Город Звёзд

Глава 19 Мусор убран

Был уже поздний вечер, когда парадная карета герцогини Беллеции миновала Ворота Солнца. Порядочная толпа реморанцев, по большей части из округа Овна, приветствовала ее, размахивая штандартами своих округов, черно-белыми знаменами Реморы и несколькими украшенными масками беллецианскими флагами. Гаэтано стоял у ворот вместе со своими старшими братьями и дядей, представляя семейство ди Кимичи. Убедить герцога Никколо покинуть больницу не удалось даже ради такой важной гостьи.

Прозвучали приветственные фанфары, на фоне которых можно было расслышать барабанный бой, доносившийся из округов, продолжавших ни на минуту не прекращающуюся подготовку к параду. Родольфо вышел из кареты и подал руку Арианне, чтобы она могла сойти на землю и выслушать официальное приветствие Папы Лениента VI.

Толпа дружно вздохнула. Слухи о красоте герцогини были ничуть не преувеличены, жаль только, что нельзя было как следует разглядеть лицо, скрытое под маской по обычаю ее города. Видно было, что она высока и стройна. Густые каштановые волосы герцогини были лишь слегка стянуты на макушке, а ее платье было сшито из черного и белого атласа в честь традиционных цветов Реморы — деталь, которую горожане по достоинству оценили.

Юная герцогиня сделала реверанс перед Папой и поцеловала перстень на его руке, проявив тем самым должное уважение к церкви, что также было одобрено горожанами. Папа тут же подал герцогине руку и представил ее трем своим племянникам. Толпа аплодировала, когда молодые принцы по очереди склонялись, чтобы поцеловать ее руку. От внимания зрителей не ускользнуло, что больше всего времени герцогиня уделила беседе с младшим из братьев, довольно-таки невзрачным на вид.

Заметил это и Лючиано, стоявший в группе жителей Овна. Он уже почти месяц не видел Арианну и не знал, когда ему удастся побыть с нею наедине. Она будет жить в папском дворце на территории округа Близнецов, месте, от которого Лючиано в данный момент старался по возможности держаться подальше. И она всё еще продолжала беседовать с Гаэтано. Чувствовал себя Лючиано отвратительно. Гаэтано ему нравился, но всё же далеко не так, как Арианна.

Сутулый мужчина в черном, стоявший позади Арианны, повернулся и посмотрел прямо на Лючиано. Страваганте Родольфо почувствовал уже присутствие не просто одного из собратьев, но своего любимого ученика. Предназначенные Лючиано кивок и улыбка были мимолетными, но вполне достаточными, чтобы поднять настроение подростка. Родольфо был здесь, а это значит, что всё будет в порядке.

— Неплохо выглядят, не правда ли? — проговорил прямо в ухо Лючиано негромкий голос. Обернувшись, он увидел знакомое, хотя и укрытое под вуалью, лицо.

— Сильвия! — вырвалось у него. — Я не знал, что вы здесь.

— Они тоже не знают, — улыбнувшись, ответила она. — Доставит им это удовольствие, как ты думаешь?

— Разве это не опасно? — прошептал Лючиано. — Здесь ведь, как вы сами видите, полно ди Кимичи, а герцог сейчас в таком настроении, когда он опасен как никогда.

— Я слыхала о том, что случилось с его мальчиком, — сказала Сильвия. — Не странно ли, что человек, который способен заказать убийство так же, как заказывает пару новых сапог, может быть любящим семьянином?

— Это мой друг.

— Герцог Никколо? — удивленно спросила Сильвия.

— Да нет, Фалько, его самый младший сын, — ответил Лючиано. — Герцог Никколо, я думаю, охотно включит меня в список, когда будет заказывать следующую пару сапог.

Джорджии нелегко было покидать в эту ночь Ремору и встречать новый день в Лондоне, зная, что Лючиано собирается встретиться со своей замечательной Арианной. Было бы уже достаточно тяжело, если бы прежний Люсьен, оставшись живым, нашел себе подружку среди знакомых Джорджии девочек. Новый же Лючиано — с его бархатными костюмами и аристократическими друзьями — жил в мире, который Джорджия могла навещать только ненадолго, во времени, которое ушло в прошлое много веков назад. Теперь, после приезда герцогини, временам, когда Джорджия проводила по много часов наедине с ним, придет конец.

Последнюю неделю Джорджии было страшно в Реморе — настолько страшно, что временами она подумывала о том, чтобы прекратить свои ночные странствия. В конце концов, то, что она намеревалась совершить, она уже совершила. «Николас Дьюк» находился в полной безопасности, о нем заботились Мулхолланды, он посещал врачей и строил планы на будущее в своем новом мире.

В Реморе же умирал Фалько. Никто в городе не сомневался в этом. Герцог был вне себя от горя и почти всё время проводил в лечебнице у постели сына. И Джорджия каждую ночь возвращалась в Ремору, притягиваемая и личной драмой семейства ди Кимичи, и всеобщим возбуждением, нараставшим по мере приближения Скачек.

Два ее ближайших в Реморе друга были связаны с обоими этими событиями. Чезаре не мог скрывать возбуждение, охватывавшее его при мысли о Скачках. Каждый день, когда они с Джорджией ездили вместе верхом, он говорил о Скачках, рассказывая о тайных договорах между наездниками из разных округов, о множестве ритуалов и обычаев, связанных с этим великим событием.

Лючиано не скрывал тревоги, охватывавшей его при мысли о том, что может случиться с ним и с Джорджией. Никколо ди Кимичи угрожал им самыми серьезными последствиями в случае, если Фалько умрет, а этот момент становился всё ближе. Мальчик не открывал глаз с того времени, когда его нашли рядом с пустой бутылочкой из-под яда. Городские лекари между тем были озадачены. Никаких признаков отравления они не нашли. Да никому не хотелось и думать о том, что юноша, совсем еще мальчик, решил покончить с собой. Самоубийства в Талии были явлением настолько же редким, насколько убийства — частым.

Джорджии и Лючиано не позволили посетить лечебницу, хотя они и пытались это сделать. Герцог распорядился окружить своего сына усиленной охраной. Пришлось ограничиться беседами на кухне Паоло, где Джорджия рассказывала Лючиано о том, как у их тальянского друга идут дела в Лондоне.

А дела эти шли отлично. Джорджия стала теперь частым гостем в доме Мулхолландов, чему никто не удивлялся, поскольку именно она первой нашла мальчика. Трудно только было привыкнуть называть его Николасом. Сам он, впрочем, легко свыкся со своим новым воплощением. Мулхолланды купили ему новую одежду, но носил он и кое-что, оставшееся после Люсьена и сохраненное его родителями. Джорджия вздрогнула, увидев Фалько в том самом сером свитере, который был на Люсьене, когда она впервые встретилась с ним.

Она познакомила Фалько с Алисой, заинтересовавшейся ее дружбой с младшим по возрасту мальчиком.

— Полагаю, раз уж ты нашла его, то чувствуешь какую-то за него ответственность, — сказала Алиса.

— Тут ты права, — ответила Джорджия. — Ответственность — самое подходящее слово.

Фалько бывал и в доме Джорджии, а в одну из суббот она взяла его собой в школу верховой езды, благо Мора согласилась отвезти их туда на своей машине. К счастью, Мора не видела ничего плохого в дружбе потерявшегося мальчика с ее дочерью — тем более теперь, когда вопрос об усыновлении уже отпал. Помимо того, Мора надеялась, что контакт с лошадьми окажет на мальчика благотворное психологическое воздействие.

«Быть может, это расшевелит его воспоминания о несчастном случае», — предположила она в разговоре с Джорджей.

Оказавшись среди лошадей, Фалько пришел в полный восторг. Они были тем, что он отлично понимал и в новой своей жизни. Хотя ездить верхом он не мог, Джин, пока Джордж занималась с инструктором, прошла с ним по конюшне, знакомя со всеми стоявшими там лошадьми. Особенно пришлась Фалько по душе вороная кобыла по кличке Черногривка.

— Как вы думаете, миссис О'Греди, после операции я смогу прийти сюда и поездить на ней? — спросил он у Моры.

— Ну, не сразу, — ответила она. — Ты же знаешь, что шесть недель твоя нога должна будет оставаться в гипсе. А вот когда ты окончательно выздоровеешь, мы поговорим с твоими приемными родителями и об уроках верховой езды.

— Мы будем рады тебе, — кивнула Джин, хотя, честно говоря, не могла представить себе, что этот искалеченный мальчик сможет когда-нибудь ездить верхом.

Когда на следующее утро после прибытия герцогини Джорджия вновь оказалась в Реморе, она увидела сидевшую в кухне незнакомку. Очень элегантная женщина средних лет с закрытым вуалью лицом беседовала с доктором Детриджем, и видно было, что их связывает старая дружба. Долговязый рыжеволосый парень — судя по всему, слуга этой женщины — стоял позади ее стула.

— О, это ты! — воскликнул Детридж. — Разреши представить тебя синьоре Беллини. Сильвия, это Джорджи — такожде из нашего Братства.

Незнакомка протянула Джорджии прохладную, искусно наманикюренную руку, окинув девочку одновременно пристальным, пронизывающим взглядом.

— Так… — проговорила она. — Значит, ты — новая страваганте. Мой… Родольфо сказал, что ты девочка.

Джорджия почувствовала, что краснеет. Никогда ей еще не было так неловко в костюме тальянского конюшенного мальчика, как под взглядом фиалковых глаз этой женщины.

— Я вижу, ты маскируешься, скрывая свой настоящий вид, — сказала Сильвия. — Весьма разумное в этом городе поведение. Быть может, и мне следовало бы прибегнуть к этой же тактике. Хотя, в некотором смысле, я так и делаю.

Джорджия лихорадочно размышляла, пытаясь понять, как вписывается в общую картину эта явно значительная особа. Впрямь ли она сказала «мой Родольфо»? У кого может быть право на подобную интимность по отношению к столь важной особе? И почему этой женщине необходимо маскироваться?

В этот момент Лючиано, Паоло и Чезаре вернулись со скаковой дорожки. Начался дождь, и покрытие стало слишком скользким. Чезаре был обеспокоен, потому что именно сегодня должно было состояться чрезвычайно важное для Скачек событие — укладывание покрытия на дорожку вокруг Звездного Поля.

— Это просто короткий ливень, — успокоил его отец. — Не тревожься, с дорожкой всё будет в порядке.

— Ты, я вижу, уже познакомилась с Сильвией; — сказал Лючиано Джорджии, и девочка вновь подивилась тому, с какой легкостью он общается со здешними важными персонами.

— Когда ты собираешься повидаться с Арианной? — задала Сильвия вопрос, немало интересовавший и Джорджию.

— Не знаю, — ответил Лючиано.

Послышался стук в дверь, и оба молодых Странника нервно вздрогнули, хотя и трудно было предположить, что герцогиня Беллеции явится с визитом в округ Овна.

Паоло отворил дверь человеку, носившему, как теперь уже знала Джорджия, имя Родольфо. Она успела узнать в нем странного незнакомца, появившегося когда-то на похоронах Люсьена. Слегка сутулый, высокий мужчина с тронутыми сединой волосами и полным достоинства видом. Он вошел в комнату и тепло обнял Паоло. Обнял он и Детриджа, а затем Лючиано. Гость долго и словно бы испытующе вглядывался в лицо мальчика.

— У меня теплеет на сердце, когда я вижу тебя, — услышала Джорджия негромко сказанные слова и увидела, с какой безграничной преданностью смотрит Лючиано на своего учителя, «А что я здесь делаю?» — подумала она, чувствуя себя ничтожной и никому не нужной.

Тут же высокий мужчина повернулся к Джорджии и взял ее руку в свою. Ей казалось, что спокойные темные глаза этого человека видят ее насквозь и способны проникнуть в самые затаенные ее мысли.

— Должно быть, ты Джорджия, — вежливо проговорил мужчина. — Для меня честь познакомиться с тобой.

— Пять Странников в одной комнате, — произнес негромкий голос. — Это каждый из нас может почитать за честь.

Теперь растеряться пришла очередь Родольфо. К своему изумлению, Джорджия увидела, что его спокойное достоинство начисто испарилось, когда таинственная Сильвия шагнула вперед.

А потом они обнялись. Это не была простая, принятая в Талии формальность, и Джорджия поняла внезапно, кто эта женщина.

Она увидела, что Лючиано со снисходительной улыбкой смотрит на обнимающуюся пару.

— Мне бы следовало рассердиться на тебя, — тихо проговорил Родольфо. — Но как я могу, если меня наполняет радость оттого, что я вижу тебя здесь.

— Полагаю, тебе следует заново представить меня этой барышне, — сказала Сильвия.

— Джорджия, — сказал Родольфо, всё еще сжимая в своей руке руку загадочной женщины, — я рад познакомить тебя с моей женой, Сильвией Росси, прежней герцогиней Беллеции и матерью теперешней герцогини.

В папском дворце у Ринальдо ди Кимичи вновь происходила неприятная беседа с одним из его дядей. Не внушая такого ужаса, как герцог Никколо, Фердинандо был, тем не менее, Папой и принцем Реморы.

— Браки совершаются на Небесах, — произнес Фердинандо, выполняя свою роль главы тальянской церкви. — Не подобает легкомысленно расторгать их.

— Воистину так, ваше святейшество, — согласился Ринальдо. — Часть вины я в данном случае должен взять на себя. Быть может, этот брак был заключен уж слишком легкомысленно. Это я устроил его.

Папа прекрасно знал и об этом, и о том, что его племянница Франческа была вынуждена согласиться на навязанный ей Ринальдо брак под угрозой гнева герцога Никколо, который обрушится на нее в случае отказа. Однако, если бы заговор удался и Франческа была избрана герцогиней Беллеции, уж, верно, она примирилась бы с наличием пожилого мужа, и Папе не слишком хотелось расторгать брак лишь потому, что весь этот замысел потерпел крах. В конце концов, его долг поддерживать святость супружеских уз.

— На каком основании эта женщина просит расторгнуть брак? — спросил он.

Ринальдо замялся. Если дядя, говоря о Франческе, назвал ее «этой женщиной», стало быть, шансов сыграть на родственных чувствах практически нет.

— Она… он… мне кажется, этот брак так по-настоящему и не состоялся, ваше святейшество, — проговорил Ринальдо, с ужасом сознавая, что краснеет.

— В течение какого времени?

— Почти года, ваше святейшество. И она не любит его.

— Ну, может быть, всё могло бы исправиться, впусти она его в свое ложе, — сказал Папа. — Ребенок мог бы сохранить семью.

Ринальдо очень не хотелось упоминать о том, что Франческу принудили выйти замуж за советника Альбани. Он чувствовал, что это представит его самого в не слишком выгодном свете. Несправедливо, потому что, стань Франческа герцогиней, все были бы довольны, а положение Ринальдо заметно укрепилось бы.

— Если бы он был на это способен, ваше святейшество, — Пробормотал Ринальдо.

Фердинандо ди Кимичи был не таким уж плохим человеком. Он был слаб и слишком снисходителен к самому себе, но ему вовсе не хотелось, чтобы одна из его племянниц оказалась прикованной к человеку, которого она не любит. Тем более, если о детях не может быть и речи. Помимо того, он не верил в то, что после провала заговора герцог, его брат, хоть сколько-нибудь заинтересован в Альбани. И лучше, чтобы Франческа была свободной — на случай, если понадобится заключить какой-то новый династический союз. А уж Фердинандо позаботится о том, чтобы на этот раз муж у нее оказался более привлекательным.

— Ну, ладно, — проговорил он чуть раздраженно, жестом велев секретарю составить необходимое постановление. Затем он прижал свой перстень с изображенными на нем символами лилии и близнецов к мягкому еще сургучу и передал документ Ринальдо. С этой минуты Франческа вновь стала свободной.

Дождь уже прекратился, и воздух над Полем был чистым и свежим. Телеги с запряженными в них волами одна за другой подвозили землю с окрестных полей, и рабочие разравнивали ее граблями по широкой дорожке, окружавшей площадь. Другие рабочие были заняты возведением деревянных трибун для именитых зрителей, хотя большинство горожан намеревалось наблюдать за скачками, стоя внутри крута скаковой дорожки.

Самая большая из трибун строилась перед папским дворцом, но каждый дом с балконами, выходящими на Поле, был уже украшен флагами цветов поддерживаемого хозяевами округа. Расцвеченным выглядело и всё Поле.

Одним из тех, кто больше всех наслаждался предвкушением Скачек, был Энрико. Он принимал ставки на победителя. Близнецы и Дева были, разумеется, фаворитами, так что сторонникам этих округов на крупный выигрыш рассчитывать не приходилось. Жители других округов делали ставки на победу своих представителей, но, как правило, не забывали поставить небольшую сумму и на победу одного из фаворитов. Реморанцы всегда были людьми практичными.

Не желая быть обвиненными в отсутствии патриотизма, такие ставки они предпочитали делать втихомолку. Энрико приспособился бродить по всем городским округам. Он носил с собой, сумку, набитую шейными платками разных расцветок, с тем, чтобы иметь возможность менять их, переходя из округа вокруг. Для него, не связанного ни с одним из округов, эти платки служили просто неким подобием пропусков.

Дневное время Энрико проводил в Реморе, но на ночь каждый раз возвращался в Санта Фину, чтобы полетать на Мерле. Она привыкла к нему и, кажется, была не против носить его на себе во время полетов. Проводить больше, чем это было необходимо, времени во дворце ди Кимичи Энрико не хотелось. Случившаяся с мальчиком беда по-настоящему расстроила его. Ему почему-то казалось, что он обязан был каким-то образом предотвратить ее. И сейчас, собирая ставки, он старался прежде всего отвлечь свои мысли от бледного лица мальчика, лежавшего без сознания в лечебнице. О своем патроне и работодателе он при этом не думал. ж

Арианна не могла уснуть. Она стояла на балконе отведенных ей в папском дворце покоев. Внизу залитое лунным светом Поле было испещрено густыми тенями. По краям его виднелись собравшиеся вокруг лошадей маленькие кучки людей. По временам они организовывали пробный старт, и лошади мчались галопом по круговой дорожке. Три круга по часовой стрелке. Со стороны Поля доносились раскаты смеха, и всё же в том, что среди ночи здесь собралось столько людей, было и что-то таинственное.

Она всё еще продолжала смотреть на Поле, когда вышедший на балкон Родольфо молча присоединился к ней. Крупная и сильная, но явно не предназначенная для участия в Звездных Скачках лошадь несла на себе двух всадников — мужчину и женщину. Одеты они были как-то странно, хотя цвета их платья различить в лунном свете было почти невозможно.

— Кто это? — спросила Арианна, когда пара эта подъехала к стартовой черте.

— Похожи на Дзинти, — ответил Родольфо. — Кочевое племя. Они съезжаются сюда на праздник своей богини. Его отмечают в тот же день, когда происходят Скачки.

Они начали наблюдать за ходом импровизированной скачки. Серая лошадь, неся двух всадников с той же легкостью, с какой другие несли одного, выиграла заезд, на четверть корпуса опередив соперника. Когда всадники соскочили на землю и женщина повела своего спутника с Поля, Арианна негромко ахнула.

— Он же слепой!

— Дзинти, в отличие от других людей, умеют видеть не только глазами, — ответил Родольфо. — А тебе не пора спать?

— Не могу уснуть… Как ты думаешь, мы правильно поступили, приехав сюда?

— Думаю, что опасность нам не грозит, если ты это имела в виду, — ответил Родольфо. — Как бы ни обстояло дело какое-то время назад, Никколо сейчас слишком занят болезнью сына, чтобы устраивать нам какие-то неприятности.

— А как насчет той неприятности, которую он уже устроил? — спросила Арианна.

— Ты имеешь в виду Гаэтано? Он как-то осложняет тебе жизнь?

Арианна пожала плечами.

— Всё оказалось труднее, чем я представляла. Он и впрямь понравился мне, а сейчас он страшно расстроен из-за болезни брата. Тяжело будет ответить ему прямым отказом.

— Ты считаешь, что, ухаживая, он вкладывал в свои слова и частицу сердца?

Арианна ничего не ответила.

— Сегодня утром я видел Лючиано, — сказал Родольфо.

— Как он? — нетерпеливо спросила Арианна.

— Очень беспокоится. Хочет увидеть тебя, но сюда прийти не может. Герцог Никколо вбил себе в голову, что Лючиано и его товарищ каким-то образом связаны с попыткой самоубийства его сына.

— Но это же смешно! — воскликнула Арианна. — Ничего подобного Лючиано никогда бы не сделал.

— Я подумал, что ты, быть может, хотела бы встретиться с ним где-нибудь на нейтральной территории, — сказал Родольфо. — Я предложил Гаэтано свозить нас завтра в Белле Винье. Лючиано встретит нас там.

Джорджия обнаружила, что не знает, чем заполнять свои дни в Лондоне. Она много спала, наверстывая потерянные в Реморе часы. Ей уже приходило в голову так же, как это приходило прошлым летом в голову Лючиано, что всё ее приключение закончится после того, как в сентябре она снова пойдет в школу. От этой мысли становилось невыносимо грустно. Посещения Талии станут случайными вылазками, чем-то вроде экскурсий, чтобы повидать Чезаре и его семью. После Скачек Лючиано наверняка вернется вместе с Арианной и Родольфо в Беллецию, и там Джорджия уже не сможет навещать его. Ее талисман способен переносить ее только в Ремору, а за один день добраться оттуда в Беллецию нет никакой возможности. Гаэтано и его семья после смерти Фалько возвратятся в Джилью, а туда, хотя она и ближе к Реморе, чем Город Масок, тоже за один день не доберешься.

Оставалась всего одна неделя, которую Джорджия могла провести в Талии вместе со всеми своими друзьями и врагами. Теперь, когда все Странники — во всяком случае, те, о которых Джорджия что-либо знала — собрались вместе, у нее возникло ощущение приближающегося кризиса. Джорджия, правда, не знала, в чем он будет состоять. Связан ли он с опасностью, угрожающей Лючиано и ей самой?

За себя Джорджия не слишком опасалась. Пока талисман остается при ней, она всегда может вернуться в Англию. А вот Лючиано может быть убит в Талии, если герцог Никколо решит таким образом отомстить за смерть своего сына. И тогда Джорджия потеряет своего друга уже во второй раз.

И тут Джорджия вспомнила, что Лючиано был однажды захвачен и у него при этом отобрали его талисман — он рассказывал ей эту историю. Если то же самое случится с Джорджией, она станет такой же, как лежащий сейчас в Реморе Фалько, такой же, каким был Люсьен, когда его родители разрешили отключить поддерживавшую его жизнь аппаратуру.

Подобные мысли вгоняли Джорджию в холодный пот, и она со всё большим нетерпением стремилась возвратиться в Ремору и выяснить, что же там происходит. Кроме того, она сгорала от желания побольше узнать о Сильвии. Если она та самая женщина, которая будто бы была убита по приказу герцога Никколо, то как она решается появляться в Реморе? И почему Беллецией правит не она, а ее дочь?

Когда Джорджия следующий раз появилась в Реморе, беллецианская карета готова была уже тронуться в путь.

— Садись, — помахав Джорджии рукой, крикнул Лючиано. — Мы отправляемся в Белле Винье.

Детридж сидел в карете в прекрасном, судя по всему, настроении.

— Добро пожаловать, Джорджи, — сказал он. — Мы вознамерились посетить руины рассенанского поселения. И случиться может, встретим там и других, то же намерение возымевших!

Сидевший в углу кареты Лючиано улыбнулся, и Джорджия почувствовала, что у нее потяжелело на сердце.

И впрямь, в Белле Винье их карета остановилась рядом с другой каретой, украшенной гербом ди Кимичи — лилией и флаконом благовоний. Спрыгнув на траву холма, где она была прошлый раз вместе с Гаэтано и Фалько, Джорджия увидела стоявших на вершине людей. Родольфо, Гаэтано и стройная, элегантно одетая молодая женщина, которая не могла быть никем иным, кроме герцогини.

Джорджия немного отстала от остальных. Поднявшийся первым Детридж обнял Арианну. Лючиано подошел вслед за ним, но его приветствие было куда более официальным, и чувствовалось, что он и герцогиня обращаются друг к другу с каким-то стеснением. Лючиано кивком приветствовал Гаэтано, а затем обернулся, чтобы подозвать Джорджию.

— А это Джорджио, — сказал он.

Джорджию удивило то, что Лючиано воспользовался мужской формой ее имени, но тут она поняла, что не обратила внимания на присутствие в группе еще одного человека. Подавая руку Арианне, Джорджия увидела, что Гаэтано представляет Детриджа и Лючиано своему старшему брату, Фабрицио. Трудно было, глядя в фиалковые глаза герцогини, думать о чем-либо другом. Глаза эти глядели сквозь прорези легкой, бирюзового цвета шелковой маски, первой, которую Джорджии случилось видеть в Талии и великолепно сочетавшейся с элегантным платьем герцогини.

Арианна произвела на Джорджию тот же эффект, что и ее мать. Рядом с нею девочка чувствовала себя неловкой и неуклюжей. Впрочем, держалась с нею герцогиня вполне дружелюбно.

— Я много слыхала о вас, Джорджио, — сказала она.

— Я тоже, — проговорил Фабрицио, подходя, чтобы пожать руку Джорджии. Он был гораздо больше, чем Гаэтано, похож на отца. Высокий, широкоплечий, с темными волосами и умным, решительным лицом, он выглядел вполне достойным звания герцога, которым он станет в свое время. — Я слыхал, что вы очень близки к моему брату Фалько.

— Да, — ответила Джорджия. — Он был… и остается… моим добрым другом.

— И всё же, как сказал мой отец, вы не смогли пролить хоть какой-то свет на причины его ужасного поступка?

— Могу лишь сказать то же самое, что услышал от меня герцог. Фалько был необычайно угнетен своим увечьем.

Гаэтано пришел на выручку Джорджии.

— Оставь парня в покое, Фабрицио, — вмешался он. — Сказать тебе он может только то, что ты и так уже знаешь. Фалько решил, что больше не в силах переносить свои страдания… страдания и беспомощность.

— Но он ведь два года жил с этим, — возразил Фабрицио голосом, в котором Джорджия почувствовала искреннюю боль. — Почему же теперь он сдался?

— Может быть, потому, что у отца были на его счет планы, с которыми Фалько не мог смириться, — тихо проговорил Гаэтано.

— Какие планы?

— Об этом ты должен спросить у отца.

Родольфо подошел, чтобы показать Фабрицио и Гаэтано свои находки, и Детридж взял Джорджию под руку. Ей теперь было ясно, что вся эта поездка была организована с единственной целью — дать Лючиано и Арианне возможность побыть вместе. Джорджия старалась не смотреть в их сторону, но остро ощущала доносившийся из-за ее спины звук их голосов, так что никак не могла сосредоточиться на попытках добродушного доктора Детриджа хоть как-то привлечь к себе ее внимание. В конечном счете Детридж умолк и пристально посмотрел на Джорджию.

— Так негоже, — проговорил он, покачав своей косматой седой головой. — Есть вещи, коим не след быть. Ты закончишь тем же, что и бедный Фалько, ежели не решишь, в котором же из миров ты обретаешься.

Джорджия вздрогнула. Знает ли Детридж о том, что совершил Фалько? Или он сравнивает ее с бледным, безжизненным мальчиком просто потому, что это то состояние, к которому ее приведут чувства, которые она испытывает к Лючиано? С Детриджем трудно сказать что-то наверняка. Он единственный, не считая Лючиано, кто совершал эти кошмарные постоянные переходы из одного в другой мир, так что вполне мог что-то заподозрить. Плохо, само по себе, уже то, что ему что-то известно.

— Я знаю, — тихо ответила Джорджия. — Знаю, что это безнадежно. Но ничего не могу с собой поделать.

Детридж похлопал ее по руке.

— Как прошла твоя поездка? — спросил Лючиано.

— Было очень интересно, — ответила Арианна. — Я повидала Волану, Беллону и Джилью. А теперь и Ремору. Очаровательный город!

— Сейчас нам незачем вести светскую беседу, Арианна. Нас никто не может услышать. Мне не хватало тебя. Меня выводит из себя то, что мы не можем побыть вместе без всего этого окружения.

— Ты же хорошо знаешь, что герцогиням редко удается побыть в одиночестве.

— И у герцогинь такое большое общество, что они перестают замечать отсутствие своих друзей? — с улыбкой, но настойчиво продолжал Лючиано.

Арианна улыбнулась ему в ответ.

— Нет, — сказала она, — мое общество не настолько уж велико. Но и ты ведь не был отшельником. Похоже, что ты и этот новый страваганте стали друзьями. Тебе, наверное, доставляет удовольствие побыть рядом с кем-то из твоего прежнего мира?

— Не всегда, — ответил Лючиано. — Она принесла с собой я болезненные для меня воспоминания.

Словно окаменев вдруг, Арианна недоверчиво переспросила:

— Она?

— Да. Разве Родольфо не сказал тебе? Она училась там в одной школе со мною, и я был знаком с нею.

— Вот так, стало быть, выглядят девочки в твоем мире! — В голосе Арианны смешались любопытство и презрение.

— Не все, — ответил слегка задетый ее словами Лючиано. — Джорджия не такая, как большинство наших девочек. И раз ужу нее такие короткие волосы, мы решили выдать ее за мальчишку.

— Получилось неплохо, — с горечью заметила Арианна. — Должно быть, у меня научился.

Эти слова оживили в них воспоминания о том, как они впервые встретились в Беллеции. Тогда Арианна была переодета мальчишкой и страшно разгневана на Лючиано — как, судя по всему, и сейчас.

— Пойдем, — сказала она. — Гость не должен надолго оставлять без внимания своих хозяев.

Всё оставшееся время она провела, очаровывая своей беседой Гаэтано и Фабрицио ди Кимичи.

И Джорджия, и Лючиано вернулись в дурном настроении. В карете они почти не разговаривали, а доктор Детридж, похоже, продремал всю дорогу. Прошло совсем немного времени после их возвращения, когда послышался громкий, нетерпеливый стук в дверь.

В кухню вошел Родольфо. Сейчас он не сутулился, глаза его сверкали, и выглядел он совершенно разъяренным. Джорджии он показался страшным, таким же страшным, как герцог.

Правда, гнев его был, кажется, направлен в основном на Лючиано.

— Что ты наделал? — спросил он. — Да нет, можешь не рассказывать. Я знаю, что ты сделал. Ты подружился с искалеченным мальчиком, проводя с ним целые дни, а иногда и ночи. А затем этот мальчик, приняв будто бы яд, погрузился в загадочный сон.

— Это вы знали и прежде, — негромко ответил Лючиано.

— Да, но теперь я видел его, — сказал Родольфо. — Фабрицио повел меня в лечебницу, чтобы я смог встретиться там с его отцом. Покидать сына ради встречи со мной герцог не захотел. И я видел мальчика. Ты думаешь, я не способен распознать тело человека, перенесенного в другой мир?

Он обернулся к Джорджии.

— А ты, ты должна была доставить ему талисман из своего мира. Знаешь ли ты, насколько всё это опасно для неопытного страваганте?

Родольфо начал расхаживать по кухне.

— Тебя я могу еще понять, — проговорил он, обращаясь к Джорджии. — Новичок, тронутый мольбами больного ребенка. Полагаю, ты забрала его туда, чтобы вылечить. Но ты, Лючиано — после всего, чему я тебя учил. Как мог ты совершить подобное безрассудство?

Он вновь повернулся к Джорджии.

— Тебе остается только одно. Ты должна немедленно вернуть его.