Игра Герцога

Глава 23 Время подписать договор

C трудом оторвав подбородок от груди, Антон Силуанович пришёл в себя. Понял, что его теперь никуда не несут — ведь последнее, что ощущал, прежде чем тьма забвения предательски охватила его, было лёгкое размеренное покачивание.

Он ощутил спиной холодную шершавую стену. Рядом на корточках сидел старший брат, во мраке напоминая грузный мешок. Еремей Силуанович приложил палец к губам и указал движением глаз в сторону. Молодой барин наконец понял, что они спрятались во тьме за грудой валунов. Мгновение — и мимо них под размеренные удары маршем прошли барабанщики во главе с обер-офицером Корфом. У того вновь не было нижней челюсти, и он напряжённо всматривался во мрак туннеля, выискивая беглецов.

— Теперь понимаешь, что так просто уйти нам не дадут! — шепнул на ухо старший. — И одному мне эту задачку не решить. Ты, кажется, говорил, что представляешь, где может находиться выход? Так что же нам теперь делать, братец ты мой?

Вместо ответа они вновь всмотрелись в туннель — по нему сначала прошли римские легионеры, а через некоторое время — французские мушкетёры.

— Похоже, что по туннелям рыщут теперь все, кого позвали на эту дурацкую Игру, — окончательно придя в себя, ответил младший брат.

— Тогда дела наши плохи… И оставаться тут нельзя.

Антон Силуанович широко улыбнулся и вытянул пальцы, словно хотел кого-то приветствовать.

— Ты что? — удивился Еремей Силуанович, и тоже посмотрел из укрытия. Медленно переступая, по туннелю шла рыжая девица. И вид у неё был растрёпанный.

— Алисафья! — позвал Антон Силуанович, но брат тут же прикрыл ему рот ручищей. Тот запротестовал, начал сучить ногами, и камушки посыпались из-за укрытия.

— Ой, кто здесь? — Алисафья отступила, и, оглянувшись в оба конца, острожно заглянула за камни.

Младший брат укусил старшего за ладонь.

— Ты нашла нас!

— Вы знакомы? — спросил Еремей Силуанович, потряхивая пятернёй.

— Ещё бы! — обрадовалась девушка, и, жестом попросив здоровяка отстраниться, крепко обняла молодого барина. — Я пришла, чтобы помочь вам!

— А как же ваш Долг! И что с твоим братом? Неужели он смог… остановить герцога!

Та печально покачала головой:

— Если бы! Тогда бы вмиг всё и для всех закончилось. Но у нас нет времени на разг… тише!

По туннелю прошли тяжёлые рыцари, под ударами их ног со свода тоннеля сыпались труха и камушки.

— О, да эти ничего толком не видят и не слышат! За ними! — приказала Алисафья.

Еремей Силуанович вновь поднял на плечо брата, и втроём они пристроились за последними средневековыми воинами. Те, гремя массивными доспехами, и правда не могли знать, что те, за кем объявлена погоня, осторожно ступают прямо за их широкими спинами.

На первой же развилке Алисафья жестом приказала свернуть в другой тоннель.

— Где мы сейчас, ты что-то чувствуешь? — спросила Алисафья обмякшего Антона Силуановича. Лихоозёрский барин тем временем смотрел в оба конца, тревожно ожидая, что кто-то двинется на них спереди или сзади. Так и оказалось — очередной отряд на развилке устремился как раз в их сторону.

— Мы находимся… мы… в левой лапе крота. Нельзя сворачивать налево, иначе окажемся в тупике! — они вновь бежали, и младший подал еле слышимый гаснущий голосок.

— Куда же мы должны в конец-то концов попасть? — спросил Еремей Силуанович, не получил ответа. Видимо, брат вновь провалился в сумерки ослабевшего сознания.

Они и правда настигли новую развилку, где можно было свернуть, и прошли так, как и говорил Антон Силуанович, хотя впереди раздавались шаги и мелькали призрачные огни.

— Похоже… да что похоже, так и есть! Нас окружают! — прорычал лихоозёрский барин, и, едва успел произнести, как на них с визгом бросились австралийские аборигены. По-прежнему держа брата на плече, Еремей Силуанович сбил кулаком с ног первого, что бежал, сжимая примитивное метательное копьё. Другого он не менее грубо отбросил во мрак ударом ноги. Алисафья, присев в боевой стойке, умело перебросила через себя нескольких нападавших, и те, сделав сальто в воздухе, рухнули и не шевелились.

— Ух! Да всё не так плохо! Ещё и за себя постоять можем! — сказал восторженно громила-барин. — А вы тоже, барышня, не лыком шиты! Может, нам и не хорониться, как татям, так их всех и переколотим, как орехи, до мелких скорлупок?

— Их слишком много! А луки, копья да стрелы у них самые настоящие!

— И ружья тоже! — добавил Антон Силуанович, который наконец-то пришёл в себя. — Так, теперь представьте, что мы чуть обогнули лапу крота. Представили? Она слева от нас. А выход — в самой голове!

— Значит, не так уж и далеко!

— Совсем недалеко! — радостно вздохнула Алисафья, и тут же попятилась.

Впереди слышались удары барабанщиков. Ведомые обер-офицером Корфом, те двигались прямо на них. Но, когда обернулись и попробовали отступить, беглецы поняли, что с другой стороны тоннеля на них, гремя и выкрикивая что-то, движется не менее яростная сила…

— Вот и всё, — выдохнул Еремей Силуанович. — Бедная моя девочка, Ариша. Похоже, мне не увидеть, и не спасти тебя…

Пётр, когда наконец-то различил силуэты приближающегося герцога и свиты, выдохнул с облегчением. Казалось, что ждать их пришлось целую вечность.

— Ну что ж, как там? Едем обратно, ваше сия… — спросил он, осекшись и не помня, как правильно обращаться. Но так и не удосужился ответа.

Впрочем, от него ничего и не зависело. Как только герцог и свита сели в экипаж, а Гвилум со злобой захлопнул дверь, Уголёк ожил — именно ожил, потому как до этого напоминал тёмное изваяние, и, стремительно развернув экипаж, помчался от старой шахты.

Крестьянин ждал, что они вот-вот, как то было на пути сюда, взлетят, но экипаж размеренно двигался лесной дорогой. И не мчался даже, словно теперь некуда было спешить. Тяжёлая тьма постепенно рассеивалась, приближая хмурое зимнее утро. По пути встречались вырванные с корнем деревья — их оставил тот страшный могучий лесной старик, что обжёгся, посмев коснуться их страшной повозки. Пётр смотрел по сторонам, и не мог понять: в чём же перемена? Что-то случилось непоправимое в эту ночь… Весь лес выглядел обречённым. Огромный северный лес погиб, хотя пока был с виду таким же, как и прежде. Крестьянин не мог знать, что тот лишился своих древних охранителей, а значит — у него больше нет будущего.

Но про лес Пётр и думать забыл, когда выехали на дорогу. Вновь его мысли занимала только жена Ульяна. Близилась, как он полагал, какая-то развязка. И вот наконец он — тот самый перекрёсток, и сумрачное заведение стоит на привычном месте. Горит бледный свет в окнах, но зияет пустотой над входом место, где была совсем недавно вывески: «Трактиръ 'Добрый станъ» и «Для тѣхъ, кто готовъ въ путь».

— Итак, Пётр, теперь нам осталось решить вопрос с вами! — произнёс чёрный герцог, выходя из экипажа.

— Вы обещали помочь моей…

— Это всё обсудим… там.

И они прошли в трактир. Им навстречу выбежал мальчик-половой, только теперь у него было только человеческое туловище, а вместо ног — множество тонких паучьих лап.

Крестьянин уже понял, что согласился иметь дело с силой, способной на великие чудеса. И эта сила больше не таила от него своего истинного облика. Но, сам не понимая, как такое случилось, он чувствовал, что будто привык, и не испытывает страха.

На столе, где они обедали перед отъездом, стоял серебряный канделябр, и холодными белыми огоньками горели шесть свечей. На старинной плотной бумаге с завернувшимися углами была чернильница в виде черепа с горящими глазами.

Пётр заметил, что спутники остались ждать в экипаже, а в трактир вошли только они с герцогом. Даже мальчик, тронув чёрной лапой дверь, с поклоном удалился.

— Так вы собираетесь куда-то ехать ещё? — спросил Пётр отстранённо, будто для него всё уже закончилось.

— Да, нам уже пора. Итак, Пётр, остался самый последний вопрос. Согласны ли вы поступить ко мне на службу и отправиться в долгий, но интересный путь?

— Но я спрашивал про…

— Ничто не омрачит и не побеспокоит семью вашу, когда вы будете у меня на службе. Поверьте, я сполна отблагодарю домочадцев, — герцог помолчал. — И, если вы согласны, просто — поставьте подпись.

Пётр нерешительно подошёл к столу. Огоньки свеч дрогнули. Пробежался глазами, почёсывая бороду.

— Это наш договор! В нём говорится, что вы, крестьянин села Серебряные Ключи, согласны поступить на службу, отдав душу…

— Отдав душу?..

Герцог кивнул.

Крестьянин сглотнул, и дочитал уже сам:

«Со своей же стороны великий герцог берёт полную заботу о благосостоянии семьи и близких, и всех родов, что последуют затем…»

— Как же мне быть? — спросил он вслух, но ответом было молчание.

Понимая, что теперь всё зависит от него, Пётр обмакнул роскошное перо в чернила. Всмотрелся, как капелька замерла чёрной блестящей точкой, напоминая глаз ворона. Вновь подождал, словно надеясь, что ему будет сказано что-то ещё, но гнетущая тишина только нарастала.

— А если я… откажусь?..

— Это ваше право. Вы просто вернётесь домой.

«Значит, просто вернусь домой, — забилась мысль. — Просто вернусь, и всё. Куда вернусь? Туда, где помирает жена, нечем скот кормить, и всё летит в пропасть. А тут… ведь предлагается служба, и полный достаток. Это тебе не бар криводушных по городу возить, гроша ломаного ожидая»…

Он поднёс перо к бумаге. Та налилась тёмными огоньками. И хотя Пётр был грамотным, удивился мысли, что в самый последний миг пришла на ум ему. Словно кто-то кричал ему с плеча:

«Поставь крест! Просто поставь крест!»

Чёрный герцог словно уловил это, но промолчал.

— Значит, я стану частью…

— Моей свиты, да, — терпеливо отвечал герцог.

— Что ж, тогда… буду рад служить! — и он написал «Алатыревъ» и поставил незамысловатую закорючку.

Свечи на миг сменили свет огней с белого на тёмно-молочный. Руку ожгло, и Пётр бросил перо, в страхе оглядевшись. В окне мелькнула лошадиная голова, тут же исчезла, и раздались гулкие раскаты, будто бы зимой нечаянно случилась гроза.

— Не бойтесь, что же! Это Вечность призывает вас с нами в путь!

— Что же мне теперь… делать?

— Ничего. Просто идите к своему… отныне нашему чудесному коню.

Пётр вышел за герцогом. Повозка блестела в свете гаснущей луны. Вся свита оставалась в экипаже, кроме Гвилума. Тот стоял у коня, держа что-то чёрное, напоминающее плащ. Дверь открылась само собой, и герцог, поднявшись на ступень, обернулся:

— Что же, пришло время заступать на службу!

На нетвёрдых ногах крестьянин подошёл к коню. Он так любил Уголька! Вспомнил, как всегда разговаривал с ним, словно тот мог понимать речь человеческую, делился сокровенным. И крестьянин знал, что, быть может, на всём белом свете не было существа, которое так бы хорошо понимало его, как…

Но был ли этот тот — его Уголёк?.. Подойдя ближе, он всмотрелся в чёрные глаза, коснулся гривы, и та показалась жёсткой, словно металлическая щетина.

— Уголёчек ты мой! — и только он приложил лоб к носу коня, как всё куда-то исчезло…

— Сюда! — скомандовала Алисафья, которая в последний миг успела заметить небольшую расщелину в стене тоннеля. И лишь Еремей Силуанович с братом на плече отпрянули туда, как два стремительно надвигающиеся отряда сомкнулись.

И началась схватка! Корф обнажил саблю, и его войско, бросив барабаны, тоже выхватило холодное оружие. Всё замелькало, и лихоозёрский барин увидел, как к ногам его покатился головной убор — красный османский фес с чёрной кисточкой!

В мире мёртвых не стихла, а ещё крепче вспыхнула вражда, и обер-офицер Корф, забыв, для чего и кем он был послан в тоннель, вновь был на поле своей вечной брани с турками. И когда ятаган вонзился в грудь его, он упал на колени, и, подняв два пальца над головой в белой перчатке, упал обезображенным лицом вниз. Долго не стихал металлический лязг, но постепенно гомон удалялся от расщелины — турок теснили. Не дожидаясь, чем окончится схватка, Алисафья и братья бросились в ту сторону, где, как уверял Антон Силунович, была «голова» крота, а значит — выход из шахты. Вскоре перед ними и правда показались едва различимые в свете догорающих по стенам факелов ведущие наверх ступеньки. Поднявшись по ним, они уткнулись в массивную дверь с изображением золотого землишника. Оно пульсировало во мраке, наливаясь жёлтым светом.

Еремей Силуанович надавил, но дверь не поддавалась. Он изо всех сил предпринял новую и новую попытки, но всё было тщетно!

— Нет! — выкрикнула Алисафья.

Обернувшись на её голос, лихоозёрский барин увидел свысока, как, заполонив, словно единый длинный червь, собой весь тоннель, к ступеням наползает, протягивая костлявые пальцы и клинки, воющая и кричащая разноликая армия мёртвых.