Иммануил Великовский

33. ДОГОВОР НА НЕМЕЦКОЕ ИЗДАНИЕ. НЕНАЗВАННЫЕ ИМЕНА

В Англии книга Великовского подверглась критике видного астронома профессора Гарольда Спенсера Джонса. В «Спектейтор» 22 сентября 1950 года появилась его статья «Ложный след». В ней автор, в частности, писал, что, стартуя с настоящей позиции Земли, Марса и Венеры на несколько тысяч лет назад, нетрудно подсчитать, что события, так ярко описанные доктором Великовским, не имели места. 27 октября 1950 года «Спектейтор» поместил ответ Великовского королевскому астроному. Великовский удивлялся, как рецензент мог допустить в своей статье грубейшие ошибки, не только извращающие смысл цитируемого им текста, но и делающие невозможным подсчет орбит, о котором говорит астроном. По этому поводу Великовский ссылается на ныне наблюдаемые особенности движения Земли и Марса по отношению друг к другу, подтверждающие правильность его теории о коллизии этих двух планет в период между -747 и -687 годами.

Чтобы продемонстрировать несостоятельность теории Великовского, профессор Джонс в своей рецензии написал, что хвосты комет настолько неплотны, что они отклоняются силой давления света. Это была принятая в ту пору ортодоксальная точка зрения астрономов. По этому поводу Великовский писал, что сила солнечного притяжения в десять тысяч раз сильнее давления света. Потому не в этом следует видеть причину странного поведения хвоста кометы, противоречащего не только законам гравитации, но даже законам движения.

Аргумент, что масса Венеры значительно больше массы комет, был приведен Джонсоном, а еще раньше — Шапли. На это Великовский возразил: «Разве не были Юпитер, Сатурн, Венера или Земля кометами, когда они двигались по удлиненному эллипсу, после того, как, согласно приливной теории, они оторвались от Солнца?»

Сэр Гарольд, увы, не сумел ответить как на этот вопрос, так и на другие возражения Великовского. У него самого возникли сомнения по этому поводу.

Великовский знал это, потому что читал работы Джонса, в которых тот сам говорил об электрических феноменах в кометах.

Реакцию королевского астронома на книгу «Миры в столкновениях», вероятно, можно объяснить все тем же «стадным чувством», тем более, что первая часть его статьи очень точно и в уважительной манере излагала содержание книги Великовского.

Еще одна атака на «Миры в столкновениях» в Англии была предпринята эволюционистом. Защищая дарвинизм и Дарвина, он, вероятно, считал, что отстаивает не только эволюционную теорию, но и национальную честь Великобритании.

В отличие от США, средства массовой информации на Британских островах не последовали за двумя упомянутыми рецензентами. Реакция газет была более чем положительной. Газета в Эдинбурге, высоко оценивая книгу, с гордостью упомянула о том, что Великовский учился в Эдинбургском университете. Респектабельная «Таймс» с неодобрением отметила неджентльменское поведение американских ученых и их давление на компанию «Макмиллан», оценив все это как «усилие предотвратить разрушение их собственной репутации и ортодоксальной физики».

Зато в Германии реакция на «Миры в столкновениях» была весьма похожей на американскую. Возможно, что ко всему примешивался еще один — весьма существенный! — субъективный фактор.

Уже в апреле 1950 года Великовский получил примерно от сорока издательств Германии настойчивые предложения опубликовать «Миры в столкновениях» в переводе на немецкий язык. Великовский, аккуратно отвечающий на любые письма, не посчитал нужным ответить на предложения немецких издательств. Подобно американскому правительству во время войны, он и сейчас придерживался презумпции виновности нации. Спустя несколько лет он напишет по этому поводу: «Кровь замученных евреев все еще кричала из почвы Германии, и я категорически отказался дать право перевода книги на немецкий язык любому издательству Германии».

Договор на издание своей работы на немецком языке Великовский подписал со швейцарской фирмой «Европа Ферлаг». Однако, узнав, что эта фирма тесно сотрудничает с немецкими издательствами, он тут же категорически запретил издание «Миров в столкновениях» в Германии, пригрозив расторжением договора.

Снова посыпались письма от немецких издательств с уверениями, что они не имели ничего общего с нацистским режимом, что они сами страдали от гестапо, были в них и другие утверждения подобного рода. Директор «Европа Ферлаг», сославшись на то, что он представитель семьи знаменитых швейцарских социалистов, заверил Великовского в том, что по природе вещей он не может сотрудничать с фирмой, хотя бы в малейшей степени замешанной в контактах с фашистским режимом. Он лично предложил штутгартскую фирму «Кольтхаммер Ферлаг» и в качестве доказательства ее безупречности приложил каталог этого издательства с 1933-го по 1945 год.

Еще 5 июля 1950 года в «Ньюсуик» под заголовком «Академическая свобода: профессора-подавители» появилась статья, рассказывающая о том, как под натиском определенных профессорских кругов компания «Макмиллан» была вынуждена отказаться от наиболее ценной литературной собственности этого года и отдать ее сопернику — «Даблдей и K°».

Профессора-подавители попытались защитить свою позицию. Мол, если бы книгу Великовского опубликовало любое другое издательство, а не компания «Макмиллан», известная изданием апробированных теорий и учебников, то ни один ученый не пошевелил бы пальцем против этой книги. Но так как издание «Миров в столкновениях» «Макмилланом» как бы утверждает, что представленные в книге теории приняты наукой, ученые были вынуждены любыми средствами опротестовать подобную несправедливость и несуразность.

Но, в таком случае, организованное преследование должно было немедленно прекратиться после передачи книги «Даблдей и K°». Должно было, если бы аргументы, которыми преследователи хотели оправдать свои действия, имели что-нибудь общее с истиной. Книга, ее содержание, ее логика и убедительные доказательства каждого положения — вот что пугало догматиков. Книга требовала пересмотра существующих положений. Книга сбрасывала с постаментов ортодоксальных корифеев науки. «…Если его (доктора Великовского) теории или любая их часть верны, — писала 25 сентября 1950 года „Гарвард кримсон“ — студенческая газета Гарвардского университета, — то ученые во многих областях должны будут изменить основы работ всей их жизни».

Вот, оказывается в чем дело! Вот она — причина яростных организованных атак представителей ортодоксальной науки.

В статье в «Гарвард кримсон» подчеркивалось, что, отвечая на вопросы о событиях последних нескольких месяцев, Великовский говорил только о давлении и преследовании, но категорически отказывался назвать имена. Суммируя деятельность его врагов, Великовский сказал: «Безотносительно к тому, кто это совершает, несомненное зло — стараться подавить книгу. Во-вторых, несомненное зло — делать это подпольным образом. В-третьих, что еще хуже, несомненное зло — делать это, не читая книги. В-четвертых, несомненное зло — пытаться повлиять на рецензентов.

И, наконец, сделав все это, несомненное зло — не признавать этого».

В том самом номере «Гарвард кримсон» опубликовала следующее заявление:

«Утверждение, что книга д-ра Великовского подавлялась, всего лишь рекламный трюк.

Так же, как и в случае запрещения книги в Бостоне, это улучшает ее продажу.

Предпринималось несколько попыток связать действие, препятствующее публикации этой книги, с какой-то организацией или с Гарвардской университетской обсерваторией. Это абсолютно не соответствует истине.

Харлоу Шапли.»

Логика гарвардского профессора невольно заставляет обратиться к примеру из еврейской классики. Когда женщина пожаловалась на соседку, возвратившую ей треснувший горшок взамен целого, соседка представила три возражения: во-первых, я не одалживала у нее горшок, во-вторых, я его отдала целым, в-третьих, он был разбитый, когда я его одолжила.

Во-первых, заявляет профессор Шапли, никакого подавления книги не было, это рекламный трюк. Во-вторых, Гарвардская обсерватория не имеет никакого отношения к действиям, связанным с подавлением книги. Для полноты сравнения не хватает еще одного заявления Шапли — о том, что он способствовал публикации книги.

«Гарвард кримсон» еще раз упоминает уже известный факт: Великовский отказывался назвать имена своих врагов. Почему?

«Хотя я становился все более озабоченным большим ущербом для моей книги и для меня лично, я хранил молчание по двум причинам, — так объяснит Великовский через несколько лет причину своего поведения. — Я хотел обсуждения книги на научной основе; хотел простить ущемлявших мое достоинство, не называя их имен, в надежде, что их эмоции улягутся, и они вернутся к конструктивному анализу книги. Мне также хотелось сохранить доброе имя науки во мнении публики, несмотря на то, что я подвергался незаслуженному избиению; я был готов расстаться с положением автора бестселлера, чтобы спокойно продвигаться, работая над будущими томами, относящимися к астрономическим, геологическим и историческим аспектам моей теории. Я считал себя одним из группы ученых, которые служат человечеству преданностью науке. Я хотел, чтоб утихла неистовая ярость, чтобы моя книга и моя теория могли найти беспристрастное отношение и были проверены в тех областях, в которых я предложил проверку».

Великовский отказался дать материал и назвать имена, когда к нему пришел один из редакторов «Сэтердей ивнинг пост» — Фредерик Нельсон. Тем не менее, 18 ноября 1950 года в этой газете появилась статья, озаглавленная «Сумасшедший сезон 1950 года выглядит необыкновенно сумасшедшим». Объясняя причины «дела Великовского», газета обратила внимание на то, что «…он пишет лучше большинства ученых и в его книге представлена теория астрономической активности, которая в значительной мере отличается от ортодоксальных теорий». «Даже сумасшедший сезон не может извинить ученых, сжигающих книги. После всего, именно они всегда являются жертвами такой нетерпимости».