Граница Света

Глава 7

Прошло пять лет. За это время Гефестиону посчастливилось наладить свою жизнь в Пелле, и благодаря удачно сложившимся обстоятельствам он поступил на службу к какому-то чиновнику. Теперь его визиты в библиотеку стали очень редкими, но, несмотря на это, он все равно старался найти время, чтобы приезжать к Андреасу и беседовать с ним.

В то утро ему как раз удалось выкроить лишний час, чтобы нанести визит своему другу. Старый хранитель был невероятно рад его видеть и, усадив за стол, сразу же начал угощать.

— Приедут, говоришь? — он вздохнул. — Мои дети даже не помнят обо мне. Давай лучше поговорим о тебе, — Андреас сел рядом с ним. — Говорят, ты стал уважаемым человеком в Пелле.

— Не то, чтобы уважаемым… — Гефестион покраснел.

— Не смущайся, — хранитель по-отечески потрепал его по плечу. — Все говорят о том, что благодаря твоим стараниям, жизнь многих жителей города заметно улучшилась.

— Просто когда они приходят ко мне с просьбами, я слушаю их и стараюсь помочь, — объяснил македонянин.

— И это главное! — произнес старец. — В отличие от той свиньи, что была помощником чиновника до тебя, ты понимаешь людей и сочувствуешь им. У тебя доброе сердце, мой мальчик. Я это сразу понял, как только тебя увидел.

В ответ Гефестион улыбнулся и опустил глаза. Неожиданно Андреас хлопнул себя по лбу.

— Я совсем забыл! — воскликнул он. — Уже давно хочу кое-что тебе рассказать.

— И что же? — македонянин с любопытством посмотрел на него.

— Есть у меня один друг, — начал хранитель, — который, зная, что я собираю всякие древности, привез мне из Багдада интересную вещицу. Не знаю, как она к нему попала, но, то, что он сумел в целости и сохранности привезти ее в Пеллу — большая удача! Кажется, он выменял ее у какого-то торговца. Сейчас я тебе покажу.

Старец удалился в свою спальню и вскоре возвратился оттуда с небольшим ларцом, украшенным в индийском стиле.

— Этой шкатулке больше тысячи лет! — проговорил он. — Мне повезло, что этому моему другу не пришло в голову открыть ее по дороге. Иначе те бесценные сведения, что хранились в ней, были бы утрачены навеки. Хотя, — Андреас тяжело вздохнул, — увы, но то, что я обнаружил в этом ларце, так или иначе, рассыпалось в прах в моих руках.

— Что же там было? — спросил Гефестион.

— Небольшой свиток с записями на древнеперсидском языке. Но я знаю этот язык и потому все прочел.

Македонянин вопросительно смотрел на Андреаса.

— Помнишь, когда ты в первый раз пришел в мою библиотеку, ты спрашивал меня об Александре Великом? — произнес хранитель.

— Конечно помню, — Гефестион напрягся.

— Так вот, рукопись на самом деле оказалась записями персидской царевны Дрипетис, младшей дочери Дария третьего и жены Гефестиона, хилиарха Александра. Если ты внимательно читал Плутарха, то наверняка помнишь, что после смерти царя, Роксана убила обеих дочерей Дария.

Македонянин машинально кивнул.

— Понятно, зачем она умертвила Стратеиру, — продолжал Андреас. — Старшая царевна также была женой Александра, к которой Роксана жутко ревновала. Но бедная Дрипетис была не причем, во всяком случае, сначала я был в этом уверен.

— А это разве не так?

— Оказывается, нет. Дрипетис случайно стала свидетельницей черных дел Роксаны, за что и поплатилась своей жизнью.

— Каких черных дел? — Гефестион почувствовал, как у него внутри все сжалось.

— Все, да и сам Александр, тогда были уверены, что Гефестион, хилиарх империи, умер от тифа, которым заразился, выпив воды. На самом же деле вовсе не болезнь стала причиной его гибели. Роксана, снедаемая ревностью к близкому другу своего мужа, подлила ему в вино какой-то страшный яд, который привезла с собой из Индии. Бедняжка Дрипетис все это видела. Она даже попыталась спасти мужа, но ей это не удалось. После гибели Гефестиона она долгое время молчала из страха перед гневом царя, а после его смерти не выдержала и рассказала сестре. Стратеира посоветовала ей все записать и спрятать, что та и сделала.

Македонянин почувствовал, как его пальцы судорожно вцепились в подлокотники деревянного стула, на котором он сидел.

— За что? — дрожащим голосом спросил он. — За что Роксана убила Гефестиона?

— Из ревности конечно, — ответил Андреас. — Она видела, что хилиарх — самый близкий царю человек. Именно с ним Александр проводил больше всего времени. Поэтому в душу Роксаны закралось подозрение о любовной связи между ними, которое еще больше разжигал персидский евнух Багоас. Он, то и дело, нашептывал царице о том, как видел Гефестиона рано утром выходящего из спальни Александра, нарочно рисуя ей все в черных красках.

По мере того, как он говорил, у Гефестиона перед глазами одна за другой, всплывали картины его прежней жизни. Словно наяву он увидел расстилающегося перед ним в поклоне евнуха, которому он пожелал доброго утра, выходя из покоев Александра. Проклятому персу было невдомек, что в спальне друга он уснул случайно. Затем македонянин вспомнил злобный взгляд Роксаны, мечущий молнии и полный ненависти…

В это время хранитель налил ему в стакан еще напитка.

— Ты пей, пей, — он похлопал бледного, как полотно, юношу по плечу.

— Александр и Гефестион были близки душой, а не телом, — дрожащим голосом проговорил македонянин, поднимая на него глаза.

— Я тоже так думаю, — Андреас покачал головой. — Как жаль, что рукопись Дрипетис рассыпалась прямо в моих руках! Потомки никогда не узнают правды!

— Это ложь, — словно во сне повторял Гефестион. — Это ложь. Они были близки с детства… вместе росли, вместе учились. Они были друзьями и наперсниками, но никогда… — он запнулся.

— Вижу, ты очень неравнодушен к судьбе Александра, — заметил хранитель.

— Андреас, я… — македонянин пошатываясь встал. — Я, пожалуй, пойду.

— Уже уходишь? — старец заметил, что с его молодым другом что-то творится. — Димитрий, ты в порядке?

— Да, да, — поспешил уверить его Гефестион. — Я просто вспомнил, что забыл кое-что сделать.

— Но может…

— Нет, нет, я пойду.

Наспех попрощавшись с хранителем, македонянин выбежал из его дома. Словно в бреду, пробродил он целый день по городу, не понимая, куда идет и что делает. Громовыми раскатами раздавались в его голове слова старого Андреаса: «…подлила ему в вино яд… любовной связи между ними… в душу Роксаны закралось подозрение…». Поздней ночью возвратился он домой и громким выкриком приказал с перепугу проснувшейся прислуге убираться вон. Гефестион больше ни в ком не нуждался. В его жизни больше не было света. Тот хрупкий мир тепла, что он хранил в душе все эти долгие годы, покрылся мраком и разлетелся вдребезги.

Поднявшись в свою спальню, он в бессилии упал на подушки, проклиная Роксану и евнуха, исковеркавших всю его жизнь. Глупая бессердечная женщина, поверившая сплетням персидской собаки! Кто знает, что за яд подлила она в его вино? Какие страшные проклятия наслала на его голову, что сейчас он обречен вечно жить на белом свете?

Македонянин сел на постели и безумным взглядом обвел комнату. Конечно, Багоасу было выгодно стравить его с Роксаной, чтобы самому приблизиться к Александру. А Дрипетис? Бедная Дрипетис! Он никогда не любил ее и приходил к ней лишь время от времени ради развлечения. Даже развлекаться он больше предпочитал с гетерами, нежели с женой. А она все это видела и покорно терпела, снося обиды и его безразличное отношение к ней.

Гефестион вспомнил, как на одном из пиршеств он жутко напился и спьяну начал творить всякие глупости. Даже Александр, который и сам к тому времени изрядно выпил, начал бросать на него взгляды, полные упрека. Македонянин с трудом мог припомнить, что делал. Кажется, он начал нахально приставать к одному из мальчиков, который был флейтистом при дворе, но в какую-то минуту повернувшись к месту, где сидел Александр, Гефестион увидел, что его друг ушел. Видимо его поведение не доставляло царю особого удовольствия, и он предпочел удалиться. Немного протрезвев от этой мысли, македонянин отпустил флейтиста и едва держась на ногах пошел к лестнице, ведущей на верхние этажи царского дворца. Поднимаясь, он несколько раз чуть было не упал и не пересчитал ребрами ступеньки. Наконец при его последней попытке свалится с лестницы, Гефестион почувствовал, что его поддержали чьи-то цепкие руки.

— Багоас! — пьяным голосом воскликнул македонянин, поднимая глаза. — Какая встреча! А ты разве не при Александре? Кажется, ты всегда готовил ему ванну.

Перс злобно поджал губы.

— Царь не желает никого видеть, — холодно отозвался он.

— Правда? — Гефестион икнул. — Тогда проводи меня к жене! — скомандовал он.

Евнух молча повел его в сторону комнаты Дрипетис. Перед входом македонянин остановился и повернулся к нему.

— Спасибо… Багоас, — он похлопал перса по щеке и, притянув к себе, поцеловал в уголок рта.

Затем грубо оттолкнув евнуха, он ввалился в спальню жены. Не ожидавшая его прихода Дрипетис, тихо вскрикнула и вскочила на ноги.

— Гефестион?.. — пробормотала она.

Македонянин сделал несколько шагов и свалился на кровать.

— Ну, что ты смотришь на меня такими испуганными глазами? — проговорил он. — Мужа своего никогда не видела?

Девушка сделала осторожный шаг по направлению к постели.

— Иди сюда, — приподнявшись на локте, Гефестион поманил ее к себе. — Не бойся.

Дрипетис покорно приблизилась и села рядом с ним.

— Ближе, — приказал он.

Она придвинулась.

— Еще ближе.

Царевна молча исполнила его приказ. Обняв ее за шею, Гефестион резким движением уложил жену на постель и начал целовать. Он был вдребезги пьян и поэтому плохо соображал, срывая с нее одежду и подчиняя своей грубой силе. И ему было абсолютно наплевать на то, что он просто-напросто причиняет ей боль.

Проснувшись на следующее утро, он и не подумал о Дрипетис, что спала подле него, свернувшись калачиком. Она проснулась сразу же вслед за мужем, но он даже не взглянул на нее. В его голове крутилась лишь мысль об Александре. Наспех приведя себя в порядок, он помчался в покои царя и друга…

Вспоминая об этих событиях спустя столько веков, Гефестион чувствовал на себе всю тяжесть вины перед бедной Дрипетис. Ведь он ничего ей не дал: ни любви, ни нежности. А она в свою очередь попыталась сделать хоть что-то, чтобы правда о его гибели все же раскрылась. У него в ушах звенел горький плач девушки, когда она прибежала в его комнату, растревоженная болезнью мужа. Она обливалась слезами и умоляла позволить побыть с ним, все говорила, что хочет ему о чем-то сказать… Гефестион схватился за голову. Дрипетис тогда ведь даже пыталась помешать ему выпить отравленное вино! Она всячески приставала к нему, пытаясь забрать чашу, а он грубо ее прогнал!

Македонянин упал на колени и закричал от отчаяния. Истина шаг за шагом открывалась ему, но, увы, он был уже не в состоянии что-либо изменить. И снова страшная ночь, почти такая же, как та, когда он очнулся после пяти веков сна. Гефестион до рассвета бился в истерике, не в состоянии совладать со своими страданиями. Но если в то, первое, утро он проснулся хоть со слабой, но все-таки надеждой, то этот новый день не принес ему ничего, кроме тьмы, на долгие годы окутавшей его душу.