Говорят «особо опасные»

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ (Сумбурные заметки)

Весной 1988 года я оказался среди гостей тогдашнего посла США в Копенгагене Теренса Тодмана, устроившего прием в честь поэта Иосифа Бродского, который совершал турне по Европе после присуждения ему Нобелевской премии.

Тодман, слывший ценителем литературы, намеревался удивить Бродского своей обширной библиотекой, однако решил прежде «прощупать» своего знаменитого гостя. В разгар обеда он поинтересовался у Бродского:

— Мой коллега, американский посол в Стокгольме, рассказал, что вы видели его библиотеку в посольстве. Каково ваше впечатление о ней?

Бродский, не задумываясь, выпалил:

— В его библиотеке меньше книг, чем у любого русского в сортире.

Тишину, наступившую в посольской столовой после ответа поэта, нарушил официант, который от замешательства опрокинул поднос и вылил стоявшую на нем тарелку горячего супа прямо мне за шиворот. Наверное, потому и запомнилась эта история. Тодман свою библиотеку Бродскому показывать не стал.

Мне подумалось тогда, что диссидент, а преследуемого в Советском Союзе Бродского ведь тоже так называли на Западе, характеризуется не своей политической ориентацией, а особенным состоянием души, которое улавливает несправедливость, безнравственность, лицемерие, ханжество в обществе и протестует против этого в любой системе. При этом диссидентам свойственны, с одной стороны, долг и ответственность перед обществом, а с другой — эпатажная, по-мальчишески непосредственная и часто агрессивная форма выражения своих чувств, даже по мелочам, как это сделал Бродский, которому на том злополучном приеме была невыносима атмосфера неестественного, полного условностей светского «small talk».

Зато когда после десятилетнего перерыва я впервые посетил Россию, уже датским гражданином и в качестве аккредитованного корреспондента датской газеты «Экстра Бладет», то меня совсем не удивило, что в туалете одного из героев этого сборника, диссидента и бывшего политзэка, я увидел большую стопку книг, и среди них русское издание датского философа Сёрена Кьеркегора. У датчан если и лежит в таких местах какое-то чтиво, то в лучшем случае журнал мод или комиксы. Деталь, но оттеняющая разницу между двумя культурными традициями в быту. Это первое «культурное» впечатление в новой России и навело меня на мысль связаться с бывшими диссидентами, в основном людьми книжной культуры, и узнать их мнение о нынешнем положении дел в стране.

Задавая им всем общий вопрос: «Как вы оцениваете положение в России сегодня?», я, конечно, предполагал услышать критику «режима Ельцина». Какой бы ни был в стране режим, они бы нашли повод для критики — ведь идеальных режимов не бывает, — на то они и диссиденты, т. е. критики системы. Но более меня, как журналиста, интересовала ситуация со свободой слова и правами человека, то, за что эти люди прежде всего боролись и чего, как думает большинство на Западе, они добились.

Книгоиздательство в России расцвело, пожалуй, как нигде в Европе. Издается всё — от Платона до Гитлера, от Шекспира до Марининой. Газет любых направлений не меньше, чем в любой европейской стране. Власть ругают печатно и по телевидению все, кому не лень, разве что не матом. И никого больше за это не сажают в лагеря. «Не это ли подлинная свобода слова и права человека?» — спросят некоторые либералы. Ведь когда-то многим казалось, что демократия и свобода слова в стране наступят, если только будет опубликован «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. Какими мы были наивными.

Но слава Богу, что диссиденты остались самими собой. Они и в новой системе сохранили способность видеть глубинные болезни общества и публично о них говорить. История доказала, что диссиденты были правы тогда, когда критиковали советскую систему. Может быть, они правы и сегодня. Они с той же жесткостью и бескомпромиссностью выносят приговор и нынешней системе обманных ценностей, сменившей коммунистическую утопию. Прислушайтесь к ним: «Сила слова исчезает. То, что есть сегодня, — это не свобода слова. Это гомон»; «СМИ занимаются бесстыдной манипуляцией, не имеющей ничего общего со свободой слова»; «Меня нельзя заподозрить в симпатиях к коммунистам, но я все равно не считаю, что политика либералов и антикоммунистов должна быть жульничеством и воровством»; «Нами управляют люди, связанные с мафией по рукам и ногам»; «О правах человека можно говорить только тогда, когда люди сыты»; «Если раньше меня могли арестовать по закону, то теперь могут просто убить — уже без всякого закона»; «Нынешние олигархи сохранили систему лжи для народа, которая была и в СССР».

На фоне этих оценок интересна точка зрения писателя и исследователя Льва Тимофеева: «Почему я должен сегодня больше опасаться влияния Березовского, чем в свое время влияния Громыко или Устинова?.. Многие мерзости жизни люди сейчас приписывают переходному периоду. Это неверно, ведь негативные явления присущи любому обществу, они вечны, просто в переходный период ощущаются более остро… Задача состоит в том, чтобы нащупать, понять и выбрать наиболее оптимальный путь развития».

Мои собственные первые впечатления о новых российских либералах-реформаторах и понимании ими свободы слова, демократии и ответственности за свои действия связаны с одной журналистской историей. В июле 1997 года в своей газете «Экстра Бладет» я опубликовал материал об отдыхе тогдашнего первого вице-премьера и министра финансов Анатолия Чубайса на яхте в Норвегии. Его пригласил один датский бизнесмен со скандальной репутацией, у которого были и есть интересы в России. Несмотря на то что газета поместила фотографии Чубайса вместе с этим господином на яхте, кремлевская пресс-служба отрицала сей факт и даже упомянула о возможности подать на газету в суд.

С точки зрения нормального западного человека неважно даже, кто оплатил круиз. Для него важно другое: государственный деятель такого уровня не имеет права поставить себя в положение, когда может возникнуть даже подозрение в получении им услуг от бизнесмена, у которого может быть заинтересованность в извлечении некой выгоды с помощью этого государственного деятеля.

В разъеденной коррупцией России такое рассуждение вызвало бы смех. Вот в этом пока и состоит принципиальная разница между «либеральной» Россией и либеральными западными демократиями. Именно поэтому и вызвала тогда эта история большой интерес и в Дании, и в Норвегии, где мои коллеги прямо использовали слово «коррупция» в связи с этим эпизодом.

Что же касается отношения Чубайса к свободе слова, то один человек из числа его друзей предпринимал попытки приостановить дальнейшие публикации. Были и угрозы в адрес журналиста. Мой главный редактор получил письмо, в котором намекалось на то, что я работаю по заданию бывшего шефа Службы безопасности президента — генерала Александра Коржакова, с которым я тогда и знаком не был. Своеобразное понимание у этих людей либеральных ценностей — почти большевистское. Если журналист, значит, на кого-то работает. Не укладывается в сознании даже этих образованных и в российском контексте «прозападных» политиков, что пресса может быть не инструментом лоббизма и манипуляций, но беспристрастной, независимой и свободной, подчиненной только профессиональным журналистским интересам.

Позже тот датский бизнесмен, который приглашал Чубайса «покататься на яхте», продал свою нефтяную компанию в России российской фирме, близкой к одному из членов «Семьи», как российские газеты называют теперь окружение президента Ельцина.

Прав один из героев этого сборника. Нравственный вопрос, что такое хорошо, а что такое плохо, на рынке неуместен. Здесь важно, что выгодно, а что невыгодно.

Никто лучше не написал о переходном периоде в России, чем выдающийся русский философ Николай Бердяев: «Что сталось с душой русского народа, что обнаружено в ней русской революцией? Революция приподняла покров русской общественности, и обнаружилась гниль, тело России покрылось сыпью от болезни, унаследованной от веков рабства и деспотизма. Внутренних устоев почти что нет… Подрастает хулиганское поколение… Поколение это отдано во власть самолюбия и корыстолюбия… окончательно потерялось сознание ценности человеческой жизни… Русская революция кончилась, давно уже перешла в гнилостный процесс, в анархизацию общества, в разложение».

Как будто сегодня написано о ельцинской «революции», а на самом деле — летом 1907 года, о либеральной. До большевистского переворота оставалось еще десять лет…

Но тогда, после того переворота, не было надежды, а теперь она есть.

В меня вселяют надежду слова великого поэта Иосифа Бродского, сказанные им на том приеме у американского посла в Дании, с которого я начал эти заметки: «Невозможно вернуться в прошлое. Его больше нет и не будет». Что остается людям? Ждать выборов, в честность которых мало кто верит? Брать вилы в руки и идти сражаться с ветряными мельницами? Даже диссиденты, которые в СССР знали, что нужно было сделать — предоставить свободу слова, передвижения, демократических выборов, — сегодня не дают категоричных рецептов и пребывают в раздумье.

Мне кажется, что стоит вспомнить забытый, но самый верный рецепт, предложенный Александром Солженицыным для советских людей: жить не по лжи.

Да не получается пока. Российское общество сегодня пуповиной всё еще связано с советским, какие бы «постмодернистские» маски оно ни надевало.

Мой друг-математик Валерий Сендеров: «В тюрьме полезно побывать каждому человеку».

Первая встреча с Александром Коржаковым в Дании.

— Здравствуйте, Александр Васильевич. Так вы и есть тот серый кардинал?

— Во-первых, называй меня Саша, во-вторых, на «ты».

Михаил Горбачев. Фотография на память.

У бывшего генсека очень теплые глаза, но пронизывают собеседника как бор-машина.

Откровенная беседа в Копенгагене с лидером ЛДПР Владимиром Жириновским: «Ненавижу ваши хваленые датские сосиски. Они напичканы всякой химией. Не надо травить ими россиян!»

Анатолий Чубайс на яхте с датским бизнесменом Яном Бонде Нильсеном, который в течение многих лет скрывался от датского правосудия в Великобритании — на родине полиция имела ордер на его задержание в связи с отказом явиться в суд, а он тем временем занялся нефтяным бизнесом в России. Друзьям Чубайса не понравилась моя публикация об этой поездке.