Хрустальный ключ

2

Клавдия вернулась домой не скоро: после смены она ходила на станцию, к бригадиру пути. Узнав, что приехала Анисья Кондратьевна, она обрадовалась и поспешила к гостье. Женщины поцеловались.

— Я уж и то думаю, где это мамоньки долго нет? — певуче говорила Клавдия. Выговор у нее был уральский, окающий. — Брусника нонче уродилась, надо поторапливаться собирать, а то останутся одни оборыши…

— Ничего, не опоздаем! Наши места заветные, ягода, как в саду, только для нас и растет, — сказала Анисья Кондратьевна.

Тайка взглянула сначала на бабушку, потом на мать.

— Почему только для вас? И никто не сорвет? Что ли правда, как в саду? — затараторила она.

— Шутит бабушка! — мягко сказала Клавдия. — Какой же сад в лесу? Кто первый придет, тот и сорвет.

— А вот Нюта и правда задумала сад развести, — начала рассказывать Анисья Кондратьевна о дочери, у которой жила постоянно. — Поближе к дому место выгородила. Осенью хочет яблони, вишни посадить. А пока землянику какую-то особую развела. Приносила показать, сколь большие ягоды будут. Своим глазам не поверишь, до того крупные, в стакан не больше шести ягод войдет.

Она помолчала. Потом снова заговорила:

— Вот знать бы, что вы тут надолго останетесь, и вам посадить бы такие.

— Пока никаких перемен не предвидится… — задумчиво сказала Клавдия.

— Бабушка! — присела рядом с Анисьей Кондратьевной бойкая Тайка. — Расскажи нам сказку!

— Подожди! Дай мне с матерью словом перемолвиться! Сказки всегда при нас.

Тая знала, что бабушка не любит, когда ей перечат. Прислушавшись к разговору взрослых о скучных, по ее мнению, делах, девочка отвела в сторонку Васю и зашептала что-то ему на ухо. Оба они уселись на порог, изредка поглядывая на бабушку.

Анисья Кондратьевна встала и подошла к своим узелкам, лежавшим на сундуке.

— Ну, будет без дела сидеть! — достала спицы, клубок шерсти. — Васе носки довязываю, — пояснила она Клавдии. — Крепкие будут, не сносить! — это она сказала уже для ребят. — А заодно и сказку заведем. Вишь, они как чинно дожидаются…

— Садись с нами, бабушка! — мигом вспорхнула светловолосая Тая. — Вот тут, на порожек!

— А лучше на крылечко! — возразила бабушка. Сняв мимоходом с сундука пестрый домотканый коврик, она кинула его на верхнюю ступеньку крыльца. Села. Рядом с ней сейчас же устроилась Тая, а ступенькой пониже — Вася.

— Приволье-то у вас какое! Тишина… — говорила Анисья Кондратьевна, долгим взглядом окидывая окрестности.

Уже вечерело. Низкое солнце окрашивало золотом верхушки ближних сосен. Молодой лесок за полотном железной дороги потемнел, словно нахмурился. На горизонте четко рисовалась цепь невысоких округлых гор.

Со станции изредка доносился гудок маневрового паровоза.

— Значит, сказку сказать? — начала Анисья Кондратьевна, разматывая нитку с клубка и берясь за спицы. — Ну вот, заведем сказку про гусей… Жили-были два гуся. Вот и сказка вся!

Вася надул губы, а непоседа Тайка громко запротестовала:

— Ну, бабушка! Мы ведь не маленькие.

— А большие-то сказки не слушают! Вон, гляди, Ксюша… — Анисья Кондратьевна посмотрела на старшую внучку. Ксюша сидела в кухне, с вышиваньем. — Раньше и она вот так же просила: «Расскажи, бабушка Ниса, сказку». А теперь для нее сказки — хоть есть, хоть нет, все равно.

Ксюша засмеялась.

— Нет, я и теперь ваши сказки люблю!

— Вот и ладно! — согласилась бабушка. — Давайте зачнем сказку. В некотором царстве, в некотором государстве…

И полилась неторопливая сказка, сказка про Змея Горыныча и про добра молодца, Ивана-богатыря.

За первой сказкой последовала вторая, про бабу-ягу.

Стемнело. Бабушка положила вязанье на колени. Слева, у станции, загорелись огни. От леса потянуло холодком, вечерней свежестью.

Ребята сидели, поеживаясь, не то от ночной прохлады, не то от страшных сказок.

Клавдия, собирая ужин, вдруг спохватилась:

— Будь ты неладна! Забыла ножик большой в огороде. А там уж, поди, роса пала. Заржавеет нож…

— Я схожу, мама, — вызвалась Ксюша. — Где он у тебя?

— Сходи, дочка! В дальнем углу, там, где лук кончается, ножик возле колышка воткнут. А по дороге сорви бутуну. Да обуйся, не ходи босая. Не ровен час на змею наступишь.

Ксюша сунула ноги в высокие калоши и вышла во двор. К ней подбежала Пальма, — вечером ее спускали с привязи, — ткнулась мокрым носом в руку девочки, дохнула теплом.

Вот и маленькая калитка в огород. Здесь все было знакомо. Казалось, Ксюша и в полной темноте нашла бы, что нужно.

Справа — грядки с кудрявой ботвой моркови. Слева привольно раскинулись огромные листья капусты. От них тянет сыростью.

Дальше растут тыквы. В сумерках они похожи не то на огромные мячи, не то на большие глиняные корчаги.

Вот и лук. В эту минуту справа, в вянущей картофельной ботве, что-то прошуршало. Чуть дрогнуло сердце.

«Наверно, мышь… Или ящерка забежала», — успокоила себя Ксюша.

Она пошарила по грядке и рядом с колышком быстро нащупала деревянную ручку воткнутого в землю ножа. Обтерла его, нарезала пучок батуна и без всяких приключений вернулась в дом.

— И не боязно было? — пристально глядя в ее глаза, спросила бабушка.

— Чего же бояться? — удивилась внучка. — Я в огороде, как дома.

Она сполоснула лук и стала крошить его для винегрета.

— Да выросла у тебя, Клава, дочь. Большая стала. И не трусливая, — сказала Анисья Кондратьевна. Помолчав, она продолжала: — Пожалуй, возьму я ее нынче с собой на Хрустальный ключ.

— А меня, бабушка? Когда меня на Хрустальный ключ возьмешь? — с дрожью в голосе спросил Вася.

— Васенька-батюшка! — необычно ласково заговорила бабушка, гладя его голову и плечи. — Подрасти тебе надо, поокрепнуть. На Хрустальный ключ дорога трудная, и тяжесть большую нести надо. А тебе еще только семь годков, со взрослыми равняться нельзя.

— А Ксюша разве взрослая? Она ведь в школе учится.

— Да ты погляди на нее! Она скоро с матерью сравняется! И силы у нее против твоей — вдвое.

Глаза Васи наполнились слезами: вот-вот заплачет.

Анисья Кондратьевна, не глядя на мальчика, достала иголку, и опять ее неутомимые пальцы взялись за работу, в то время как она неторопливо и рассудительно говорила:

— И к тому же, разве это мужичье дело — по ягоду ходить? Вот по грибы — это другой разговор. В грибном деле есть такие мастера, все лучшие места в памяти держат. В лес он идет, как на свой парник. Сколь замыслил, загадал, столько и наберет. А по ягоды — все больше женщины ходят.

Вася затих, потом тяжело вздохнул, удержав слезы.

А бабушка ласково взяла руку Васи — загорелую до черноты, исцарапанную мальчишескую ручонку и, поглаживая ее, приговаривала:

— Ты ведь у нас мужичок, работник… Хоть и не велик еще парень, а рука-то, вишь, мужская — ладошка широкая и пальцы — крепыши. Рабочая рука! Подрастешь маленько, подучишься и пойдешь в депо слесарем или токарем…

— Нет! — резко возразил Вася. — Я буду машинистом.

— Машинистом… — голос Анисьи Кондратьевны дрогнул, в нем появилось такое несвойственное ему выражение, что Вася быстро, подняв голову, посмотрел на бабушку.

Этот перехваченный старой женщиной взгляд помог ей совладать с собой. Когда она заговорила опять, голос ее был, как всегда, неторопливым и певучим.