Говорят «особо опасные»

БЕСЕДА С ЮРИЕМ ШИХАНОВИЧЕМ

Шиханович Юрий Александрович, род. 09. 04. 1933 г.,

математик, кандидат педагогических наук. Арестован 17.11. 1983 г., осужден на 5 лет строгого режима плюс 5 лет ссылки. Статья 70. Редактирование «хроники текущих событий».

Ранее: 1972 — 1974 гг. — осужден по политическим мотивам, содержался в психбольнице.

Освобожден в 1987 г.

Вопрос: В чем состояли ваши разногласия и конфликты с системой? Какие способы сопротивления и борьбы с системой или отдельными ее проявлениями вы избрали? Каковы были цели вашей деятельности? Достигли ли вы, хотя бы частично, своих целей? Была ли ваша деятельность хоть в какой-то мере обусловлена личными причинами?

Ответ: Я занимался, так сказать, диссидентской деятельностью, потому что мне многое не нравилось в моей стране. Главным образом то, что некоторые законы просто не соблюдались, а другие постоянно нарушались. При таком положении государство становится неправовым. Не люблю ложь, которой так много вокруг.

Способом борьбы с тем, что мне не нравится, я избрал участие в выпуске самиздатского бюллетеня «Хроника текущих событий». В задачу «Хроники» входило освещение нарушений гражданских и политических прав советских людей. Публиковались факты преследований за мнения и их распространение, за желание просто читать книги. Идея создания бюллетеня принадлежала известной правозащитнице и поэтессе Наталье Горбаневской. Она и издала первый выпуск 30 апреля 1968 года. Третий выпуск, датированный 31 августа 1968 года, специально был посвящен событиям в Чехословакии. После выезда Горбаневской на Запад «Хроника» не прекратила свое существование. Бюллетень распечатывался на обычной пишущей машинке, правда, 19-й выпуск, кроме того, был размножен при помощи множительного устройства Александром Болонкиным, через некоторое время арестованным. Распространялся бюллетень стихийно, о его материалах становилось известно. Помимо этого, в Советский Союз попадала «Хроника», перепечатанная типографским способом на Западе Валерием Чалидзе («Хроника-Пресс»). Было также русское издание, осуществленное Фондом имени А. Герцена в Амстердаме. Среди корреспондентов бюллетеня были родственники и друзья арестованных по политическим статьям. За участие в изготовлении «Хроники» были арестованы в 1974 году Сергей Ковалев и в 1979 году Татьяна Великанова. К 1983 году бюллетень распространялся значительно меньше. Я был арестован 17 ноября 1983 года. Участие в изготовлении «Хроники» инкриминировалось также (по второму лагерному делу) А. Лавуту.

Главной целью всех участвовавших в издании бюллетеня было поведать миру о нарушениях в области прав человека, способствовать уменьшению этих нарушений. Мы хотели пригвоздить к позорному столбу нарушителей закона.

Кое-что в этом последнем отношении удалось. Что касается уменьшения нарушений, то здесь я сомневаюсь. Однако уверен, что «Хроника» способствовала смягчению репрессивных действий властей, во всяком случае в лагерях, где содержались политзаключенные. Администрация стала вести себя несколько сдержаннее.

Кроме участия в изготовлении «Хроники» мне инкриминировали также распространение самиздатской литературы (т. е. то, что давал друзьям читать книги).

Моя диссидентская деятельность началась с того, что, будучи преподавателем МГУ, я подписал письмо (так называемое «письмо 99») в защиту математика Александра Вольпина, насильственно госпитализированного в психиатрическую больницу. Письмо это подписали академик П. С. Новиков, десятки докторов и кандидатов наук, среди которых был и я. (Кстати, в результате первого ареста я тоже находился на принудительном лечении в психиатрической больнице.) За эту подпись меня уволили с работы. После этого у меня сам собой постепенно уменьшился круг знакомых и друзей. Случись мне жить в провинции, всего, что произошло, могло и не быть.

Вопрос: Как вы относились к возможному аресту? Шли на него сознательно, рассчитывали степень риска или были убеждены, что сможете его избежать, действуя строго в правовых рамках?

Ответ: С одной стороны, понимал, что меня вполне могут арестовать, с другой стороны, старался избежать ареста. Скрывал свое участие в выпуске «Хроники». Хотя я не нарушал закона, я хорошо знал, что то, что я делал, преследуется властями.

Вопрос: Как вы перенесли переход из вольной жизни в заключение? Как происходили арест, следствие, какие конкретные обвинения вам предъявили? Допускали ли вы на следствии компромиссы, признали ли вину или продолжали отстаивать свои убеждения? Наиболее яркие впечатления этого периода?

Ответ: В моей жизни было два ареста. Первый — 28 сентября 1972 года — перенес спокойно, достаточно хладнокровно. Во второй раз, в ноябре 1983 года, чувствовал себя значительно хуже, хотя и был готов к аресту, и опыт уже имел.

В 1972 году пришли в 15 часов 45 минут дня. За восемь месяцев до этого был арестован Кронид Любарский. Незадолго до ареста меня вызывали в КГБ и просили дать письменное обязательство о прекращении деятельности. Когда в мою дверь позвонили, я решил «подстраховаться»: набрал номер Чалидзе и положил трубку рядом с телефонным аппаратом, когда я понял, что это сотрудники КГБ, то сообщил об этом по телефону. Поэтому к моменту, когда меня увозили, к подъезду моего дома приехали Андрей Дмитриевич Сахаров, Володя Альбрехт и Иван Рудаков. Во второй раз меня арестовали, когда я, направляясь на работу, подходил к станции метро. Ко мне подошел человек и, улыбаясь, сказал: «Здравствуйте, Юрий Александрович! Давно не виделись!» Меня отвезли в 15-е отделение милиции, потом весь день рылись в квартире: проводили обыск. Как я потом узнал, обыски были одновременно еще в четырех местах. Мне предъявили постановление о применении меры пресечения — заключения под стражу. Первоначально обвинили по шести пунктам, весьма жалким, а именно участие в изготовлении четырех выпусков «Хроники» и один факт ознакомления с одним выпуском «Хроники» одного человека, а также хранение книг дома «с целью распространения». 30 декабря 1983 года в «чистосердечных показаниях» я написал, что впредь буду признавать себя виновным, говорить то, что хотят они. На суде я сказал: «Признаю себя виновным, но не признаю, что «Хроника» была ложной и клеветнической», т. е., другими словами, по существу, заявил, что виновным себя не считаю, так как издание бюллетеня не подпадает под 70-ю статью (антисоветская агитация и пропаганда с целью подрыва или ослабления строя).

Почему я так поступил, объяснять не буду, трудно, тяжело, да и не имеет смысла.

Скажу открыто о мотивах своего поведения: хотел смягчить последствия и наказание. Моя библиотека находилась на шести квартирах. Я сказал, что найду способ передать библиотеку в их руки, не называя никаких имен. И вдруг, неожиданно для самого себя, поехал вместе с гебистами по адресам. Трудно объяснить, что происходило в тот момент со мной. Непередаваемое нервное состояние. Я не только передал библиотеку, но и назвал фамилии. Считаю это предательством. И ни при чем тот факт, что для людей не было последствий (кроме попадания в досье КГБ). Предательство мое непростительно. Любое объяснение может прозвучать попыткой оправдания, а я этого не хочу. Не имею права и не хочу смягчать свою вину. Самым сильным впечатлением того периода остаются для меня мои «чистосердечные показания».

Вопрос: Какова была тактика вашего поведения в тюрьме или лагере? Имели ли конфликты с администрацией, допускали уступки?

Ответ: Я не был в тюрьме, только в лагере. Когда меня пригласил «для знакомства» чекист, старший лейтенант Владимир Иванович Ченцов, я ему сказал: «Я нахожусь здесь не только за то, что участвовал в «Хронике», но и потому, что не называл имен друзей и единомышленников (трагическое исключение — адреса, где хранились мои книги). Потому не собираюсь вам помогать». После этого я попадал в ШИЗО, меня репрессировали, или, как у нас называется по-зэковски, «прессовали», лишали свиданий. Вербовка в лагере — дело обычное, в основном на нее идут осужденные по 64-й статье, которые делятся на три категории: те, что сидят «за войну» (т. е. преступление в военное время), пытавшиеся перейти границу и «шпионы». «Семидесятчики» (статья 70), за редким исключением, не сотрудничали с администрацией, они отстаивали свои идейные убеждения. От сотрудничества отказался и я, но уступки допускал. Например, согласился участвовать в субботнике, впрочем, на воле я тоже это делал. Шел на компромисс с совестью, не занимал позицию противостояния администрации. Открыто меня за это не осуждали, в душе — безусловно. Анатолий Марченко, встретив меня в лагере, сказал: «Нам лучше не общаться».

Вопрос: Расскажите об условиях содержания в заключении, что было самым трудным?

Ответ: Самым тяжелым для меня в лагере было одно — «прессовка». Когда не было «прессовки», казалось, будто нахожусь в армии: размеренный режим, регулярное питание, чтение газет, журналов. Физически чувствовал себя хорошо.

Еще очень трудно переносил ограничение на переписку, конфискации писем из-за так называемых «условностей в тексте». Было желание вообще отказаться от корреспонденции.

Вопрос: Расскажите об обстоятельствах освобождения, было ли оно для вас неожиданным? Какую подписку вы дали при освобождении, была эта подписка тактическим шагом или отражала ваши сегодняшние убеждения?

Ответ: В сентябре 1986 года по Пермским лагерям разъезжала группа высокопоставленных чекистов из КГБ СССР. Они уговаривали нас написать прошения о помиловании. Я написал и ожидал освобождения. Сначала меня перевели в больницу («оперативный отстойник»), потом в купе поезда отвезли из зоны в Пермь. Там меня вызвал работник прокуратуры. Под его диктовку я написал заявление: «Обещаю не заниматься деятельностью, наносящей ущерб государству. Прошу досрочно освободить и разрешить вернуться домой в Москву».

Я отказываюсь ответить, по каким причинам написал такое заявление. Оно стало продолжением той линии поведения, которой я придерживался в своем «чистосердечном признании».

Для политзэков прошение о помиловании — явление аморальное, равное самоунижению. И тем не менее я сказал прокурору: «Знаю, чего вы добиваетесь. От меня этого добиваться не нужно. Я сам подам прошение».

Вопрос: Как вы оцениваете годы, проведенные в заключении, дала ли вам что-нибудь тюрьма? Изменились ли ваши убеждения, отказались ли вы от дальнейшей деятельности?

Ответ: Любая прожитая жизнь дает интересный опыт. О своей жизни я вспоминаю с большим интересом. Много впечатлений, новых знакомых. Что касается вопроса об убеждениях и отказе от деятельности, то нового ответа давать не буду. Ответ на этот вопрос записан в «чистосердечном признании»: «Впредь я буду придерживаться желаемой вами позиции».

Вопрос: Что вы думаете о происходящих в СССР переменах, о политике гласности и перестройки? Намерены ли вы принять личное участие в этих новых процессах, в чем видите свою роль и роль различных слоев общества?

Ответ: Отношусь к происходящим событиям в стране со сдержанным оптимизмом и надеждой. С другой стороны, остаюсь скептиком, боюсь в своих надеждах оказаться дураком. Многое из происходящего мне отвратительно и носит вполне «доперестроечный» характер. Не прекращается ложь со стороны официальных лиц, хотя вместе с тем говорится и правда. Но даже то хорошее, что делается, — освобождение политзаключенных — сопровождается неправильной оценкой пропаганды, а кое-кого просто отправили назад. Многое половинчато, ложно, противоречиво. Механизм власти не гарантирует от поворота вспять, к прошлому. Если Горбачев попадет под машину, то новый генсек сможет осуществить, если захочет, такой поворот. Поэтому до подлинной демократии еще далеко.

Уже в период гласности и перестройки появились лживые статьи о солженицынском фонде и об Анатолии Марченко. Переполнено ложью на 90 % все, что пишут о проблеме выезда из СССР. Умалчиваются вопросы о крымских татарах, об оккупации Прибалтики, об империалистической экспансии Сталина, о событиях в Чехословакии, хотя там уже побывал Горбачев. Не рассказывается правда о попытке свергнуть в 1939 году правительство Финляндии, неполна информация о сталинских репрессиях, о сегодняшней ситуации в Афганистане.

Лишь об одном говорят побольше, но никак не во весь рост — о преступлениях сталинского времени.

Лживо, с использованием обычной «клеймящей» терминологии освещается проблема свободы передвижения и эмиграции. Умалчивается, что тем, кто желает выехать из СССР, не нравится то, что не нравится и Горбачеву.

Рад был бы принять участие в нынешней жизни общества, но пока мне просто не дают устроиться на работу. Мне отказали в восстановлении на прежнем месте — в математическом журнале «Квант», где я работал младшим редактором. Математику же, который не занимается своим делом, а разносит письма или «сторожит» Дом композиторов, несколько труднее участвовать в «перестройке».

Уезжать, однако, из страны не собираюсь. Хочу, как и прежде, быть ей полезен, т. е. в первую очередь работать по специальности. Пока я не являюсь полноправным членом общества, делиться с обществом своими знаниями и опытом у меня нет возможности. Пока я безработный, мне психологически нелегко высказывать свое мнение, критиковать, вносить предложения и творить.

Вопрос: Происходят ли изменения в области прав человека, что нужно сделать в этом направлении сегодня?

Ответ: Некоторые перемены происходят, прежде всего в культурной сфере, литературе, кино, театре. Однако необходимо оговориться, что речь в первую очередь идет о произведениях забытых или ранее запрещенных. Сейчас публикуются книги, за чтение и распространение которых совсем недавно сажали в тюрьмы и бросали в лагеря. Если определять строго, то подобные перемены не относятся к сфере прав человека. У писателей, драматургов, режиссеров и сейчас нет неотчуждаемого права делать то, что они хотят. Эти вопросы решают другие: могут разрешить или запретить то или иное произведение.

Вообще, ни одно из прав (речь идет об области прав человека) не является безусловным и абсолютным. Всегда власти могут не разрешить, не дать, не ответить.

В Москве, например, в последнее время участились демонстрации протеста самых различных групп. Власти, как правило, не отвечают гражданам на уведомление и на просьбы разрешить демонстрации, которые происходят «явочным порядком». К сожалению, даже в Москве реализацию гражданских прав власти терпят «сквозь зубы» и только из-за того, что в столице проживают иностранцы — журналисты и дипломаты. В провинции и такого нет.

Кое-что де-факто допускается властями в Москве, некоторых других крупных городах, но никакого коренного изменения в правах человека по стране нет.

Что необходимо сделать в первую очередь? Нужно, чтобы соблюдались законы, чтобы закон был выше любого начальника, а не наоборот. Государство должно стать правовым, а не тоталитарным. Нужно сделать то, что так усиленно искоренялось в течение последних 70 лет. За два года ничего не восстановить.

Значительная часть начальников «брежневских времен» продолжает оставаться на своих постах. Как эти люди могут что-то сделать? Бред! Мы всё еще имеем много антигуманных законов, которые, кстати, ревностно исполняются. Я имею в виду, например, правила внутреннего распорядка в лагерях (ограничение продуктов питания, ограничение или лишение переписки, использование карцеров и прочее).

Такие правила граничат с пытками. Никакое право полностью не реализовано, нет неотчуждаемого права. Закон фальшиво «натягивается», а не выполняется. Широкое распространение получили формулировки «в целях обеспечения государственной безопасности», «секретно», что прикрывает и оправдывает нарушение законов. Не соблюдается право на свободу выезда и въезда, право крымских татар проживать там, где они хотят. Но хуже всего, что все еще много лжи. Важнейшее право — это право, чтобы тебе не лгали.

Вопрос: Каковы ваши ближайшие планы, общественные и житейские?

Ответ: Пока я не устроился на работу, никаких общественных планов не строю.

С октября 1990 года Ю. Шиханович работал в Комитете по правам человека Верховного Совета РФ.

В настоящее время преподает математику в Российском государственном гуманитарном университете.

Вопрос (июнь 1999 г.): Как вы оцениваете положение в России сегодня?

Ответ: Я отношусь к событиям в России сегодня со сдержанным, неуверенным оптимизмом. Надеюсь, что «Правое дело», несмотря на раскольническую деятельность «Яблока», станет ощутимой политической силой в стране и Думе. Надеюсь, что коммунисты не вернутся к власти и что умные избиратели за короткое время правления правительства Евгения Примакова поняли, что могут сделать коммунисты.

Надеюсь, что люди сделают правильный выбор.