Все облегченно вздохнули, когда герцог Никколо покинул конюшни Овна. Своим сыновьям он, однако, охотно позволил остаться.
— Если, конечно, у вас нет никаких возражений, синьор Паоло, — сказал он хозяину, который не посмел бы, разумеется, возразить, даже если бы у него и было такое желание.
— Не по душе мне, что сыновья недруга нашего с отроками нашими общаются, — обращаясь к Паоло, сказал Детридж после того, как Никколо покинул их. Оставив карету в распоряжении Фалько, герцог пешком отправился в город по каким-то своим делам.
Паоло покачал головой.
— Быть может, это говорит с нами будущее, — сказал он затем. — Кто знает, может быть, старым неприязням придет когда-нибудь конец. Об этих молодых людях мне не приходилось слышать ничего дурного.
— Но всё же статься может, что они, воле отца своего повинуясь, действуют, — возразил Детридж, — и вызнают у наших отроков более, чем знать им надлежит.
Мануши тем временем свернули свои одеяла и приготовились уходить.
— От души благодарим вас за гостеприимство, — церемонно произнес Аурелио, обращаясь к Паоло и Терезе. — Нам же пора отправляться в путь. Мы хотим посетить еще наших старых друзей, живущих в этом городе.
Аурелио и Рафаэлла поклонились, коснувшись лба руками. Произнеся затем несколько слов на своем языке, они переведи: «Мир вашему дому и вашему семейству, добро вам и горе врагам вашим».
А затем они удалились, словно яркие птицы, улетающие на юг.
— Странный народ, но мне они нравятся, — сказала Тереза.
— Здесь всегда рады манушам, — заметил Паоло. — Они для нас память о старых, лучших временах.
Герцог хотел вознаградить музыканта, но Гаэтано что-то прошептал отцу, и серебро незаметно перешло в руки Рафаэллы. Джорджия была несколько удивлена тем, что молодой аристократ тоже заметил, кто распоряжается кошельком в этой паре. Тут же Джорджия вспомнила, что всё еще не знает, супруги они или нет. Мануши выглядели достаточно открытыми в их отношениях с другими людьми, но, тем не менее, сейчас, когда они ушли, трудно было сказать о них что-то определенное.
То, что братья ди Кимичи решили остаться, не удивило Лючиано. Он знал, что Гаэтано решил как можно больше узнать о Странниках. А вот то, что между представителями могущественного семейства и людьми Овна начало возникать некое подобие дружбы, казалось ему весьма необычным и не очень понятным.
— Поедемте вместе с нами на прогулку, — сказал Гаэтано. — Если, конечно, у вашего отца, Чезаре, нет никаких возражений. Воспользуемся каретой — для брата так будет удобнее и легче.
Разрешение было получено, и пятеро подростков уселись в карету ди Кимичи с ее украшенными плюмажами лошадьми и обтянутыми бархатом сидениями. Так странно, думал Лючиано, выезжать на прогулку с людьми, которых его учили считать заклятыми врагами. Да и Чезаре с детства привык опасаться и не доверять им.
У Джорджии подобных переживаний не было. Ото всех в Талии она слыхала, что ди Кимичи — плохие, опасные люди, и сама она вполне готова была поверить в то, что герцог — человек, с которым лучше не встречаться темной ночью где-нибудь в глухом месте. Но Гаэтано и Фалько, если отвлечься от их роскошных костюмов и изысканных манер, были просто мальчиками. Причем гораздо более симпатичными, чем Рассел и его дружки.
— Едем на Южную дорогу, — скомандовал Гаэтано, и карета, оставив позади булыжные мостовые Овна, обогнула Поле, свернула на юг и по широкой Звездной Дороге направилась к Воротам Луны.
Чуть подавшись вперед, Гаэтано заговорил с Джорджией.
— Мы нуждаемся в вашей помощи, — сразу же перешел он к сути дела. — Если брата не удастся вылечить, его заставят стать священником. — Кто заставит, Гаэтано не сказал, но это и так было достаточно очевидно.
— А вы не хотите этого? — стараясь выиграть время, спросила Джорджия у Фалько.
На лице младшего из братьев появилось задумчивое выражение.
— Пожалуй, что нет, — проговорил он медленно. — Во всяком случае, если бы у меня был выбор. Я бы лучше, как и мой брат, поступил в университет, чтобы учиться философии, живописи и музыке.
Джорджия попыталась представить, как может выглядеть университет в Талии шестнадцатого века. Инвалидной коляски у Фалько не было, так что, судя по всему, у тальянцев нет еще ни таких колясок, ни рамп — вообще ничего в этом роде. Если Фалько не сможет более или менее нормально передвигаться, его придется носить на лекции.
— Могут ли Странники чем-то помочь моему брату? — спросил Гаэтано. — Его лечили лучшие в Талии врачи, но добиться чего-то большего уже не в их силах. Лишь высшее знание — такое, каким обладаете вы, философы и естествоиспытатели, — может дать ему шанс на выздоровление.
Джорджия растерялась. Она даже отдаленно не чувствовала себя философом, но этот юный аристократ обращался к ней, словно к большому ученому. Она готова была поверить, что таким человеком мог быть таинственный Родольфо, или тот доктор времен королевы Елизаветы, или даже Паоло, у которого от природы был внушающий уважение и доверие вид. Может быть, даже Люсьен, приобретший после своего необъяснимого перехода в этот мир необычные способности, о которых Джорджия никогда прежде не подозревала. Но она-то была всего лишь худенькой школьницей, единственно чем владевшей, так это умением перемещаться из одного мира в другой. Чем это может помочь мальчику с большими темными глазами и исковерканной ногой?
Наблюдавший за нею Фалько повернулся внезапно к брату и сказал:
— Не думаю, что она способна что-то для меня сделать.
Атмосфера в карете стала, казалось, наэлектризованной, и Джорджия почувствовала, что начала краснеть.
— Она? — переспросил Гаэтано. — Этот страваганте — женщина?
Лючиано пришел Джорджии на помощь.
— В Талии ей приходится ходить переодетой. Мы, Странники, стараемся не привлекать к себе внимания.
— Вы тоже Странник? — спросил Гаэтано. — Стало быть, это и есть то, чему вы обучаетесь у регента?
— Пожалуйста, — вмешался Фалько. — Если вам что-то известно, поделитесь этим с нами. Может ли то, что делают Странники, излечивать телесные болезни?
Когда герцог покинул округ Овна, человек в синем плаще последовал за ним. Дойдя до Звездного Поля, герцог резко обернулся лицом к своему преследователю, но тотчас расслабился, узнав его.
— Надеюсь, обычно вы более осторожны, — сказал Никколо — В противном случае, грош вам цена как шпиону.
— Разумеется, — спокойно ответил Энрико. — Конечно же, я не выслеживал вашу светлость — подобного я бы никогда себе не позволил. Я просто последовал за вами, чтобы сообщить кое-какие новости.
Герцог Никколо приподнял бровь. Никаких иллюзий относительно Энрико он не питал — всё, что следовало знать об этом человеке, он уже выяснил у своего племянника.
— У Овнов имеется тайна, которую они скрывают от вашей светлости, — продолжал Энрико. Теперь ему удалось завладеть вниманием герцога, который догадывался уже, что в округе
Овна, хотя там и продолжают проявлять должное к нему почтение, всё же происходит нечто необычное.
— Тайна, способная помочь им выиграть Скачки? — спросил Никколо.
— Более чем правдоподобно, — ответил Энрико. — Тайну эту они скрывают в Санта Фине. Сейчас я собираюсь отправиться туда, чтобы выведать дополнительные подробности,
— Как только вам это удастся, немедленно дайте мне знать, — сказал герцог. — Если в Санта Фине вам понадобится какая-то помощь или место, где можно будет укрыться на какое-то время, отправляйтесь в мой тамошний летний дворец. — Он написал на клочке бумаги несколько слов. — Отдайте это мажордому, и он позаботится, чтобы вы получили всё необходимое.
Лючиано принял решение..
— Если я расскажу вам о том, что со мною произошло, — сказал он, — вы должны будете поклясться не рассказывать об этом никому… никому, включая и вашего отца.
Наступила короткая минута молчания — Гаэтано явно боролся с чувством верности своей семье. Братья глядели друг на друга — один безобразный, но энергичный и крепкий, другой удивительно красивый, но искалеченный. Кивнули оба одновременно.
— Клянемся! — сказали они. К некоторому удивлению своих спутников, Гаэтано приказал вознице остановить карету, и оба брата преклонили перед Лючиано колени, протянув ему при этом свои кинжалы. По-настоящему опуститься на колени Фалько был не в состоянии, но он наклонился вперед, с искаженным от боли лицом подогнув свою менее изуродованную ногу.
Затем оба брата торжественными голосами запели:
Клянемся Городом Цветов —
Пусть вечно не знать ему бед! —
Своих вовек не нарушить слов
И выполнить свой обет.
После этого братья протянули Лючиано свои кинжалы, попросив слегка надрезать каждому из них кожу на запястье.
Собираются стать братьями по крови, подумала Джорджия. Дело, однако, было не в этом. Молодые аристократы протянули Лючиано свои покрытые ярко-алыми капельками крови запястья и жестами попросили дотронуться до них губами. Джорджия содрогнулась, но Лючиано сделал это без всяких раздумий. Как только он ощутил вкус добровольно пролитой ди Кимичи крови, Джорджия почувствовала, как расслабился Чезаре, до сих пор напряженный, словно туго натянутая струна.
Обстановка в карете изменилась сразу же и полностью.
— Вперед! — приказал Гаэтано, пряча в ножны возвращенный ему Лючиано кинжал, и возница погнал лошадей. Они уже линовали Ворота Луны и направлялись к югу, но никого в карете не интересовало, где они, собственно, едут.
Ни у кого не было сомнений в том, что ди Кимичи сохранят в тайне всё, что им будет рассказано. Джорджия сообразила, что, собственно говоря, и она впервые услышит о том, что же в действительности произошло с Люсьеном.
Ей было ясно, что это слегка отредактированный вариант его истории, но и он был достаточно поразительным.
— Я, как и Джорджия, Странник из другого мира, — начал Лючиано. — В том мире я был тяжело болен. По-иному, чем Фалько, — медленной ползучей болезнью, пожиравшей мои внутренности.
— Мы знаем такую болезнь, — кивнул Гаэтано. — Мы называем ее болезнью Рака, потому что она, словно клешнями, сдавливает и разрушает всё внутри человека.
— Впервые оказавшись здесь, — продолжал Лючиано, — или, точнее говоря, в Беллеции, ставшей теперь моим городом, я почувствовал себя совершенно здоровым.
У Фалько загорелись глаза, а Гаэтано выдохнул:
— Значит ли это, что Фалько излечился бы, попав в ваш мир?
— Не думаю, — ответил Лючиано. — Может быть, ему стало бы лучше, но переломанные кости вряд ли вновь стали бы целыми. Самое большее, у него прибавилось бы сил. Но и это при возвращении сюда снова исчезло бы.
— Хотя в Талии я чувствовал себя здоровым, в моем собственном мире мне становилось всё хуже. И в это время в Беллеции меня захватили в плен. Одна из особенностей перехода состоит в том, что в Талии ночь в то самое время, когда в другом мире день. Если кто-то из нас задержится в Талии на ночь, в своем собственном мире он окажется погруженным в сон, из которого невозможно пробудить. Я был не в состоянии вернуться в свой мир, поскольку оказался пленником, и всё это время мое тело выглядело впавшим в кому… ну, вы знаете, когда человек дышит, но во всех прочих отношениях кажется мертвым.
— Да, — кивнул Гаэтано, — мы называем это «Morte Vivenda», смертью при жизни. Такое иногда случается после падения со скачущей лошади. Почти всегда при этом жертвы вскоре умирают уже по-настоящему.
Лючиано кивнул.
— Что-то в этом роде было и со мной. Вскоре мое тело в том мире самостоятельно не могло уже даже дышать.
— И ты умер? — спросил Фалько. Его и без того огромные темные глаза расширились так, что, казалось, заполнили всё лицо.
Какую-то долю секунды Лючиано колебался.
— Я пришел из далекого будущего, — заговорил он затем, тщательно подбирая слова. — Наши врачи могут какое-то время поддерживать в человеке жизнь с помощью приборов. Я не знаю в точности, как это было, но думаю, что дыхание у меня поддерживали именно таким образом и только после того, как врачи решили, что мой мозг уже мертв, приборы были отключены.
В карете надолго воцарилось молчание. Джорджия поняла, что и сама еле дышит, а на Лючиано было просто страшно смотреть.
— Как бы то ни было, — вновь поспешно заговорил он, — в какой-то момент я внезапно понял, что жив здесь в Талии, но умер в моем собственном мире. С того времени, а это было почти год назад, я стал гражданином Талии, нахожусь под покровительством регента, моего учителя, и живу со своими приемными родителями, доктором Кринаморте и его супругой.
— И вернуться ты не можешь? — спросил Фалько.
— Навсегда нет, — ответил Лючиано. — Постоянно жить я теперь могу только здесь.
— А эти доктора из будущего, — сказал Гаэтано, сосредоточиваясь на том, что было для него важнее всего во всей этой истории, — могут они помочь моему брату?
— По-настоящему я этого опять-таки не знаю, — ответил Лючиано. — Как ты думаешь, Джорджия?
— Я почти ничего не смыслю в медицине, — честно ответила Джорджия. — Возможно, они могли бы сделать такую операцию, чтобы ему стало легче ходить. И даже если они это сделать не могут, он мог бы получить электрическую коляску, передвигаться в которой гораздо удобнее и легче. — Она умолкла и после небольшой паузы добавила: — Вообще-то в том, что я наговорила, нет почти никакого смысла.
— Могли бы вы перенести этих докторов сюда? — спросил Гаэтано.
И Лючиано, и Джорджия отрицательно покачали головами.
— Сами по себе они ничего не смогли бы сделать, — сказал Лючиано, — даже если бы мы были способны переместить их сюда.
— Им необходимо оборудование, — объяснила Джорджия. — Операционная, электричество, наркоз, инструменты и лекарства.
— В таком случае существует только один выход, — спокойно проговорил Фалько. — Я должен попасть туда. Вы должны помочь мне попасть в ваш мир.
Каждый год в Реморе происходили встречи конюших, на которых обсуждались договоренности, действовавшие между различными округами во время Звездных Скачек. Это были встречи союзников, так что округа собирались в соответствии со своей принадлежностью к различным стихиям: Огонь с Огнем, Воздух с Воздухом. Встреча трех округов Огня происходила в Овне, и сейчас Паоло сидел в таверне вместе со своими коллегами из Стрельца и Львицы.
Подобные же встречи происходили и в других округах Реморы. Риккардо, конюший Близнецов, принимал округа Воздуха — Весы и Водолея; Эмилио, конюший Девы, занимал своих гостей из округов Земли — Тельца и Козерога; Джованни же, конюший Скорпиона, покупал выпивку для своих собратьев из других округов Воды — Рыб и Рака.
Вековые традиции взаимной вражды служили побудительным мотивом таких ежегодных встреч. Основное соображение сводилось к тому, что наездники из относящихся к противоположным стихиям округов будут во время Скачек создавать помехи друг другу. Например, все жокеи Воды будут блокировать лошадей Огня, а наездники Земли — строить козни всадникам Воздуха. Но помимо этого общего противостояния, каждый наездник постарается чинить особые помехи своим первоочередным врагам, таким, как Рыбы для Овна или Телец для Близнецов.
Помимо того, связи с породненными городами подталкивали, скажем, Близнецов и Деву противостоять Овну. Короче говоря, после начала Скачек у каждого из всадников нашлось бы очень мало скачущих рядом лошадей, которых он мог бы считать нейтральными. Все наездники носили цвета своих округов, но всё равно, чтобы придерживаться заранее избранной стратегии в калейдоскопе мчащихся вокруг Поля лошадей, соображать требовалось поистине молниеносно.
Пока что можно было только строить планы. Порядок, в котором лошади выстраивались на старте, определялся по жребию перед самым началом скачки. До этой минуты округа будут, тем не менее, обдумывать тактику и пытаться раскопать любую полезную информацию о лошадях и наездниках своих соперников,
И сегодня в трех из четырех групп предметом большинства разговоров был слух о каком-то тайном оружии, появившемся у Овна. Паоло полностью доверял своим союзникам из Львицы и Стрельца — они были бы только счастливы благодаря преимуществу, полученному любым из округов Огня — и потому рассказал им о Мерле.
— Слава Богине! — воскликнули внимательно слушавшие его конюшие двух других округов.
Легенда о крылатых лошадях была, разумеется, им известна — вся Ремора знала, что такие существа появляются иногда, хотя и очень редко. Никто не видел их, но каждый знал кого-то видевшего, даже если это был прадедушка одного из приятелей. И каждый верил в силу такого доброго предзнаменования.
Уверенности у них было бы поменьше, знай они, что Риккардо и Эмилио рассказывают в эту же минуту конюшим округов Воздуха и Земли о какой-то тайне, скрываемой Овном. Узнали об этом они от Энрико, шпиона, работавшего в конюшнях Близнецов, но поровну делившегося информацией с людьми Папы и герцога. В чем состоит эта тайна, известно ему еще не было, но он знал, что ответ следует искать в Санта Фине, и не сомневался в том, что скоро его найдет.
До округов Воды новость еще не дошла, но это было только вопросом времени. Кто-либо из враждебных Беллеции округов Близнецов или Девы даст информации просочиться в один из округов Воды — предпочтительнее всего в Рыбы. Скачки этого года обещали быть особо тяжкими для Овна, если учесть, что три четверти города по тем или иным причинам сговаривались против него.
Чезаре, ожидавший еще своего утверждения в качестве наездника Овна на Скачках этого года, находился в блаженном неведении относительно близившейся опасности. Он был настолько ошеломлен заявлением Фалько, что и думать не думал о собственном будущем.
Лючиано боролся с обуревавшими его чувствами. Он знал, что Фалько и сам до конца не понимает смысла своих слов, что он не имеет никакого представления о связанных с переброской в другой мир опасностях. Даже если врачи того мира смогут вылечить Фалько, это нельзя сделать за один раз. План Фалько не может сработать, если он не откажется добровольно от своей жизни в Талии. А из всех сидевших в карете только Лючиано знал, что это означает.
Все смотрели на Лючиано, ожидая, что же он ответит. Он бросил быстрый взгляд на Джорджию. Быть может, она лучше, чем остальные, смогла бы его понять, но она всё еще оставалась только новичком в подобных вещах.
Первым заговорил Фалько. Повернувшись к брату, он сказал:
— Гаэтано, существует одна лишь возможность. Это будет очень тяжело, тяжелее, чем смерть, но таков мой выбор. Я перейду в мир будущего и стану жить в нем.
Старший брат обнял его, и все увидели слезы, появившиеся в глазах Гаэтано.
— Нет, я не отпущу тебя. Ты не можешь покинуть нас. Что ты будешь делать без семьи? Без меня?
В ответ прозвучал приглушенный объятием брата голос Фалько:
— Лучше провести оставшуюся жизнь в другом мире, даже если это будет жизнь без тебя, брат мой, чем существовать такой развалиной, таким огрызком человека, каким мне суждено здесь быть.
Фалько повернулся к Лючиано и Джорджии.
— Я сделал выбор. Как мне теперь следует поступать?