Город Звёзд

Глава 4 Призрак

Коляска остановилась перед домом конюшего округа Овна, и из нее вышли двое мужчин. Один двигался с некоторым трудом, явно стараясь поберечь свои суставы. Другой, намного моложе, ловко спрыгнул со ступеньки и подал старшему руку, чтобы тот мог на нее опереться. Видно было, что они очень привязаны друг к другу. Отец и сын, сказал бы случайный наблюдатель, хотя выглядели они совсем по-разному. Юноша был стройным, с темными вьющимися волосами, густыми и весьма длинными, как это было модно в Талии. На затылке волосы были стянуты в узел пурпурной лентой. Одежда его говорила о богатстве, но без склонности к расточительству.

Старший мужчина был широкоплеч и выглядел, несмотря не некоторую скованность движений, энергичным и крепким. Волосы у него были седыми, а весь облик полон достоинства. Он мог бы быть профессором университета, хотя у него были мозолистые руки человека, не чуждающегося физического труда.

Они стояли на булыжной мостовой Реморы, вдыхая свежий воздух раннего утра и с очевидным любопытством разглядывая всё вокруг.

— Иной это град, Люсьен, — сказал старик. — И весьма красив притом. Любопытно, что они молвили бы, проведав, из сколь дальних мест мы попали сюда?

Юноша не успел ответить, потому что дверь дома распахнулась и перед ними возник рослый седоватый мужчина.

— Маэстро! — с радостно заблестевшими глазами воскликнул он. — Добро пожаловать! Рад видеть вас. Равно как и вашего сына.

Оба мужчины по-братски обнялись, а затем и юноша оказался в медвежьих объятиях конюшего.

— Тебе надо познакомиться с моим Чезаре — возраста вы примерно одинакового… Заходите, заходите же! Тереза сейчас приготовит вам сытный горячий завтрак.

Большую часть дня Джорджия провела, словно в полусне. За завтраком она даже внимания не обратила на то, что Рассел обозвал ее «очумелой». В первый раз за долгие годы у нее было что-то, отвлекавшее мысли от сводного брата.

Джорджия знала — даже когда была еще в Реморе, — что по возвращении в свой мир Город Звезд начнет казаться ей сном. Но она знала и то, что это не был сон. Может, у нее не было там тени, но у нее было вполне вещественное тело, она пила эль, ела хлеб и оливки перед тем, как уснуть на сеновале. Тогда она думала, что так и не сумеет уснуть — тем более, зная, что Чезаре и Паоло собираются в эту ночь отправить куда-то крылатого жеребенка и родившую его кобылицу.

Ей страшно хотелось остаться и принять участие во всём этом, но Паоло объяснил, что, если она задержится в Талии на ночь, в том мире ее тело найдут утром лежащим в постели и напрочь лишенным сознания.

«Твои родители будут напуганы, — сказал он. — Они решат, что ты тяжело больна. Тебе необходимо вернуться, и ты вернешься, как только уснешь, если будешь при этом держать в руке свой талисман.»

Паоло оказался прав. Было ли это следствием выпитого эля или двух последовательно прожитых в различных мирах дней, но уснула Джорджия быстро и глубоко.

Просыпаться в своей комнате оказалось не слишком легко и приятно. Всё казалось чересчур громким и грубым — радио, выкрикивающее последние известия и сводку погоды, даже тостер и чайник, мирно выполнявшие свою утреннюю работу, и Мора, проверяющая, всё ли у каждого готово к наступающему дню. Когда дал о себе знать мобильник Ральфа, Джорджия чуть не свалилась со стула.

Однако, несмотря на шум и суету, ее мир начал внезапно казаться Джорджии каким-то скудным — бессмысленный набор событий и дел без цели и назначения. Джорджия поняла, что образ жизни обитателей Реморы и их почти маниакальное увлечение лошадьми заставили ее чувствовать себя дома как-то неуютно — так, словно это больше не был ее родной мир.

«Забавно, — подумала Джорджия. — Я ведь провела там всего лишь один неполный день и даже не знаю, сумею ли когда- нибудь туда вернуться.» И всё же она не могла заставить себя не вспоминать об округах Реморы, о Звездном Поле, о крылатом жеребенке, о Чезаре… Так, словно она влюбилась, но не в человека, а во всё это вместе. Мысль эта поразила Джорджию с неожиданной силой. Ей нравился Чезаре, симпатичный, всего на два года старше нее. Теоретически Джорджия должна была бы неимоверно увлечься им, хоть это и было бы безумием — всё равно, что влюбиться в молодого человека с картины какого-нибудь мастера эпохи Возрождения, но ничего подобного не произошло.

Просто было так здорово провести время с мальчиком, который не ощущает к ней никакой ненависти. Джорджию, словно обухом по голове, ударила мысль о том, что так, наверное, бывает, когда у тебя есть родной брат. Впервые она дерзнула подумать, что возникающие у нее с Расселом проблемы связаны скорее с ним, чем с нею.

Большую перемену Джорджия провела в библиотеке, сев за компьютер, чтобы поискать ссылки на слова «Талия», «Ремора» и «ди Кимичи». Ни одного из них найти не удалось, хотя она испробовала самые различные формы их написания. Оставив компьютер в покое, Джорджия взялась за словарь греческой и римской мифологий, поведавший ей, что Ромул и Рем были близнецами, детьми Реи Сильвии и бога Марса.

Их рождение считалось постыдной тайной, и брат правителя страны, деда близнецов, свергнув его с престола, повелел бросить младенцев в реку. Выкормленные волчицей — эту часть истории Джорджия знала и раньше — они были затем воспитаны пастухами. Став взрослыми, они вернули деду его престол, а сами решили построить город. Сойтись во мнениях относительно того, где строить общий город, им не удалось, так что каждый решил начать возводить свой собственный. Когда стена города Ромула едва поднялась над землей, Рем с издевкой перепрыгнул через нее. Охваченный гневом Ромул убил брата.

О Ромуле было еще много чего, включая интересное упоминание о том, что никто не знал, куда девалось тело Ромула после его смерти и что его стали почитать как бога. По-настоящему внимание Джорджии привлекло маленькое примечание, в котором говорилось, что близнецы спорили о том, назвать ли их город Ромой или Реморой. Охваченная изумлением, Джорджия откинулась на спинку стула. Стало быть, в Талии схватка братьев закончилась совсем иначе, и Рем основал тот город, который она посетила, и который занял в истории Талии то же место, что Рим в истории Италии.

«Следовательно, в Талии Ромул не убил Рема», подумала Джорджия.

После школы она заглянула в магазин мистера Голдсмита, явно обрадовавшегося ей.

— Так быстро вернулась? — спросил он. — Надеюсь, не собираешься вернуть мне ту лошадку?

— Ну, что вы! — ответила Джорджия, еще утром переложившая ее в карман своих джинсов. — Я просто без ума от нее. Собственно говоря, я как раз и хотела расспросить вас о ней.

— Что ж, спрашивай, — сказал мистер Голдсмит. — Только позволь мне сначала приготовить для нас по чашке чаю.

— Хорошо, — кивнула Джорджия, — хотя долго задерживаться я не могу — мне надо успеть еще на урок музыки.

Гаэтано и его отец продолжали свой обход конюшен Реморы. Где бы они ни появлялись, реморанцы, пусть слегка пораженные и напуганные, были, тем не менее, польщены их визитом. Конюшня за конюшней демонстрировали им своих скакунов — серых и гнедых, караковых и вороных, чалых и пегих.

Посещение Весов они оставили напоследок. Это было обдуманным решением. Дева и Весы враждовали между собой. Уже в округе Тельца они ощущали некоторую неловкость, потому что, хотя Никколо и его сын были правителями Джильи, города Девы, их связывали тесные узы с Реморой, а Близнецы были заклятыми недругами Тельца. В Реморе подобные союзы и распри уходили корнями в глубину столетий.

Джакомо, конюший Тельца, приветствовал герцога Никколо и его юного отпрыска с достаточной сердечностью. В конце концов, хотя Дева была врагом Тельца, Близнецы были одним из союзников этого округа, породненного, сколь ни странно, с гильдией «chimici» — аптекарей, иначе говоря.

И всё же Джакомо неприятно было видеть в своей конюшне зелено-пурпурные ленты, и ему пришлось призвать на помощь присущие ему хорошие манеры и сдержанность, чтобы изгнать раздраженные нотки из своего голоса.

— А вот это, ваша светлость, скакун, выбранный нами для Звездных Скачек, — сказал он самым, каким только мог, нейтральным тоном. — Его кличка — Ворон.

Гаэтано сразу же проникся симпатией к этому вороному жеребцу. Гордый и нервный, как все лучшие ремские кони, он был к тому же изумительно красив. Каждая четко очерченная линия его тела свидетельствовала о незаурядной силе. Гаэтано доставило бы огромное удовольствие проехаться на нем.

Об этом, разумеется, не могло быть и речи, и герцог завершил свой визит в конюшни Тельца сразу же, как только это стало возможным сделать, не нарушая приличий.

— Ну, вот и всё, — сказал он своему сыну. — Долг выполнен. Теперь я посетил каждую из конюшен. Какого ты мнения об этом последнем скакуне?

— Красавец, — ответил Гаэтано. — Жаль, что он не станет победителем.

Никколо насмешливо посмотрел на сына.

— Пророчествуешь? «Нет победителя, пока не закончена скачка» — разве не так гласит одна из самых древних пословиц Реморы?

— Да, — сказал Гаэтано, — и, быть может, в те времена это было правдой. Во времена, когда Звездные Скачки проводились открыто и честно, До того, как всё начало подстраиваться в пользу нашего семейства.

Они уже возвратились на Поле, непроизвольно перейдя в сектор Девы. Даже герцогу Джильи не хотелось оставаться на вражеской территории хоть на минуту дольше, чем это было необходимо.

Никколо нахмурился. Не тот получался разговор, который ему хотелось бы вести среди бела дня — да еще так близко от округа Весов.

— Давай найдем какое-нибудь нейтральное местечко, — предложил он и повел Гаэтано по Звездной Дороге. Перейдя на сторону Козерога, они спустились к небольшой площади у Ворот Луны, где стояла маленькая, будто сонная, харчевня.

— Меня здесь мало кто знает, — заметил Никколо, — так что мы сможем спокойно побеседовать.

Хозяин харчевни подал гостям светлого, с чуть заметным оттенком зелени вина и большое блюдце с сахарным печеньем, к которому хоть какой-то интерес проявил только Гаэтано.

— Твои мысли явно заняты чем-то, — проговорил Никколо, глядя, как сын уплетает печенье. — Может быть, расскажешь мне, в чем дело?

— В этом городе, — с набитым печеньем ртом уклончиво ответил Гаэтано. — Уж слишком он лживый. Всё здесь так четко расписано, всё идет согласно правилам. И всё же, когда дело доходит до их драгоценных Скачек, все эти правила спокойно нарушаются. Побеждает тот округ, который может дать самую большую взятку.

Герцог осторожно огляделся по сторонам. Даже на нейтральной территории есть вещи, о которых лучше говорить вполголоса. Если уж вообще приходится говорить о них.

— Ты знаешь, как сильна в этом городе вера во всяческие приметы и предзнаменования, — сказал он негромко. — Если победителем не станут Дева или Близнецы, это будет воспринято, как знак угасания нашего могущества.

— Если уж на то пошло, победителем мог бы стать Телец, или Скорпион, или Козерог, — заметил Гаэтано. — Наша семья правит во всех этих городах. Могли бы победить даже Весы, поскольку и Беллона — один из наших городов.

Никколо вздохнул. Чистое безумие, конечно, что Ремора хранит верность древним феодальным традициям. Однако традиция, связывающая каждый округ с одним из двенадцати городов-государств, существует уже много столетий — гораздо дольше, чем само семейство ди Кимичи. Нельзя одним махом уничтожить ее. Разумеется, все здешние жители считают себя реморанцами, и вне стен города для них превыше всего верность Реморе. В чужом городе два реморанца будут сидеть вместе, дружно выпивая, даже если они представляют враждующие округа.

Тем не менее внутри самого города весь год, от одних Звездных Скачек до других, царило нечто, весьма близкое к безумию. Особенно усиливалось оно в недели, предшествующие Скачкам и следующие за ними. Улицы становились тем опаснее, чем ближе они были к Полю, представлявшему одновременно и скаковую дорожку. Вне четырнадцати городских ворот люди вели себя достаточно спокойно, так же, как и возле своих конюшен. Однако разделение построенного в форме крута города на отдельные секторы означало, что территория каждого округа сужалась по направлению к Полю, напоминая нацеленное в его центр смертельно опасное острие кинжала. Было бы равносильно самоубийству прогуливаться вне пределов своего округа в сам день Звездных Скачек.

В свое время один из Пап решил перекроить город в соответствии со знаками зодиака, пытаясь завоевать этим популярность у населения, больше интересовавшегося астрологией, чем религией. Понадобилось несколько десятилетий, чтобы переименовать все улицы и площади, чтобы придумать для каждого округа свои знамена, эмблемы и девизы. К тому времени неразумный Папа давно уже умер. Реморанцы, однако, потянулись к новому распорядку, словно утки к воде, тем более, что в общих чертах Ремора издавна была разделена на двенадцать округов, у каждого из которых сохранялись тесные связи с одним из городов-государств. Следующему Папе, Бенедикту, пришлось построить только широкую нейтральную магистраль и знаменитое Поле — обо всем остальном позаботились сами горожане.

В таком случае какому-нибудь другому Папе удастся, быть может, еще раз перекроить этот город? Никколо подумал о брате, сидящем в своем уютном дворце с окнами, которые выходят на сектор Близнецов Звездного Поля. Он мог бы через какое-то время издать эдикт, запрещающий излишние проявления верности любому другому городу, кроме Реморы. Тут же Никколо обнаружил, что смотрит прямо в лицо сыну, сидящему перед опустевшим блюдцем печенья. Аристократические черты герцога на мгновенье исказила гримаса раздражения. Быть может, церковь как раз и есть подходящее место для его склонного к чревоугодию сына? Дайте только срок, и он сможет по размерам брюха соперничать с Фердинандо.

Герцог Никколо умел, однако, скрывать свои мысли.

— Извини, — произнес он вслух. — Я размышлял над услышанным от тебя.

— По-настоящему меня беспокоит то, что я не понимаю, зачем вы привезли меня сюда, — с ноткой недовольства в голосе пробормотал Гаэтано. — Не пора ли рассказать, что у вас на уме?

— Разумеется, — ответил Никколо. — Как бы ты отнесся к женитьбе на юной герцогине Беллеции?

— Об этрусках я знаю не так уж много, — сидя за чашкой чая «Эрл Грей», проговорил Мортимер Голдсмит. — Они, скорее, по части археологов и антропологов. Я увлекаюсь не столь древней историей. Чиппендейл и севрский фарфор как-то ближе мне… Еще чаю?

— Да нет, спасибо, — ответила Джорджия, на взгляд которой, чай прославленного сорта запахом напоминал лосьон для бритья, а вкусом — воду, оставшуюся после мойки посуды. — Но они были кем-то вроде самых первых итальянцев, верно ведь?

— О да, это известно вполне определенно. И, по-моему, очень мало что, помимо этого. От них, понимаешь ли, не осталось никаких письменных свидетельств — только несколько надгробных надписей.

— И фигурок крылатых лошадей, — добавила Джорджия.

— Да, и еще несколько урн и немного домашней утвари. Если мне не изменяет память, кое-что хранится в Британском музее. А может быть, в музее Виктории и Альберта? Где-то я этрусских лошадок видел, вне всякого сомнения.

Джорджия не одно воскресенье провела в лондонских музеях.

— Так все-таки в Британском музее? — спросила она для верности. — Или в Южном Кенсингтоне?

— Почти наверняка, в Британском музее, — ответил, немного подумав, мистер Голдсмит. — Фигурки на бронзовой урне — примерно шестой век до Рождества Христова. Только у тех лошадок нет крыльев — просто изображение каких-то варварских скачек тех времен, когда ездили еще на неоседланных лошадях.

Джорджия мысленно сделала заметку о том, что надо побывать в Британском музее, проверить всё, а потом спросить у Паоло, проводились ли когда-либо Звездные скачки на неоседланных лошадях.

— Прошу прощения, но мне пора идти, — сказала она, вставая из-за стола. — Спасибо за чай. Рада была побеседовать с вами.

— Для меня это было удовольствием, — с легким поклоном ответил мистер Голдсмит. — Следующий раз я заварю «Дарджилинг», — добавил он, обратив внимание на оставшуюся почти нетронутой чашку Джорджии. — И позабочусь о шоколадном печенье к чаю. Молодежь не так уж часто навещает меня.

Чтобы успеть на урок музыки, Джорджии пришлось бежать чуть не всю дорогу, чувствуя, как скрипка и папка с нотами хлопают по ее ногам. Заданную ей вещь она исполнила не очень Удачно, потому что не в силах была сконцентрироваться на музыке. Слишком уж ей хотелось поскорее попасть домой.

— Поверить не могу, — воскликнул Лючиано. — Новый стрваганте? Так быстро? Надо сообщить Родольфо. Зеркальце при вас, доктор?

— Как же иначе может быть? — ответил Детридж. — В сумке моей обретается. Пусть, однако, синьор Паоло более поведает нам.

— Мой сын провел больше времени с нею — потому что на сей раз это юная девушка, — сказал Паоло.

Они сидели в уютной гостиной домика Паоло и Терезы, расположенного в западной части города, неподалеку от ворот Овна. Завтрак гости получили и впрямь сытный: свежеиспеченные булочки, инжирный джем и большие кружки кофе с молоком. Маленькие дети играли во дворе под присмотром Терезы, кормившей заодно кур и собиравшей яйца, чтобы приготовить на второй завтрак frittata, то есть омлет.

Чезаре и Лючиано, сдержанно вежливо обменявшиеся первыми приветствиями, начали понемногу свыкаться друг с другом. А теперь, когда Лючиано узнал, что Чезаре встречался с еще одним пришельцем из его, Лючиано, мира, все барьеры окончательно рухнули. Лючиано испытывал крайне странное ощущение. Да, теперь Талия стала его миром, но он не мог просто так взять и забыть, что он мальчик из двадцать первого века. А потому мысль о встрече с кем-то из его собственного времени была тревожно волнующей. Даже доктор Детридж, приемный отец Лючиано, пришедший из того же мира, правда, из отделенного несколькими столетиями времени, был явно поражен услышанной новостью.

— Она вернется? — спросил Лючиано.

— Уверен, что вернется, если только сможет, — сказал Чезаре. — Она же глаз не могла оторвать от крылатого жеребенка.

Ответ Чезаре породил, само собой, лавину новых вопросов, и коневодам Овна пришлось долго и подробно рассказывать о черном жеребенке, визите герцога Никколо и ночной экспедиции в Санта Фину, где они укрыли Звездочку и Мерлу.

— Не по нраву мне пребывание этого человека в граде вашем — заметил доктор Детридж. — Об заклад биться готов, что герцог сей ничего доброго не замышляет.

— Официально он прибыл сюда чтобы навестить Папу, своего брата, — сказал Паоло, — Но заодно пользуется случаем взглянуть на лошадей в конюшнях своих соперников.

— Разве всё это не сплошная показуха? — спросил Лючиано. — Родольфо говорил нам, что каждый год Скачками манипулируют так, чтобы дать возможность победить кому-то из фаворитов ди Кимичи.

— Обычно так оно и бывает, — согласился Паоло. — Но ведь рождение крылатой лошади обычным никак не назовешь. Я надеюсь, что оно означает победу Овна.

— Женитьба на герцогине Беллеции? — ошеломленно переспросил Гаэтано. Он был слишком удивлен, чтобы удержаться от вопросов. — Зачем?

— Много еще надо потрудиться, чтобы сделать из тебя дипломата, — со вздохом проговорил его отец. — Для того, естественно, чтобы сделать тебя герцогом и чтобы Беллеция стала дружественным нам городом.

— Иначе говоря, стала вотчиной нашего семейства, — проговорил, стараясь выиграть время, Гаэтано. Впрочем, сама идея не казалась ему такой уж неприемлемой. Надо полагать, если он станет герцогом Беллеции, времени на книги и музыку у него будет вдоволь. — Что эта герцогиня из себя представляет?

— Весьма мила, — сухо ответил Никколо. — Думаю, что управляться с ней будет не сложнее, чем с Зариной.

Гаэтано понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, что Зарина — серая, очень нервная кобыла из конюшен Девы.

На ужин были рыба, чипсы и на закуску мороженое. Вообще говоря, это был любимый набор блюд Джорджии, поскольку тут уж ни Мора, ни Ральф ничего не могли испортить. Вот только сегодня у Джорджии не было никакого аппетита. Ей хотелось быстро покончить со школьными домашними заданиями и лечь пораньше. Даже подковырки Рассела как-то не производили на нее впечатления.

— Делать уроки в пятницу вечером? — только и смог прошипеть он ей в ухо. — Мало того, что психованная, так ты еще и зубрилой становишься.

Напоминать Расселу, что субботы у нее заняты верховой ездой, Джорджия не стала. Ей только и хотелось опустить голову пониже и не привлекать к себе внимания. Вечер, однако, тянулся бесконечно. Математика, английский язык, французский язык, а потом постель. Но и в постели уснуть никак не удавалось. Джорджия положила крылатую лошадку в карман пижамы, мысленно ясно представила себе сеновал в Реморе, но сон всё равно не приходил. Может быть, потому, что она так ждала его. А может быть, виновата была оглушительная музыка, гремевшая за стеной, в комнате Рассела.

— Ну, пожалуйста, — вложив всю душу в эту мольбу, прошептала Джорджия. — Сделай так, чтобы я оказалась в Городе Звезд.

Лючиано взволнованно расхаживал по комнате.

— Пари держу, что это имеет какое-то отношение к визиту Арианны в этот город, — сказал он наконец. — Не знаю, что вам известно о моей стравагации, но Родольфо полагал, что я оказался в Беллеции для того, чтобы спасти их тогдашнюю герцогиню. Быть может, эта девочка из моего мира понадобилась здесь, чтобы предотвратить какой-то заговор против Арианны? Вы же, наверное, понимаете, что мы здесь потому, что ее пригласили посетить Звездные Скачки?

— Да, — кивнул Детридж, — полагаем мы, что столь важное событие способность даст нам узнать поболее о нравах и обычаях града сего.

Послышался легкий стук в дверь. Паоло направился, чтобы отворить ее, а Лючиано продолжал расхаживать взад и вперед по комнате.

— Оказаться здесь, мне кажется, будет небезопасно для нее, — проговорил он. — Всё, что мы знаем об этом городе, заставляет считать его очагом всяческой мерзости. Он ведь, хочу я сказать, является средоточием владений ди Кимичи, разве не так?

Бегая по комнате, Лючиано оказался сейчас как раз напротив двери. И тут у него буквально отвисла челюсть при виде стройной фигурки с короткой стрижкой и серебряным колечком в брови.

Эффект, произведенный Лючиано на Джорджию, оказался не менее драматичным. Она узнала этого темноволосого юношу. Всего несколько часов назад Джорджия видела его фотографию в доме учительницы, дававшей ей уроки игры на скрипке.

— Я обещал познакомить тебя еще с двумя Странниками, не так ли, Джорджия? — улыбнувшись, сказал Паоло.

— Люсьен! — воскликнула Джорджия — и исчезла.