела. Не как Петр – я реалист, и прекрасно понимаю, что чертеж никчемного, простенького броненосца я лично смогу начертить только лет через пять упорного изучения кораблестроения. У меня банально времени на это нет, и очень хорошо, что мне и не надо. Думал я о моряках – многие из них и плавать-то не умеют на самом деле, негде было учиться. Думал о пиратах – некторые их «наработки» во время войны пригодятся – и о пиратском капитане. Во работа была у мужиков – ты с полуголодным и нередко охреневающим от жажды, состоящим из отборных маргиналов экипажем месяцами морские просторы колесить должен так, чтобы тебя не зарезали. Дурной, многократно воспетый в литературе характер тут жизненно необходим, а легендарная повязка на одном глазу объясняется вовсе не утратой того самого глаза, а сигналом – входя в трюм, капитан убирал повязку, и неплохо от этого начинал видеть в темноте. Капитан всегда бдителен, и в сумраке корабельных помещений его подло зарезать даже не пытайся!

Вот и у меня так с поправкой на общественный статус, нарядные мундиры и вдолбленные розгами манеры. Мне повязку на глаз надевать не нужно, ибо «темнота» вокруг меня перманентная, и только «коробочка» из преданных людей способна уберечь и меня, и страну. Я сознательно избегаю уже сложившиеся при Дворе «кружки», создавая с нуля собственный. Там, где коллектив уже имеет сложившиеся интересы, вожак попросту вынужден эти самые интересы обслуживать. А я не хочу чужих интересов – у меня своих неисчислимое количество, и все вместе они завязаны на благополучие Империи.

Собственная канцелярия, прикормленные Юсуповы (как собирательный образ), расположение толковых Романовых – все это очень хорошие первые шаги. Теперь нужно идти дальше: завести себе достойных и выполняющих роль «сигналов» друзей. Отсылок к Петру Великому много не бывает, и я, вслед за ним, собираюсь сформировать группу на пару десятков плюс-минус ровесников. В основном – ученых, я же прогрессивный монарх. Разночинцев – эта пестрая братия нуждается в упорядочивании и признании своей значимости на Высочайшем уровне, иначе так и продолжат выступать питательным субстратом для внесистемной оппозиции. Нужна парочка мужиков «из народа», но с достойными положения личного друга достижениями и дарованиями. И никаких актеров – упаси боже, я в прошлой жизни насмотрелся, лучше подальше от «коллег» держаться, за исключением нашего бородатого дьяка-«соловья», он целиком социально одобряемый и православный.

Пока я страдал фигней и развлекался конфискациями контрабанды (неплохо так местные армейские и флотские чины по ее итогам прибарахлились), финны продолжали бродить по улицам, скандировать всякое и – кто поважнее – напряженно думать и принимать компромиссные (а других в этой ситуации быть не может – самоуправление, мать его за ногу) решения с целью заранее определить чего именно мне надо, и как сделать так, чтобы я умерил пыл – запущенных слухов еще до выхода завтрашней газеты достаточно, чтобы осознать простую тенденцию: чем дольше Сейм тянет кота за то самое, тем хуже становится и коту, и Сейму.

В шесть часов вечера ко мне в уже почти обжитый (подремал пару часиков на диване, проснулся закутанным в плед – Андреич заботу проявил) кабинет начальника порта пришел несколько растерянный (впервые это у него) статский советник Иванов.

- Нашли что-то из ряда вон? – предположил я.

- Не то чтобы «из ряда вон», Ваше Высочество, - покачал он головой с небольшим (потому что цесаревича поправил) поклоном. – Детей нашли в трюме, наших подданных. Экипаж молчит, требует шведского посланника, но мы предполагаем…

- Что шведы наладили работорговлю русскими детьми, - легко сложил я два и два.

«Не то чтобы из ряда вон» в моей голове окрасилось новыми красками и вызвало волну гнева в душе. Вы что, твари, совсем охренели? Вам что тут, времена расцвета Византийского рынка, когда монголо-татары и прочие кочевые народы промышляли «угоном в полон» всех, кто под руку попался?! Это что вообще такое?!

- Двадцатый век у калитки во двор маячит, - вздохнул я, усилием воли загнав гнев туда, где он не будет мешать. – А торговля русскими рабами до сих пор не изжита. Это – очень плохая, но очень хорошая находка, Сергей Петрович. Выражаю вам личную благодарность.

- Служу Империи! – цокнул каблуками статский советник.

Подсмотрел у казаков Конвоя – среди них «служу Империи» быстро укоренилось, причем без дополнительных инструкций – поняли, что у меня такой ответ на благодарности вызывает удовольствие.

Какие твари! Это вот такой на Западе прогресс и «свобода», которой так не хватает нам, северным варварам. Что ж, по одной из версий «славянин» происходит от слова «slave», сиречь – раб. Вот такое отношение к нам у геополитических партнеров. Ага, а по эту сторону границы никто не при делах, ага. Цинично, но это тоже мне на руку: теперь шведам придется сильно попотеть, потому что замалчивать такую находку я не стану.

- Оперативная съемка?

- Всё запечатлено в лучшем виде, Ваше Высочество, - заверил Иванов. – Я позволил себе немного подогнать фотографов – детей в стылом трюме держали, натерпелись, мы их в каюты перенесли.

Кое-где и до меня фотографов к облавам и расследованиям привлекали, но само понятие «оперативная съемка» и рекомендации (пока – мало аппаратов и спецов, на каждую суету не напасешься) ею пользоваться при расследовании громких дел вышли из-под моего пера. Ну и сам пользуюсь – с фотографиями любое дело солиднее смотрится.

На лице сидящего на диване в этом же кабинете Остапа ничего такого от новостей не мелькнуло – так, поморщился с понятным смыслом – а значит и вправду «не из ряда вон», а случается. С другой стороны – а как иначе? Сколько людей пропадало без вести в мои времена, где на каждом шагу камеры? Сколько из них попадало в настоящее рабство? То-то и оно: этот бич с человечеством рука об руку всю историю существует, и истинных его масштабов в актуальном пространстве-времени я даже представлять не хочу.

- Правильно, - одобрил я заботу о «нашем будущем», велел статскому советнику вести меня к месту действия, кивнул Остапу следовать за мной – тоже линия обороны - и мы вышли в успевший потемнеть холод снаружи.

Стылый ветер заставлял кутаться в шинель поплотнее, неприятно царапал лицо ледяными каплями морской воды, играл качающимися фонарями и лампами. Внутреннее состояние было под стать – нечаянно вскрытый факт заставил плотно задуматься. Это же не разбойник на деревню набежал, а потом лично увез «полон» до ближайшего «пункта приема рабов», а продукт работы настоящей ОПГ. Одни ловят, другие перевозят, третьи закрывают на подозрительно плачущие трюмы глаза за долю малую. Заметим – большинство «замазанных» добросовестно ходят в храмы предпочитаемой религии, как вариант – пользуются расположением уважаемых людей, а занимаются при этом вот таким вот. Ничего в этом мире не меняется. Удивительно, но, если отринуть кажущуюся технологическую пропасть и некоторое пренебрежение религиозными вопросами, концептуально мой прошлый мир от этого почти и не отличался. И хорошо – будь отличий много, я бы так удачно вжиться в роль не смог. Да, люди медленнее, в том числе в плане разговоров, но это потому что они много думают и стараются подбирать слова и строить фразы заранее. Каждый второй образованный человек разговаривает словно сошедший с театральной сцены персонаж условного Гоголя, и я от этого получаю большое эстетическое удовольствие.

Неплохо я себя выдрессировал – любой удар по психике как с гуся вода, через пару мгновений мозг приходит в норму и начинает концентрироваться на хорошем без урона разруливанию проблемной ситуации.

У трапа огромного парохода - названия которого я естественно не знал, мне и основные серии боевых судов заучить до сих пор не удалось, чего уж о торговых говорить? – мы встретили обоих «моих» фотографов. Нервно курят мужики, грустными глазами на меня смотрят. После поклона фотограф Матвей грустно задал вопрос, который сопровождает человечество всю историю существования:

- Как же так, Ваше Императорское Высочество?

- Бывают такие люди, которые хуже зверья, - ответил я такой же классикой. – Что в Польше, что здесь, что дома у нас и по всей остальной планете. Много работы у нас впереди, но справимся, - придал немного морального духа. – Вы вот что – фотографии прямо сейчас печатайте, один экземпляр мне, штуки три – местным журналистам, и сколько получится – для общеимперских газет.

В эти времена обвинить меня в мистификации догадаются разве что сами шведы. Я бы по крайней мере так и сделал – порт с прошлой ночи в блокаде, и принести на арестованный корабль науськанных говорить нужное детишек задача плевая. Посмотрим, какие моральные качества у политической верхушки будущей «жертвы немотивированной агрессии» - окно возможности сохранить лицо я им оставил, когда поблагодарил за «помощь в расследовании».

Сердобольные служивые заботились о неслучившихся (и слава Богу!) рабах как могли, укутав в одеяла, натащив гору еды и конечно же горячий чай. В основном - мальчики пригодного к работе возраста: от десяти до тринадцати лет. Девочки в количестве пять штук еще меньше – от возраста первоклашки до примерно пятиклассницы. Эти уже для совсем другой «работы». Педофилам и другим извращенцам в этом времени хорошо – такое понятие как «возраст согласия» отсутствует в принципе, зато имеется профильный рынок любых услуг. Дешев ребенок из низов общества, и никто его судьбой особо не интересуется – большой мир, много темных уголков. Ничего, скоро вашей вольнице придет конец. По крайней мере в нашей Империи.

Попытался поговорить – дети источник информации специфический, но порой видят, слышат и понимают больше, чем кажется взрослым. Тщетно – несмотря на заботу со стороны моих людей, малыши запуганы до полной неспособности говорить и шокированы – много дней в темном, холодном трюме, вдалеке от родителей и с полной неизвестностью впереди. Глаза прячут, кутаются в одеяла, пытаются жаться в стену. Тут и взрослый охренеет. Ладно, дадим время ребятам.

- Документы? Опись? Что-нибудь? – спросил я.

- Вон тот малой на финском лопотал, когда его из трюма на свет Божий вынесли, - указал статский советник на худого, бледного пацана с белой шевелюрой. – Допросим и разберемся, Ваше Высочество. И описи найдем, и бухгалтерию, и места, откуда деток забрали. В трюме голубчики сидят, под присмотром и в кандалах. Как раз замерзнуть должны были.

- Ребята, я – русский цесаревич, - представился я детям максимально мягким тоном, решив попытаться разговорить их снова. – Всех вас вернем родителям, а злодеев – накажем. Вам сейчас очень трудно, но я очень прошу вас набраться отваги и рассказать этому дядьке, - указал на коллежского секретаря Федорова. – Все, что видели и слышали с того грустного дня, когда вас забрали из отчего дома.

- Меня с улицы забрали, - откликнулся сидящий в уголке капитанской кровати рыжий пацан лет десяти. – Ни кола, ни двора у меня. Ни мамки, ни папки.

Подтянув колени к подбородку, он обнял их руками и снова ушел в себя, уставившись на висящие на стене напротив картины «морской» тематики пустым взглядом. Плотина, однако, была прорвана – мальчики и девочки наперебой начали рассказывать, кто они и откуда, не забывая предлагать рыжему переехать к ним – те, кому есть куда возвращаться, конечно, потому что беспризорник здесь не один:

«А меня хозяин фабрики за нерадивость продал».

Сгною урода!

«Батя сказал, что еще одну бабу кормить нечем, и приданного на меня нет, а потом благородный в мундире в деревню приехал, сказал, что им с женою деток Боженька не дал, поэтому меня в дочери возьмет, тоже благородная буду».

Многое говорит об экономической ситуации на селе. Полагаю, в байку про «удочерение» родители этой десятилетней глазастой девчушки не шибко-то поверили, просто другие возможности решить «проблему» еще хуже. Нет, не получается не осуждать, но это рудименты прошлого мира еще не отмерли.

«Мы вон с Ванькой и Колькой второй год на улице живем, по карманам уважаемых людей лазим… Ой, а нас за это на каторгу не отправят? Нас старшие научили, Степан Петрович у нас главный, палкой нас учить любит. Вот, значит, по темноте в подвал наш возвращались, а тут карета по дороге проехала, из нее трое выскочили. Ванька с Колькой убежали, а я попался».

Вот огромный пласт «товара» - беспризорника из банды малолеток вообще никто искать не станет, а дисциплина у них в наличии – вон, палкой прививают.

«Отцу поесть носила, он пастух, так меня с котелком в лесу какой-то вонючий и бородатый схватил, рот тряпкой заткнул, связал да в мешок засунул, я и не видела ничего, только трясло и гремело сильно. И качало».

Речной пароход даже по такому скудному описанию не узнать невозможно. Нагло, и даже связанный и неспособный кричать ребенок в мешке делает мешок очень подозрительным – дергается, мычит. Значит логистика отлажена, и на неудобные мешки добрые партнеры глаза сознательно закрывают.

В разноголосице действительно мелькал финский. И не только он – польский, идиш, отчетливо указывающие на Кавказ, но непонятные мне фразы смуглого бровастого пацана. Полный интернационал, и это, прости-Господи, хорошо: на чисто русских детей будет плевать всем, кроме русских и хороших представителей наших национальных меньшинств. Теперь, с таким комплектом, проникнутся вообще все.

- Молодцы! – похвалил я ребят. – Я к вам еще вернусь, а пока рассказывайте дальше, - посмотрел на статского советника. – Ведите к арестованным.

Допросим с большим пристрастием.